Суть дела

ВЭЛЕРИ: глава десятая

В субботу, сразу как стемнело, в больницу приходит Джейсон, нагруженный приготовленным в микроволновке попкорном, двумя коробками китайских фиников и несколькими фильмами, разрешенными для просмотра детям в присутствии взрослых.

— Обожаю эти финики! — восклицает Вэлери, нанося упреждающий удар по тому, чем брат угрожал ей уже несколько дней.

Джейсон качает головой:

— Сегодня у нас ночной мальчишник.

Вэлери лихорадочно цепляется за подлокотники кресла, как при игре в музыкальные стулья.

— Ты всегда говоришь, что я одна из вас, — не сдается она.

— Не сегодня. У Чарли ночую я. Девушки не допускаются. Правильно, Чарли?

— Правильно, — отзывается мальчик, улыбаясь дяде и ударяя в его кулак сжатой в кулачок левой рукой, при этом стукаясь костяшками пальцев.

Вэлери, которая еще минуту назад голову сломала, придумывая, чем они с Чарли будут заниматься весь вечер, теперь чувствует, как нарастает в ней паника при мысли о разлуке с сыном. Иногда она уходила из больницы на несколько часов — купить еды навынос или с небольшим поручением. Как-то днем она даже вернулась домой, выстирала несколько партий белья и просмотрела почту. Но еще никогда она не оставляла Чарли по вечерам, а тем более на целую ночь. Он-то, может, и готов, а она — нет.

— Прекрасно. Ешьте свои конфеты и смотрите свои фильмы, — как можно небрежнее говорит Вэлери, чтобы не выдать своей паники и не подорвать позицию Джейсона. Смотрит на часы и бормочет, что вернется часа через два.

— Нет, — возражает Джейсон. — Ты вернешься завтра. А теперь иди.

Вэлери отвечает брату пустым взглядом, побуждая его буквально вытолкать ее из кресла.

— Не тормози. Жми давай. Исчезни, женщина.

— Хорошо, хорошо, — наконец соглашается Вэлери и медленно берет сумку и заряжающийся в углу палаты блэкберри. Она понимает: ее чувства неразумны, ей бы радоваться, что она сможет нормально поспать в своей постели и немного побыть наедине с собой. Она знает, с Джейсоном Чарли в надежных руках. Он в безопасности, состояние у него стабильное, и боли совершенно не беспокоят его, во всяком случае пока, до операции, назначенной на понедельник. Но все равно ее не оставляет глубоко таящееся, инстинктивное сопротивление. Вэлери делает вдох и медленно выдыхает, сожалея, что у нее не осталось рецепта на ксанакс, который успокоил бы ее взбудораженные, разгулявшиеся нервы.

— Ну что ты, в самом деле, — шепчет Джейсон, помогая ей надеть пальто. — Позвони подруге. Выпей немного. Повеселись.

Вэлери кивает, как бы обдумывая совет брата и прекрасно зная: ничего подобного она не сделает. Веселье субботним вечером, во всяком случае так, как понимает его Джейсон, и раньше-то было редкостью, а теперь вовсе исключено.

Она подходит к Чарли и обнимает его, потом легонько целует в щеку рядом со шрамом.

— Я люблю тебя, милый, — говорит она.

— Я тоже люблю тебя, мама, — отвечает Чарли, ненадолго оторвавшись от подборки DVD-фильмов, которые Джейсон веером разложил в изножье его кровати.

— Ну ладно. Тогда я пошла... — произносит Вэлери, не двигаясь с места и обводя взглядом палату, словно что-то разыскивая.

Когда исчерпывает себя и эта пантомима, Вэлери еще раз целует сына, покидает палату и спускается на автостоянку, холодную и темную. Пытаясь найти свой запыленный зеленовато-голубой «фольксваген» с политическими наклейками на бампере, оставшимися от выборок двухлетней давности, Вэлери в какое-то мгновение приходит к убеждению, что его украли, предпочтя почему-то тройке «БМВ», запаркованных на том же уровне, и отчасти испытывает облегчение, так как ей поневоле придется вернуться в палату. Но потом она вспоминает, что несколько дней назад, после поездки за буррито, втиснула автомобиль в узкое пространство, предназначенное для малолитражек, и находит машину там, где оставила. Прежде чем отпереть дверцу, она тщательно вглядывается в заднее сиденье, что делает уже много лет, с тех пор как подросток из ее родного города был похищен на стоянке торгового центра за несколько дней до Рождества, — страшный момент, зафиксированный камерой видеонаблюдения.

Но сегодня осмотр заднего сиденья не нагоняет на Вэлери ужаса, она производит его поверхностно и равнодушно. Вот то добро, без которого нет худа, думает она, — в присутствии большого страха меньшие исчезают. Следовательно, она больше не цепенеет при мысли о насильниках в подземном гараже. Поеживаясь, Вэлери садится в мишину и включает двигатель. Радио, оставленное на большой громкости в последней поездке, оглушает ремовским «Купанием в ночной реке», песней, которая вызывает у нее смутную депрессию и в лучшие времена. Вэлери дышит на ладони, согревая их, в затем крутит ручку настройки, надеясь найти что-нибудь повеселее. Останавливается она на «Сейра, улыбнись», рассудив, что если уж «Холл энд Оутс» ей не помогут, то не поможет никто. Потом она медленно едет домой, периодически подхватывая вполголоса припев и изо всех сил стараясь забыть о том вечере, когда она в последний раз отвезла своего сына в гости на мальчишник с ночевкой.

Только вот едет она не домой. Не сразу. Она совершенно искренне собирается, даже планирует ответить на несколько телефонных звонков — друзьям с работы и нескольким подругам детства, включая Лорел, до которой, но слухам, а именно через Джейсона, дошло известие о несчастном случае с Чарли. Но в последнюю секунду Вэлери минует свой съезд и направляется прямиком по адресу, который прошлым вечером, когда Чарли уснул, нашла в компьютере, затем — на карте, и запомнила. Ей хочется верить, что этот крюк является забавой, полетом фантазии, но на самом деле, принимая во внимание нынешние обстоятельства, ничто не стоит называть забавой или полетом фантазии. Это не может быть скукой, потому что она никогда не скучает, — для этого она слишком любит одиночество. Она убеждает себя, что это простое любопытство, наподобие того случая в середине девяностых, когда они с Джейсоном летали в Лос-Анджелес на свадьбу двоюродной сестры и съездили в Саут-Банди, на место двойного убийства по делу О. Дж. Симпсона. Правда, сегодня ее любопытство продиктовано праздностью, а не патологическим интересом.

Пока она едет к центру Уэллсли, начинается небольшой дождь. Вэлери включает «дворники» на самую низкую скорость, дождевая пыль на стекле дает ей подсознательное ощущение защиты. Она ведет расследование, собирает улики — касательно чего, она не совсем понимает. Вэлери сворачивает налево, затем два раза направо и попадает на улицу, которую элегантно называют бульваром. Она широкая, обсаженная деревьями, с аккуратными тротуарами и классическими домами старой постройки. Дома скромнее, чем она ожидала, но сами участки идут далеко вглубь и очень приличных размеров. Вэлери замедляет скорость, следя за уменьшающимися нечетными номерами домов на правой стороне улицы, пока не находит дом, который ищет, — особняк в тюдоровском стиле, словно сошедший со страниц сказок. Пульс Вэлери учащается, пока она подробно рассматривает дом. Одинаковые трубы по обеим сторонам шиферной крыши. Почти в центре дворика перед домом — огромная береза с низко растущими ветвями, по которым удобно карабкаться. Розовый трехколесный велосипед и старомодный красный резиновый мячик, забытые на подъездной дорожке. Теплый желтый свет в спальне наверху. Вэлери спрашивает себя, его ли — их ли — эта спальня или кого-то из детей, и представляет всех их вместе в обстановке домашнего уюта. Она надеется, что они счастливы, разворачиваясь в три приема и направляясь домой.

Позднее она принимает ванну — ее любимое занятие в субботу вечером. Обычно она читает, лежа в ванне, журнал или книжку в мягкой обложке, но этим вечером она закрывает глаза, изгоняя из головы по возможности все мысли. Погрузившись в пенную воду до самого подбородка, она лежит так, пока не начинает задремывать, и тогда ей приходит в голову мысль, что от усталости она вполне может заснуть и, между прочим, утонуть. Чарли останется сиротой и до конца жизни будет вынужден гадать, не была ли ее смерть самоубийством и нет ли здесь каким-то образом его вины. Вэлери отгоняет нездоровую мысль, выходя из ванны и заматываясь в свое самое уютное, самое большое банное полотенце — банную простыню, правильнее сказать. Она помнит тот день, когда заказала комплект прекрасных полотенец из египетского хлопка, самых роскошных, какие смогла найти, и даже дополнительно потратилась на свою монограмму цвета парижской лазури, вышитую на каждом полотенце. Это был день, когда она первый раз в своей юридической фирме получила чек на премию, вознаграждение за биллинг на две тысячи часов — маленькое состояние, которое она уже запланировала истратить на повседневные земные блага. Вслед за полотенцами она заказала австрийские подушки на гусином пуху, атласные простыни, покрывала из толстой кашемировой пряжи, тяжелые чугунные кастрюли и сковороды, а также тонкий фарфор на двенадцать персон — качественные товары для дома, приобретаемые большинством женщин при выходе замуж, до покупки дома или рождения ребенка. Может, и задним числом, но все это она делала самостоятельно. «Кому нужен мужчина?» — думала она, складывая в тележку очередную тарелку или вилку.

Она повторяла это как заклинание. Когда сверхурочно работала в фирме и откладывала деньги, чтобы они с Чарли смогли наконец-то перебраться из квартиры в полуподвале, вгоняющей в депрессию, с голыми белыми стенами, которые хозяин не разрешил ей покрасить, и постоянными запахами карри и марихуаны, долетавшими из квартиры напротив, в уютный Кейп-Код, где живут и поныне. Когда зимой расчищала подъездную дорожку, весной поливала посеянную траву, летом мыла парадное крыльцо струей воды под напором, осенью сгребала листья. Когда делала все необходимое для создания дома и жизни для Чарли. Она была самостоятельной, самодостаточной и полагалась только на себя. Слушая радио, она отождествляли себя с героинями всех песен, в которых находила поддержку: «Я женщина...», «Я выживу...»[13], «У-В-А-Ж-А-Й».

Однако этим вечером, после съеденного над кухонной раковиной сандвича с арахисовым маслом и желе и благополучного водворения в постель в любимой белой фланелевой ночной рубашке с отделкой из мережки, Вэлери испытывает приступ острой тоски, неопровержимо свидетельствующий об отсутствии чего-то. Сначала она считает, что ей недостает Чарли, который впервые в жизни не спит в соседней комнате. Но потом она вспоминает тот мягкий свет в верхнем этаже тюдоровского особняка и понимает: дело совсем в другом.

Она смотрит в темноту и пытается представить кого-то в постели рядом с собой, пытается вспомнить ощущение переплетенности с другим человеком, в поту, задыхающейся, удовлетворенной.

Вот тогда-то она закрывает глаза и видит его лицо, и ее сердце снова начинает учащенно биться, как в больничном кафетерии, когда они пили кофе, и перед его домом.

Вэлери знает, что подобные мысли о женатом мужчине недопустимы, но все равно позволяет себе отдаться этим мыслям, повернувшись на бок и уткнувшись в подушку. «Кому нужен мужчина?» — пытается напомнить себе Вэлери. Но засыпая, она думает: «Мне». И что еще важнее: «Чарли тоже».