Суть дела

ВЭЛЕРИ: глава двадцать шестая

Вечером накануне возвращения Чарли в школу Ник заезжает пожелать ему удачи, а заканчивает тем, что остается готовить ужин. Объявив себя знатоком бургеров, он подготавливает булочки для основы и не отходит от гриля Джорджа Формена. Хотя они с Ником обменялись десятками телефонных звонков и сообщений, Вэлери впервые видит его после Дня благодарения, и у нее кружится голова от того, что она стоит рядом с ним. Только это и ослабляет ее нервозность, связанную с возвращением Чарли в школу.

Сейчас она смотрит на сына, который играет на кухонном столе фигурками-персонажами «Звездных войн» и спрашивает Ника о своей маске, которая лежит рядом.

— Мне обязательно ее носить? В школе?

— Да, парень, — говорит Ник. — Особенно на занятиях спортом и на переменах... Периодически ты можешь ее снимать, если она тебя беспокоит, если потеешь или чешется кожа, но носить ее нужно.

Чарли хмурится, словно обдумывает услышанное, а потом спрашивает:

— Как по-вашему, я лучше выгляжу в ней или без нее?

Вэлери и Ник встревоженно переглядываются.

— Ты отлично выглядишь в любом случае, — говорит Вэлери.

— Да, — соглашается Ник. — Кожа у тебя заживает великолепно... но маска куда интересней.

Чарли улыбается, пока Ник выкладывает бургеры на три разрезанных вдоль булочки, вызывая тем самым всплеск радости у Вэлери.

— Да. Можешь сказать своим друзьям, что ты штурмовик.

Ник кивает.

— И что ты знаком с Дартом Вейдером.

— А можно? — спрашивает Чарли, с надеждой глядя на Вэлери.

— Да, — твердо отвечает она; этим вечером она согласится на все, они заслужили это право. В глубине души она знает: так просто ничего не бывает. Несчастье не дает тебе права не считаться с другими людьми, игнорировать правила, лгать и говорить полуправду.

Продолжая над этим размышлять, она несет к столу две тарелки, Ник — третью, Чарли идет следом. Все втроем они садятся за маленький круглый кухонный стол, весь в глубоких бороздах, царапинах и следах несмываемого маркера — результатах художественных проектов Чарли, которые контрастируют с тонкими желто-голубыми льняными салфетками и ковриками под тарелками и приборами. Прошлым летом Джейсон привез их для нее из Прованса, где отдыхал со своим предыдущим другом.

— Мы рады, что ты здесь, — вполголоса обращается к Нику Вэлери, это ее личная молитва. Она смотрит на лежащую у нее на коленях салфетку, пока Чарли произносит более официальное благословение, перекрестившись до и после молитвы, как научила его бабушка.

Ник присоединяется к нему со словами:

— У меня такое чувство, будто я у мамы дома.

— Это хорошо? — спрашивает Вэлери.

— Да. Только ты совсем не похожа на мою мать.

Они улыбаются друг другу и, поедая бургеры с жареной картошкой и стручковой фасолью, обсуждают разные приятные темы. Они говорят об ожидаемом в середине недели сильном снегопаде, о Рождестве, которое уже не за горами, о желании Чарли иметь щенка, с чем Вэлери уже, кажется, соглашается. И все это время она старательно избегает мыслей о двух других детях, ужинающих вместе с их матерью.

Поев, они вместе убирают со стола, ополаскивают посуду и ставят в посудомоечную машину, смеются, пока Ник вдруг не говорит им, что ему пора. Глядя, как Ник опускается перед Чарли на колени и вручает ему подарок, золотую монету на удачу, Вэлери думает, что это, пожалуй, даже лучше того, с чего они начали три дня назад. Ей нравится быть наедине с ним, но еще больше нравится, когда он вместе с Чарли.

— Она принадлежала мне, когда я был маленьким, — говорит Ник. — Я хочу, чтобы она была у тебя.

Чарли благоговейно кивает и берет подарок обеими руками, его лицо освещается и кажется таким невредимым и красивым, каким Вэлери никогда его не видела. Она едва удерживается от напоминания о словах благодарности, инстинктивно реагируя так всякий раз, когда Чарли получает подарок, но в этот раз она ничего не говорит, не желая нарушать очарование момента, уверенная, что обо всем скажет улыбка Чарли.

— Пусть лежит у тебя в кармане, а когда начнешь о чем-нибудь волноваться, подержись за нее, — наставляет Ник. Затем он вкладывает в другую руку Чарли листочек бумаги. — И запомни этот номер. Если тебе понадобится моя помощь, не важно, по какой причине, в любое время звони.

Чарли серьезно кивает, глядит на листок и шепчет номер, пока она провожает Ника до выхода.

— Спасибо тебе, — говорит Вэлери уже у самой двери, собираясь ее открыть.

Она благодарит его за бургеры, монету, номер телефона в руке у ее сына, но больше всего за то, что помог им прийти к этому вечеру.

Ник качает головой, словно говоря, что все это он хотел сделать и оно не стоит благодарности с ее стороны. Он смотрит в сторону Чарли и, увидев, что за ними не наблюдают, берет лицо Вэлери в ладони и коротко, мягко целует в губы. Не таким она столько раз представляла их первый поцелуй, он скорее нежный, чем страстный, но все равно по позвоночнику у нее пробегает холодок, колени подгибаются.

— Удачи завтра, — шепчет он.

Она улыбается; такой счастливой она давно уже себя не чувствовала.

На следующее утро Вэлери встает до рассвета, принимает душ и идет на кухню, где начинает готовить французские тосты для первого школьного дня Чарли и для своего первого рабочего дня после долгого перерыва. Она выкладывает на рабочий стол все ингредиенты — четыре ломтика халы, яйца, молоко, корицу, сахарную пудру и сироп. Даже свеженарезанную клубнику. Вэлери достает маленькую миску, венчик и жестянку с антипригарным спреем. Она возбуждена и одновременно спокойна, как бывает у нее перед крупным делом, когда она знает, что сделала все, чтобы подготовиться, но все равно волнуется из-за вещей, над которыми не властна. Она затягивает пояс флисового белого халата, идет к термостату и ставит его на семьдесят четыре градуса, чтобы Чарли не замерз, когда спустится к завтраку. Ей хочется, чтобы в это важное утро все у него шло хорошо. Затем Вэлери возвращается к плите, где смешивает веничком ингредиенты и спрыскивает дно сковородки, а в голове тем временем проносятся разные тревожные образы: Чарли падает с перекладины на игровой площадке и рвет свою новую кожу. Его дразнят из-за маски или, еще того хуже, дразнят, когда он ее снимает.

Вэлери зажмуривается и повторяет то, что говорил ей Ник: все будет хорошо. Она сделала многое для подготовки этого дня, включая звонки директору школы, школьной медсестре, психологу и учителю Чарли с сообщением о возвращении сына в школу. Она проводит его до класса, а не оставит у места высадки из машины, и предупредит о том, чтобы с ней связывались при малейшем намеке на проблему — эмоциональную или физическую.

— Французские тосты! — слышит она позади себя тихое восклицание Чарли.

Удивленная его самостоятельным подъемом — обычно приходится вытаскивать его из постели, — Вэлери оборачивается и видит сына в пижаме, босого, в одной руке — маска, в другой — золотая монета. Он улыбается. Вэлери шлет ему ответную улыбку, молясь о том, чтобы он оставался в этом настроении весь день.

И Чарли остается, по крайней мере, в течение всего утра, не проявляя признаков тревоги или страха, пока проходит через утренний ритуал — еда, одевание, чистка зубов, причесывание, — а затем едет в школу под успокаивающую музыку, которую на прошлой неделе Ник записал для него на диск.

Когда они въезжают на стоянку, Чарли быстро и спокойно надевает маску, а Вэлери не может решить, надо ли ей что-то сказать: важное или хотя бы ободряющее, но потом берет пример с него, притворяясь, будто этот день ничем особенным не отличается, открывает заднюю дверцу и подавляет в себе желание помочь Чарли отстегнуть ремень безопасности и взять за руку.

Когда они идут через главный вход, стайка детей постарше — пяти— или шестиклассники, как предполагает Вэлери, — поворачивается в их сторону и разглядывает Чарли. Красивая девочка с длинными светлыми косичками, кашлянув, здоровается с Чарли, как будто не только знает, кто он, но и во всех подробностях его историю.

Чарли едва слышно здоровается в ответ, прижимаясь к Вэлери и беря ее за руку. Вэлери чувствует, как и сама напрягается, но, взглянув на сына, видит его улыбку. С ним все в порядке. Он рад, что вернулся. Он храбрее ее.

Очень скоро, ответив по дороге еще на несколько приветствий, они входят в класс Чарли. Две его учительницы и с десяток одноклассников участливо и с волнением собираются вокруг мальчика, все, кроме Грейсона, который стоит в углу у клетки с хомяком. Поначалу Вэлери не может определить выражение его лица — выражение лица ребенка, который невольно наслушался слишком много взрослых разговоров.

Вэлери остается до последнего, изредка поглядывая на Грейсона, пока старшая учительница Чарли Марта, добрая женщина, обликом своим похожая на бабушку, не выключает свет, давая тем самым детям сигнал садиться на ковер. В этот момент Вэлери, поколебавшись, наклоняется к Чарли, чтобы поцеловать на прощание, и шепчет ему на ухо:

— Будь с Грейсоном помягче сегодня.

— Почему? — спрашивает он, в его глазах мелькает недоумение.

— Потому что он твой друг, — просто отвечает Вэлери.

— Ты все еще злишься на его маму?

Вэлери смотрит на сына: она потрясена, ей стыдно, она спрашивает себя, откуда он это взял, невольным свидетелем каких разговоров стал, что еще за последние несколько недель узнал без ее ведома.

— Нет. Я не злюсь на его маму, — лжет она. — И Грейсон мне действительно нравится.

Чарли слегка поправляет маску, переваривает услышанное и кивает.

— Ну ладно, милый, — говорит она, чувствуя подступающий к горлу комок, как это было в первый день в детском саду, но теперь уже по совсем иной причине. — Береги себя...

— Я буду вести себя осторожно, мама, — перебивает ее Чарли. — Не волнуйся... Со мной все будет хорошо.

Затем он идет и садится на ковер по-турецки, спина прямая, руки сложены на коленях, больная поверх здоровой.