Туман

Глава 13

Вагон плавно покачивался из стороны в сторону, как детская колыбель. За его окном мелькали белесые поля с торчащими из-под снега палками сухостоя, посеребренные деревья перелесков, широкие крыши тоскливых деревенских домиков, тщетно пытавшихся догнать несущийся вперед поезд.

Я сидела на нижней полке, укутавшись в куртку и одеяло, выданное мне строгим проводником, но никак не могла согреться. Баден и Ацер остались далеко позади, и через несколько часов меня ждала встреча с родными.

В голове было гулко, как в бочке, а где-то в районе сердца появилась пустота, которая, подобно раковой опухоли, постепенно распространялась по организму, сковывая мышцы ледяным панцирем безразличия.

Первые росточки этой пустоты появились вчера утром, когда во время завтрака Эдуард поинтересовался, скоро ли у меня закончится командировка.

– Она закончится на этой неделе, – ответила я. – В пятницу мне нужно сдать руководству черновик сборника и отчет о поездке.

– То есть, к пятнице тебе необходимо вернуться домой?

– Не обязательно. Я могу отправить и рукопись, и отчет по электронной почте, а в университет явиться на три или даже четыре дня позже. После такой длительной командировки мне положен небольшой отдых.

Солус задумчиво покрутил в руках пустую чашку, из которой только что пил кофе.

– Не думаю, что тебе стоит задерживаться, София, – сказал он. – Твое путешествие и так претерпело немало изменений. Я буду сегодня в Бадене и, если желаешь, могу узнать, когда в столицу отправится ближайший поезд.

У меня внутри что-то кольнуло.

– Ты хочешь, чтобы я уехала? – с недоверием спросила я.

Эдуард пожал плечами.

– Рано или поздно это все равно бы случилось, верно? У тебя есть обязательства перед университетом, и их надо выполнять. К тому же, по тебе наверняка соскучились родные.

Он говорил уверенно, глядя мне в глаза. В его словах не было ничего грубого или оскорбительного, как не бывает грубого и оскорбительного в том, когда любимая бабушка выпроваживает тебя из дома, дабы ты не опоздала в школу или на работу.

Все верно, у меня есть обязательства и их надо выполнять. Но почему же сейчас от этой истины мое сердце сжимается, как от уколов острой ледяной иглой, а легким не хватает воздуха, чтобы дышать?

До полудня я вновь была предоставлена самой себе. Солус отправился встречать рабочих, которые приехали в Ацер, чтобы разобрать собранные для бала металлоконструкции, после чего, как и обещал, уехал в город. А вернувшись в обед, вручил мне билет на поезд.

Несколько секунд я тупо смотрела на прямоугольную бумажку, сообщавшую, что завтра, в девять часов утра мне надлежит покинуть Баден и отправиться домой, и чувствовала, как в душе поднимается горячая волна обиды.

Конечно, стоило сказать ему спасибо. Барон, как и всегда, сэкономил мои время и деньги, однако конкретно сейчас это было лишним. Потому что я категорически не хотела уезжать из Ацера. Да, мне действительно пришлось бы это сделать, но, Господи, только не сейчас! Не сейчас, когда мы вместе пережили страшное кровавое потрясение, когда я окончательно поняла, что приму любое проявление сущности Эдуарда, когда решила, что готова терпеть снег, сквозняки и туман, лишь бы оставаться рядом с этим невероятным мужчиной.

– Я могла бы приехать в Ацер на новогодних выходных, – сказала, с трудом выдавив из себя улыбку. – В начале января у меня будет несколько свободных дней. Может быть, даже целая неделя…

– Не стоит, – Эд покачал головой. – В замке в это время будет много туристов. Боюсь, я не смогу уделить тебе столько внимания, сколько тебе бы хотелось.

Я растерянно моргнула. Солус глубоко вздохнул.

– Нам надо поговорить, верно?

– Определенно, надо, – мой голос прозвучал сдавленно и хрипло.

– Что ж, – барон немного поерзал на стуле, устраиваясь поудобнее. – Последние несколько недель, проведенные нами вместе, были очень хороши. Ты – чудесная девушка, София, и твое общество было необыкновенно приятным. Настолько приятным, что я позволил себе переступить приличия и шагнуть дальше, чем следовало. Я виноват – внушил тебе ненужную симпатию и, возможно, ненужные надежды. Пожалуйста, прости меня.

В моих венах закипела кровь. Жар бросился в голову, показалось, что ее сосуды вот-вот взорвутся.

– Я живой человек, и ничто человеческое мне не чуждо, – продолжал между тем Эдуард. – Не скрою, ты очень мне понравилась. Сразу, с первой же встречи. Я забылся, София. И потому, опять же, виноват. Ты умная девушка и должна понимать, что я – не лучшая пара для тебя и вообще для кого бы то ни было. Позавчерашнее событие отлично это доказало. Я уже говорил: мой образ жизни не предполагает долгих взаимоотношений, и, тем более, создания семьи. Я быстро меняю интересы, часто переезжаю с места на место. Мне нравится быть одному.

Эдуард потер виски, а затем поднял на меня глаза. Их взгляд был серьезен и непривычно холоден.

– Я не хочу обижать тебя, София, и уж тем более делать больно. Однако тебе необходимо понять и принять одну важную истину: со мной не надо искать встреч. И поддерживать близкое знакомство тоже не стоит. Право, месяц, что мы провели бок о бок, был самым светлым и прекрасным за последние несколько лет. Однако он закончился, а вместе с ним подходит к концу и наша история. Это естественно, со мной такое бывало не раз… Надеюсь, ты станешь вспоминать Ацер без ужаса и содрогания. Или вовсе выбросишь из головы. У тебя много хороших друзей, прекрасная семья, интересная работа. Возвращайся к ним. Не трать свое бесценное время на того, кому оно не нужно.

С каждым его словом, по моему телу разливался огонь – грубый, сжирающий кожу и мышцы, ломающий кости и испаряющий кровь. От этого огня хотелось не кричать – выть. Истошно, по-звериному. Однако стоило барону закончить свой монолог, как пламя исчезло. Словно подул студеный ветер, и на месте полыхающей долины осталась выжженная пустыня.

Ответ Солусу моя память не сохранила. Кажется, я благодарила его за гостеприимство, уверяла, что все понимаю, обещала больше его не беспокоить. У меня не было желания бросать ему в лицо обвинения, что-то доказывать, и даже просто повышать голос. Зачем? Барон четко и ясно изложил свою точку зрения. Более того, эти мысли не раз приходили в мою собственную голову.

Эдуард ничего мне не обещал – ни жениться, ни прожить вместе жизнь, он даже ни разу не сказал, что любит меня. И при этом никогда не лгал. Случалось, недоговаривал, бросал двусмысленные фразы, но до вранья ни разу не опустился.

Я ведь прекрасно понимала, что ничего из нашей связи не выйдет. Много об этом думала, уверяла себя, что готова к любому развитию событий. Однако теперь жадно вглядывалась в любимые глаза, надеясь увидеть что-нибудь, что доказало бы – Эд лукавит. Эти холодные вежливые слова сказаны не для того, чтобы выставить меня за порог, а с какой-то иной целью. На самом же деле я – любимая и желанная, а вовсе не одна из тех женщин, чье имя забудется через несколько недель.

Взгляд барона, меж тем, оставался бесстрастным. Поэтому я еще раз поблагодарила его за гостеприимство и ушла собирать вещи.

Больше мы с Эдуардом не виделись. Он не явился ни на ужин, ни на завтрак. Провожать меня тоже не вышел – утром в среду я нашла в столовой записку, в которой говорилось, что на вокзал меня отвезет такси, а сам барон желает мне доброго пути и удачи во всех грядущих начинаниях.

Вообще, идея с такси была отличной. Ужасно не хотелось, чтобы в нашу последнюю встречу Солус любовался на мое опухшее зареванное лицо. К тому же, была высокая вероятность, что увидев его, я кинусь ему на шею, а это оказалось бы, как минимум, неуместным.

Перед тем, как выйти на улицу, я долго стояла, прижавшись щекой к серой каменной стене, а усаживаясь в машину, обернулась, чтобы взглянуть на Ацер в последний раз. Его высокие окна сегодня казались огромными печальными глазами. Будто замок грустил, будто ему, как и мне, было жаль расставаться.

Позже, сидя в вагоне, закутанная в куртку и одеяло, вместо унылого пейзажа за окном, я видела величественные башни и стрельчатые своды крыш, длинные холодные галереи и уютную гостиную с горячим старинным камином. Время от времени перед моим внутренним взором возникали бездонные глаза Эдуарда Эриха Солуса. Последнее видение я изо всех сил гнала прочь. Потому как от одной мысли об этом человеке, по моим щекам начинали течь слезы.

***

Декабрь в этом году оказался одним из самых удивительных месяцев в моей жизни. Его снежные серые дни то мелькали, как фигурные стекляшки в калейдоскопе, то тянулись, как нуга в полузасохшей невкусной конфете.

Черновик сборника в университете приняли на ура, после чего вылили мне на голову ушат новых задач: книга должна была выйти до конца года, требовалось срочно подготовить ее к печати, а также разделить с коллегами тяготы по двум другим, не менее бестолковым проектам.

Алекс, как и обещал, принес мне корзину шоколада и коробку с пирожками. Узнав, что я вернулась домой, в один из выходных дней он явился в гости и вывалил на стол два килограмма шоколадных батончиков и целую гору свежей выпечки. После этого остался на чаепитие и в одиночку умял не менее трети своего подарка. Это оказалось очень кстати, ибо без посторонней помощи столько сладостей я бы попросту не съела.

С момента окончания командировки у меня сильно испортился аппетит, и чтобы проглотить хоть что-нибудь, приходилось прикладывать немало усилий.

Жила я теперь у бабушки. Моя собственная квартира стояла закрытой на ключ и ждала момента, когда я снова смогу оставаться наедине с собой. Под крылом у бабули меня реже душили рыдания и страшные сны. Впрочем, дело было не только в ее чудесной компании, но и в широком ассортименте успокоительных таблеток, которыми меня теперь регулярно кормили.

Бабушка видела: я вернулась из командировки в подавленном состоянии. Несколько раз она пыталась выяснить, что послужило этому причиной, но вскоре отступила – в ответ на расспросы я просто замыкалась в себе.

Дабы немного меня расшевелить, бабуля каждую неделю приглашала к нам гостей. Родственники, соседи, бывшие одноклассники и однокурсники потянулись к нам нескончаемой чередой, и это было невыносимо. Их смех и веселые разговоры ужасно раздражали. Если бы я могла с кем-нибудь поделиться своими переживаниями, мне наверняка стало бы легче, однако я молчала и надеялась, что со временем баденская история перемелется сама собой.

Конечно, кое-что родным я все-таки рассказала. Через несколько дней после моего приезда бабушка знала, как живописны туманными вечерами баденские улицы, как весело в Хоске во время праздника предков, как величественно выглядит старинный Ацер, и как мистически притягателен его темноволосый хозяин.

– Ты влюбилась в него? – со вздохом спросила тогда она. – В этого барона Солуса?

Я только развела руками.

– А он этим воспользовался, да? – взгляд бабушки был печальным и понимающим.

– Нет, – усмехнулась я. – Не воспользовался и даже не попытался. Он человек старой закалки и строгих моральных принципов. Увы, бабуля, окрестить его мерзавцем, сыгравшим на девичьих чувствах, у нас не получится. Барон был мил, заботлив и деликатен. Мне не в чем его обвинить. Моя же привязанность к нему – это моя личная проблема, и его она никак не касается.

Я говорила искренне. На Солуса я не злилась и не обижалась. Разве что, совсем немного. Хотя, злиться и обижаться надо было исключительно на саму себя. Виноват ли Эдуард в том, что не смог или не захотел ответить на мои чувства? Ответ очевиден.

Мне же стоило быть благодарной. С его легкой руки я совершила самое запоминающееся путешествие в своей жизни и испытала самое прекрасное чувство на свете.

Только теперь это чувство гложет меня с упорством дикого зверя, терзающего теплую обессиленную добычу.

Оставаясь наедине с собой я перебирала в памяти подробности наших совместных трапез, прогулок и разговоров. Вспоминала жесты, взгляды, мимику, интонации. И одновременно подмечала детали, которые теперь вызывали множество вопросов.

Например, почему Эдуард так подробно и обстоятельно рассказывал о себе? О своих почивших родственниках, о перерождении, о новых особенностях организма? Только ли потому, что никогда ни с кем этого не обсуждал? Сомневаюсь. Все-таки данная информация очень личная, почти интимная, а Солус не из тех, кто будет изливать душу перед первым встречным. Что ему стоило отвечать на мои вопросы односложно или вовсе переводить разговор на другую тему? Он же говорил охотно, словно хотел, чтобы я лучше его узнала, чтобы имела о нем не однобокое, а разностороннее представление.

Спрашивается – для чего? Зачем раскрываться перед человеком, с которым ты намерен через несколько дней попрощаться навсегда?

А наши прогулки по замку? Для чего показывать его отдаленные закутки, рисовать схемы расположения комнат, настаивать, чтобы я пришла на бал не через гостевой вход, а через внутреннюю дверь, как… хозяйка? Да еще сверкая фамильными драгоценностями Солусов.

Последние, кстати, перед отъездом я аккуратно положила в футляр и оставила в столовой на самом видном месте.

Словом, чем больше я думала, тем меньше понимала логику нашего последнего разговора. Барон приучал меня к себе, переживал за мое психическое здоровье, грудью бросался на защиту моей жизни, а потом выставил за порог.

Как он тогда сказал? «Я позволил себе переступить приличия и шагнуть дальше, чем следовало». О да, так и есть. Причем переступил не только через приличия, но и через здравый смысл.

Эти мысли меня убивали. Они дарили надежду, что у нашей истории может быть продолжение. Что однажды, во время очередного входящего звонка, на дисплее телефона вдруг отобразится знакомое имя, и мягкий бархатный баритон скажет… Господи, пусть он скажет, что угодно, любую ерунду. Извинится за холодность или, как ни в чем не бывало, пригласит провести в Ацере зимние каникулы. Спросит как дела у фольклорного сборника или сообщит, что я забыла в гостевой спальне резинку для волос. Лишь бы сказал, лишь бы позвонил.

Но время шло, а Солус не объявлялся. С каждым днем надежда на встречу или разговор становилась все более хрупкой, и это вводило меня в уныние. Сама же выходить на связь с Эдуардом я не смела, потому как обещала его не беспокоить.

Стараясь отвлечься от грустных раздумий, я с головой ушла в работу. Мой сборник был издан точно в срок, следом за ним в печать отправились еще два, а университетский архив неожиданно для самого себя приобрел волонтера, который после работы разбирал и структурировал то, до чего у архивариусов не доходили руки. Коллег чрезвычайно радовало мое рвение, а я даже начала получать от него удовольствие: оказалось, если систематически задерживаться на работе на три-четыре часа, дома можно упасть на кровать и спать всю ночь мертвым сном без каких-либо сновидений.

Правда, оставались выходные, которые нужно было как-то пережить. Трудиться на благо университета в субботу и в воскресенье было заманчиво, но опасно – бабуля, вставшая на защиту моего физического здоровья, пообещала приковать меня к батарее, если я не оставлю себе хотя бы эту пару дней на восстановление потраченных сил. Поэтому дважды в неделю я оставалась дома и принимала гостей – тех самых родственников-соседей-одноклассников, которым надлежало поднимать мне настроение.

Так прошел декабрь. Потом миновали новогодние праздники, а за ними январь и февраль.

О Солусе я старалась не вспоминать, и теперь мне это почти удавалось. Впереди замаячила привычная жизнь – та, которую я вела до поездки в туманный Баден.

А потом наступила весна.

***

Я заметила его случайно. Шла из филологического корпуса в кафе и неожиданно ощутила на себе чей-то взгляд. Оборачиваться было глупо – в толпе людей, появлявшихся здесь во время обеденного перерыва, рассмотреть кого-либо не представлялось возможным. Но я обернулась – и сразу же увидела знакомые глаза цвета горячего шоколада, темные волосы, собранные в хвост, и серое дорогое пальто.

В первое мгновение я решила, что мне почудилось. На секунду зажмурилась, но видение не исчезло. Эдуард Солус стоял на противоположной стороне пешеходной улицы и смотрел прямо на меня.

Внутри что-то екнуло и оборвалось.

Говорят, в марте голову сносит не только у котов, но и у людей. А потому – здравствуйте, глюки, давненько я вас не видела.

В самом деле, что Эдуарду тут делать?

Чтобы не мешать прохожим, я отступила назад, к каменным перилам узкого горбатого моста. Солус тут же напрягся и слегка подался вперед, будто боялся потерять меня из виду.

Мне, конечно же, следовало уйти. Смешаться с потоком людей, добраться, как и планировалось, до кафе, проглотить порцию грибного супа, вернуться к работе. Надежда на продолжение близкого знакомства с бароном несколько недель назад лопнула, как мыльный пузырь. Я твердо решила подобрать сопли, взять себя в руки и жить, по возможности, долго и счастливо.

И вот теперь, в первый весенний день, передо мной возникает тот, кто одним своим присутствием способен оживить мое сожженное сердце, а затем превратить его в фарш. Однако вместо того, чтобы послать его к черту и двигаться дальше, я стою на месте, будто мои ноги приросли к тротуарной плитке.

Несколько минут мы с Эдуардом смотрели друг на друга сквозь шумную толпу, когда же она, наконец, иссякла, барон пересек улицу и подошел ко мне.

– Здравствуй.

От него пахло дождем и туманом. И чем-то еще. Чем-то прекрасным, восхитительно-родным.

– Привет, – кивнула я. – Ты в столице… Какими судьбами?

– Приехал к тебе.

Я вопросительно приподняла бровь.

– Вот, – Эдуард вынул из кармана пальто небольшой полиэтиленовый пакет. – Ты оставила это в Ацере. Я решил, что должен вернуть его обратно.

Я осторожно взяла пакет и вынула из него узкую бархатную коробочку. Открыла – и на мгновение задохнулась. Внутри лежал рубиновый гарнитур баронессы Солус.

Подняла на Эдуарда изумленный взгляд – и снова забыла, как дышать. В глазах Эда плясали огни. Он смотрел на меня так же, как осенью в Ацере – нежно, пронзительно, горячо. Без тени холода и насмешки.

Кто-нибудь объяснит мне, что происходит?

– Это не мое, – голос прозвучал на удивление ровно. – Вы ошиблись, господин Солус. И напрасно проделали такой длинный путь.

– Никакой ошибки нет, – Эдуард покачал головой. – Эти украшения стали твоими, как только ты взяла их в руки. Свой же путь я проделал не зря. Я приехал в столицу еще и за тем, чтобы сделать серьезное признание. И мне очень важно, чтобы ты его услышала.

Пожала плечами.

– Я слушаю.

– София, я трус и негодяй. Замшелый истукан, замкнувшийся на самом себе. Престарелый дурак, считающий себя выше и умнее других. Я слаб, жалок, малодушен и достоин самого жесткого порицания. Ты согласна со мной?

Честно говоря, я ожидала, что он скажет, что-нибудь другое. А вообще, это немного странно – приехать с другого конца страны, чтобы прилюдно себя отругать.

– Ну… Мне кажется, ты к себе слишком строг. Хотя кое с чем я, пожалуй, соглашусь. Это все, что ты хотел сказать?

Солус снова покачал головой.

– Я знаю, что обидел тебя, София. Обидел серьезно и, что хуже всего, намеренно. Поверь, я уже за это наказан. Последние три месяца мне пришлось провести в аду, в самом его пекле. Теперь я здесь, чтобы просить прощения и пощады.

Его голос был мягок, как бархат, а глаза казались бездонными зеркалами. Я смотрела в них и видела свое отражение. Эдуард сделал крошечный шаг навстречу ко мне и тихо сказал:

– Я люблю тебя.

Несколько секунд я рассматривала его лицо. А потом разревелась. Громко, захлебываясь слезами, и привлекая внимание проходивших мимо людей.

Солус притянул меня к себе, крепко прижал к груди, что-то горячо зашептал на ухо.

Мои плечи ходили ходуном. Я вцепилась в пуговицы его пальто, не делая ни малейшей попытки остановить накатившую истерику.

– Ты – ненормальный садист, – всхлипывая и заикаясь, говорила я, уткнувшись носом в его вязаный шарф. – Душу мне вытрепал! Кровь мою выпил! Где ты был эти три месяца? Почему молчал? Зачем свалился мне на голову сейчас? Я ведь только начала привыкать, к тому, что больше никогда тебя не увижу! Что тебе от меня надо, Эд? Какое прощение? Какая пощада? Господи! Что ты вообще намерен делать?!..

– Я на тебе женюсь, – спокойно ответил Солус.

Моя истерика тут же сошла на нет. Я запнулась на полуслове и, оторвав лицо от груди барона, удивленно на него уставилась. Эдуард был невозмутим, как каменные своды его фамильного замка.

– Пошел ты к черту, – выплюнула я, оттолкнув его от себя.

Сунула ему в карман футляр с драгоценностями, а потом развернулась и быстро пошла вперед. Солус меня догнал и все так же невозмутимо зашагал рядом. Несмотря на бушующее внутри негодование, прогонять его я не стала, и некоторое время мы просто шли по улице – молча и неизвестно куда.

– Кажется, у тебя сейчас обеденный перерыв, – наконец произнес Эдуард. – И ты наверняка намеривалась провести его в кафе.

– Намеривалась.

– Если не ошибаюсь, сейчас мы идем в другую сторону.

– Плевать.

Барон пожал плечами. Я коротко выдохнула.

– Ты серьезно сделал мне сейчас предложение?

– Конечно, серьезно.

– Прямо так, посреди улицы?

– Честно говоря, я планировал поговорить об этом в другой обстановке. Но вышло, как вышло. Ты станешь моей женой?

– Нет.

– Ну же, София, не капризничай. Ты ведь любишь меня.

– С чего ты взял?

– Об этом сказала твоя истерика. Будь ты ко мне равнодушна, просто прогнала бы меня прочь.

– Как это сделал ты, да? В Ацере, в прошлом году.

– Совершенно верно.

Я остановилась, сложила руки на груди.

– Ты сказал, что нам не следует продолжать знакомство. Что ты забылся, переступил приличия и очень об этом жалеешь. И вдруг ты приезжаешь сюда, привозишь украшения своей матери, зовешь замуж. Удивительная непоследовательность, не находишь?

– Все так. Я согласен, – улыбка Солуса была кривой и вымученной. – Я – трусливый малодушный эгоист, привыкший жить для себя. Но я не лжец. В Ацере мне очень нравилось ухаживать за тобой, София. Кормить пирожными, дарить подарки, гулять по улицам, разговаривать у камина. Ты – огонек. С тобой тепло и уютно, – его лицо снова стало серьезным. – Я ведь действительно перешел границы, Софи. Я никогда никому не раскрывал душу. Тебе же мне хотелось рассказать о себе все. Хотелось, чтобы ты увидела: я не высокомерный аристократ, не кровосос из страшной старинной сказки, я – это я. И ты увидела. Приняла меня таким, каков я есть, без страха и отвращения. Происшествие же в склепе необычайно изменило мое отношение к жизни и к самому себе. Я вдруг понял, что могу за тебя убить. Волка, человека – все равно. Поверишь ли, раньше со мной такого не бывало.

Он тихо усмехнулся.

– В тот вечер я сказал Руфине Дире правду – мои руки не были запачканы в людской крови. Теперь же я виновен в смерти двоих человек. Это… ужасно. Когда-нибудь с меня спросят за сей мерзкий богопротивный поступок. Однако, совершая его, я не сомневался ни минуты. Твоя жизнь важнее моей, София. Именно это, в конце концов, меня испугало. Время твоего пребывания в Ацере подходило к концу, и мне очень хотелось его продлить – не на день и не на неделю, а на годы. Я неоднократно думал о том, как было бы славно, если бы ты осталась со мной навсегда. Собирала бы сказки, быть может, ездила в командировки, но, в конце концов, возвращалась ко мне. Ночью после зимнего маскарада я тоже долго раздумывал. Спрашивал себя: готов ли я впустить в свою жизнь другого человека, столь хрупкого и нежного?

– И решил, что не готов, – прошептала я, чувствуя, как к глазам вновь подступают слезы.

Эдуард кивнул, а потом взял меня за руку, нежно поцеловал замерзшие пальцы.

– Останься ты в замке, мне пришлось бы пересмотреть свой образ жизни. А он много лет был неизменен.

– Свобода и ничего кроме нее?

– Именно. Поверишь ли, я искренне считал, что будет лучше, если мы перестанем общаться. Лучше для всех. Двухсотлетний вампир – не самая удачная партия для умной красивой девушки.

О да, несомненно. Особенно если учесть, что красивая умная девушка вскоре состарится и умрет, а вампир останется прежним и будет жить-поживать еще пару столетий.

– И что же заставило тебя передумать?

– Свобода неожиданно превратилась в одиночество. После твоего отъезда я слонялся по замку, как неприкаянный дух. Считал, что со временем тоска пройдет, однако, становилось только хуже. Я думал о тебе каждую минуту. Вслушивался в тишину, надеясь услышать твои шаги. Непроизвольно искал твое лицо в толпе туристов или уличных прохожих. Ты мерещилась мне всюду, София! В январе я увидел в Бадене девушку в такой же куртке, как у тебя. Наверное, она очень удивилась, когда я догнал ее и окликнул твоим именем. Я словно сгорал изнутри, мой самоконтроль летел в пекло, все в буквальном смысле валилось из рук. В конце концов, я решил – довольно претворяться. Моя жизнь уже сможет вернуться в прежнее русло, потому что такая жизнь мне больше не нужна.

Эдуард сжал мои ладони, по очереди коснулся их губами.

– Почему же ты мне не позвонил? – спросила я. – Почему не позвал обратно в Ацер?

– Ты бы приехала?

– Конечно. И знаешь, почему? Потому что три последних месяца я тоже провела в аду.

– Я подумал, будет лучше, если мы поговорим лично. И, как видишь, не прогадал.

Студеный мартовский ветер взъерошил мои волосы. Одна прядка выбилась из прически, и Эдуард аккуратно заправил ее мне за ухо.

– Нам стоит зайти в какое-нибудь заведение. Сегодня свежо, и ты наверняка замерзла.

Я пожала плечами. За время нашей беседы меня столько раз бросало то в жар, то в холод, что адекватно воспринимать температуру воздуха я не могла. Что действительно стоит сделать, так это написать сообщение моему заведующему кафедрой. Обеденный перерыв вот-вот закончится, а расставаться с Солусом и топать на работу сейчас было решительно невозможно.

Я позволила Эдуарду увлечь меня к одному из расположенных неподалеку кафе.

– А что будет, если я соглашусь на твое предложение? – спросила, остановившись у ступенек крыльца.

– Будет свадьба, – ответил барон. – У меня за пазухой лежит еще один футляр – с кольцом. Хочешь посмотреть?

– Погоди, я не об этом. Выходит, если я соглашусь стать твоей женой, мне придется уехать в Ацер? Снова слушать нескончаемый топот туристов, мерзнуть от сквозняков, блуждать в постоянном тумане, а весной и летом кормить комаров? В ваших краях есть комары, Эд?

– О, великое множество, – кивнул Солус. – Еще у нас водятся волки, олени, медведи и даже вампиры. Один, по крайней мере, точно. Не хватает только вас, госпожа Корлок. А потому позвольте еще раз поинтересоваться: согласны ли вы присоединиться к нашей суровой компании?

Я встала на цыпочки и коснулась губами его губ.

– Согласна, господин Солус. Конечно, согласна.