Туман

Глава 9

Ночью в окрестностях Ацера пошел снег. Он укрыл белым пушистым покрывалом дорожки и башни, деревья и кусты. Снега было так много, словно уже наступила зима – уютная, праздничная, самая настоящая, отчего-то решившая объявиться на неделю раньше положенного срока.

Завтрак я снова проспала. Все ночь мне снилось серое марево, в котором возникали то высокие голые деревья, то оскаленные волчьи клыки, то ослепляющий свет автомобильных фар.

Несколько раз я подскакивала на кровати, после чего долго лежала, разглядывая темный потолок, пока сон не овладевал мной снова.

Когда же я окончательно открыла глаза, оказалось, что спальню заливает тусклый утренний свет, а часы на мобильном телефоне показывают девять утра. Чувствовала я себя при этом разбитой и совсем не отдохнувшей – спасибо стрессу и ушату неоднозначной информации, вылившемуся вчера на мою голову.

Эдуард, как ни странно, ждал меня в столовой. Увидев мою заспанную смущенную физиономию, он взял со стола поднос с остывшей едой и отправился ее разогревать.

Я слушала утробное рычание микроволновки и думала о том, что теперь, при свете дня, история барона-вампира уже не кажется ни страшной, ни таинственной. В самом деле, разве может быть страшным и таинственным человек, разогревающий в кухне овсянку с цукатами?

– Как спалось? – поинтересовался Солус, вернувшись из кухни с тарелкой, над которой держалось полупрозрачное облачко пара.

– Так себе, – ответила я, принимаясь за еду. – Снилась какая-то ерунда. Туман, лес, волки…

Эдуард сел на свое место, придвинул ко мне блюдце с маленькой румяной булочкой.

А ведь он ночью вовсе не ложился в постель, при этом свеж, бодр и дружелюбен. Видимо, ни встреча с хищником, ни разговор по душам на его железобетонную психику никак не повлияли.

– Тебе снятся сны, Эд?

– Наверное, снятся, – он пожал плечами. – А может быть, и нет. Я не помню, Софи.

Овсянка была нежная и очень вкусная. Интересно, как господа Мун ее готовят? У меня она такой аппетитной никогда не получалась.

– Чем же ты занимаешься по ночам? У тебя должна быть уйма свободного времени.

– Это зависит от обстоятельств, – ответил Солус. – Но в целом ты права. Ночь я могу посвятить самому себе и заняться тем, что мне интересно. Например, прочесть книгу, изучить иностранный язык, научиться рисовать акварелью или играть на виолончели. Еще можно заняться спортом, освежить свое знание истории, доделать срочные документы или просто отправиться на прогулку. Вариантов много.

Не то слово. Интересно, если бы я перестала спать по ночам, занималась бы я спортом или саморазвитием? Сомневаюсь. Очень сомневаюсь. Скорее всего, я тратила бы это время на просмотр фильмов, социальные сети и… и книги, да. Хотя… Возможно, через пару лет мне бы это надоело, и я выбрала другое занятие. Скажем, научилась кататься на коньках или освоила, наконец, гитару.

Кстати.

– Так ты умеешь играть на виолончели?

– Нет, – снова усмехнулся Эдуард. – Подчинить этот инструмент мне так и не удалось. Со струнными у меня никогда не ладились отношения.

– А с какими ладились?

– С духовыми и клавишными. Я умею музицировать на флейте и фортепиано.

– Ого!

– В этом нет ничего удивительного, Софи. Во времена моего детства музыкальное образование было непременной частью воспитания. Музицировать должны были все дети без исключения. Не скажу, что это доставляло мне удовольствие – музыка давалась мне с большим трудом. То ли дело брат и сестра. Антуан мог извлечь мелодию из чего угодно, хоть из скрипки, хоть из комода, а у Аннабель был очаровательный голос. Когда они садились за клавесин или фортепиано, их собирались слушать все, кто в это время находился поблизости.

Он говорил ровным спокойным голосом, при этом в его глазах то и дело мелькала грусть – тихая и очень знакомая.

Помнится, когда умерла мама, я долго не могла говорить о ней в прошедшем времени. Потому что сказать «она отлично пекла эклеры» или «замечательно вязала крючком», означало признать факт ее смерти. Согласиться с тем, что ее больше нет. Принять смерть дорогого человека очень непросто. Ты видел его в гробу, лично кидал горсть земли в его могилу и приносил к могильному холмику цветы, однако продолжаешь искать его в толпе людей и вздрагиваешь каждый раз, когда мимо тебя проходит человек в похожей одежде или с похожими чертами лица.

Моя мать умерла семнадцать лет назад, а родственники Эдуарда – более двухсот. Думаю, за эти годы барон успел и оплакать их, и отпустить. Но отчего же тогда, вспоминая давно ушедших брата и сестру, на его лице появляется… боль? Вернее, ее тень – легкий отпечаток страданий, который не смогли развеять столетия яркой насыщенной жизни.

Интересно, когда в последний раз он говорил с кем-либо о своей семье? Прямо, не таясь, называл Антуана и Аннабель братом и сестрой, а не предками и не дальними родственниками?

Наверное, это было очень давно. Так давно, что он успел позабыть, как легко и свободно можно рассказывать о себе другому человеку. Не осторожничать, не обдумывать каждое слово, не скрывать правду за двусмысленным звучанием фраз. Именно поэтому Солус так охотно и подробно отвечает на мои вопросы. Здесь и сейчас он может быть самим собой, и ему это очень нравится.

В первые дни моего пребывания в Ацере Эдуард тоже упоминал младших Солусов, однако делал это с каменным выражением лица. Теперь же он как будто ожил.

Эти быстрые, но очень искренние эмоции в его глазах, вызывали у меня в груди горячую бурю. Быть может, мне все-таки стоит рискнуть и срубить с ледяного панциря, в который он заковывал себя все эти годы, еще несколько слоев?

– Эд, я хочу тебе кое-что показать, – сказала, отодвигая в сторону пустую тарелку. – Когда я работала в замковой библиотеке, мне попалась на глаза одна интересная тетрадь.

– Тетрадь с чертежами?

– Нет, – я глубоко вздохнула. – Помнишь, ты давал мне почитать сборник сказок нянюшки Матильды? Я потом уверяла тебя, что у него должно быть продолжение.

– Конечно, помню. Ты искала продолжение в библиотеке, но не нашла.

– Не совсем, – пробормотала я. – Сказок там действительно не было, зато обнаружилось кое-что другое. И мне кажется, тебе будет интересно на это взглянуть.

Солус вопросительно приподнял бровь. Я же встала из-за стола и поманила его за собой.

– Наверное, стоило показать тебе это раньше, – сказала, когда мы вошли в библиотеку. – Но лучше поздно, чем никогда, правда?

В библиотеке было прохладно. Судя по всему, с того момента, как я перестала работать с чертежами, огонь в камине разжигали не часто, поэтому помещение быстро остыло.

Подкатив к знакомому стеллажу лестницу, я немного пошарила среди книжных томов и извлекла на свет тонкую тетрадку, исписанную поблекшими чернилами.

Солус взял ее в руки, и его лицо вытянулось.

– Это личный дневник Аннабель, – тихо произнесла я. – И в нем говорится о тебе.

Эдуард перевел взгляд с неровных бледных строчек на меня.

– Я нашла эти листочки случайно, – продолжила я. – Они застряли между полками и стеной.

– Забавно, – задумчиво сказал Солус. – Все документы, касающиеся моей семьи, хранятся в отдельном месте. Эта же тетрадь мне не попадалась ни разу.

– Наверное, она просто затерялась среди книг, – развела руками я.

– Это словно привет из прошлого, – пробормотал Эдуард, аккуратно перебирая тонкие странички. – В последнее время оно преследует меня. То, что казалось давно забытым, встает передо мной столь яркими картинами, словно это было вчера. Видишь ли, Софи, с тех пор, как ты появилась в Ацере, замок стал оживать. И я вместе с ним.

Он снова посмотрел на меня.

– Аннабель явно благоволит вам, госпожа Корлок. Ее записи пролежали в моем сейфе более двух веков. Мог ли я подумать, что найдется человек, которому они пригодятся? Теперь же выясняется, что моя покойная сестра еще и раскрыла вам свою душу.

– Скорее, семейную тайну, – ответила я. – В этой тетради Аннабель пишет о страшном происшествии, случившемся с ее старшим братом во дворе баденского трактира. И о том, какие с ним стали происходить изменения.

Губы барона дрогнули.

– Ты прочла дневник, верно?

– Верно. От первого до последнего листа.

– И, конечно же, сделала выводы.

– Аннабель подробно описала шрам, оставшийся у ее брата после нападения. А еще его поведение и новые привычки. Провести нужные параллели было несложно.

Солус усмехнулся.

– Отчего же ты не уехала тогда из Ацера? Сдается мне, это открытие не принесло тебе радости.

Не принесло. Зато оно разбудило мое любопытство.

– Эд, я повторю: я тебя не боюсь. Хотя, кое-чего я все-таки опасалась – что ты рассердишься из-за того, что я сразу не отдала тебе свою находку.

Барон положил дневник поверх одного из книжных рядов, шагнул ко мне.

– Разве на тебя можно сердиться, Софи?

От нежности, прозвучавшей в его голосе, перехватило дыхание. Эд мягко улыбнулся, а потом наклонился и коснулся губами моих губ – легко, осторожно, будто спрашивая разрешения.

В груди что-то бухнуло и оборвалось.

Я обхватила Солуса за шею и так страстно ответила на поцелуй, что от собственной смелости под кожей пробежал электрический разряд.

Мою талию тут же сжали мужские руки. Эдуард перехватил инициативу, и через мгновение холодная библиотека превратилась в жаркую пустыню. Все, что было вокруг, исчезло, испарилось, стало ненужным и незначительным, а самым важным и необходимым оказались мягкие требовательные губы, сильные ладони и одуряюще прекрасный аромат чужой кожи, смешанный с запахом дорогого парфюма.

Потом мы долго стояли возле стеллажей, тесно прижавшись друг к другу. Кажется, Солус что-то говорил мне тихим ласковым голосом. Затем снова целовал, а я ловила его прикосновения, как кошка, и с воодушевлением на них отвечала. В какой-то момент в голову пришла мысль, что, если бы сейчас Эдуард захотел напиться моей крови, я сама подставила бы ему шею.

Однако вместо этого барон вывел меня из библиотеки и привел в жилое крыло. Там он помог мне надеть куртку и обмотаться шарфом, нарядился в пальто, и мы вместе отправились на улицу.

Укрытые снегом замковые башни, деревья, скамейки и фонари казались картинкой из книги волшебных сказок, чудесным образом пустившей нас на свои страницы. И от этой красоты захватывало дух. На свежем воздухе в моей голове немного прояснилось, однако ощущение легкой прострации сохранилось все равно.

Мы немного побродили по парку, а потом выбрались через задние ворота в лес.

– Здесь неподалеку есть озеро, – сказал Эдуард. – Я хочу его тебе показать.

Мы пошли вперед по узкой тропинке. Шагали неторопливо, обсуждая какие-то пустяки. Солус держал меня за руку, и я неожиданно поймала себя на мысли, что хотела бы всю жизнь идти рядом с ним по заснеженному лесу. И плевать на все и на всех – на Руфину Дире с ее нелепыми подозрениями, на людские суеверия и предубеждения, на возможную (или все-таки невозможную?) опасность, которую сулят близкие отношения с вампиром.

Я счастлива, и это самое главное.

***

В понедельник я вернулась к работе над черновиком. Сначала перечитала расшифровку диктофонных записей, затем вычленила и вынесла в отдельный файл истории, собранные до поездки в Ацер. Раз уж мне все равно придется отдавать их коллегам, пусть «висят» на рабочем столе ноутбука и не мешают заниматься баденским сборником.

Новая книга получалась вполне себе объемной. Помимо сказок Аннабель в ней имелись тексты песен и легенд, переданные мне сказительницами из Хоски и музейщиком арканумского музея, а также описание Радожа с его обычаями и ритуалами. Количество собранного материала было велико, но подача его выглядела однобокой, и мне это не нравилось. Помимо Бадена и Хоски здесь имеется немало других деревень и поселков, в которых наверняка есть собственный фольклор или же собственные варианты уже знакомых сюжетов. Ограничиваться двумя поселениями, как минимум, непрофессионально, а значит, надо взять себя в руки и попытаться отыскать еще немного информации.

Я покачала головой. Пожалуй, из всего этого самым сложным будет именно взять себя в руки. Потому как сейчас мои мысли заняты вовсе не сборником, а одним конкретным человеком.

Вчера мы с Эдуардом снова разошлись по своим спальням глубокой ночью. Сначала долго гуляли по лесу, затем обедали, потом снова гуляли – по заснеженному парку. После этого я уговорила Солуса сыграть на фортепиано – о том, что оно в замке есть, стало известно еще в тот день, когда мне показали бальный зал.

Просьба барона не вдохновила, однако отказываться он не стал. Правда, предупредил: хранящиеся в Ацере инструменты давным-давно никто не трогал, а потому гарантировать, что они все еще способны извлекать чистые звуки, невозможно.

Вскоре выяснилось, что Эдуард на них бессовестно наговаривает, ибо, когда его длинные пальцы коснулись пожелтевших клавиш, началось волшебство.

Я не знаю, какую композицию он играл. Возможно, эта мелодия была старинной, забытой за давностью лет. Или новой, написанной молодым неизвестным композитором. Она разливалась в воздухе, подобно теплому весеннему ветерку – легкая, ласково-печальная с нотами надежды и терпеливого ожидания. С нотами нежности и любви.

От этих восхитительных звуков у меня закружилась голова. Дыхание перехватило, а где-то внутри захлопали невесомыми крылышками тысячи бабочек.

Когда музыка смолкла, я потянулась к Эдуарду и горячо его поцеловала. Солус тут же притянул меня к себе, и следующие несколько минут из моей памяти попросту выпали. Спустя некоторое время оказалось, что я сижу у него на коленях, крепко прижимаясь к широкой груди, а он неторопливо перебирает мои волосы.

Потом мы бродили по замковым галереям, разговаривали и смеялись. Ужинали, сидели в гостиной у горящего камина, снова разговаривали и снова целовались…

Утро, к слову, тоже началось с поцелуев – Солус встретил меня им в столовой, а затем чмокнул в щеку, отправляясь в свой кабинет.

Ему определенно нравилось ко мне прикасаться, и он считал, что теперь имеет на это право.

С моего молчаливого согласия, ага.

Что ж, господин барон не ошибался. Изменившиеся отношения меня устраивают. При этом у меня нет ни малейшего желания обсуждать их вслух. Наше с Эдуардом совместное будущее укрыто туманом, и мне по-прежнему кажется, что никакого будущего за этой пеленой нет. Есть момент счастья – теплого, чистого, светлого – который мы переживаем прямо сейчас. И я просто намерена им насладиться. А дальше – будь что будет.

За час до полудня, рассортировав записи и приведя в порядок структуру будущего сборника, я решила прогуляться в центральную часть замка и пообщаться с кем-нибудь из экскурсоводов – хотела поинтересоваться, сможет ли кто-нибудь из них по примеру Руфины Дире свести меня со знатоками местного фольклора.

В холле выяснилось, что я перепутала время. В замке и на его территории шли экскурсии, и все гиды оказались заняты.

Сфотографировав отремонтированный холл (не забыть бы теперь отправить эти снимки Алексу!), я уже собиралась вернуться обратно, как вдруг увидела Эда, выходившего из своего рабочего кабинета. Его лицо было холодным и невозмутимым и вновь напоминало каменную маску.

Вслед за бароном из кабинета вышел румяный мужчина, высокий и круглый, как футбольный мяч. Несмотря на свои габариты, незнакомец двигался легко и изящно. Мне отчего-то подумалось, что когда-то давно он был профессиональным танцором.

– Я не понимаю вас, господин Солус, – говорил, между тем, мужчина. – Открывать праздник должен хозяин дома и никто иной! Уж вам-то это известно не хуже меня. Честное слово, вы напрасно отказываетесь!

– Я здесь давно не хозяин, господин Ачер, – ответил Эдуард. – К тому же у праздника есть утвержденный сценарий.

– Сценарий можно изменить в любой момент. Кому принадлежит замок, тоже дело десятое. Вы только представьте, как это будет символично: последний отпрыск аристократического рода возобновляет традицию баденских зимних балов!

– Традиция зимних балов существует давно. Не припомню, чтобы она когда-либо прерывалась.

– Отговорки! Все это отговорки. Маскарад в этом году должен начаться с вас, – в глазах мужчины горел восторг. – А! Вы, наверное, не умеете танцевать. Не переживайте, мы с девочками дадим вам пару уроков. Будете кружиться не хуже любого артиста.

– Благодарю, – губы Солуса дрогнули в кривой усмешке. – Танцевать я умею, и, смею надеяться, неплохо. Однако, мне нужна партнерша, господин Ачер.

– Разве это проблема? Девушек у нас пруд пруди, – мужчина махнул рукой. А потом обернулся и указал на меня. – Взять хотя бы это прелестное создание.

Взгляд Эдуарда потеплел.

– Вы будете очень красивой парой, – заметил Ачер. – К тому же, молодая леди наверняка умеет чувствовать ритм и изящно двигаться.

– Почему вы так думаете? – спросила я, подходя ближе.

– Я много лет преподавал хореографию, – ответил толстяк, – и умею отличать танцующего человека от увальня. Ваша осанка, милочка, и легкий плавный шаг говорят сами за себя.

Эдуард как бы невзначай дотронулся до моей руки.

– Господин Ачер желает, чтобы зимний бал открывал вальс хозяев замка, – сказал барон. – По правде сказать, это логично и соответствует нормам дворянского этикета. Я намерен согласиться, София. Вы окажете мне честь разделить эту почетную обязанность?

– С удовольствием, – улыбнулась я, осторожно сжимая его ладонь. – Только у меня нет подходящего платья.

– За нарядом дело не станет, – снова махнул рукой Ачер. – Наши костюмеры подберут его в один момент. Важнее то, что вы двое не против дать начало маскараду. Думаю, приступить к изучению танца можно уже в ближайшее время. Сегодня же составлю график репетиций. Вечером ждите от меня звонка, Эдуард. Договоримся о встречах и начнем разучивать движения.

Толстяк удалился, будучи в отличном настроении.

– Какой забавный, – сказала я, когда он скрылся из виду. – Кто он такой?

– Художественный руководитель местного театра, – ответил барон, склоняя голову и нежно касаясь губами моих пальцев. – Стал им недавно, а потому полон энтузиазма. Организация декабрьского бала – его первая большая работа, и господин Ачер намерен выполнить ее хорошо.

– Ты когда-нибудь раньше открывал балы?

– Случалось, – кивнул Эдуард. – Но это было очень давно.

– Знаешь, худрук несколько погорячился на мой счет. В последний раз я танцевала в паре лет десять назад.

Солус пожал плечами.

– Сомневаюсь, что вальс будет сложным. Наша задача – задать настроение праздника. Обычно для этого достаточно правильного освещения, красивой музыки и пары-тройки кругов по залу.

Я улыбнулась и мягко высвободилась из его рук – из-за закрытых дверей послышался гул, а значит, в них вот-вот должны были войти туристы.

Солус улыбнулся и вернулся в свой кабинет. Я же повернулась к входу в соседний зал и вздрогнула – в нескольких метрах от меня стояла Руфина Дире.

Судя по ее нахмуренным бровям и обеспокоенному взгляду, она появилась в холле давно и молча наблюдала за нашим разговором.

– Здравствуйте, Руфина.

Госпожа гид медленно приблизилась ко мне, внимательно оглядела с ног до головы.

– Вы светитесь, как невеста перед венчанием, – процедила женщина. – А Солус – как объевшийся сметаны кот. Что происходит, София? Ваши с бароном отношения перешли на новый уровень?

– Руфина…

– Ну, конечно, перешли! – она схватилась за голову. – Боже… София, очнитесь! Разве вы не видите – он опасен! Не позволяйте ему приближаться к себе!

Внутри моментально закипела злость.

– Ваше ли это дело, госпожа Дире?

Руфина воровато огляделась по сторонам, а потом взяла меня за локоть и настойчиво потянула за собой к лестнице – в противоположную сторону от кабинета управляющего.

– Вы что, ничего не понимаете? – зашипела женщина, выпуская мою руку. – Он же нарочно вас завлекает! Очаровывает, пытается в себя влюбить! Чтобы вы не возражали, когда он предложит остаться в Ацере. Чтобы захотели разделить с ним вечность и сами подставили ему свою шею! Нет, Солус не станет действовать нахрапом. Будет опутывать своей паутиной, гипнотизировать, пока вы не поверите в то, что хотите стать вампиром. Пока не станете думать, что это ваше собственное решение!

В ее глазах горели огни – жгучие, как инквизиторские костры. Мне стало одновременно страшно и противно.

– Руфина, вы сходите с ума, – зашипела в ответ. – Быть может, Эдуард очаровал не меня, а вас? Вы можете думать и говорить о чем-нибудь, кроме него?

Разговаривать с ней не хотелось, а уж рассказывать о том, что теперь мне известна тайна господина барона, и вовсе было исключено.

– Похоже, Солус своего добился, – мрачно сказала госпожа Дире, пристально глядя мне в глаза. Берегитесь, София. Поддаваясь его чарам, вы идете прямиком в ад! Он вампир! Равнодушная машина, хитрый демон, способный думать только о себе самом! Вы что же, хотите стать такой, как он? Хотите прятаться, лгать, кочевать с места на место и думать лишь о том, где бы найти стакан крови? Лучше уезжайте, София. Черт с ним, с балом! Зато вы останетесь живы и будете пребывать в своем уме. А я найду другой способ вывести Солуса на чистую воду.

В холл хлынули туристы. Руфина глубоко вздохнула и, отойдя в сторону, смешалась с толпой.

***

Вечером в столовую я в кои-то веки спустилась раньше Эдуарда. Ужин – творожная запеканка, кусок ягодного пирога и чайничек с черным чаем уже ждали меня на столе. Рядом с ними стоял высокий картонный стакан, закрытый плотной пластиковой крышкой – точь-в-точь как тот, из которого Солус что-то пил во время нашей первой вылазки в Баден. Что именно находится в стакане, я проверять не стала. Просто поставила его на другую сторону стола и уселась на свое место.

Запеканка с пирогом пахли умопомрачительно вкусно, однако пробовать их я не торопилась – решила подождать Эдуарда.

Договориться по поводу встречи с местными знатоками фольклора мне все же удалось. После разговора с госпожой Дире я сумела-таки изловить еще одного гида – серьезную веснушчатую девушку с непроизносимой фамилией. Она внимательно выслушала мою просьбу и порекомендовала встретиться с неким господином Хакеном – почтенным старцем из деревни Гоммат, расположенной неподалеку от Хоски. Этот степенный пенсионер слыл большим любителем старинных песен и наверняка мог быть мне полезным. Кроме того, девушка оказалась так любезна, что поделилась номером телефона сельской управы, дабы я могла с помощью ее работников договориться о встрече.

Переговоры с Гомматом заняли почти три часа, два из которых ушли на то, чтобы просто до кого-нибудь дозвониться. Еще пятнадцать минут потребовалось, чтобы объяснить снявшей трубку старушке, кто я такая и что мне нужно. Затем последовали полчаса ожидания, а потом (о счастье!) разговор с самим господином Хакеном, выразившим согласие поделиться литературными богатствами и пригласившим меня в гости в ближайшую среду.

После этого я вернулась к работе над своим черновиком, и занималась ею так ударно, что, когда таймер мобильного телефона напомнил о времени ужина, в глазах, сухих и покрасневших, едва ли не двоилось от печатных строчек.

Эдуард явился в столовую через десять минут после меня. За это время я успела перебрать в памяти все события сегодняшнего дня, обдумать беседу с Руфиной Дире и решиться на обсуждение еще одной важной темы.

– Прости, я опоздал.

Солус вошел в комнату так стремительно, будто бежал по замковым коридорам, и снизил скорость лишь перед порогом столовой. Усевшись на свое место, он глубоко вздохнул и потянулся к своему стакану.

– Приятного аппетита.

Барон кивнул и сделал несколько глотков. Его лицо слегка порозовело.

– Организаторы бала пытаются заговорить тебя на смерть, – заметила я.

– Сомневаюсь, что у них это выйдет, – усмехнулся Эдуард, – однако старания делают им честь. Сегодня я совершенно потерял счет времени. И заставил тебя ждать. В следующий раз приступай к трапезе без меня.

– Без тебя скучно, – я отправила в рот кусочек запеканки. – К тому же, мне хотелось кое о чем поговорить.

– Хочется – говори.

– Эд, какие у тебя отношения с замковым персоналом?

Барон удивленно приподнял бровь.

– Рабочие, – он пожал плечами. – Какие же еще?

– Я имею в виду, со всеми ли людьми ты находишься в хороших отношениях? Нет ли у тебя впечатления, что некоторые из них тебя недолюбливают?

Взгляд Солуса стал задумчивым.

– Есть. Конечно, есть. К примеру, новый плотник считает меня напыщенным гордецом. Никогда не смотрит в глаза и разговаривает едва ли не сквозь зубы. А еще электрик – его приятель. Держится почтительно, но иногда выглядит так, будто плюет мне в след каждый раз, когда я поворачиваюсь к нему спиной.

– А экскурсоводы?

– Софи, – Эдуард поставил стакан на стол и уставился на меня внимательным взором. – Начинать разговор издалека, безусловно, изящно и мило, однако конкретно сейчас этого делать не стоит. Ты желаешь мне что-то рассказать? Рассказывай прямо. Пожалуйста.

Прямо? Ну что ж…

– Я снова хочу поговорить о Руфине Дире. Есть основания полагать, что ты ей не приятен.

– Мне это известно, – Солус снова пожал плечами. – Госпожа Дире никогда мне особенно не симпатизировала. Ну, так что ж? Я не золотой слиток, чтобы нравиться всем без исключения. Руфина совершенно не обязана меня любить, достаточно того, что она хорошо выполняет свои служебные обязанности.

– Руфина знает, что ты пьешь кровь.

– О! – совершенно не удивился барон. – Она сама тебе об этом сказала?

– Да. И настойчиво просила уехать из Ацера. Считает, что находиться тут очень опасно.

– И при этом регулярно проводит здесь экскурсии, и даже время от времени берет дополнительные смены. Какая вопиющая непоследовательность!

– Я смотрю, тебя абсолютно не трогает, что посторонний человек знает твою тайну.

– Милая Софи, мы живем в двадцать первом веке, – Эдуард усмехнулся. – Во времена автомобилей, мессенджеров и стремительно развивающихся компьютерных технологий. Вампиры теперь – исключительно персонажи книг, фильмов и театральных постановок. Любой человек, вздумавший утверждать, что кровососы существуют на самом деле, обречен на пристальное внимание психиатров. Все, даже самые близкие люди, решат, что он спятил.

О да. Для самих кровососов такое положение дел весьма и весьма удобно.

– И давно ты в курсе, что Руфина обо всем догадалась?

– С того момента, как она тут появилась.

– Что?..

Солус взял со стола свой стакан. Убедился, что в нем ничего не осталось, поставил обратно.

– София, я не дурак. Когда госпожа Дире устроилась в Ацер, я отлично видел и подозрительные взгляды, которые она кидала на меня при каждой нашей встрече, и пристальное внимание, которому подвергался каждый мой шаг. Поверишь ли, я даже решил, что в этой даме заговорила генетическая память. Один из ее предков очень интересовался темой вампиризма. К слову сказать, мы с ним были знакомы лично. Он являлся тем самым криворуким лекарем, зашивавшим мое горло после событий на рождественской ярмарке.

С каждым словом Солуса мои брови поднимались все выше и выше. Интересно, как отреагировала бы Руфина, если бы узнала, что Эдуард осведомлен о ее семейных секретах. Вот уж правда – никогда не нужно считать себя умнее других.

– Госпожа Дире говорила, несколько десятилетий назад у тебя был короткий роман с ее бабушкой, – сказала я. – Когда же, пятьдесят лет спустя, ты вернулся в Ацер, эта почтенная дама случайно увидела тебя на улице и узнала. По шраму.

В глазах Солуса вспыхнули огни. Похоже, мне все-таки удалось его удивить.

– Бабушка рассказала о тебе внучке, – продолжала я. – Но Руфина ей не поверила. И не верила до тех пор, пока не увидела в Ацере портрет Эдуарда Эриха Солуса с точно такой же отметиной на шее.

Огни в глазах барона погасли. Он кивнул, заправил за ухо прядь выбившихся из хвоста волос. Судя по всему, их с Руфиной история началась именно с этой картины.

– Вот, значит, как, – пробормотал Эдуард. – Я всегда следил, чтобы между моими визитами в замок проходило как можно больше времени. Чтобы люди, общавшиеся со мной во время предыдущего визита, на момент следующего либо упокоились с миром, либо находились в таком возрасте, когда память становится дырявой, как решето. Кто бы мог подумать, что однажды найдется человек, который меня узнает, – он усмехнулся. – А ведь я не помню ни лица, ни имени той девушки. Право, забавно…

Скорее грустно. Она-то помнила своего Эриха до конца жизни.

– А картина? – осторожно напомнила ему.

– Что – картина?

– На ней изображен ты?

– Разумеется, – кивнул барон. – Она была написана вместе с портретами Антуана и Аннабель незадолго до моего отъезда из замка, как раз накануне эпидемии холеры. Два столетия эти портреты спокойно висели в семейной галерее. Когда же Ацер стал музеем, оказалось, что мое полотно привлекает слишком много ненужного внимания. Пришлось срочно отправить его на реставрацию.

– На шесть лет, – хихикнула я.

– На самом деле, на пять с половиной. Честно говоря, поначалу я планировал попросту уничтожить картину. Сжечь или разрубить на куски. Но потом отчего-то пожалел и спрятал.

– Ну да, – кивнула я. – В библиотеке.

Солус вскинул на меня взгляд.

– Откуда ты это знаешь? – медленно произнес он.

– Я ее видела, – ответила, глядя ему в глаза.

Если быть честной, то до конца, верно?

– Но как?..

– Я искала в библиотеке твой дневник. А нашла портрет.

Теперь на лоб поползли брови Солуса.

– Какой еще дневник, София?!

Я рассказала обо всем. Об интересной записи, обнаруженной в бумагах Аннабель, о поисках крылатого ящера, оказавшегося комнатным цветком, о своей работе с библиотечным каталогом и неожиданной находке, открывшейся мне среди книжных полок.

Эдуард с минуту рассматривал стену за моей спиной, а потом сказал:

– Покажи мне тайник.

Я уставилась на него недоуменным взглядом.

– Я хочу, чтобы ты показала, где находится секретная полка с моим портретом.

– Прямо сейчас?

– Да.

– Но зачем?..

– Желаю убедиться, что тебе действительно это известно.

Я удивленно моргнула.

– Эд, в библиотеке нет электричества. Сейчас там наверняка очень темно.

– Я возьму с собой фонарь.

Мы и правда отправились в библиотеку. Странная причуда Солуса была непонятна, однако я встала со стула и пошла за ним.

Эдуард шагал быстро. В какой-то момент ему пришлось взять меня за руку, чтобы я не отстала и не налетела в темноте на стену или дверной косяк. Фонарь, к слову, барон не взял – решил, что будет просто подсвечивать мне мобильным телефоном. Сам же он великолепно ориентировался в темноте и в освещении не нуждался.

В библиотеке было холодно и жутко. Петли ее большой деревянной двери скрипели так громко и резко, а звук наших шагов казался таким глухим и страшным, что по моей спине невольно побежали мурашки.

Сквозь высокие стрельчатые окна в помещение лился лунный свет, ажурные решетки оставляли на полу узорчатые тени. Эдуард выпустил мою руку, и я уверенно подошла к нужному стеллажу. Отсчитала необходимое количество томов, осторожно сняла с полки книгу и продемонстрировала барону открывшийся тайник, в котором по-прежнему стоял прямоугольный предмет, накрытый серой тряпкой.

Солус покачал головой.

– Вы очень умны, госпожа Корлок, – серьезно сказал он. – И очень удачливы. Вам благоволит не только моя покойная сестра, но и весь Ацер. Похоже, он посчитал вас своей хозяйкой, раз так просто и легко открывает свои тайны.

От его слов мне отчего-то стало не по себе.

– Так что с твоими записями? – поежившись, спросила у него. – Они еще существуют?

– Конечно, нет, – усмехнулся барон. – Я уничтожил дневник сразу, как только вернулся в замок после окончания эпидемии. Он был мне не нужен, София. К тому же, в нем описывались такие события и мысли, которые хранить однозначно не стоило.

О, знал бы ты, что Аннабель тоже вела дневник, и в нем тоже было много компрометирующей информации…

– Руфина считает, что ты пьешь человеческую кровь, – неожиданно для самой себя сказала я, и мой голос в библиотечной тишине прозвучал неожиданно гулко. – Она уверена, что ради этого ты убил Зариду Мотти.

Глаза Эдуарда сверкнули недобрым светом. Меня же внезапно накрыло острое понимание того, что я нахожусь в огромном пустом замке наедине с человеком, способным свернуть мне шею легким движением левого мизинца. И конкретно сейчас этот человек находится не в самом хорошем расположении духа. Мелькнула запоздалая мысль, что с разговором о портрете стоило повременить, а потом другая – что госпожа гид, быть может, не так уж и неправа…

– Руфина – суеверная дура, – выплюнул Солус. – О, это очень удобно – вешать на меня всех собак. Даже если я не имею к ним никакого отношения. Видишь ли, София, я не в курсе, от чего умерла ее престарелая тетка, и мне, если честно, это совсем не интересно.

Он подошел к шкафу и быстрым движением руки захлопнул тайник. Я вздрогнула и попятилась.

– Что еще тебе говорила госпожа Дире? – голос барона был холоден, как лед. – Вы несколько раз встречались один на один. Наверняка она успела рассказать немало интересного.

– Вовсе нет, – я сделала еще один шаг назад. – Ничего особенного она не говорила. Только поделилась подозрениями в отношении тебя и некоторыми умозаключениями.

– Например?

– Ну… – я запнулась, – Руфина уверена, что ты… хочешь сделать меня вампиром. Она считает, что это должно случиться на зимнем балу или сразу после него.

Несколько секунд Эдуард молча смотрел на меня.

– Ты в это веришь? – тихо спросил он.

Я снова попятилась и уперлась спиной в один из книжных шкафов. Мгновение – и вокруг моих плеч обвились сильные руки.

– Ты снова напугана, – он наклонился и оставил в уголке моих губ нежный поцелуй, после чего крепко прижал к себе. – Пожалуйста, не бойся. И никого не слушай, особенно сумасшедших идиоток.

– Эд…

– София, Руфина ошибается. Даже если бы я хотел инициировать твое перерождение, я не смог бы этого сделать. Потому что не знаю как. Укус вампира, ядовитая кровь, которой он якобы может напоить свою жертву, – это чушь, полная ерунда. Для трансформации необходимо воздействие на определенные участки головного мозга, а я совершенно не представляю, что это за участки, и каким должно быть воздействие. В свое время мне отказались дать подробную инструкцию, а экспериментировать, знаешь ли, очень рискованно.

Я обняла его за талию, спрятала лицо на груди.

– К тому же, перерождение должно быть добровольным осознанным поступком, – продолжал Эдуард. – Это не то действо, которое можно совершить, не спрашивая разрешения. Человек должен понимать, что оно кардинально изменит его жизнь, и вернуться к прежней он уже не сможет. Госпожа Дире говорит глупости, Софи. Мне важно, чтобы ты это понимала.

– Эд, я очень за тебя боюсь, – пробормотала в ворот его свитера. – Руфина правда сошла с ума. Она говорила, что хочет вывести тебя на чистую воду. Мне кажется, она устроит какую-нибудь диверсию. Например, попытается проткнуть тебя осиновым колом.

– Или обольет святой водой? – барон усмехнулся. – Что ж, если госпожа Дире желает поиграть в охотников на вампиров, пусть забавится. На здоровье.

Я подняла голову и посмотрела ему в лицо.

– Ты сейчас серьезно?

– Абсолютно. Поверь, София, Руфина не причинит мне никакого вреда. А вот себе – вполне возможно.

***

Первая репетиция вальса была назначена на вечер среды. Нам с бароном надлежало надеть удобную одежду и в 18.00 явиться в танцевальный зал баденского театра. В 11.00 у меня была назначена еще одна встреча – с господином Хакеном из деревни Гоммат, а значит, день снова обещал быть суетливым.

Во вторник выяснилось, что добраться до деревни будет непросто – прямого автобуса до нее не существует, поэтому из Ацера доехать до нее можно только с пересадкой. В итоге на рандеву с собирателем народных песен меня привез Эдуард. Просить его поработать таксистом было неловко, однако барон, как всегда, оказался необычайно догадлив и предложил свои услуги сам.

Гоммат оказалась уменьшенной копией Хоски. На ее узких улицах стояли такие же аккуратные каменные домики, а дороги были вымощены старинными булыжниками. При этом деревня выглядела неухоженной: когда я вышла из шоколадного кроссовера, мимо меня пролетел грязный целлофановый пакет, а на пути к дому господина Хакена то и дело попадалась скомканная бумага, сухостой или неубранная грязная листва.

Мой визави ждал меня на крыльце. Он оказался улыбчивым старичком лет семидесяти, очень худым, зато с шикарным орлиным носом и роскошной белоснежной шевелюрой.

Господин Хакен ранее преподавал в здешней школе историю, однако теперь находился на пенсии, жил один и, судя по всему, страшно скучал, ибо встретил меня очень радушно и сразу же обрушил на мою голову водопад информации.

Народные песни старик обожал, собирал на протяжении многих лет и успел составить из них внушительную коллекцию. Честно говоря, далеко не все тексты этой коллекции можно было считать памятниками фольклора, однако даже получившийся список был достаточным, чтобы считать визит в Гоммат большой удачей.

– Песня – это жизнь, не больше и не меньше, – говорил господин Хакен, раскладывая передо мной старые пожелтевшие тетради. – Издревле она сопровождала человека от рождения до смерти. Наши предки с нею крестились, работали, братались, женились, встречали старость, умирали. Сейчас песня – развлечение, набор слов, напеваемых под музыку. Раньше же она была сродни заклинанию. Без песни не обходился ни один обряд, ни один праздник. И, заметьте, милая барышня, для каждого события имелась своя композиция, и исполнять ее надлежало конкретным людям. Наши прапрадеды были те еще формалисты.

Я слушала его, согласно кивая, и мысленно прикидывая, какие именно тексты сфотографирую для своего сборника. Все, что говорил господин Хакен, было мне отлично известно, однако из уст этого чудесного дедушки звучало такое искреннее восхищение, что впору было заслушаться.

– В моей коллекции собраны традиционные песни из тридцати двух окрестных деревень, – с гордостью заметил старик. – И повивальные, и свадебные, и похоронные. А еще заговоры и запевки – на счастье, на урожай, на защиту от нечистой силы…

– На защиту от нечистой силы? – переспросила я.

– Да, – кивнул господин Хакен. – В наших местах в стародавние времена был популярен обряд призвания домового, который бы защищал дом от оборотней и ведьм.

– Вы имеете в виду обычай хоронить под порогом умершего родственника?

– Да, его, – снова кивнул мужчина. – Это очень сложное действо, госпожа Корлок. Сами понимаете, для того, чтобы в жилище появился страж, просто закопать под полом труп не достаточно. Нужно провести целый ритуал и спеть много особенных песен. Сейчас этот ритуал, конечно, забыт, однако песни остались, и они чудо как хороши.

О, не сомневаюсь. А главное, действенны.

– Говорят, домовые защищают не только от ведьм, но и от вампиров, – заметила я.

– Возможно, – согласился старик. – Есть поверье, что страж пропустит вампира, если тот трижды попросит позволения войти. Считалось, что гость, трижды уточняющий, можно ли ему переступить порог, должен насторожить хозяев. А без их разрешения вампиру в дом не попасть.

– Иногда хозяева бывают настолько беспечны, что их не спасет даже домовой, – усмехнулась я. – Знаете, на днях я прочла любопытную книгу. В ней говорилось, что два столетия назад в вашей деревне произошел страшный случай. Якобы некий пришлый человек убил местную девушку. Он явился на свадьбу, незаметно вывел из дома невесту, выпил ее кровь и скрылся.

Взгляд старика стал удивленным.

– Впервые слышу эту историю, – сказал он.

– Не мудрено, – я пожала плечами. – Это случилось очень давно.

– Нет-нет, дело не в этом, а в том, что такого просто не могло быть.

– Почему же?

– Потому что в Гоммате любая мало-мальски интересная история тут же обросла бы слухами и превратилась в легенду. Знаете, во времена моего детства здесь случилось грустное, но достаточно заурядное событие. Дикие кабаны разодрали в лесу крепкого молодого парня, который должен был жениться на моей двоюродной тетке. Тетка, конечно, погоревала, поплакала, а потом вышла замуж за лесоруба из соседнего села. Прожила с ним всю жизнь, родила троих детей, пятерых внуков воспитала, даже правнуков дождалась. Ничего необычного, правда? Однако, если вы пройдетесь по деревне и спросите местных о том случае, вам расскажут потрясающую сказку об охотнике, которого полюбила лесная нимфа. Эта же нимфа его и убила – натравила на него диких зверей, когда парень отказался принять ее чувства. В итоге охотник умер, нимфа осталась без возлюбленного, а его невеста – без жениха.

– Вот это да! – восхитилась я. – Действительно, легенда, возникшая на пустом месте.

– А ведь с момента той охоты прошло всего-то лет шестьдесят, не больше, – усмехнулся господин Хакен. – Еще вам могут рассказать про ведьму, из-за которой у местных хозяек дохли куры и скисало молоко. Или про свинью, в которую вселился бес, из-за чего она стала такой злой и быстрой, что резать ее пришлось аж семерым сильным мужчинам. Поверьте, мои односельчане не обошли бы вниманием такое потрясающее происшествие, как появление в деревне предполагаемого вампира. Тем не менее, ничего похожего на эту историю у нас не рассказывают. Иначе я бы это знал.

Я слушала его, чувствуя себя ошеломленной. Быть может, пожилой историк что-то путает? Или же господин Ленн решил приукрасить свое произведение и притянул за уши совсем другое событие? А то и вовсе выдумал его, дабы сделать повествование более ярким и зловещим?

– Вообще, этот ваш случай похож на чью-то выдумку, – озвучил мои мысли господин Хакен. – Причем, не самую умную. Зачем вампиру так рисковать? На деревенской свадьбе гуляет много народа, невеста все время находится на виду, незаметно вывести ее из дома почти невозможно. Неужели там не было других девиц? Это не говоря о том, что кровосос мог без проблем отобедать домашним скотом. Уж за сараями во время праздника точно никто не следил.

Что ж, логично. И в связи с этим возникает вопрос. Вернее, не один вопрос, а целый список. Например, являются ли «Правдивые описания вампиров» такими уж правдивыми? Или же научная работа господина Ленна на самом деле научно-фантастическая? То, что помощник баденского лекаря описал настоящие повадки и привычки вампиров, не подлежало сомнению – это подтвердил Эдуард, а другого эксперта в данном вопросе мне не надо. Но были ли настоящими истории, которые Йоаким приводил как пример зверствований «бесовских отродий»? Или же господин ученый просто собирал слухи, а потом выдавал желаемое за действительное?

Можно, конечно, предположить, что кровососы бывают разными. Мне повезло познакомиться с вампиром-аристократом, однако это вовсе не означает, что все они воспитанные и деликатные. Среди этих созданий наверняка были (и есть) те, кто не слишком отягощен моралью, а потому способен вычудить что-нибудь этакое. Тем не менее, историк-фольклорист деревни Гоммат не в курсе, что его населенный пункт посещал «слуга дьявола», да и саму возможность этого ставит под большое сомнение.

Таким образом, вновь возникает вопрос, который я задавала себе, когда читала «Правдивые описания». Так ли страшны вампиры, как считают Йоаким Ленн и его впечатлительные родственники?

В Ацер я вернулась после обеда. Эдуарда беспокоить не стала, из Гоммата в Хоску меня привез сосед господина Хакена – угрюмый молчаливый мужчина, сказавший за время поездки едва ли десяток слов, а оттуда я добралась до замка на автобусе.

Наскоро проглотив остывшую еду, уселась за компьютер и встала из-за него лишь тогда, когда в мою комнату заглянул барон – с напоминанием, что пришла пора отправляться на репетицию.

– Ты выглядишь утомленной, – заметил Солус, едва мы выехали на шоссе.

– Я весь день в разъездах, – ответила ему. – Знаешь, в такие моменты я жутко тебе завидую. Ты можешь сутками носиться между Ацером и Баденом, и при этом совсем не устаешь.

– Отчего же, – пожал плечами Эдуард. – Время от времени мне тоже нужен отдых. К примеру, сегодня я планирую немного поспать. Подготовка к зимнему балу продолжает вытягивать из меня силы – и душевные, и физические. Как, кстати, прошла твоя поездка? Удалось узнать что-нибудь интересное?

– Удалось, – кивнула я. – Причем, даже больше, чем я планировала. Эд, можно задать тебе вопрос?

– Ты произносишь эти слова каждый раз, когда желаешь спросить что-то личное, – усмехнулся Солус. – Спрашивай, конечно.

– Это правда, что ты боишься домовых?

Барон бросил на меня удивленный взгляд.

– София, домовых не существует. Как я могу их бояться?

– Как это не существует? – удивилась я. – Зачем же ты трижды просил у Зариды Мотти разрешения войти в ее дом? А «Орион»? В дневнике Аннабель сказано, что после обращения тебе приходилось долго раскланиваться с трактирщиком, прежде чем войти в его заведение.

– А, ты об этом, – сообразил Эдуард. – Здесь дело вовсе не в домовом, а в заклинании, которое накладывали во время ритуала призыва. Именно оно не дает мне возможности свободно входить в помещение.

– О!.. Как же это работает?

– Понятия не имею, – пожал плечами барон. – Я просто ощущаю препятствие, которое преграждает мне путь. Этакую прозрачную стену. Но как только хозяин жилища соглашается впустить меня внутрь, она пропадает.

– Выходит, чтобы преградить путь вампиру, достаточно пропеть над порогом особые слова? Закапывать под полом покойника не обязательно?

– Как знать, – снова пожал плечами Эдуард. – Возможно, одно без другого просто не подействует. Для призыва защитника в свое время был придуман целый обряд. Наверняка наши предки знали, что делали.

Я задумчиво потерла переносицу.

– И все-таки мне не понятно, почему заклинание отказывается тебя пропускать. Оно должно задерживать на пороге людей, которые желают хозяевам зла. Если же ты не желаешь им ничего плохого, почему не можешь пройти?

– Потому что намерения гостя заклинание распознавать не умеет, – усмехнулся Эдуард. – Его задача – не пускать в дом существ, чья энергетика отличается от биополя обычного человека. Раньше мыслили примитивно, Софи. Если ты не такой, как все, значит – плохой. Только и всего.

– Стало быть, твоя энергетика отличается от энергетики прочих.

– Стало быть, да.

За сим разговор был окончен, и остаток пути мы провели в тишине.

Репетиция оказалась затянутой и от того очень скучной. Хотя поначалу все было хорошо. В фойе театра нас встретила степенная пожилая женщина и проводила в танцевальный зал – большую прямоугольную комнату, обшитую по периметру зеркалами.

В зале обнаружилась еще одна пожилая дама – строгая и очень худая, отчего-то напомнившая мне своим видом высохшую сосну. Вместе с ней нас ждала темноволосая девушка в ярко-фиолетовом платьице, таком коротком, что в первое мгновение я приняла его за свитер, под который забыли надеть юбку или штаны.

Далее выяснилось, что строгая дама является хореографом, которому надлежит выучить с нами бальный танец, а полуголая девица – местный костюмер, присланный на репетицию, дабы обсудить маскарадные костюмы. Собственно, именно из-за обсуждения костюмов наше пребывание в театре и затянулось.

Девушке (ее имя волшебным образом вылетело у меня из головы) понадобилось не более двух минут, чтобы придумать наряд для меня («Это должно быть платье винного цвета, с открытыми плечами и пышной юбкой. У нас как раз такое есть») и почти час – для Эдуарда.

Она кружила вокруг его, аки ястреб, приметивший добычу, и едва ли не облизывалась. При этом ее глаза лучились таким восторгом, а зубы так часто закусывали нижнюю губу, что у меня возникло неприятное впечатление, будто девица вот-вот накинется на барона и уволочет в какой-нибудь темный уголок.

– Я бы одела вас в белый камзол, – щебетала костюмерша, страстно разглядывая его плечи и руки. – Или небесно-голубой. Да-да небесно-голубой! Он выгодно подчеркнет вашу спортивную фигуру.

Я невольно скривилась.

– Сомневаюсь, что мне пойдет голубой цвет, – невозмутимо ответил Солус. – Думаю, для зимнего бала нужен камзол более серьезного оттенка.

– У нас есть разные костюмы, – с готовностью ответила девушка. – Я могу подобрать несколько вариантов. Скажем, завтра в семь часов вечера. А вы выберете тот, который больше понравится.

В ее глазах сверкнул игривый огонек. Мне же вдруг нестерпимо захотелось вцепиться ей в волосы.

– Благодарю, – вежливо улыбнулся барон. – К сожалению, у меня не будет свободного времени, чтобы наведаться в театр еще и завтра.

– Можно выбрать другой день…

– Не стоит. У вас наверняка хватает дел, и я не в праве вас беспокоить. Будет лучше, если я сам отыщу себе маскарадный наряд.

– Но…

– Поверьте, я справлюсь.

Последнюю фразу Солус сказал хоть и вежливо, но так холодно, что девица замолчала и уступила место госпоже хореографу. Та, судя по всему, была не менее раздражена, чем я. Она явно желала поскорее выполнить свою работу и отправиться домой. Широкие плечи барона и его подтянутая фигура ее не интересовали, а вынужденная заминка действовала на нервы.

Возможно, именно из-за этого сама репетиция оказалась нудной. Движения танца были несложными, однако в нашем с Эдуардом исполнении госпоже хореографу они почему-то не нравились. Она заставляла нас повторять их снова и снова, а потому, прежде чем на ее лице появилась удовлетворенная улыбка, с меня сошло сто потов, а ноги начали подкашиваться от усталости.

Барону же дотошность дамы пришлась по вкусу – все распоряжения и рекомендации он выполнял четко и даже с удовольствием. Легко, без усталости кружился по залу, волоча за собой мое полуодеревеневшее тело, причем, делал это так изящно, что со стороны наверняка казалось, будто я тоже ничуть не устала и сама выполняю все необходимые движения.

В Ацер мы возвращались в разном расположении духа. Солус весело рассуждал о незаурядном педагогическом таланте госпожи хореографа («Кто бы мог подумать, что в нашей глуши живет такой талантливый человек! Она ведь действительно знает свое дело, Софи. Баденскому театру с ней очень повезло»), я же молчала и изо всех сил старалась не уснуть.

– Ты устала, верно? – спросил Эдуард, когда мы подъехали к замку. – Эта репетиция еще больше тебя утомила.

Меня хватило только на то, чтобы кивнуть. Единственное, о чем я сейчас думала – как дойти от машины до своей спальни и не упасть по дороге.

Собственно, доковылять мне помог Солус. Когда я выбралась из автомобиля, он взял меня под руку и неторопливо повел к входу в левое крыло. В прихожей помог снять куртку, а когда я плюхнулась на стоявший неподалеку стул, ненавязчиво предложил:

– Вина?

– А у тебя есть? – удивилась я.

– Конечно, – удивился в ответ Эдуард. – В Ацере неплохая коллекция напитков. Мне время от времени приходится угощать ими гостей – контрагентов, к примеру, или чиновников из департамента туризма.

– А сам пьешь?

– Пью, – кивнул барон. – Чтобы составить гостям компанию.

Я уселась на стуле поудобнее.

– И как ты ощущаешь вкус алкоголя?

– Вкус – никак. А крепость ощущаю – она немного царапает горло. Какое вино ты предпочитаешь, Софи?

– Сухое. Цвет значения не имеет.

– Хорошо, – снова кивнул Солус. – Перебирайся в гостиную. Я принесу напитки.

Он вернулся через несколько минут. Принес бутылку из темного стекла, два бокала и тарелку с ломтиками сыра.

– Белое? – удивилась я, когда Эдуард наполнил бокалы.

– Белое, – усмехнулся он. – Красного в моей жизни и так слишком много.

Вино оказалось мягким и освежающим. Пить его было приятно.

– Ты ничего не сказала по поводу сегодняшней репетиции, – заметил барон, усаживаясь на диван рядом со мной.

Я пожала плечами.

– Она была слишком долгой, – ответила ему. – Но в целом продуктивной. С танцем мне все понятно. Ничего сложного, кружись по залу и кружись. Никаких особенных фигур и вариаций. Видимо, наш привередливый педагог нарочно выбрала самые примитивные движения, чтобы выполнить их мог кто угодно.

– До бала остается мало времени. Разучивать что-то более сложное попросту некогда.

На самом деле, это и не нужно. Вряд ли среди местной публики найдутся тонкие ценители хореографии. Думаю, главным достоинством нашего вальса является его малая продолжительность. Люди придут на праздник, чтобы повеселиться, сомневаюсь, что им будет интересно десять минут наблюдать за нашими пируэтами.

– А что по поводу твоего наряда? – спросил Солус. – Ты согласна с предложением костюмера?

Я невольно поморщилась.

– Вряд ли у меня есть выбор. Я надену то, что мне дадут. Главное, чтобы платье было чистое, по размеру и без дыр.

– Если оно тебе не понравится, в театре подберут другое, – мне показалось, что Эдуард нахмурился. – Уверен, у них есть из чего выбрать.

– Как знать, – фыркнула я. – Если верить фиолетовой барышне, у них есть куча мужской одежды. О женской разговора не было. Впрочем… Возможно, барышня просто не захотела со мной заморачиваться. Наверное, я не очень-то ей понравилась. В отличие от тебя.

Солус пожал плечами.

– Личные предпочтения работника не должны влиять на его деятельность. Если костюмер нарочно подберет тебе плохой наряд, об этом сразу же узнает господин директор. Хотя к ее вкусу у меня уже появились вопросы.

Я хмыкнула. В голубом камзоле бледнолицый темноволосый Солус действительно смотрелся бы не очень.

Барон поставил свой бокал на столик, а потом придвинулся ближе и мягко взял меня за руку.

– Люблю, когда ты улыбаешься, – серьезно сказал он. – Когда же твое лицо печально, мне становится не по себе.

Я допила остатки вина и подсела к нему вплотную.

– Сегодня был долгий насыщенный день, – ответила ему. – Все устали. И я, и ты. Но в целом все хорошо, верно?

– Верно.

Солус притянул меня ближе и пересадил с дивана к себе на колени. Я положила голову ему на плечо.

– Эд, где ты возьмешь маскарадный костюм?

Барон усмехнулся.

– В своем платяном шкафу.

Я подняла на него глаза.

– У тебя сохранилась старинные наряды? Настоящие?

– Настоящие, – он улыбнулся. – Правда, немного – пара брюк и сорочек, два парадных камзола. Или три, точно не помню. Кое-что из обуви. Это дорогие моему сердцу вещи, которые мне хотелось сохранить.

– С момента пошива этих вещей наверняка прошли столетия. За это время они должны были обветшать.

– Отчего же? – удивился Эдуард. – При правильном хранении одежда может жить очень долго. Как я, – барон усмехнулся. – К тому же, качество тканей, с которыми во времена моей молодости работали портные, значительно отличается от нынешнего. Требуется очень постараться, чтобы она пришла в негодность.

– А женские платья у тебя, случайно, не сохранились?

– Увы, – Солус развел руками. – Дамская одежда в Ацере есть только в качестве музейных экспонатов. Это один из нарядов Элеоноры и платье ее горничной. Впрочем, вещи моей мачехи тебе все равно бы не пригодились – она была гораздо полнее тебя. Ты бы в них попросту утонула.

Я хихикнула.

Эдуард приподнял мой подбородок, нежно провел пальцем по щеке.

– Ты снова улыбаешься, – тихо сказал он. – Как хорошо…