Туман

Глава 4

Во вторник меня ждали чертежи. Я отправилась в библиотеку затемно – надеялась покончить с ними поскорее, чтобы выкроить немного времени на поиски пропавшего листка из рукописной книги Аннабель Солус.

Последняя сказка сборника не выходила у меня из головы – очень уж хотелось дочитать историю до конца и включить ее в свой черновик. Поэтому, еще раз уточнив у Эдуарда расположение нужного стеллажа, я твердо вознамерилась отыскать пропавшие страницы уже сегодня.

Работа с архитектурными планами шла сносно. Стопка с отснятыми бумагами уверенно росла, и это придавало мне сил и энтузиазма. Очень хотелось включить музыку – с нею трудиться наверняка стало бы веселее, однако, услышав из-за приоткрытых дверей голос Руфины Дире и топот очередной группы туристов, от этой идеи я все-таки отказалась. Было бы жаль испортить людям впечатление от экскурсии, а уж привлекать внимание госпожи гида тем более не стоило.

Ближе к одиннадцати часам, отложив в сторону очередную матерчатую папку, я решила сделать перерыв и, наконец, заняться поисками.

Быстро отыскала нужный стеллаж и принялась рассматривать стоявшие на нем книги. Они были так плотно прижаты друг к другу, что я засомневалась, мог ли листок из блокнота Аннабель в принципе застрять среди этих толстых томов.

На третьей полке, той, о которой говорил Солус, книг оказалось меньше, однако никаких вырванных страниц там не было. Решив, что барон мог полки попросту перепутать, я принялась осматривать каждую из них. На двух нижних тоже ничего не нашла, поэтому подкатила к шкафу лестницу и потянулась к четвертой.

Стоявшие на ней тома были ужасно пыльными. Они находились выше человеческого роста, и местный техперсонал явно ленился делать тут уборку. Между тем, именно здесь мне улыбнулась удача. Отодвинув книги в сторону, я обнаружила широкую щель, из которой торчал желтоватый бумажный уголок – очевидно, выпавший лист застрял между шкафом и стеной.

Аккуратно обхватила его пальцами и осторожно извлекла на свет страницу, исписанную знакомым округлым почерком. Сердце тут же забилось быстрее – из щели показался еще один бумажный листок. Вытащив и его, услышала тихий шелест – на пол по ту сторону стеллажа что-то упало.

Я поспешно спрыгнула с лестницы и, подсвечивая себе фонариком мобильного телефона, заглянула за шкаф. Там лежала тоненькая старая тетрадка без обложки.

Достать ее оказалось непросто. Сдвинуть стеллаж я не могла, а под рукой не было ничего такого, чем можно было бы подтащить находку поближе. Пришлось лечь на пол и тянуться к ней рукой. Спустя пять минут чертыханий и акробатических трюков, тетрадка был схвачена и вынута из пыльного полумрака.

Первые два листка подошли к ней идеально, видимо, они оторвались именно от нее. Вот это да! Похоже, Эдуард ошибся, и у сборника юной баронессы продолжение все-таки есть.

Я сложила страницы вместе и начала читать.

«Антуан потешался надо мной до самого ужина. Говорил, что я вообразила себя ученым мужем, и теперь буду дни и ночи просиживать в библиотеке. А еще отращу бороду и седые усы, как у господина Рохха, и мне придется завивать их на горячих палочках. Мама велела ему замолчать. Она тоже считает, что нянины сказки непременно нужно сохранить, и очень рада, что я решила этим заняться. Антуан такой глупый! Когда Эд вернется домой, я попрошу его подарить мне черное перо, которое он привез из города. Брат не откажет, ведь я буду писать им настоящую книгу…»

У меня перехватило дыхание.

Боже… Это никакие не сказки. Судя по всему, я нашла личный дневник Аннабель Солус. Вернее, часть дневника.

Я быстро перелистала оставшиеся страницы. Действительно, к «Сказкам нянюшки Матильды» этот блокнот не имел никакого отношения. Чернила, которыми велись записи, казались более бледными, а местами текст и вовсе было не разобрать – он либо выцвел, либо был заляпан кляксами.

О том, чтобы продолжить работать с чертежами больше не могло быть и речи. Чувствуя внутренний трепет, я вернулась к камину, уселась в кресло и принялась читать дальше.

«Я сломала перо. Ума не приложу, как это вышло. Оно треснуло у меня в руке, когда я нажала на бумажный лист. Я думала, Эд рассердится, но он только посмеялся и сказал, что привезет мне из города новое.

Эд никогда на меня не злится. Как бы я хотела, чтобы он ко всем относился так же легко и ласково! Особенно к маме. Вчера она случайно уронила ему под ноги книгу. Я сама видела – книга просто выскользнула у нее из рук. А Эдуард ужасно рассердился. Нахмурил брови, скривил губы и стал шипеть, будто змея. «Вы на редкость неуклюжи, Элеонора. Баронессе Солус не пристало быть такой неловкой!» А ведь третьего дня, когда Герберт разбил его любимую кофейную чашку, Эд только покачал головой и не сказал ни слова.

Зря он так. Мама его очень уважает и всегда защищает перед папой. С папой, к слову, у брата отношения тоже не ладятся. Особенно теперь, когда отец решил женить его на Мэдэлин Вокс. Я слышала, как он сказал Эду: «Если не окольцевать тебя прямо сейчас, ты будешь крутить своим гордым носом до самой старости и сойдешь в могилу холостяком». Эдуард был в бешенстве! Он, конечно, не позволил себе повысить на отца голос, но его глаза так яростно сверкали, что нам всем стало не по себе.

О! Какая некрасивая вышла между ними сцена! Эд сказал, что не намерен жениться и сразу после Нового года вернется в столицу. А отец – что лишит его за непослушание наследства.

Я знаю, брату скучно в Ацере. В столице у него друзья и дело, о котором он вдохновенно рассказывает Антуану и господину Дэйву, что обедает у нас каждый четверг. Оно связано с какими-то новейшими паровозами и наверняка очень интересно.

Вот бы папа и Эдуард помирились! Не хочу, чтобы Эд уезжал. Каждая его поездка затягивается на многие месяцы, и я ужасно по нему скучаю…»

Следующую страничку пришлось пропустить – от текста, которым она была исписана, осталось лишь несколько ничего не значащих фраз. Зато другой лист сохранился гораздо лучше.

«Антуан говорит, что литераторшей мне все-таки не стать. Потому что литераторы работают над своими книгами каждый день, а я за две недели не написала и пары строк. Раньше я бы наверняка на него обиделась. Но не теперь. Я вижу: брат нарочно хочет меня разозлить, чтобы я отвлеклась и перестала плакать. Глупый Антуан. Я уже не плачу. Как только Эд пришел в себя, так сразу и перестала.

А вот отец до сих пор украдкой промокает глаза платком, но никому и в голову не приходит его злить, отвлекать или успокаивать. А ведь папа ужасно испугался, увидав бездыханного Эда с разодранным горлом. Наверное, даже больше, чем мы с Антуаном, когда обнаружили брата на заднем дворе «Ориона». Боже, как это было страшно! Мне все еще снится тот окровавленный снег у каретного сарая…»

Стоп. «Орион»?

Неужели маленькая баронесса имеет в виду то самое заведение, в котором я и ее дальний родственник обедали в минувшую субботу?

Хотя… Почему бы и нет? Господа Мун могли открыть свой ресторан на месте старинного трактира. Или же просто его осовременить. Не удивлюсь, если их семейный бизнес уходит своими корнями в стародавние времена.

Как интересно!..

Выходит, прежде чем уехать из родного замка в столицу, Эдуард Солус умудрился побывать в переделке, которая здорово испугала его родных. А значит, реальное заведение в итоге стало местом действия не только народной сказки, но и некого печального случая, который также нашел отражение в истории про жуткого вампира.

Я коротко выдохнула и принялась читать дальше.

«Доктор Коливебер сказал, что Эду очень повезло. Напавший на него человек не причинил ему особенного вреда, однако брат мог просто истечь кровью. Если бы мы с Антуаном задержались за столом на четверть часа дольше, он наверняка бы умер.

Тот незнакомец мне сразу не понравился. Он улыбался, был приветлив и мил, однако имелось в нем что-то такое, что сразу настроило меня против него. Я долго думала, что именно, а потом поняла – его глаза. Они были пустые и равнодушные, как у куклы. У хорошего человека не может быть таких глаз. И что братья в нем нашли? Им следовало прогнать его прочь, а не усаживать за стол и не развлекать беседой. Уверена, это он напал на Эдуарда. Выманил на улицу и попытался перерезать горло.

Доктор говорит, шрам от его ножа останется у Эда на всю жизнь. Эта отметина так ужасна! Она идет от плеча до середины шеи, и ее не скрыть никаким шейным платком. Доктор считает, что со временем шрам побелеет, и не будет бросаться в глаза. Но сейчас все смотрят исключительно на него.

Когда помощник Коливебера зашивал рану, он наложил немыслимое количество швов, и теперь кажется, будто горло брата разорвал свирепый дикий зверь. Но отец говорит: Эдуарда совершенно точно ударили ножом. Только не обычным, а полукруглым и с зазубринами.

Сам Эд не знает, чем именно его полоснули. Нападавшего он не видел и все, что случилось на ярмарке, припоминает с большим трудом. Мне же думается, брат попросту не хочет об этом вспоминать. Ему не нравится пристальное внимание, которым окружила его наша семья, и ужасно раздражают баденские сплетники – они вереницей приезжают в Ацер, чтобы справиться о его здоровье и узнать подробности случившегося несчастья.

Эд не хочет ни с кем разговаривать и требует, чтобы его оставили в покое. Мы понимаем его недовольство, поэтому сами встречаем гостей и стараемся лишний раз не заглядывать к нему в спальню. Это так непросто! Мы любим Эдуарда, а потому очень за него беспокоимся».

Я снова сложила листочки дневника вместе и, спрятав тетрадь в карман кардигана, отправилась обедать. В голове крошечным упрямым молоточком стучала мысль, что, если я не прерву чтение хотя бы на некоторое время, то попросту сойду с ума. А еще – что ни за что на свете не расскажу хозяину Ацера о своей необыкновенной находке.

Руки мелко дрожали, дыхание то и дело сбивалось, а перед глазами упрямо стоял длинный белесый шрам с кучей мелких рубцов, виднеющийся из-под ворота дорогого шерстяного свитера, и невообразимо похожий на тот, что описала в своем дневнике смышленая девочка, жившая два столетия назад.

На столе меня снова ждало большое блюдо, накрытое полукруглой крышкой. Я приступила к еде, не понимая, что именно жую и какой у пищи вкус.

Это какая-то чертовщина, не иначе. Или затейливая игра воображения. Да-да, наверняка так и есть. Иначе с чего бы мне, читая про старшего брата Аннабель, представлять человека, с которым я вторую неделю живу бок о бок?

Но, Боже мой, сколько совпадений! Любовь к новейшим паровозам, отметина на шее, оставшаяся от полукруглого ножа, пристрастное отношение к Элеоноре Солус… И в голове снова всплывает образ лощеного аристократа – в черном камзоле и с лицом Эдуарда Солуса.

Я прямо-таки вижу, как презрительно изгибает этот человек свои идеальные губы, когда ему под ноги летит случайно выпущенная из рук книга.

«Вы на редкость неуклюжи, Элеонора».

Я даже могу представить, как именно он это говорит, – холодно, насмешливо, высокомерно. Точно так, как говорил об этой женщине несколько дней назад его далекий потомок.

Нужно дочитать дневник Аннабель до конца. Обязательно. Но не сейчас, а позже, когда я приведу в порядок бешено скачущие мысли и перестану смешивать вымысел и реальность. В противном случае я найду на его страницах что-нибудь такое, что заставит меня поверить невероятным доводам Руфины Дире.

Закончив обедать, я пошла в свою комнату и спрятала тетрадь маленькой баронессы под подушку. Решив, что вернусь к ней после ужина, поспешила в библиотеку – фотографировать чертежи и успокаивать разыгравшееся воображение.

***

Архитектурные планы я копировала до вечера. Работала неторопливо, тщательно проверяя качество каждого снимка, и стараясь думать только о том, чтобы все треклятые линии и черточки поместились в кадр. При этом с каждым часом у меня крепло желание послать сию макулатуру к черту, вернуться в спальню и дочитать оставшиеся странички дневника.

Одновременно с этим от мысли о тетрадке Аннабель внутри поднималось чувство неясного беспокойства, какое обычно появляется перед важным делом, к которому нужно подходить с холодной головой и твердым духом.

Ужин в этот раз проходил в тишине. Эдуард поначалу пытался развлечь меня беседой, однако я так вяло реагировала на его реплики, что он замолчал и до самого чая не проронил ни слова.

– Вы сегодня очень задумчивы, – сказал он, наконец. – Как вы себя чувствуете, София?

– Честно говоря, так себе, – ответила ему. – Мне бы хотелось прилечь и отдохнуть.

– Вы все-таки простудились, – в голосе Солуса появилось беспокойство. – Быть может, мне стоит вызвать врача?

– Спасибо, не нужно, – улыбнулась я. – Я немного устала, только и всего. Перечитаю свои записи, лягу пораньше спать, и к утру снова буду, как огурчик.

– Очень на это надеюсь, – серьезно сказал Эдуард. – Вам стоит больше отдыхать, София. Вы слишком много и активно работаете.

Я пожала плечами. Кто бы говорил, ага.

– Как продвигаются библиотечные дела? – поинтересовался барон. – Вы уже искали пропавшие страницы?

– Искала, – кивнула я. – Но не нашла. В шкафу, о котором вы говорили, их нет.

– Что ж, в таком случае окончание сказки потеряно безвозвратно, – барон грустно улыбнулся. – Несколько лет назад библиотека пережила нашествие реставраторов, пытавшихся восстановить осыпавшуюся лепнину. Книги тогда пришлось временно перенести в другое место. Возможно, тогда-то сборник и недосчитался нескольких листов. Я лично следил за транспортировкой, однако мог что-нибудь упустить.

О да, господин барон. Кое-что вы действительно упустили.

– Эдуард, могу я задать вам вопрос?

– Да, конечно.

– Боюсь показаться бестактной, – я подняла на него смущенный взгляд, – но очень уж любопытно.

– Спрашивайте, София.

– Как вы обзавелись своим шикарным шрамом?

Эдуард усмехнулся и потрогал шею.

– Заметили, да?.. А мне-то казалось, что эта царапина, уже не видна, – он тоже поднял на меня глаза, и теперь в них не было и тени улыбки. – Я не помню, как она у меня появилась, София. Это было очень давно. Если верить рассказу очевидцев, на меня напали – внезапно и со спины. Полоснули по шее ножом и оставили истекать кровью на снегу. Когда я пришел в себя, у меня уже было это украшение.

«…до сих пор снится окровавленный снег у каретного сарая…»

Я коротко вздохнула. Похоже, мистическая атмосфера этого места способна влиять на неокрепшие умы приезжих людей. Местные жители к ней привыкли, а вот гостям, попавшим под воздействие тумана и готического холода, начинает мерещиться невесть что. Взять хотя бы меня – узнала о незнакомой семье чуть больше положенного и сразу же стала проводить нелепые параллели.

В самом деле, почему бы Эдуарду Солусу не повторить судьбу своего предка?

Да, они оба любят транспорт, оба остались без родных, оба пережили покушение на свою жизнь. Ну, так что ж? Разве это является чем-то уникальным? Историй, в которых с людьми происходили такие же события, как и с их отцами и дедами, великое множество. В некоторых семьях до сих пор существует поверье, что новорожденных детей нельзя называть именами умерших родственников, чтобы они не повторили их жизненный путь.

Напряжение, не отпускавшее меня весь день, наконец, отступило. Я допила чай и, перекинувшись с бароном еще парой фраз, отправилась в свою спальню.

Заперла дверь, достала из-под подушки дневник Аннабель и, усевшись в кресло, принялась читать.

«Мне страшно. С Эдуардом что-то происходит. Он изменился. Вроде все тот же, а вроде – кто-то чужой.

Эд стал холоден и невозмутим. Конечно, он и раньше не отличался буйным нравом, однако сейчас будто бы взирает на все свысока. На маму больше не шипит, зато бросает в ее сторону такие ледяные презрительные взгляды, что, право, лучше бы бранился или даже кричал.

С отцом Эд тоже не спорит. Едва поправившись, он спокойно всем объявил, что через месяц уедет из Ацера в столицу, и это дело полностью решенное. При этом говорил так, что никто не решился ему возражать.

Потом Эд отправился к господину Воксу и лично расторг договор о помолвке с Мэдэлин. Узнав об этом, папа попытался возмутиться, но Эдуард так на него посмотрел, что отец замолчал на полуслове и тему женитьбы больше не поднимал.

Еще Эд перестал улыбаться и никого не хочет видеть. Доктор Коливебер говорит, что это последствие болезни, и через некоторое время все станет, как прежде. Но мне кажется, как прежде, уже ничего не будет. У Эда теперь другие глаза. Из них пропали огоньки, они пустые и равнодушные, как у куклы. Или как у того гадкого господина, который едва не убил его на заднем дворе «Ориона»».

За окном громко крикнула какая-то птица. Я вздрогнула. Появилось неприятное ощущение, что с улицы за мной кто-то наблюдает.

Встала с кресла и решительно задернула шторы. Потом подумала и взяла с кровати одно из шерстяных одеял – несмотря на то, что я сидела у батареи, мои ноги стали ощутимо подмерзать. Укуталась в теплое полотно и продолжила чтение.

«Теперь я тружусь над своим сборником каждый день. Няня больше не рассказывает мне смешные сказки про храбрых зверей, теперь я прошу ее диктовать истории про вампиров. Моя милая старушка каждый раз искренне этому удивляется. Она не понимает, для чего мне понадобились эти ужасы. Я же считаю, что благодаря этим сказкам смогу лучше понять, что происходит с Эдуардом.

Брат меняется с каждым днем. Его взгляд действительно стал теплее и человечнее, однако я вижу – Эд нарочно пытается сделать его таким. А потом снова превращается в холодную куклу – когда думает, что его никто не видит. Удивительно, но домашние этого не замечают. Мне кажется, расскажи я о своих наблюдениях маме или Антуану, они решат, будто у меня разыгралось воображение.

Но это вовсе не так!

Вчера в библиотеке на Эда упала приставная лестница. Она рухнула ему точнехонько на ногу, а он не вскрикнул, не охнул, даже не поморщился! Словно удар этой громадины не причинил ему никакой боли! Потом поднял ее и поставил на место, а когда мы с Гербертом бросились к нему, сказал, что совсем не ушибся.

Сегодня я заглянула в его комнаты и увидела, как брат сжал в ладони лезвие перочинного ножа. При этом на его руке не выступило и капельки крови!

Еще Эд перестал есть. После ранения у него пропал аппетит, и за обедом он может проглотить лишь пару ложек супа. От мяса категорически отказывается и отчего-то разлюбил рыбный пирог, который раньше обожал всем сердцем. Последние два дня брат вовсе перестал спускаться к столу. Говорит, что желает трапезничать у себя. При этом я ни разу не видела, чтобы в его покои носили еду.

Слуги шепчутся, что Эдуард еще и перестал спать. Камердинер Антуана видел, как Эд глухой ночью прогуливался по аллеям парка, а горничная Магда уверяет, что брат до рассвета сидит в библиотеке.

Эд ведет себя, как вампиры из сказок нашей нянюшки. Разве что не летает и не пьет кровь.

Я думаю, тот странный человек из «Ориона» чем-то отравил моего брата. Больше я никак не могу объяснить происходящие с ним перемены. Я бы сказала, что это колдовство, но отец Стефан в каждой своей проповеди призывает гнать любые мысли, связанные с происками нечистого.

Эдуард, к слову, в церковь больше не ходит. За прошедший месяц он побывал там всего один раз, сразу после того, как оправился от ранения. Эд никогда не был так уж религиозен, однако воскресную службу всегда посещал и сидел на ней от начала и до конца. Тогда же он пробыл в храме всего несколько минут, а потом просто встал и ушел. Все решили, что ему стало нехорошо, а мне это показалось очень странным.

Конечно, правильнее всего было бы подойти к брату и прямо спросить, что с ним происходит, но я никак не могу на это решиться. Боюсь, что Эд рассердится или посмеется надо мною. А еще боюсь за него. Я чувствую, с ним случилась беда – куда более страшная, чем рваная рана от полукруглого ножа».

Две следующие страницы пришлось пропустить – Аннабель нещадно залила их чернилами. Далее текст был чистый и связный, однако его строчки прыгали, как перепуганные птицы. Выводя их, девочка явно находилась в состоянии сильнейшего возбуждения.

«Боже, я оказалась права! Всемогущий Господи, что же теперь делать?!

Сегодня утром братья собрались в Баден. Эд намеривался забрать на почте какие-то письма, а Антуан – навестить рыжую Вивер, дочку кондитера Крокса. Я упросила их взять меня с собой.

В городе Антуан сразу же улизнул к своей зазнобе, поэтому до самого полудня я каталась по улицам вместе с Эдом.

Обедать мы приехали в «Орион» – впервые после того ужасного случая. И там случилось ЭТО.

Все началось с того, что Эд не смог войти внутрь. Я уже миновала прихожую, а он все стоял у порога, пока к нему не подошел хозяин трактира господин Мун. Увидев его, Эдуард спросил, можно ли ему отобедать в его заведении.

Я очень удивилась такому вопросу. Мы трапезничали здесь сто раз, и никогда раньше брату не требовалось для этого особое разрешение. Право, какая глупость! Можно подумать, трактирщик способен выгнать нас взашей, как каких-то бродяг!

А вот господин Мун не удивился ни капельки. Он почтительно поклонился и ответил, что будет рад видеть Эда в качестве своего гостя. После этого Эд еще дважды уточнил, уверен ли он в своем решении, и тот дважды ему это подтвердил. Со стороны казалось, что эти двое или сошли с ума, или исполняют какой-то непонятный ритуал.

Когда же мы сели за стол, Эд спросил, передал ли Герберт Муну его поручение, а тот начал бормотать, что, мол, находится в курсе дела, и все исполнил в лучшем виде.

Я тогда снова удивилась. Какие у брата с Муном могут быть дела? И что это за таинственное поручение? Герберт, камердинер Эда, приходится трактирщику старшим сыном, а потому время от времени передает ему наши пожелания по поводу готовых блюд. Такое случается, если в замке проходит большой праздник, и наши повара не успевают приготовить нужное количество еды. Вот только никаких праздников в Ацере сейчас нет, а потому услуги господина Муна нам не нужны.

Эд велел мне подождать его за столом, а сам встал, и куда-то пошел вместе с Муном. У меня же сразу появилось чувство дежавю. В прошлый раз Эдуард тоже велел нам с Антуаном оставаться на месте, а сам отправился за тем ужасным незнакомцем! И чем все это кончилось?..

Я дождалась, когда Эд и трактирщик выйдут из зала, и, крадучись, поспешила за ними. Догнала у двери, ведущей на задний двор. Господин Мун вышел на улицу, а брат остался ждать его в доме. Во дворе лежала туша огромной свиньи – я видела ее через приоткрытую дверь. Видимо, свинью только что забили – работники господина Муна сцеживали ее кровь в большой пузатый кувшин. Наверное, собирались готовить кровяную колбасу. Трактирщик подошел к ним, что-то сказал, и один из работников аккуратно налил крови в большой стеклянный стакан. Мун тут же вернулся в дом и протянул этот стакан Эду. И ЭДУАРД ВЫПИЛ!!! Залпом! СВИНУЮ КРОВЬ!

Меня едва не стошнило. Я опрометью бросилась обратно за стол, а когда пришел Эд, сказалась больной и попросила отвезти меня в Ацер.

Ни к чаю, ни к ужину я сегодня не спустилась – стакан, полный свежей вонючей крови, стоит перед моими глазами до сих пор. Похоже, откладывать разговор с братом больше нельзя».

Читать дневник Аннабель с каждой строчкой становилось все интереснее. Выходит, девочка решила, что после нападения незнакомца ее брат стал вампиром, а потом и вовсе в этом убедилась.

У меня задрожали руки – в них сейчас оживала народная сказка.

Итак, что же мы имеем? Если верить юной баронессе, оправившись от ранения, господин Солус приобрел ряд «суперспособностей». Он стал мало есть и спать, сделался нечувствительным к боли, начал потреблять кровь. В последнем ему помогал трактирщик Мун – отец его верного камердинера.

Кстати. Мун.

Получается, история «Ориона» все-таки уходит в глубину веков, а его нынешний владелец – родственник человека, который жил во времена Аннабель Солус. Между тем, в своем дневнике девочка описывает интересный эпизод: ее брату, чтобы войти в трактир, потребовалось трижды получить разрешение его владельца. Спрашивается – зачем?

Быть может, Аннабель в чем-то ошиблась, и церемония приветствия, которую разыграли барон и трактирщик, на самом деле имела логичное объяснение? Или – что? Молодого Солуса не пустил внутрь домовой, охранявший порог «Ориона»?

Надо будет подробнее расспросить Эдуарда об этом замечательном заведении.

До конца дневника оставалось несколько страниц, поэтому я устроилась в кресле поудобнее и принялась читать дальше.

«Прошлым вечером я набралась смелости и пришла к Эдуарду, намереваясь серьезно с ним побеседовать. Долго обдумывала, что именно ему скажу, но потом все слова вылетели у меня из головы.

Я спросила: «Что с тобой происходит, Эд?». А он приподнял бровь и сказал, что не понимает, о чем я говорю и велел отправляться спать.

С самого начала было понятно – он ответит именно так. Но я отчего-то расплакалась. Ревела, как маленькая, навзрыд. Эд бросился ко мне, прижал к себе и начал баюкать, словно я и правда превратилась в малышку.

Я пыталась ему объяснить, что заметила происходящие с ним перемены. Что видела, как он резал свою руку, и как пил свиную кровь. И что меня очень это пугает. Но рыдания все время меня перебивали.

Эд слушал молча, а потом взял мое лицо в свои ладони и нежно поцеловал в лоб.

Он сказал: «Ана, это я. Твой брат Эдуард. Со мной что-то случилось. Не знаю что. Вернее, знаю, но мне нужно время, чтобы это осмыслить и принять. Прошу тебя, не бойся. Я никогда не причиню вреда ни тебе, ни кому-либо другому. Ты права, я меняюсь. И об этом никому нельзя говорить! Пообещай, что никому не расскажешь о своих наблюдениях, даже матери и отцу. Клянусь, я непременно поговорю с ними об этом! Но не сейчас, а позже, когда разберусь в себе и пойму, как мне жить дальше».

Мы разговаривали очень долго. Эд признался: как только понял, какие странные с ним происходят вещи, начал вести дневник, в котором подробно описывал все изменения.

«Завтра я уеду, Ана, – сказал он мне. – Вернусь через семь-восемь месяцев. Свой дневник я оставлю в замке, хочу по приезду сравнить ощущения – прошлые и будущие».

Я попыталась уговорить его навестить отца Стефана, но брат отказался. Заявил, что у него нет на это времени, но я уверена, он боится, что священник объявит его дьявольским отродьем.

Эд сказал: «Я не демон, Ана. Не черт и не сатана. Я – Эдуард Солус и никто другой. Сейчас в моей жизни начался новый период, с которым придется свыкнуться и мне, и тебе. Помнишь плотника Клауса, который во время драки в придорожном кабаке лишился правой руки? Ему пришлось многому учиться заново, однако он остался тем же, кем был раньше. Считай, что со мной происходит нечто подобное. Только я не лишился, а наоборот, приобрел то, чего у меня раньше не было. Что до крови – да, теперь она главное блюдо в моем меню. И с этим ничего не поделать».

Эд сказал, что отнесет свой дневник в библиотеку и положит его на потайную полку, которая спрятана между восьмым и девятым шкафами.

Смешно. Я не знала, что в нашем книгохранилище есть тайники. По словам брата, об этой полке было известно только ему и папе. А ведь найти тайник не так уж сложно – для этого нужно снять с девятого стеллажа книгу, на обложке которой нарисован дракон.

Эдуард взял с меня слово, что я никому ничего не скажу – ни о дневнике, ни о скрытой полке, ни о нашем разговоре. Я же просила Эда задержаться в Ацере еще на пару дней. Послезавтра господин Зиндер привезет в замок наши портреты, и я надеялась, что Эдуард останется хотя бы для того, чтобы увидеть свою картину. Но брат только махнул рукой.

Экипаж увез его с первыми лучами солнца. Я снова плакала. Мне отчего-то кажется, что мы никогда больше не увидимся.

Господи, храни его бедную душу!».

Я отложила в сторону прочитанный дневник и устало потерла виски. Похоже, завтра мне будет не до чертежей. Я снова займусь поисками – библиотека Солусов велика, и мне просто необходимо найти в ней книгу с драконом на обложке.

***

Моя бабушка как-то сказала, что человеческая жизнь напоминает ей школу. Каждый день человек чему-нибудь учится: чтению, письму, умению делать выводы, расставлять приоритеты и понимать других людей, осознанию мудрости высшей силы, создавшей мир вокруг нас, и тому, насколько глупыми и торопливыми мы являемся.

Раньше я не задумывалась над ее словами, однако теперь подписалась бы под каждой фразой. Особенно под той, где говорится про глупость, ибо это тот самый урок, который я никак не усвою.

Сия грустная мысль пришла мне в голову утром следующего дня, после того, как я, убив полтора часа своей жизни на поиски книги с летающим ящером, наконец, сообразила, что во времена Аннабель Солус книгопечатание не достигло того уровня, чтобы размещать на обложках какие-либо картинки. А потому ни на девятом, ни на восьмом, ни на двух соседних с ними стеллажах не нашлось ни одного тома, на котором было бы что-то изображено.

Судя по всему, под нарисованным драконом юная баронесса подразумевала вовсе не то, о чем подумал бы современный человек, и мне как филологу стыдно было этого не знать.

Более того – с чего я вообще взяла, что тайник по-прежнему существует? С момента событий, о которых писала Аннабель, прошло две сотни лет. Потайную полку могли ликвидировать по время ремонта или же переставить по-другому мебель, и тот шкаф, который раньше был девятым, сейчас занимает место первого или шестнадцатого.

Существует тайник или уже нет, точно знает один человек – Эдуард Солус. Вот только я ни за что не стану его об этом спрашивать. К тому же, это наверняка бессмысленно. Его предок, вернувшись домой, скорее всего, уничтожил свой дневник или же увез с собой в столицу. А если и нет, его нашел кто-нибудь другой. Например, нынешний Эдуард во время все того же ремонта.

Можно, конечно, прошерстить всю библиотеку – ради эксперимента. Просто снимать с полок книги в надежде найти ту, которая откроет спрятанную нишу. Вот только у меня для этого нет ни времени, ни желания – в книгохранилище Ацера столько томов, что я буду перебирать их до следующего месяца.

Убедившись, что потревоженные мной издания стоят на своих местах ровно, я вернулась к шестому стеллажу и аккуратно втиснула между книг тетрадку баронессы Солус.

Прошлой ночью я долго лежала в постели, глядела в темный потолок, и думала о прочитанном дневнике. Она ведь оказалась права, эта маленькая умная девочка. Они с Эдуардом действительно больше не увиделись – через несколько месяцев после его отъезда началась эпидемия, и семьи Солусов не стало.

Как это грустно…

Жил-был ребенок. Любил маму, папу и братьев. Плакал, смеялся, обожал нянины сказки про храбрых зверей. Потом тяжело заболел и умер.

Есть ли в этой истории что-то необычное? Нет. Тысячи детей жили, а потом умерли, как и Аннабель Солус. Почему же тогда при мысли о ней мне хочется плакать?..

Ближе к обеду в библиотеку пришел Эдуард. Сказать, что я этому удивилась, не сказать ничего. Учитывая, что днем барон обычно занимается собственными делами, его появление в книгохранилище оказалось, мягко говоря, неожиданным. Увидеть его, конечно, было приятно, однако в душе я искренне порадовалась, что закончила свои поиски до того, как он решил меня навестить.

– У меня выдалась свободная минутка, – объяснил Эдуард. – Быть может, вам нужна помощь, София?

– Нужна, – отозвалась я. – Не могли бы вы убрать вон ту стопку чертежей? Я их уже сфотографировала, и больше они не нужны.

Солус кивнул и, собрав папки, удалился вглубь библиотеки. Я же достала камеру и продолжила съемку.

Вернувшись, Эдуард несколько секунд наблюдал за моими манипуляциями, а потом вынул из кармана свой смартфон и принялся фотографировать бумаги вместе со мной. Его телефон был большим, да и стоил наверняка дороже, чем вся моя техника вместе взятая, а потому выдаваемые им снимки оказались гораздо четче и светлее моих. Алекс будет доволен.

– Вам здесь больше не холодно, София? – поинтересовался Солус, когда было покончено с очередной папкой чертежей.

– Нет, – покачала головой я. – Камин здорово прогрел помещение. И я по-прежнему тепло одеваюсь.

А вот вы, господин барон, похоже, не мерзнете никогда. Все ваши рубашки и свитера для местных температур непозволительно тонкие. Я бы в такой одежде моментально заледенела, а вы ничего, держитесь.

Я сделала еще один снимок и остановилась – в голову пришла интересная идея.

– У вас роскошная библиотека, – сказала барону. – Я проглядела корешки книг, и знаете, такое разнообразие литературы встречалось мне только в книгохранилище университета.

На губах Эдуарда мелькнула улыбка.

– Здесь собраны книги из разных областей знаний, – в его голосе прозвучала гордость. – История, география, ботаника, философия…

– А романы? Поэзия? Фольклор?

– Поэзия есть, – кивнул Солус, – и довольно много. Романы тоже имеются, но их гораздо меньше. А вот фольклора нет совсем. Из всех Солусов им увлекалась только Аннабель.

– А детские сказки? Про говорящих лисичек, фей или, скажем, драконов?

Эдуард покачал головой.

– Сказок здесь тоже нет. Возможно, когда-то они и были, но до наших дней не сохранились. Книга Аннабель единственная в этом роде.

– В самом деле? – удивилась я. – Неужели в этой огромной библиотеке нет ни одной истории о драконах?

Эдуард развел руками.

– В наших краях о них почти не рассказывают. Здесь в чести оборотни и вурдалаки.

Ну вот, что и требовалось доказать. Маленькая баронесса назвала драконом вовсе не летающего ящера. Но тогда кого?..

– Как вы смотрите на то, чтобы в эти выходные снова отправится в Баден? – спросил у меня Солус. – Я покажу вам чудесную кондитерскую, которую не успели развратить туристы. Еще можно сходить в кино – местный кинотеатр вчера обновил афишу.

– Было бы здорово, – улыбнулась я. – Однако в субботу мне хотелось бы еще раз съездить в Хоску. Там пройдет праздник памяти предков.

– Радож, – кивнул Эдуард. – Ну, разумеется. Вам непременно стоит его посетить. Тогда, быть может, в воскресенье? Я могу рассчитывать на вашу компанию?

– Конечно, – кивнула я. – А почему бы нам не отправиться в Хоску вместе? Там наверняка будет интересно.

– Не сомневаюсь, – мне показалось, что барон напрягся. – Но – нет. Я не очень люблю народные гуляния. Однако, если хотите, могу вас туда отвезти.

– Хочу, – снова улыбнулась я. – И кстати, Эдуард. Я сегодня размышляла о нашей прогулке в прошлые выходные, и вспомнила про чудесное заведение господ Мун. Знаете, мне почему-то подумалось, что оно могло быть тем самым трактиром, в котором пострадал молодой барон из сказки о вампире.

Солус поднял на меня взгляд.

– Вполне возможно.

– «Орион» настолько стар?

– Старше, чем вы думаете, – Эдуард вернулся к фотосъемке. – Этому трактиру около четырехсот лет.

– Правда?! И им все это время владела одна и та же семья?

– Что вы, владельцев у него было много. Он несколько раз переходил из рук в руки и менял свое название. «Орионом», если не ошибаюсь, стал лет двести-двести пятьдесят назад.

– Вот это да! Выходит, ресторан господ Мун является ровесником Ацера?

Эдуард покачал головой.

– Не совсем. В прошлом веке в трактире случился пожар, который уничтожил его до основания. Мунам пришлось отстраивать гостиницу заново, и строили они ее не на том же месте, а чуть в стороне. Поэтому по сравнению с Ацером «Орион» все-таки новодел.

Я слушала его и не переставала удивляться. Подумать только, как много Солус знает о здешних событиях! Если бы кто-нибудь попросил меня рассказать историю кафе, мимо которого я каждый день хожу на работу, вряд ли бы я вспомнила хоть что-то, кроме его разбитого крыльца и смазливого официанта, который постоянно курит на грязных ступеньках. Солусу же известны о местной инфраструктуре такие подробности, будто он изучал их всю свою жизнь. А ведь барон приехал сюда сравнительно недавно – если верить Руфине Дире, замок полвека стоял пустым.

– Между тем, уже время обеда, – напомнил Эдуард. – Предлагаю ненадолго оставить наше увлекательное занятие и пойти перекусить. Что скажете, госпожа Корлок?

– Скажу, что вы совершенно правы, господин барон.

Солус несколько секунд молча смотрел на меня, а потом вдруг протянул руку.

– Быть может, нам стоит перейти на ты, София? Как думаете?

– Думаю, Эдуард, – я вложила свои пальцы в его ладонь, – нам стоило сделать это давно.

Солус улыбнулся, а потом склонил голову и поцеловал мое запястье.