Глава 10


Иззи, Аннелизе и Брендан сидели за кухонным столом перед нетронутыми чашками с чаем. Чай помог Иззи почувствовать, что она действительно дома. Только здесь, в Ирландии, по-прежнему верят в спасительную силу этого бодрящего налитка, и когда все идет из рук вон плохо, заваривают чай. Глядя на отца, сидевшего напротив, Иззи с грустью заметила, как он постарел за тот год, что прошел с их последней встречи. И почему только, чем дольше живешь за границей, тем реже наведываешься домой?

Жизнь вдали от родных имеет одно неоспоримое достоинство: ты никогда не бываешь дома достаточно долго, чтобы тебя вновь начали раздражать досадные мелочи, которые так бесят, когда живешь бок о бок с семьей. А недостаток состоит в том, что в твое отсутствие родные слишком быстро старятся.

Каждый раз, возвращаясь домой, Иззи испытывала странное ощущение, словно она смотрела кино и на мгновение отвернулась, а механик за это время промотал изрядный кусок пленки.

Отцу исполнилось шестьдесят семь, и когда Иззи быстро проговорила про себя эту цифру, она не показалась ей огромной. Лишь обнимая его в больнице, Иззи поняла, что он уже не тот крепкий мужчина, каким она привыкла его видеть: он сильно похудел и постарел. Значит, постарела и она сама.

«Постарела, но мудрее не стала», — с горечью подумала Иззи. Джо оставил ей два телефонных сообщения. Она вслушивалась в его голос и жалела, что не способна стереть оба послания. Это было выше ее сил. Она чувствовала себя наркоманом, осатаневшим без зелья. Ей хотелось слышать голос Джо. Вдруг он скажет именно те слова, которых она так отчаянно ждала, несмотря ни на что: «Ты нужна мне. Я люблю тебя еду, чтобы быть с тобой, Иззи». Но Джо не сделал ничего подобного. Он оставил нейтральное сообщение, которое, в юности, ничего не значило. «Я понимаю, ты расстроена, но, пожалуйста, позвони. Мне неприятно думать, что мы расстанемся, так и не поговорив. Позвони».

Позвони.

Он мог бы сказать: «Я был не прав. Я люблю тебя, прости, в Нью-Йорке я просто пытался выиграть время». Но даже теперь, когда она ушла, заявив, что не желает его больше видеть, Джо так, и не произнес этих слов.

Впервые Иззи попыталась сложить воедино двух Джо: мужчину, которого любила, — забавного, обаятельного, страстного — и холодного дельца, который никогда не добился бы богатства и власти, будь он слабаком. Неужели она совершила типично женскую ошибку, решив, что цепкий, расчетливый финансист рядом с ней превратится в мягкого плюшевого мишку и станет ручным? За фасадом жесткости и цинизма чаше всего скрывается циник.

«Я действительно тебя люблю, но все не так просто», — сказал он.

Иззи и не надеялась, что будет просто. Но она гнала от себя дурные мысли и верила, что рано или поздно все устроится. Любовь настигла ее внезапно, как удар молнии. Иззи казалось, что сама судьба свела ее с Джо. Их связь не была пустой интрижкой, в которой участвует одна лишь плоть, они испытывали друг к другу подлинные чувства. Истинная любовь дороже брака, который только называется супружеством.

А может, она все это выдумала?

«Твои выдумки выставляют нас обоих глупцами», — сказал ей как-то один человек.

Может, Иззи Силвер и безмозглая корова, но больше она никому не позволит себя одурачить.

— Я тут подумал, — заговорил отец, которому явно не терпелось нарушить гнетущее молчание за столом. — Возможно, Джейми — маленький братишка Лили. Он мог умереть, когда она была еще ребенком, и поэтому мы никогда о нем не слышали. Восемьдесят с лишним лет назад детская смертность достигала катастрофических размеров. — Голос Брендана неуверенно затих. — Может, Эдвард знает, или есть какие-нибудь записи в семейном архиве.

Тревога, усталость и разница во времени ослабили внимание Иззи, и все же она заметила, как Аннелизе словно окаменела, когда Брендан упомянул об Эдварде.

Отец говорил что-то насчет того, как странно вел себя Эдвард, когда его попросили передать жене о случившемся с Лили несчастье. Брендан так и не понял, в чем дело, но Иззи не нужно было ничего объяснять: она сразу догадалась, что между тетей и дядей что-то произошло.

— Вовсе не обязательно, что Эдварду известно об этом больше, чем нам, — возразила она и тотчас отметила, что поза Аннелизе стала чуть менее напряженной. — Вы же знаете, как мы были близки с бабулей. Она обязательно рассказала бы мне о маленьком братике. Томми — ее единственный брат, я уверена.

— Что ж, — угрюмо проворчала Аннелизе, — мы не представляем, кто такой этот Джейми, стало быть, нам известно куда меньше, чем мы думали. Даже когда тебе кажется, что ты кого-то отлично знаешь, ты можешь вдруг обнаружить, что у него имеются от тебя секреты.

— Это верно, — кивнула Иззи, думая об оставшемся в Нью-Йорке Джо. Как ловко он ее провел. А может, дело вовсе не в нем. Возможно, желание быть рядом с Джо ослепляло ее и мешало видеть реальность.

И все же узнать человека по-настоящему не так-то просто. И дорогая Аннелизе по причинам, ведомым лишь ей одной, явно считала так же.

— Вы думаете, Лили вернется к нам снова? — безжизненным тоном произнесла Аннелизе.

— Никто не знает, милая, — вздохнул Брендан. — Как Господь решит.

Все трое провели в больнице около часа, но после того краткого проблеска сознания, когда Лили вдруг пришла в себя и крикнула «Джейми!», не произошло решительно ничего. Милая бабуля снова погрузилась в беспамятство. Она больше не открывала глаз, не говорила и оставалась неподвижной. Все надежды Иззи развеялись как дым.

Молодая женщина-врач, согласившаяся побеседовать с родственниками больной, не сказала ничего определенного.

— Сожалею, но обещать ничего не могу. Пока рано делать выводы. — «Что ж, по крайней мере она была откровенна, — подумала Иззи. — Это честнее, чем надувать щеки и делать вид, знаешь все на свете». — Мы провели компьютерную томографию и колем вашей бабушке гепарин, чтобы предотвратить новый кризис, но, боюсь, произошло обширное кровоизлияние в мозг. Когда после инсульта наступает кома, прогноз чаще всего бывает неблагоприятным. И все же надежда еще есть. Иногда в подобных случаях функции мозга восстанавливаются, но, к сожалению, тут ничего нельзя предсказать заранее. Сейчас нам остается только ждать. Есть и еще одна проблема — возраст вашей бабушки. Не исключены всевозможные осложнения, включая нарушения сердечной деятельности и пневмонию. В последние сутки мы отмечали у нее неустойчивость работы сердца. На сегодня это наша главная забота.

— Значит, у бабушки плохо с сердцем? — Иззи зарылась лицом в ладони. Неужели все так скверно? — Я подумала… раз бабушка заговорила, наверное, она поправится. Это ведь добрый признак, правда? Она медленно приходит в себя, да?

— Боюсь, все не так просто. — Докторша сочувственно покачала головой. — Кто знает, что сейчас видит ваша бабушка?

О чем думает? Люди в ее состоянии иногда реагируют на голоса, вполне вероятно, что голос внучки растревожил ее, вызвал какие-то переживания, но мы не знаем, какие именно, как не знаем, вернется ли она в сознание. Мы следим за ее состоянием и пытаемся поддерживать жизненно важные функции организма.

— А если тетя так и не придет в себя? — спросила Аннелизе (у Иззи не хватило мужества задать этот вопрос).

— Этого никто не знает, ведь двух одинаковых случаев не бывает. И все же скажу вам откровенно: если в течение трех-четырех недель улучшения не наступит, считайте, что это дурной знак. Пока же следует набраться терпения и ждать. Мы будем внимательно наблюдать за вашей бабушкой.

Три-четыре недели? Иззи замутило при мысли о том, как милая бабуля будет неподвижно лежать на больничной койке целый месяц и таять, пока от нее не останется одна лишь тень. Иззи покидала больницу с мертвящим ощущением пустоты. Теперь она осталась совсем одна в целом мире.

Двадцать семь лет назад, когда умерла ее мать, Иззи чувствовала то же. Будто земля у нее под ногами вдруг разверзлась и обнажилась жуткая, пугающая пропасть.

Различие заключалось в том, что та давняя смерть не была внезапной. Конечно, и тогда все произошло слишком быстро, Иззи по крайней мере успела попрощаться с мамой.

При мысли о неизбежном прощании у Иззи мучительно ось сердце, «Довольно, подумай о чем-нибудь другом», — сказала она себе.

Аннелизе подвинула стул ближе к племяннице. Милая Аннелизе всегда отличалась чуткостью. После смерти мамы они с бабулей окружили любовью и заботой осиротевшую девочку, став для нее самыми близкими людьми. Эти две женщины составляли ее семью, пусть немного необычную, нескладную, и все же семью.

Теперь ее семья распалась, и снова вокруг Иззи сомкнулась звенящая чернота. Все случилось так неожиданно, они с бабушкой даже не успели обменяться и парой слов. Неужели бабуля уйдет из жизни, не улыбнувшись Иззи, не сказав, что любит ее? Думать об этом было невыносимо.

Иззи зажмурилась, отчаяние захлестывало ее. Только не плакать, велела она себе. Иначе слезы хлынут потоком, и станет только больнее. Аннелизе потянулась к ней, обняла и молча прижала к себе.

— Приходские книги, — заговорил вдруг Брендан. — Мы могли бы просмотреть в приходских книгах старые записи рождений и смертей, поискать там Джейми или Джеймса.

— Да, папа. — Иззи мягко высвободилась из объятий тети взяла отца за руку. Притихшие, они сидели за стареньким кухонным столом, образуя неправильный треугольник. Иногда Иззи выводила из себя привычка отца фокусировать внимание на самых незначительных мелочах, но теперь она поняла истинный смысл этого маневра и оценила его по достоинству: это была его тактика выживания.

Теща оставалась с Бренданом в самые тяжелые и страшные для него времена, и вот теперь она, возможно, уже никогда не вернется к жизни. Столкнувшись с этой грубой, суровой реальностью, отец предпочел переключить свое внимание на другой предмет.

— Разве это так важно? — спросила Аннелизе с легким оттенком раздражения. — Ты же слышал, что сказал врач: никто не знает, что творится у Лили в голове. Может, Джейми ее близкий друг, а может, это просто почтальон.

— Почтальона зовут Калум, — упрямо возразил Брендан.

— Значит, это не почтальон, — быстро вмешалась Иззи.

Отметив непривычную резкость Аннелизе, она ласково обняла тетю, давая понять, что справилась с собой. Аннелизе отодвинула стул и потянулась за чашкой.

— Бет приедет? — снова заговорила Иззи, стараясь сгладить возникшую неловкость, но тут же пожалела о своих словах, потому что в глазах тети мгновенно вспыхнула тревога.

— Нет, она пока не может приехать, а я не хочу ее волновать. — Аннелизе отвернулась, пряча глаза.

— Конечно, — ответила Иззи тем деланно-бодрым тоном, каким обычно разговаривала по телефону с клиентами, позвонившими, чтобы отказаться от какой-нибудь из ее моделей.

«Главное, не волновать Бет». Иззи выросла, повторяя про себя эту мантру. В своем семействе Иззи всегда считалась собранной и деловитой, она с детства знала, к чему стремиться. В противоположность ей хрупкая девочка Бет казалась странной, а иногда и диковатой, неприспособленной к жизни. И что в итоге? Бет замужем за Маркусом и счастлива в браке, а Иззи только что порвала с очередным любовником. Вдобавок женатым. Так кого же считать глупенькой и слабой?

Черт, мозги у нее совсем окостенели. В голове одни и те же мысли бродят по кругу, нужно скорее гнать их от себя. Сейчас надо думать о бабушке, а не о проклятом Джо Хансене.

Внезапно на Иззи навалилась неимоверная усталость. Возвращение домой не принесло ничего, кроме боли и одиночества. Господи, ну почему нельзя вернуть назад то время, когда бабуля еще не была больна, а папа не начал стареть, когда между Аннелизе и Эдвардом еще не случилось ничего ужасного, а Джо не успел произнести слова, навсегда разрушившие ее жизнь.

Иззи поспешно встала из-за стола.

— Извините, — пробормотала она. — Мне что-то нехорошо, думаю, сказывается разница во времени. Я, пожалуй, лучше лягу.

— Конечно. — Аннелизе поднялась и еще раз обняла племянницу. Иззи спрятала лицо у нее на плече и закрыла глаза, ей стоило огромных усилий удержаться от слез. — Я позвоню тебе позже, — неслышно шепнула ей на ухо тетя.

— Хорошо, — кивнула Иззи.


Когда Иззи открыла глаза, сквозь цветастые занавески пробивался свет. Ей приснился удивительный сон, и сразу же захотелось рассказать о нем Джо. Они вместе отдыхали где-то на юге, возможно, в Мексике, и нещадно палило солнце. Потом крошечный самолет вернул их домой, в чудесную, залитую светом комнату под самой крышей. Охваченная блаженным чувством легкости, Иззи перекатилась на другой бок и потянулась к Джо. Тут она проснулась окончательно. Джо не было рядом. Внезапно ей пришло в голову: они ведь никогда спали вместе, если не считать кратких обрывков сна после занятий любовью. Вернее, после секса.

Им никогда не жить вместе в наполненной солнцем нью-йоркской мансарде. Может, Джо вообще там не понравилось бы. Иззи толком не знала, какие дома или квартиры он предпочитает. Она ни разу не видела его жилья. Иззи лежала одна в своей девичьей постели в Тамарине, в комнатке, оклеенной светлыми обоями — она выбрала их сама в восемнадцать лет — и ветви яблони, качаясь под порывами ветра, негромко стучали в окно. Джо никогда не увидит этой комнаты и милых цей, напоминавших о прошлом. Он ничего не узнает о детстве Иззи и никогда не познакомится с бабулей.

«Иззи, ты безнадежная идиотка», — сказала она себе. Потом протерла глаза, прогоняя сон, отбросила одеяло и встала. И стоит оглядываться назад. Пришло время посмотреть вперед. Часы показывали начало двенадцатого. Иззи проспала пятнадцать часов, ей страшно хотелось есть и пить.

Все еще в футболке и пижамных штанах, она спустилась на первый этаж. Папы нигде не было видно, но в кофейнике Иззи обнаружила кофе, а рядом на столе лежала записка.


«Иззи, еда в холодильнике. Надеюсь, к тому времени, когда ты проснешься, кофе еще можно будет пить. Звони мне на мобильный, я собираюсь попозже заскочить в больницу. Позвони, если тебя нужно будет подвезти, в противном случае я вернусь в час».


Иззи выпила кофе, съела пару поджаренных кусочков ирландского хлеба, намазав их горьковатым апельсиновым конфитюром, потом приняла душ и проверила почту на своем «Блэкберри»[9]. Пришло послание от Карлы с пожеланием всего наилучшего, пара писем от коллег по работе и еще одно от Энди — соседа, жившего двумя этажами ниже. Он сожалел, что не смог дозвониться до Иззи, и спрашивал, не хочет ли она примкнуть к их небольшой компании и вместе отправиться в кино.

«Надо будет позвонить ему позже, сказать, что я в Ирландии», — отметила про себя Иззи. Следующее сообщение было от Стефана из «Супагерл». Речь шла о работе, и это послание Иззи смело переадресовала Карле. Джо не прислал ни строчки. Впрочем, он и раньше никогда не писал. «Слишком умен и осторожен, чтобы оставлять реальное свидетельство своей интрижки, — с горечью подумала Иззи. В конце концов, у него был адрес ее электронной почты, и если бы ему очень хотелось дать о себе знать, он написал бы. — Похожу, когда дело принимает крутой оборот, крутые парни находят себе других сексуальных партнерш. Поразительно, как ты только сумел так долго продержаться, Джо. Что ж, спасибо тебе и на том».

Перед уходом Иззи наскоро нацарапала и оставила на столе записку для отца: «Ушла в больницу, вероятно, увидимся там. На случай если не встретимся, буду дома вечером». Выйдя из дома, она зашагала к воротам.

Она успела забыть, какой крошечный городок Тамарин. Нью-Йорк — густонаселенный город, по сравнению, скажем, с Лос-Анджелесом, в том-то и прелесть жизни на Манхэттене: там всегда царит толчея. Тамарин же казался маленьким, будто игрушечным. Из одного конца города в другой можно было пройти пешком за полчаса, и за это время вам пришлось бы остановиться раз десять, чтобы перекинуться парой слов со знакомыми.

Пересекая город, Иззи задумалась, как бы сложилась ее жизнь в Тамарине. Может, это и есть лучший выход: оставить Нью-Йорк, а заодно и всех роковых мужчин, встречавшихся на ее пути, и жить простой, естественной жизнью здесь, где ее истинный дом. И все же Нью-Йорк — лучшее место для тех, кто не стремится пристать к иному берегу. Нью-Йорк подходит каждому и любого готов принять в свои объятия.

Бабушка никогда не давила на Иззи, желая вернуть ее домой. Лили не тот человек, который станет расставлять другому ловушки, спекулируя чувством долга или вины. За годы жизни в Нью-Йорке Иззи не услышала от нее ни слова жалобы или упрека за редкие звонки или слишком короткие визиты. Лили не подступалась к внучке с вопросами, не хочет ли та вернуться домой.

И теперь, медленно бредя по городу, где прошла большая часть жизни бабушки, Иззи с грустью думала о том, что не могла поговорить с ней о своем возвращении как раз тогда, когда так отчаянно этого хочется.

Почему, стоит кому-то заболеть, и мы тотчас же начинаем вспоминать все то, чем не успели поделиться с ним? Раньше и в голову не приходило, что между ней и бабушкой что-то осталось недосказанным, но теперь ее неотступно преследовали непроизнесенные слова, невысказанные мысли.

«Бабуля, прости, я так и не вышла замуж, и у меня нет детей. Я знаю, тебе хотелось бы увидеть правнуков, ты ведь так любишь малышей и хорошо умеешь с ними ладить. Со мной всегда была очень терпелива и добра. Но так уж получилось, что своей семьи у меня нет».

Что же еще она не успела сказать?

«Что ты думаешь о любви, бабуля? Я помню, как сильно ты любила дедушку. Но когда ты поняла, что любишь? Как к тебе пришло это чувство? Может, в дни вашей молодости все было проще? И вы долго не раздумывали, прежде чем пожениться? У нас все иначе, мы встречаемся, занимаемся любовью, потом расходимся, меняем партнеров и начинаем все заново. Неужели в этом все дело?»

Иззи где-то читала, что пары, прожившие вместе несколько лет до вступления в брак, разводятся чаще. Это показалось ей полной бессмыслицей.

Разумеется, нужно пожить с человеком бок о бок, чтобы как следует его узнать. Хотя бабуля вряд ли жила с дедушкой Робби до замужества. Пятьдесят лет назад в Тамарине такое было бы просто невозможно. И все же бабушка с дедом прожили долгую счастливую жизнь, хотя, должно быть, брак считался чертовски смелым поступком в те времена, когда женщины хранили девственность до замужества, а все, что творилось на супружеском ложе, было окутано покровом таинственности.

Может быть, людей удерживало вместе нежелание идти на разрыв?

Иззи дошла до Харбор-сквер, остановилась и с восхищением обвела глазами площадь. Не зря это место издревле считалось сердцем Тамарина. Когда-то здесь располагался местный рынок, и острый, соленый запах рыбы мешался с теплым духом привезенного на продажу скота. Теперь устилавшая брусчатку солома исчезла, а единственной живностью у кафе «Доротас» были собаки на поводках, гордо вышагивавшие впереди хозяев, но удивительное ощущение застывшего времени осталось. Толстенькие, приземистые пальмы навевали мысли о далеких экзотических странах и старинных кораблях, бросавших якорь в тамаринской бухте. Широкая, обсаженная деревьями площадь служила напоминанием о майоре Эммануэле Каване, приплывшем к ирландским берегам из Аргентины полтора столетия назад, чтобы пустить здесь корни, жениться на местной девушке и оставить после себя великолепную, огромную Харбор-сквер в память об открытых просторах любимого Буэнос-Айреса.

Кружившие в небе чайки сварливо перекрикивались, словно никак не могли договориться, откуда лучше наблюдать за лодками и рыбаками, разгружавшими свой улов.

На площади всегда царило оживление, но не было суеты. Тамарин таил в себе удивительное спокойствие. Он убаюкивал. Казалось, сами камни здесь излучают безмятежную уверенность, что достаточно одного дня, чтобы уладить все дела, и если времени вдруг не хватит, то впереди будет еще множество других дней.

«Надо бы найти минутку, чтобы вернуться сюда, посидеть в кафе «Доротас» и поглядеть на раскинувшийся вокруг город», — подумала Иззи. В детстве она часто сидела здесь с подругами: девочки перешептывались, обсуждали школьные сплетни и делали вид, что не замечают знакомых мальчишек, поглощенных тем же занятием.

Иззи решила принести в больницу стаканчик крепкого колумбийского кофе, который купила в кафе, на большее у нее не было времени. Бабуля любила этот кофе. Может, она почувствует вкусный аромат и придет в себя? Ведь вчера ее разбудил голос внучки.

Иззи так и не успела опробовать свою теорию, потому что, подойдя к больнице с горячим кофе в руках, увидела Аннелизе, примостившуюся на скамейке в небольшом садике справа от площадки с каретами «скорой помощи». Тетя ее не заметила. Похоже, она не заметила бы и метеорита, пока он не приземлился бы прямо ей на голову. Больница располагалась на возвышенности в восточной части города, откуда открывался живописный вид на гавань. Аннелизе сидела неподвижно безучастно глядя на море. Заметив ее, Иззи поборола в себе желание тихо прошмыгнуть в больницу, не выясняя, что тревожит тетю. Она была слишком измучена и разбита, чтобы сочувствовать чужой боли. Но поступить так было бы трусостью.

— Привет, — сказала она, опускаясь на скамейку рядом с Аннелизе.

— Привет, Иззи, — вяло откликнулась тетя и снова повернулась к морю.

— Какой красивый отсюда вид, — осторожно добавила Иззи. «Когда не знаешь, что делать, заведи ничего не значащую беседу».

Аннелизе отрешенно кивнула:

— Да, красивый.

Иззи отхлебнула кофе, чтобы собраться с мыслями. «Наверное, у Аннелизе с Эдвардом что-то не клеится, — решила она. — Вряд ли это что-то серьезное. В Нью-Йорке женатые пары вечно трясет лихорадка, и подобные вещи никого не удивляют. Но здесь, в Тамарине, все по-другому. Здесь к браку относятся трепетно, словно и впрямь боятся нарушить клятву "покуда смерть не разлучит нас"».

— Что случилось? — мягко спросила Иззи. — Ты не хочешь мне все рассказать?

Она ожидала, что тетя выдержит паузу, а потом медленно заговорит, но все вышло иначе. Не поворачивая головы, неотрывно глядя на море, Аннелизе сказала громко, с болью и гневом:

— Эдвард ушел от меня к Нелл. Ты знаешь Нелл, мою лучшую подругу?

— Что?! — в ужасе выдохнула Иззи. — Не могу поверить. Когда?

— Примерно неделю назад, — сухо бросила Аннелизе. — Я могла бы сказать тебе точно, сколько прошло дней и часов, но не стану. Не хочу походить на завзятую курильщицу, которая подсчитывает, сколько часов обходится без сигарет.

— Он ушел к Нелл? — растерянно повторила Иззи.

— Я вернулась домой после мессы и застала их вместе. Не в постели, хотя вполне могло случиться и такое. Забавно, почему-то считается, что переспать с другим — значит совершить ужасное предательство. — Голос Аннелизе звучал почти задумчиво. — Как будто самое страшное, что может сделать человек, — это трахнуть кого-то на стороне. — Иззи вздрогнула, услышав, как ее мягкая, утонченная тетя выражается так резко и грубо. — Но знаешь, когда твой муж трахает твою подругу, это еще не самое страшное, — медленно проговорила Аннелизе. — Бывают вещи и похуже, вот о чем я не перестаю думать день и ночь. Я все пытаюсь представить себе, как это было. Как Эдвард звонил Нелл по ночам и спрашивал: «Как ты, дорогая? Я скучаю, мне так хочется быть рядом с тобой». А ведь наверняка так оно и было, потому что я его больше не интересовала, ему было мало одной меня. — Аннелизе повернулась к племяннице. — Ты можешь понять, что я сейчас чувствую, Иззи?

Иззи пронзило острое чувство вины, лицо ее запылало. Она не знала, какие выбрать слова, как облегчить боль Аннелизе. Ну что тут можно сказать? И вправе ли она бормотать какую-то бессмыслицу, пытаясь утешить тетю? Где-то в Нью-Йорке жила замужняя женщина, такая же, как Аннелизе, и муж обманывал ее с Иззи. Джо, конечно, говорил, что их с женой давно ничто не связывает, но все его поступки доказывали обратное.

— А что сказал Эдвард? — растерянно спросила Иззи, остро сознавая свою никчемность, но искренне желая помочь.

— Он смутился. Я попросила его уйти, и когда он вышел из комнаты, эта стерва Нелл заявила, что я с самого начала обо всем знала. Потому что любая дура давно бы догадалась, муж завел себе любовницу, — с горечью прошептала Аннелизе. — Но я не знала, Иззи. Я действительно не знала. После сорока лет, прожитых вместе, думаешь, что знаешь человека. Такое трудно пережить. Жизнь вообще жестокая штука. — Казалось, Аннелизе вот-вот рассмеется, это походило на безумие. — В мире так много ужасных вещей, даже трудно сказать, хуже всего… Но для меня самое страшное — что на самом мы никого по-настоящему не знаем, даже близких нам людей. Я думала, Эдвард любит меня. Какой же я была идиоткой. — Аннелизе немного помолчала. — Господи, Иззи, надеюсь, тебе никогда не придется пережить похожее предательство. Я не пожелала бы такого и злейшему врагу. Я ведь и вправду считала, что Эдвард меня любит. Мы столько лет прожили в браке… Я не сомневалась, что мы будем вместе до самого конца. А теперь получается, что вся наша жизнь была сплошной ложью. Происходящее виделось нам по-разному. Теперь я понимаю, откуда взялось выражение «Смотреть на мир сквозь розовые очки», — внезапно заключила Аннелизе. — На мне были чертовы розовые очки. Правда была у меня под носом, а я ее не видела. Думаю, я давно опротивела Эдварду, больше того, осточертела, разве иначе он увлекся бы Нелл?

Иззи представила себе Нелл и озадаченно нахмурилась. Эту женщину смешно было даже сравнивать с Аннелизе. Тетя с ее огромными синими глазами, точеным лицом и восхитительными серебристыми волосами походила на волшебное, сказочное создание. Казалось, она может пройти по берегу своей танцующей походкой и исчезнуть в морской пучине, словно русалка. Рядом с ней Нелл выглядела бесцветной и заурядной. И что такого нашел в ней дядя Эдвард? Здесь была какая-то нелепица.

— Ты рассказала Лили? — Иззи знала, как близки ее бабушка и тетя. Может быть, известие о поступке Эдварда так потрясло бабулю, что у нее случился удар? Но Аннелизе легко угадала ход мыслей племянницы.

— Нет. — Она покачала головой. — Не успела. Мне было слишком стыдно и неловко: неприятно признаваться, что муж бросил тебя ради твоей лучшей подруги. Теперь я жалею, что ничего не сказала Лили. В больнице я только об этом и думаю. Каждый день сажусь рядом, беру ее за руку и начинаю говорить. Твоя бабушка одарена необыкновенной добротой и мудростью. Понимаешь, Иззи, ей можно рассказать все. На свете найдется не так уж много девяносталетних женщин, похожих на нее, таких же понимающих, лишенных предвзятости. Лили мгновенно ухватила бы суть, она не стала бы делать трагедию из нашего разрыва с Эдвардом и нашла бы для меня слова утешения. Но я не сказала ей, потому что сгорала со стыда, а теперь, быть может, мне уже никогда не представится возможность поделиться с ней.

Теперь замолчала Иззи. Ее охватил мучительный стыд. Она всегда считала для себя невозможным встречаться с женатым мужчиной, но Джо сумел зацепить ее прежде, чем она смогла отгородиться от него барьером. Иззи даже не успела понять, во что ввязывается, как оказалась в ловушке. Остальное можно было легко предсказать. Разве есть выбор у влюбленной женщины?

Рассказ Аннелизе глубоко задел Иззи, она будто заглянула в увеличивающее зеркало, и холодное стекло беспощадно отразило все незаметные прежде изъяны лица: расширенные поры, неровности кожи и пятна. История их с Джо любви вдруг предстала перед ней во всей своей неприглядности.

Жена Джо ничем не отличалась от Аннелизе, она тоже верила, что муж ее любит, что их связывает близость, что ему хочется делиться своими мыслями и мечтами с ней, а не с чужой женщиной.

Единственное различие заключалось в том, что Эдвард бросил жену ради Нелл. Ему хватило смелости уйти к любимой женщине. А Джо так и не решился. Отсюда следовал один простой вывод: Джо недостаточно сильно ее любил. Лгал он или нет, когда говорил, что их с Элизабет брак давно превратился в пустышку, уже не играло роли. Джо не пожелал быть с Иззи, когда она в нем больше всего нуждалась.

Вину и стыд на мгновение вытеснило такое глухое отчаяние, что Иззи чуть не разрыдалась.

Взглянув на племянницу, Аннелизе тотчас пожалела, что рассказала ей о себе и Эдварде. В двух шагах от нее, в больше, умирала дорогая Лили, и печальные подробности чьей-то измены казались сущей мелочью по сравнению с этим горем.

Бедняжка Иззи потрясенно молчала и смотрела на тетю глазами, полными слез. Если уж Иззи пришла в такое смятение, то что же будет с Бет? Об этом Аннелизе не хотелось даже знать. О Господи, Бет… Аннелизе понимала, что поступила малодушно, скрыв все от дочери, но ей просто не хватило мужества выдержать еще и это испытание.

Когда она была еще беременна, мама как-то завела с ней разговор о внутренней связи между матерью и ребенком.

— Нет ничего сильнее этой любви, — сказала она. — Я не могу тебе этого объяснить, и никто не сможет. Пройдет несколько месяцев, и ты будешь держать на руках крошечное существо, всецело зависящее от тебя, тогда твое дитя будет для тебя важнее всех на свете, важнее Эдварда. Все остальное просто перестанет для тебя существовать.

— Да брось, мама, — рассмеялась Аннелизе.

— Это правда, — серьезно кивнула мать. — Подожди, и ты убедишься.

Так и вышло. Аннелизе никогда не думала, что станет такой сумасшедшей матерью, пока у нее не родилась дочка. До появления Бет она считала себя деятельной и умелой, легко бралась за любую работу, даже ту, что принято считать мужской, и успешно справлялась с ней. Она всегда любила садоводство, ей нравилось копаться в земле, сажать, полоть, окучивать. Сил и энергии было у нее в избытке. Она полагала, что принадлежит к тем женщинам, для которых материнство всегда где-то на втором плане, но потом родилась Бет, и в тот же миг все изменилось, словно ее вдруг огрели по голове одной из садовых лопат.

Внезапно она оказалась во власти маленького, кричащего, мяукающего создания, бесконечно любимого и дорогого. Первые полгода жизни дочери она почти совсем не спала. И едва не сошла с ума, пытаясь одним лишь усилием воли справиться с подступающими приступами тоски. Ах, если бы только можно было от них навсегда избавиться!

Мама была права. Забота о Бет стала сутью ее жизни, и теперь Аннелизе со страхом думала о том, как скажет своей чудесной, нежной, хрупкой, как цветок, девочке о том, что они с Эдвардом расходятся. Оставалось только надеяться, что Бет не посмотрит на нее с укором и не скажет: «Наверняка ты все знала!»

Когда-то давно Аннелизе прочитала в газетах об одном политическом деятеле, который признался жене, что он гомосексуалист, всего за час до того, как заявил об этом публично всему миру на пресс-конференции. Жена стояла рядом с ним перед камерами, в окружении репортеров и держала его за руку. Именно это и вызвало больше всего пересудов. Как она могла? Должно быть, она знала.

О незадачливом политике забыли. Теперь всех занимал только один вопрос: как жена могла оставаться в неведении? Много лет спустя эта женщина поведала свою часть истории и пролила свет на загадочные события далекого прошлого. Она действительно не знала. Ее брак сложился удачно, у нее рос ребенок, с какой стати ей было сомневаться в муже?

Признание мужа потрясло ее, и час спустя, стоя рядом с ним на пресс-конференции, она была все еще оглушена его неожиданным откровением.

— Аннелизе, — тихо заговорила Иззи. Ее голос слегка дрожал, казалось, она вот-вот заплачет. — Я хотела выпить кофе, но раздумала. Лучше куплю себе воды в буфете. Тебе что-нибудь принести?

— Нет, спасибо. — В последние дни Аннелизе не испытывала ни голода, ни жажды. У нее не осталось никаких чувств, лишь ощущение черной дыры в груди, через которую медленно утекает жизнь.

Иззи ушла, и Аннелизе снова принялась мучить себя воспоминаниями о прошлом. Словно в голове ее безостановочно крутилась огромная бобина с кинофильмом, Аннелизе мысленно перебирала все события своей жизни с Эдвардом и подергала их тщательному разбору. Она пыталась определить, когда Эдвард лгал, а когда был искренен.

В Рождество приехали Бет с Маркусом, и домик на Милшон-Бей наполнился весельем и смехом. Аннелизе с удовольствием готовилась к этому дню. Она сбилась с ног, разыскивая самую лучшую рождественскую елку, а потом наряжая ее и превращая свой коттедж в сказочный домик из рождественских книжек с гирляндами и венками из остролиста, со сверкающими золотыми шарами и бесчисленными Санта-Клаусами, запаса которых с лихвой хватило бы, чтобы потопить небольшой корабль. За рождественским столом собрались семеро: сама Аннелизе и Эдвард, Брендан, Лили, Нелл, Маркус и Бет. Нелл принесла свои знаменитые меренги с горьким шоколадом, их ели с малиной.

Когда Нелл приглашали в дом на какое-нибудь торжество, она с благодарностью говорила в своей обычной шутливой манере: «Спасибо, что терпите меня».

Но в то Рождество Нелл не произнесла привычную фразу. Аннелизе хорошо это запомнила: в тот момент она с радостью подумала, что Нелл наконец-то привыкла считать себя другом дома, а друзей не благодарят каждый раз за приглашение. Как же она ошибалась!

— Могу я чем-нибудь помочь? — весело спросила Бет, входя в кухню. Нарядная, элегантная, в тонком серебристо-зеленом свитере и серой бархатной юбке, соблазнительно кружившейся при ходьбе, с блестящими темными локонами, обрамлявшими улыбающееся лицо, она походила на рождественскую фею из сказки.

— Нет, дорогая, — живо откликнулась Аннелизе.

Вернувшись из церкви, она успела сменить свой рождественский наряд на старенькие джинсы с рубашкой, прежде чем заняться готовкой: она не хотела перепачкаться во время стряпни и рассчитывала быстренько переодеться, когда обед будет готов. Нелл же предпочла повязать огромный фартук поверх своего роскошного платья. Аннелизе с нежностью отметила, что подруга выглядит потрясающе. Нелл надела чудесные сережки ручной работы в форме крохотных капелек цвета фуксии и такое же ожерелье — подарок Аннелизе и Эдварда.

— Нелл, как там индейка? — спросила Аннелизе. В этом вопросе Нелл считалась экспертом.

— Я бы подержала ее еще минут двадцать, так будет вернее, — деловито вынесла свой вердикт Нелл.

— Ладно, тогда я открою духовку, а ты поможешь мне полить индейку.

Эдвард вошел, когда операция была успешно завершена.

— Ну как две мои любимые поварихи? — шутливо поинтересовался он.

— Отлично, — отозвалась Аннелизе, заглядывая в кастрюлю, где варилась брюссельская капуста.

— Все чудесно, — проворковала Нелл. — Пахнет восхитительно, правда? Я знаю, ты проголодался, Эдвард, но потерпи еще чуть-чуть. Тебя ждет нечто сногсшибательное. Ради этого стоит немножко помучиться.

— Ты у нас знаток, Нелл, тебе и решать, — пожал плечами Эдвард.

Обед получился великолепным. От начала и до конца. Аннелизе с гордостью думала о том, что за столом, где собрались ее родные и близкие, царило веселое оживление, в то время как многие люди грызутся как кошки с собаками во время рождественского обеда. Они наслаждались вкусной едой, смеялись над незамысловатыми шутками и с удовольствием вспоминаем рождественские праздники прошлых лет.

Ночью, когда гости разошлись по домам, а Маркус и Бет смотрели телевизор внизу, Аннелизе с Эдвардом обнялись, лежа в постели.

— Чудесный день, правда? — сказала Аннелизе.

Она чертовски устала: весь день хлопотала на кухне и носилась по дому, стараясь превратить Рождество в настоящий Праздник. Наверное, все прошло бы замечательно и без лишней суеты, но Аннелизе казалось, что в такие дни, как Рождество, нельзя упускать из виду ни одной мелочи, что здесь действует некая магия, вроде той, что не дает летящему самолету рухнуть вниз, если ты не спишь и мысленно следишь за черной точкой в небе. Говорят, человек с открытыми глазами может одной лишь волей удержать самолет в воздухе: стоит как следует сосредоточиться, и авиалайнер благополучно приземлится.

— Все было замечательно, дорогая, — подтвердил Эдвард, потом целомудренно поцеловал жену в лоб и повернулся на другой бок. — Ты устала, — великодушно пробормотал он. — Давай спать.

Когда-то давным-давно они занимались любовью ночью после больших событий вроде дней рождения или годовщин. Это стало своего рода ритуалом, их тайной традицией. Аннелизе отрешенно покачала головой. Она должна была насторожиться, почувствовать неладное, когда Эдвард не захотел обнять ее и медленно раздеть с той смесью пылкой страсти и неизъяснимой нежности, которая вот уже тридцать лет наполняла радостью их брак.

Аннелизе должна была догадаться, что что-то не так, но мысли ее были заняты совсем другим.

Похоже на эпитафию, горько усмехнулась она: «Здесь лежит Аннелизе, что ни на минуту не смыкала глаз и удержала самолет в воздухе. Жаль, она выбрала не тот самолет».

Как бы ни гневалась Аннелизе на Эдварда, на себя она злилась еще больше. «Только слепая могла так долго ничего не замечать!» — ожесточенно твердила она себе.

Ей хотелось вцепиться себе в волосы и закричать. Мысль о том, чтобы вернуться в палату и снова увидеть вытянутое, страдальческое лицо Иззи, казалась ей невыносимой. Только не сейчас. Она зайдет к Лили позже, нужно немедленно отправиться домой и привести себя в чувство. Пусть лучше Иззи поломает голову куда подевалась тетя, чем увидит, как она расползается по швам у нее на глазах, словно старая ветошь.

Дома можно не сдерживаться, дать волю ярости и отчаянию, а если станет совсем невмоготу — принять транквилизаторы из старых запасов. Аннелизе давно не прибегала к лекарствам, но в маленьком пузырьке на ночном столике еще оставалось немного таблеток. На первое время их должно хватить, рассудила она, а там доктор выпишет новые. К чему откладывать? Она долго боролась, не желая сдаваться и глотать проклятые антидепрессанты, для нее это означало постыдное поражение. Но теперь все изменилось: настало время тяжелой артиллерии. Если доктор Уилан способен избавить ее от гибельной, мертвящей черноты, она готова капитулировать. Готова пить лекарства горстями. Лишь бы не сорваться. Кто знает, что тогда может случиться?


Аннелизе пришла в больницу лишь к семи часам вечера, немного вялая, оглушенная лекарством. Она надеялась, что Иззи, которая никак не могла привыкнуть к разнице во времени, уже вернулась домой, к отцу, но на самом деле это не имело значения. Аннелизе больше не пугала встреча с племянницей.

Удивительно, но благодаря одной маленькой таблетке ей стало намного лучше. Не столько лучше, сколько спокойнее. Казалось, она качается в хрупкой лодчонке посреди огромного океана, но с крошечной таблеткой внутри ей уже не хочется а ужасе свеситься за борт и вглядеться в чернильную толщу воды. Внизу ее ждет бездна. Но к чему заглядывать в нее? Можно просто качаться на волнах, не заставляя себя смотреть вниз, и чувствовать, как ширится и растет в душе страх.

В больнице было полно посетителей. Они сновали по этажам с букетами цветов, бутылками минеральной воды и журналами: спешили порадовать своих близких. Аннелизе встречала их безмятежной улыбкой. Все эти люди казались ей милыми и симпатичными.

Войдя в палату, она с изумлением увидела незнакомую женщину, сидевшую рядом с Лили и державшую ее за руку. На вид ей не было и тридцати. Моложе Иззи, отметила про себя Аннелизе. В длинных рыжеватых волосах ее, собранных в небрежный узел на затылке, мелькали высветленные пряди. Широкие брюки и сандалии на тонких ремешках всегда почему-то ассоциировались у Аннелизе со студентами, проходившими практику в Таиланде.

— Здравствуйте, — с любопытством поприветствовала она незнакомку.

— О, здравствуйте. — Девушка поспешно вскочила, на ее загорелом лице промелькнуло смущенное выражение.

— Я Аннелизе, родственница Лили.

— Извините, я не хотела вам помешать. Меня зовут Джоди, я не подруга и даже не знакомая. — Аннелизе удивленно моргнула: эта похожая на ирландку, рыженькая, веснушчатая девушка говорила с австралийским акцентом. — Мы никогда встречались, но разговаривали по телефону. Я пришла навестить миссис Шанахан, потому что почувствовала… — она взволнованно закусила губу, — что обязана это сделать.

Аннелизе вгляделась в открытое, приветливое лицо девушки. Она ничего не понимала. Неужели одна-единственная таблетка лишила ее способности соображать?

— Что? — неуверенно спросила она.

— Понимаете, я позвонила ей, — еще больше смешавшись. Принялась объяснять Джоди, — мне хотелось расспросить ее об истории Ратнари-Хауса, и миссис Шанахан пообещала встретиться со мной… Ивонна — моя ближайшая соседка — сказала, что миссис Шанахан много лет не была в усадьбе, а я все же попросила… и после с ней случился удар. Думаю, это моя вина!

— Бедняжка, — ласково проговорила Аннелизе, — ну-ну, не глупите. Здесь нет вашей вины.

— Вы не понимаете! — с жаром возразила Джоди. — Миссис Шанахан — пожилая женщина, и, конечно, мне не следовало ее беспокоить, лучше бы я поговорила с кем-то еще. Я ее расстроила. Это точно. Представьте только, я звоню и договариваюсь с ней о встрече, а на следующий день Ивонна сообщает мне, что миссис Шанахан лежит здесь в коме.

— Ваш звонок никак не мог стать причиной инсульта, — мягко запротестовала Аннелизе. — Сразу видно, что вы не знали мою тетю. Лили спокойно выслушала бы любую новость, она отличалась редким присутствием духа, а ее почтенный возраст можно смело не принимать в расчет. Лили никак нельзя назвать старухой, она обладает острым, живым умом и богатым воображением. Уверена, если бы ей не хотелось встречаться с вами, она так и сказала бы. А что именно вы хотели у нее выяснить?

— Все о Ратнари-Хаусе. Я нашла одну фотографию и рассказала о ней вашей тете…

— На снимке был человек по имени Джейми? — с любопытством спросила Аннелизе.

— Нет. Мне удалось узнать имя только одного человека, леди Айрин. А что?

— Вчера Лили ненадолго очнулась и позвала какого-то Джейми. Это имя ни о чем не говорит никому из нас, но зять Лили считает, что стоит навести справки. Он думает, это может быть важно. А теперь, когда вы сказали, что говорили с Лили о прошлом, становится понятно, откуда вдруг всплыло это имя. Должно быть, тетя задумалась о тех временах, когда ее родители работали в усадьбе, и что-то вспомнила. Скорее всего этот Джейми как-то связан с Ратнари-Хаусом.

— Я могла бы это выяснить, — тут же предложила Джоди. — То есть, конечно, если вы не против. Мне не хочется быть назойливой. Просто… — Она нерешительно замолчала.

— Это было бы прекрасно, — подхватила Аннелизе. — Думаю, моя племянница Иззи и ее отец хотели бы узнать, кто такой Джейми.

— О, Иззи, та самая, из Нью-Йорка? — взволнованно выпалила Джоди. — Ивонна мне так много о ней рассказывала. Эго безумно интересно.

— Да, — безразлично откликнулась Аннелизе, уверенная, что уже ничто и никогда не вызовет у нее интереса или восхищения. Впрочем, способность восхищаться явно переоценивают. Спокойствие куда важнее. — И вот еще какое дело, — добавила она, — врачи толком не знают, насколько осмысленно и значимо то, что говорит Лили, и сохраняет ли она способность мыслить, находясь в коме. Мне кажется, ее состояние похоже на сон: о сновидениях ведь тоже мало что известно. Так что с Джейми не все понятно. Возможно, нам необходимо знать, кто он такой, а может, все это полнейшая ерунда, которой не стоит забивать себе голову.

— Но, узнав, кто такой Джейми, мы, вероятно, сумеем сокрыть вместе все детали этой головоломки, может быть, миссис Шанахан как раз этого и хотела бы, — с воодушевлением протараторила Джоди.

Щеки ее раскраснелись, глаза оживленно сверкали, и Аннелизе улыбнулась этой милой австралийской девочке, так искренне желавшей помочь. Для Джоди все было очень просто: когда человек умирает, лучшее, что можно для него сделать, — сложить вместе все разрозненные кусочки мозаики, внимательно перебрать прожитые годы, рассортировать жизненные события и стереть все белые пятна, одно за другим, чтобы дать умирающему спокойно уйти. Но разве возможно разложить по полочкам чью-то жизнь? Да и стоит ли?

Аннелизе тяжело вздохнула. Если она вдруг сейчас умрет, никто не сможет восстановить картину ее жизни, а если все же удастся собрать воедино отдельные фрагменты, получится довольно причудливая мешанина.

В своем навеянном таблетками отрешенном спокойствии Аннелизе вдруг посмотрела на свою жизнь со стороны, и эта жизнь показалась ей неуправляемой, как стихийное бедствие.

— Мы могли бы просмотреть местные приходские книги и данные переписи населения, — с жаром убеждала ее Джоди. — В университете мне приходилось заниматься историческими исследованиями и археологией, я умею работать с архивами. Это страшно увлекательно. Мне кажется, с Джейми связана какая-то давняя история, здесь наверняка можно отыскать массу интересного. Как вы считаете, миссис Шанахан это понравилось бы?

Аннелизе задумалась. Обычно ей без труда удавалось найти ответ почти на любой вопрос, но сейчас она понятия не имела, как лучше поступить. Что предпочла бы Лили? Чтобы ее прошлое аккуратно распаковали и извлекли на свет божий или чтобы оставили как есть, тщательно закупоренным и запечатанным сургучом? Никто из родственников никогда не слышал ни о каком Джейми, но, в конце концов, и у Лили могут быть свои секреты.

Наверное, Иззи хотелось бы разузнать об этом человеке. Ведь для нее нет никого дороже бабушки. Вот пускай Иззи и решает. Слишком уж часто Аннелизе приходилось принимать решения, она была сыта этим по горло. И вдобавок привычка брать на себя ответственность за всех кругом ничего хорошего ей не принесла.

— Давайте обсудим это с Иззи, — предложила Аннелизе, — и если ей понравится наш план, займемся поисками. Но мне кажется, стоит подождать несколько дней, прежде чем начинать этот разговор. Пожалуй, сейчас это было бы не слишком уместно. Я знаю, вы надеетесь, что это поможет Лили выйти из комы, но давайте все же подождем несколько дней.

— Конечно, — согласилась Джоди. — Мне бы не хотелось огорчать миссис Шанахан, она показалась мне очень милой и приветливой, когда говорила со мной по телефону. Грустно думать, что она кого-то звала, а мы даже не знаем кого. Похоже на сцену из фильма, правда? Как мало мы, в сущности, знаем о других людях.

Аннелизе молча кивнула. Она боялась, что дрожащий голос выдаст ее волнение.

— Вы, наверное, очень устали, — с сочувствием добавила Джоди. — Не хотите выпить чашечку чаю, кофе или, может быть, стакан сока? В больнице быстро устаешь. Два года назад умер мой дедушка, это было ужасно.

Аннелизе подумала о чашке горячего чаю за неторопливым разговором с собеседницей, которая уж точно не станет мысленно прикидывать, почему Эдвард бросил жену и что эта брошенная жена собирается теперь делать. Почему бы и нет? Ей неожиданно понравилась эта мысль.

— С удовольствием, — сказала она. — Я собиралась посидеть с Лили еще десять — пятнадцать минут, мы могли бы уйти вместе. Как насчет того, чтобы дойти до центра города и где-нибудь посидеть?


Двадцать минут спустя они вышли из больницы и направились в город. В лучах закатного солнца окруженный живописными холмами Тамарин сиял, словно маленький бриллиант. Аннелизе попыталась представить, каким видится ее родной городок Джоди, и знакомые улочки вдруг преобразились, засверкали свежими красками.

Тропинка привела их к извилистой Планкетт-стрит, все дома здесь были выкрашены в светлые пастельные тона, словно в детской книжке-раскраске. Всю последнюю неделю солнечные, ясные дни чередовались с дождливыми, и теперь нарядные домики утопали в зелени, а маленькие садики и ящики на окнах украсились пышными пестрыми цветами. Пронзительно-розовая, малиновая и алая герань казалась особенно яркой на фоне нежных, бледно-лиловых лобелий.

Все здесь дышало спокойствием и уютом, и впервые с того дня, как Эдвард ее бросил, Аннелизе испытала удовольствие, любуясь открыточной красотой городка.

— Посидим в «Доротас»? — предложила Джоди, когда они дошли до Харбор-сквер. Аннелизе хотела было согласиться, но вспомнила, что в «Доротас» можно случайно столкнуться с Эдвардом и Нелл. В последнее время ей приходилось обходить стороной множество мест, включая супермаркет, куда Аннелизе решалась зайти только ночью, не рискуя наткнуться на мужа и бывшую подругу.

Трудно найти утешение в сознании собственной правоты, когда на тебя давит двойной груз — предательство и отчаяние. Аннелизе хотелось бы при встрече облить Эдварда и Нелл ледяным презрением, но она боялась разрыдаться, рухнуть на пол и забиться в истерике.

— Может, лучше зайдем в «Укромный уголок»? — Аннелизе кивнула в сторону «Уголка», небольшого бара-ресторана с уютным названием и ультрасовременным интерьером. Аннелизе никогда не была поклонницей минимализма, но в «Укромном уголке» подавали разнообразную выпечку из австрийской пекарни, помешавшейся в соседнем доме. В последнее время Аннелизе совсем не хотелось есть, но при мысли о сладких трубочках с миндалем и медом у нее потекли слюнки. Вдобавок Эдвард терпеть не мог этот бар. Еще один плюс.

Они подошли к «Уголку», и Аннелизе толкнула тяжелую дверь. Первой, кого она там увидела, была Нелл, стоявшая у накрытого столика, где обедала какая-то пара. Все трое весело переговаривались. Аннелизе застыла, словно обратилась в камень.

Благодаря ночным походам в магазин и крайне осторожному выберу мест для посещения Аннелизе не видела Нелл с того дня, как ушел Эдвард, то есть неделю. Все это время ее неотступно преследовали мысли о Нелл, и теперь, столкнувшись с бывшей подругой лицом к лицу, Аннелизе недоверчиво уставилась на нее. Вместо чудища с рогами и раздвоенным хвостом перед ней стояла самая обыкновенная женщина средних лете вьющимися волосами и светлыми ресницами. За столиком рядом с Нелл сидела их общая приятельница Джералдин и ее муж Бенни.

Лица всех троих виновато вытянулись и застыли, так что Аннелизе сразу заподозрила: разговор шел о ней.

Это новое мелкое предательство больно задело ее. Джералдин не позвонила, чтобы поддержать ее, утешить или просто поговорить, хотя наверняка знала, что Эдвард ее бросил. В мгновение ока Джералдин перешла для Аннелизе в разряд бывших друзей: она сама выбрала, чью сторону занять.

— О, я пошла, я как раз собиралась уходить, — поспешно проговорила Нелл, старательно пряча глаза.

— Какое симпатичное местечко, — сказала Джоди, входя в бар вслед за Аннелизе и с любопытством оглядывая зал. — Здесь очень мило. А лиловые замшевые кресла просто прелесть!

Ей никто не ответил.

— Аннелизе, я думала тебе позвонить, — пробормотала Джералдин, вставая из-за столика.

Она выглядела еще более смущенной, чем Нелл, и сделала неловкую попытку обнять Аннелизе, но та с презрением оттолкнула ее. Действие таблетки закончилось: привычная сдержанность оказалась забытой, Аннелизе захлестнула бешеная ярость. Теперь ей было решительно все равно, что о ней подумают. Какого черта она пряталась от Нелл все это время, словно трусливая мышь?! Должно быть, она сошла с ума. Ну нет пускай Нелл увидит, какова она в гневе!

— Не прикасайся ко мне! — резко осадила она Джералдин. — Мы обе знаем, на чьей ты стороне. Готова поклясться: ты только сидела тут и слушала жалостную историю Нелл…

— Все было не так, — попыталась успокоить ее Джералдин. — Мы тревожимся за тебя.

Аннелизе возмущенно фыркнула:

— Тревожитесь? Тогда почему бы вам не снять телефонную трубку и не набрать мой номер? Почему не спросить, как у меня дела, после того как мой милый муж ушел к этой тупой корове? Да и она, — Аннелизе яростно махнула рукой в сторону Нелл, — вряд ли так уж сильно печется обо мне, хоть и старается изо всех сил выставить себя в выгодном свете. Правда, Нелл?

Голос рассудка твердил ей: «В таком маленьком городке, Тамарин, не стоит выкрикивать в баре все, что в голову взбредет; ты еще пожалеешь об этом». Но она не могла ничего поделать, ей во что бы то ни стало хотелось высказаться до конца. Ярость выплескивалась из нее, как бушующие волны, с грохотом разбивающиеся о прибрежные скалы.

— На самом деле, Джералдин, я бы многое отдала, чтобы узнать, какую песенку только что напела тебе эта стерва Нелл. Сказала правду? Или, может, сочинила сказку на тему «бедняжка Эдвард и бедная душечка Нелл»? Хм-м, дайте-ка подумать… пожалуй, все же придумала сказку.

Лицо Нелл пошло красными пятнами.

— Я не обязана это слушать, — заявила она. — Ты выбрала неподходящее время и место.

— А ты у нас главный специалист по всем вопросам? — язвительно осведомилась Аннелизе. — Сама определяешь, что, когда и где уместно или неуместно? Я думала, с условностями мы покончили, когда ты украла у меня Эдварда. Ведь ты украла его, не так ли? Нечего притворяться. Ты меня просто взбесила, когда попыталась сделать вид, будто я давно знала о вас с Эдвардом. Ты чертовски хорошо понимала, что я об этом даже не догадывалась. Я считала тебя своей подругой.

В «Укромном уголке» воцарилась тишина: все обратились в слух. Даже официанты, не говорившие по-английски, неподвижно застыли с открытыми ртами, пытаясь уловить суть разговора.

— Ты читала мои мысли словно раскрытую книгу, Нелл, ведь я делилась с тобой абсолютно всем. Если бы мне пришло в голову, что у Эдварда кто-то появился, ты узнала бы об этом первой. Теперь я рада, что ни о чем не догадывалась. Представляю эту сцену: я делюсь с тобой своими подозрениями, а ты слушаешь меня с притворной улыбкой, закатываешь глаза и восклицаешь: «О, нет, не может быть!», посмеиваясь про себя над простушкой Аннелизе, которую так легко обвести вокруг пальца.

Из-за соседних столиков послышались возмущенные голоса.

— Я ухожу, — сердито буркнула Нелл и попыталась выскользнуть за дверь, минуя бывшую подругу.

— Ну уж нет! — зашипела Аннелизе, преграждая ей путь. Она была выше и сильнее Нелл. Ее душил гнев, ей хотелось одним ударом сбить с ног эту глупую куклу и стереть наглую ухмылку с ее раскрашенного лица.

— Аннелизе, — впервые подал голос муж Джералдин — тихий, неповоротливый великан Бенни. Решив, что пришло время вмешаться, он медленно поднялся и собирался вклиниться между двумя женщинами, но Джоди его опередила.

— Не надо, дорогая, — мягко сказала австралийка и обняла Аннелизе за плечи тем властным успокаивающим жестом, каким усмиряют молодых норовистых лошадей. — Вы ведь этого не хотите, не сейчас. — Джоди оказалась неожиданно сильной, и ей удалось оттеснить Аннелизе от двери. Нелл тотчас рванулась к выходу и выскочила из бара.

Джералдин на мгновение застыла, потерянно глядя на Анализе.

— Мне очень жаль, — пробормотала она.

— Еще бы, — фыркнула Аннелизе.

Джоди потянула ее за собой в глубину бара, как можно дальше от двери и от бывших друзей. Там Аннелизе тяжело рухнула в лиловое замшевое кресло и уронила голову на руки, не заботясь о том, как это выглядит со стороны. Ее жизнь оказалась выставлена напоказ, ну и пусть, с ожесточением думала она, пусть их с Эдвардом грязное белье развевается на ветру у всех перед глазами. Все равно Нелл изобретет новую сказочку, чтобы себя обелить.

Джоди не стала дожидаться, пока подойдет официантка, а направилась к стойке и вскоре вернулась с чашкой горячего кофе.

— Вот, выпейте это, — предложила она, поставив чашку на стол перед Аннелизе. Сдвинув теснее кресла, она ласково обняла сгорбившуюся женщину за плечи. — Я знаю, вы испытали потрясение, но немного кофе вас взбодрит.

— Я думала, в таких случаях лучше помогает бренди, — вяло откликнулась Аннелизе, обхватив чашку ладонями.

— Бренди вреден для сердца, — живо подхватила Джоди, — хочу, чтобы вас пришлось тащить обратно в больницу на носилках.

Аннелизе издала слабый смешок.

— Спасибо, — с чувством сказала она. — Простите, что задала вас присутствовать при этой безобразной сиене. До вас вряд ли доходят местные сплетни, так что вы скорее всего не слышали, что муж ушел от меня к моей бывшей лучшей подруге.

— Нет, — качнула головой Джоди. — Мы только недавно сюда переехали и еще не успели вступить в клуб любителей перемывать косточки соседям. А Ивонна знает? — осторожно спросила она, вспомнив, что ее ближайшая соседка работает вместе с Аннелизе в благотворительной лавке.

— Понятия не имею. — Аннелизе безразлично пожала плечами. — Я ей не говорила, не могла себя заставить. Вообще-то Ивонна хорошая подруга, наверное, она приняла бы мою сторону. Господи, почему всегда приходится принимать чью-то сторону, когда распадается брак?

— Большинство людей стараются этого избежать и сохраняют нейтралитет, — заметила Джоди, но Аннелизе ее не слушала.

— На самом деле наш брак не просто распался, чувство такое, будто взорвалась граната или фугас. «Распался» — слишком безобидное слово, оно не передает сути. «Брак распался» — означает, что вы догадывались о приближении конца, а я даже не подозревала. Как это, наверное, глупо, да? Смотрите, не совершите ту же ошибку, Джоди. Смотрите в оба за своим мужем. Простите, — тут же извинилась Аннелизе. — Вам не нужны мои советы. Вы молоды, и ваше поколение куда лучше разбирается в человеческих отношениях, чем наше. Нам кажется, что нужно во что бы то ни стало держаться за семью, а желание послать все к черту — это признак слабости. А может, признак слабости — цепляться зато, что давно разлезлось по швам? Я не знала, что мой брак превратился в труху, я думала, у нас все хорошо. Ох, простите меня, — снова вздохнула она. — Вам ни к чему выслушивать все эти бредни. Неприглядные подробности чужого неудавшегося брака. Я вовсе не хотела вас пугать.

— Вы меня не испугали. — Джоди понимающе кивнула. — Люди то и дело расходятся. Мои родители тоже развелись.

— Мне очень жаль, — тихо сказала Аннелизе.

— Да бросьте, — отмахнулась девушка. — Так даже лучше. Когда я была ребенком, они только и делали, что ругались, отправив нас с братьями спать, а утром изображали дружную семью, как будто мы глухие и не слышали, как они орут друг на друга. Потом родители наконец развелись, и все вздохнули с облегчением. Теперь они оба счастливы, хотя и не живут вместе.

— И это не отпугнуло вас от замужества?

— Нет, но отучило от ссор. Мы с Дэном никогда не ссоримся. Иногда мне даже кажется, что в этом есть что-то ненормальное. Все вокруг говорят, что в браке нужно иной раз допустить пар, и в шумных стычках ничего страшного нет, но мы никогда не вступаем в словесные перепалки. Конечно, у нас бывают разногласия, но споры слишком расстраивают нас обоих. Не представляю, чтобы мы когда-нибудь стояли и кричали друг на друга. Мне бы не хотелось такое пережить.

— Мне тоже не хотелось бы, — отозвалась Аннелизе и тут же подумала, что куда уместнее употребить здесь прошедшее время, ведь ее нелюбовь к семейным ссорам, как и сама семейная жизнь, осталась в прошлом. — Я не была любительницей скандалов, — поправилась она. — И мы с Эдвардом никогда не устраивали шумных разборок с криками и визгом. Мы хорошо ладили. Не скажу, что все было гладко, порой мы переживали трудные времена, но все же выдержали и вырастили Бет.

— Бет — это ваша дочь? Что она обо всем этом думает?

— Она ничего не знает.

— Вы ей не сказали?

— Нет, но собираюсь сказать, она на днях приедет в Тамарин навестить Лили. Бет с ума сойдет, когда узнает, что мы с ее папой больше не вместе.

— А почему вы ей раньше не сказали?

— Я даже не знаю, как заговорить с ней об этом, — вздохнула Аннелизе. Всю жизнь она старалась ограждать дочь от малейших огорчений, поддерживая в ней уверенность, что все идет прекрасно. Наверное, иногда она излишне опекала Бет, но по-другому было нельзя: Бет, такая чувствительная и ранимая, всегда была беззащитна перед жестокостью этого мира. И вот теперь Аннелизе должна была причинить своей девочке боль, открыв правду. Даже думать об этом было невыносимо. — Я должна сказать ей, но ума не приложу, как это сделать.

— Скажите прямо, без уверток, — посоветовала Джоди. — Будь я вашей дочерью, я предпочла бы услышать правду. А Иззи, ваша племянница, наверное, знает?

— Да, я сказала Иззи. Как раз сегодня. И она была в ужасе. — Аннелизе содрогнулась, вспомнив мучительное объяснение с племянницей. — Иззи, сильную, умудренную в житейских делах женщину, совершенно убила новость о нашем с Эдвардом разрыве. Что же будет с Бет, когда она узнает? Не думала, что у Иззи так легко вышибить почву из-под ног.

— Может быть, она так тяжело переживает неприятности дома, потому что сама живет далеко отсюда, — задумчиво сказала Джоди. — Когда переезжаешь в другую страну, плохие новости из дома заставляют тебя испытывать чувство вины, ведь тебя нет рядом с близкими. Но к вине примешивается едва заметное облегчение, оттого что ты далеко и никто не ждет от тебя активных действий. Из-за этого тоже чувствуешь себя виноватой, и все еще больше запутывается. Звучит ужасно, правда?

— Нет, — покачала головой Аннелизе. — Просто откровенно. Я бы с удовольствием оказалась сейчас подальше отсюда, чтобы избавить себя от лишних страданий. Но это не выход. Я должна быть здесь ради Лили и ради Иззи с Бет. Уверена, вам понравятся обе наши девочки. Бет здесь долго не пробудет, а у Иззи билет с открытой датой, так что, я думаю, она задержится в Тамарине еще на неделю.

«В Нью-Йорке Иззи некогда будет предаваться унынию, там ее сразу затянет привычный водоворот дел», — подумала Аннелизе и озабоченно нахмурилась, ей вдруг пришло в голову, что Лили может еще долго пролежать в коме, и Иззи все это время будет совершенно нечем себя занять, разве что неподвижно сидеть у бабушкиной постели.

Хорошо бы она составила компанию Джоди. Вместе они провели бы маленькое расследование, узнали бы побольше о Ратнари-Хаусе и выяснили, кто такой этот Джейми. Иззи это помогло бы отвлечься от тягостных мыслей, ведь ее бабушка, возможно, никогда не выйдет из комы.

— Иззи умница, она могла бы помочь вам поработать с архивами. Ей сейчас приходится очень тяжело из-за Лили. Вдобавок она так давно живет в Америке, что чувствует здесь себя немного чужой. Мне кажется, погрузившись в историю Тамарина вместе с вами, она вновь ощутила бы свое потерянное родство с этой страной, вернулась бы к своим корням, — взволнованно проговорила Аннелизе.

— Это было бы замечательно, — искренне обрадовалась Джоди. — Мне нравится эта идея. Вы думаете, Иззи согласится мне помочь?

— О да, она такая деятельная и энергичная. Если вы хотите, чтобы кто-то вместе с вами бился плечом к плечу над разгадкой тайны, то вам нужна Иззи. Она способна очаровать любого; если нужно что-то выведать, ей нет равных; она общительна, собрана, легко ухватывает суть и уверенно идет к цели, поэтому у нее так успешно сложилась профессиональная карьера. Боюсь, Иззи из тех женщин, что «замужем за работой». Жалко. — Аннелизе огорченно вздохнула. — Она яркая, красивая девочка. Но каждый выбирает свой путь, и, похоже, Иззи предпочитает независимость.

— Наверное, для нее будет страшным ударом, если Лили так и не поправится, — покачала головой Джоди.

Аннелизе печально кивнула:

— Это будет ударом для всех нас. Но особенно для Иззи. Шля нее лишиться Лили — веж равно что снова потерять мать.

Загрузка...