Узел судьбы

Глава 13

Рафе

Рафе бережно прижимал к груди своего ангела, наслаждаясь ощущением ее легкого веса в своих руках и запахом персиков и сливок, который пропитал его одежду и наполнял его. Он не был человеком, который часто молился, но ради своих собратьев по стае он был готов попробовать. И вот уже год, каждый месяц в полнолуние, он молился Богине Луны, чтобы они нашли свою Лумину, и призывал всех в стае делать то же самое. И вот теперь… словно сама Богиня ответила на его молитвы — она была здесь.

Он крепче обнял ее, чувствуя, как она расслабляется в его объятиях. Ее великолепные рыжие волосы раскинулись по его темно-синему пиджаку, создавая всплеск яркого цвета. Удовлетворение переполняло его сердце. Он ждал этого момента годами, ждал появления последнего, недостающего звена их стаи. Теперь, когда она наконец нашлась, он никогда не отпустит ее. Тихое мурлыканье, похожее на вибрирующее урчание, вырвалось из его груди и Серена вздохнула в знак благодарности.

В считанные секунды он пересек порог ее комнаты. Временной комнаты, которую едва успели обустроить. Они не украшали и не делали ничего особенного с комнатой, потому что все знали, что ее место в гнезде. Но она только недавно осознала свою Омега-сторону, и почти ничего не знала о важности гнезда. Признаки гнездового поведения уже проявлялись, и, по словам специалиста по Омегам, до первой течки оставалось не более двух месяцев. Ее тело все еще приспосабливалось к изменениям, вызванным смешиванием всех их феромонов с маслом связи, которое появлялось, когда она манипулировала их пахучими железами с помощью языка. При этом воспоминании его клыки слегка покалывало. Они уже начали меняться.

Когда Альфы встречают свою Лумину, насыщение ее запахом вызывает изменение в их телах. Эти метаморфозы позволяли полностью укрепить связь со стаей, превращая их из Связанных Вуалью в истинных Стражей Вуали. Когда стая только на этапе Связанных, это можно считать за помолвку или обручение, но когда стая становилась Стражами, их связь с Луминой превращается в нерушимый союз, до такой степени, что только смерть могла разлучить их.

Как Прайм, Рафе укусил и связал всех своих собратьев по стае. У всех на телах были одинаковые шрамы, скрытые под татуировками. Эта связь позволяла им чувствовать друг друга. Определять, когда кто-то из стаи в опасности, где находится и в каком душевном состоянии пребывает — спокоен, раздражен или разгневан.

Стражи Вуали были редкостью, как и сами Омеги, и истинные Лумины. Ходили слухи, что появление Лумины в стае не только укрепляло связь, но и давало способность к ментальному общению. Это казалось невероятным даром, особенно учитывая постоянные опасности, подстерегающие его братьев. Однако Рафе не собирался рисковать единством стаи, впуская в их круг неподходящую женщину.

Он обнаружил, что женщины могут нанести немалый эмоциональный ущерб и пример Торна тому подтверждение. Рафе все еще чувствовал вину за то, что позволил этим женщинам приблизиться настолько, что они смогли навредить его стае. Именно поэтому он скептически относился к Серене тщательно взвешивая, смогут ли он и его собратья доверять ей и принять ее, или хотя-бы почувствовать достаточное взаимное притяжение, чтобы помочь ей пережить первую течку, если она этого захочет.

Поначалу он проявлял бдительность, не желая связывать себя с тем, кто мог оказаться неподходящим. С кем-то, кто мог бы отвергнуть одного из его собратьев, как это делали многие другие до нее. Но он должен был убедиться, что судьба знает, что делает. Все, что он узнал о ней, лишь показывало, какая она милая, заботливая и замечательная. Об этом свидетельствовало то, как она заботилась о всех, бывших коллег по работам и до детей из Центре Посредничества.

Было чувство, будто она не имела представления о том, какое влияние оказывала на людей в своей жизни. Удивительно, но даже в том печально известном Центре Посредничества, где содержались самые проблемные дети, считавшиеся неисправимыми, о ней отзывались с теплотой. Эти дети, обычно замкнутые и агрессивные, не обращавшие внимания на посторонних, но изменили свое отношение именно к ней.

Истории о том, как она помогла мне похоронить птицу на заднем дворе, подарила мне найденный ею разбитый снежный шар и получила удар, потому что заступилась за меня, трогали до глубины души. Именно эти маленькие проявления доброты, которых большинство из тех детей никогда не получали и, возможно, никогда больше не получат, завоевали их сердца. А она и понятия не имела об этом. Она думала, что все ее ненавидят, но на самом деле они просто боялись и защищали себя. Но они заметили ее. И она произвела на них впечатление просто тем, что была собой.

Он сам видел, как открыто она заботилась об их чувствах. Как она принимала их потребности. Это было очевидно по тому, как она позволяла ему покупать ей вещи, хотя он знал, что ей было все равно, сколько они стоят. Это было видно по тому, как она вместе с Бодхи приносила свет и смех в их дом. Во многих моментах она проявляла свое нежное сердце.

Он также видел следы травм, которые она пережила. Как она быстро ела или прятала еду в своей комнате. Как она вздрагивала, когда Роман отдавал приказы по коммуникатору во время совещаний. Именно поэтому он предпочитал, чтобы она не находилась в комнате для совещаний, когда ему нужно было работать. Он не хотел ее пугать. Травмы также проявлялись в том, как она ерзала, когда хотела что-то сказать, но не знала, стоит ли, и как замолкала, когда его собратья обсуждали что-то, как будто ожидала, что они в любой момент начнут драться. Последнее было частью их сущности, и она постепенно училась тому, что не каждое разногласие заканчивается болью.

Когда она посмотрела на Торна и так легко, так открыто приняла его, она решила свою судьбу со всеми ними. Они никогда не отпустят ее. Ему даже не пришлось ждать ее первой течки. Их химия была запредельной, и она была настолько удивительным человеком, что он не мог поверить, что судьба сочла его достойным ее.

Она была с ними.

Со всеми ними.

И с ними она и останется.

Одной рукой он откинул ее одеяло, другой легко удерживал ее, затем осторожно уложил на кровать и накрыл до колен. Повернувшись, он сел на край кровати спиной к двери, но лицом к ней. Он был рад, что она надела один из новых топов, которые он ей купил. Безрукавный фасон облегчал смену повязки на ее плече. Бандаж был снят, оставив после себя выпуклый шрам.

Она выглядела взволнованной. Нижняя губа была зажата между зубами, а глаза широко раскрыты. Это было досадно. Он не хотел ее беспокоить, но без связи Лумины со стаей ему нужно было знать, о чем она думает, чтобы понять, готова ли она принять их или ей нужно больше времени.

— Mon ange, — мягко начал он.

Он называл ее своим ангелом, потому что именно так и воспринимал. В ней было столько доброты и чистоты, что она не могла быть никем другим.

— Ты избавляешься от меня? — поспешно спросила она.

Он удивленно поднял брови.

Избавляется от нее?

Вот что ее беспокоило?

— Почему ты так думаешь?

Ее пальцы сжимали одеяло на коленях, а глаза опустились вниз, не в силах поддерживать зрительный контакт.

— Я… ну, я не… то есть, ты, наверное, мог бы найти кого-то лучше меня. Может быть, настоящую Омегу, которая знает, как ей быть, а не просто бесполезную Бету.

Его рука накрыла ее, останавливая движение, а глаза сузились. Это был второй раз, когда она называла себя бесполезной, и он твердо решил, что это будет последний.

— Во-первых, — твердо сказал он ей, — посмотри на меня, — неохотно она подняла на него глаза, они были влажными и красными. Она не была красиво плачущей, но, Богиня, она была великолепна! — Знаешь ли ты, сколькими предприятиями я владею?

— Э-э-э… нет.

Ее замешательство было столь же очевидным, как и беспокойство. Богиня, она была как открытая книга, и ни разу он не заметил в ней ни малейшего намека на обман: ни в выражении лица, ни в поступках, ни в запахе. А он не достиг бы такого положения в жизни, если бы легко давал себя обмануть чем-либо из вышеперечисленного.

— И почему же, mon ange?

Она нахмурилась.

— Я не знаю… ты… ты хотел, чтобы я знала, сколько у тебя предприятий?

Рафе улыбнулся.

— Ты знаешь, какое у меня было домашнее животное в детстве?

Она сразу же просветлела.

— Попугай по имени Раптор, которого ты получил от своего дяди, когда сломал ногу в девять лет!

Он усмехнулся, когда она торжествующе взмахнула рукой, зная ответ.

— Правильно. А ты знаешь что-нибудь подобное о Торне? — она решительно кивнула. — О Романе? О Бодхи и Эвандере? — каждый раз она кивала, явно довольная собой, но не понимая, к чему он клонит своими вопросами.

— Позволь мне раскрыть тебе секрет, mon ange. Многие, многие люди знают, сколькими предприятиями я владею. Они также знают, сколько у меня денег, сколько я стою, сколько у меня акций и облигаций, сколько у меня домов. И, поскольку они это знают, они также хотят сблизиться со мной, чтобы получить часть всего этого.

— Но… но это всего лишь вещи. Они не ты, Рафе! Ты стоишь больше, чем… чем акции, облигации и дома.

Она расстроилась, переживая за него из-за того, что люди пытались им воспользоваться.

— Действительно. Это всего лишь вещи. Многие из этих вещей: акции, облигации, дома и предприятия, в какой-то мере полезны для меня, и я ценю их за это. А что ты думаешь о Бодхи? Думаешь, он мне полезен? Он не богат, у него нет нескольких бизнесов или домов.

— Ну… да, думаю, ты считаешь его полезным.

— Почему ты так думаешь, mon ange? — он был уверен, что она начала догадываться, к чему он клонит своими вопросами.

— Потому что он твой собрат по стае. Ты же не взял бы в свою стаю кого попало… верно? К тому же его запах хорошо сочетается с твоим, так что это тоже имеет значение.

— Верно. Бодхи полезен мне не из-за того, что у него есть, а из-за того, кто он и что делает. Он тот, кто показывает нам, как наслаждаться жизнью. Он помогает нам всем смеяться в трудные времена. Он вовсе не бесполезен. Он очень важен.

При слове бесполезен ее глаза заблестели еще большим пониманием.

— Бодхи тоже знает о попугае, который был у меня в детстве. Он заботится о подобном, так же как и ты. Те другие… те, кто знает, сколько у меня предприятий и сколько у меня денег, они не знают о попугае Рапторе. Что еще более важно, им все равно.

Говоря это, он наблюдал, как она двигается, перекладывая одеяла и подушки, даже не осознавая, что делает это. Ее Омега-сторона пыталась создать гнездо. В последнее время она делала это все чаще и чаще. Ее течка наступит раньше, чем через два месяца.

Слезы задрожали на ее глазах.

От мысли, что людям он безразличен?

— Я ценю людей в своей жизни, которые заботятся обо мне, которые заботятся о моей стае. Поскольку я забочусь о своей стае, среди прочего, я ценю и вещи, которые облегчают их жизнь и позволяют мне проводить с ними как можно больше времени, пока мы на этой Земле.

Он протянул руку и обхватил ее подбородок.

— Ты, mon ange, с твоей добротой, с твоей заботой о стае и с твоим абсолютно чистым сердцем, бесценна. Я не хочу видеть никого другого на месте нашей Лумины, кроме тебя. Никто другой не сможет так, как ты, сделать жизнь Бодхи счастливее, напомнить Роману, как быть нежным, помочь Эвандеру выразить себя или показать Торну его ценность. Или, — добавил он с легкой самоиронией, — дать измученному Альфе надежду на будущее. Твоя ценность неизмерима.

К тому моменту слезы уже свободно текли по ее щекам. Он поднял обе руки, обхватил ее лицо ладонями и нежно вытер их большими пальцами.

— Пожалуйста, mon ange, никогда больше не называй себя бесполезной.

— Не буду, — пообещала она прерывистым шепотом, прежде чем броситься ему в объятия. Он притянул ее к себе, когда она залезла ему на колени. — Просто… если я буду Омегой, я хочу иметь способность, чтобы использовать ее для помощи стае.

— Детка, — это хриплое слово прозвучало из дверного проема, где стоял Торн, и Серена резко обернулась. — Со способностью или без, ты помогаешь.

Наверное, это было самое большое предложение, которое Торн сказал за последний месяц.

— Он прав, — пробормотал Рафе, прижавшись к ее волосам. — У нас есть теория на этот счет, но независимо от того, получишь ты способность или нет, ты и так уже помогаешь нам. Настолько, что без тебя мы были бы потеряны.

Она улыбнулась сквозь слезы.

— Я тоже была бы потеряна без вас всех!

— Неужели? Это значит, что ты думаешь о том, чтобы остаться с нами? Ты хочешь присоединиться к нашей стае?

При этих словах Рэйфа она вздрогнула, вырвалась из его объятий и уставилась на него с ошеломленным недоверием. Ее бирюзово-синие глаза почти отчаянно скользили по его лицу. Со слезами на щеках она судорожно посмотрела на Торна, все еще склонившегося в дверном проеме, а затем снова на Рафе.

Зачем?

Он не был уверен.

— Правда могу? — прошептала она.

— Правда, — твердо сказал он, кивнув для подтверждения.

В то же время Торн прорычал:

— Да.

Вот на сколько они ни были уверены в своем желании видеть ее частью своей стаи.

Навсегда.

Многие женщины пытались попасть в их стаю. Лживые. Мстительные. Манипулирующие. Ни одна из них не была похожа на Серену. Рафе не был глупым человеком. Он даже не назвал бы себя хорошим человеком. Он совершал поступки… довольно много поступков, которыми не гордился: манипулировал людьми, использовал их, причинял боль, чтобы обеспечить безопасность и выживание своей стаи. У него был самый высокий IQ в его выпускном классе в Центре Апекс. Он знал, когда находил что-то ценное. Когда он чего-то хотел, он делал все, что в его силах, чтобы это получить, даже если это было за счет других.

Серена была для него самой ценной… и, Богиня, как он ее хотел.

— Да, — тихо сказала она.

Рафе посмотрел на ее прекрасное, обращенное к нему лицо. Она больше не плакала, не выглядела обеспокоенной или нерешительной. Она выглядела… сияющей. И уверенной. На ее лице не было ни колебаний, ни сомнений.

Она хотела этого.

Хотела их.

Ему не нужно было советоваться с собратьями по стае. Все мужчины из стаи уже обсудили вопрос о том, чтобы принять Серену навсегда, и все были согласны. Они хотели свою Лумину и оставили это право за Рафе, как Прайма, закрепить их связь. Это была важная ответственность и честь для главного Альфы.

Когда она будет готова… если она будет готова, они сначала узаконят свои отношения, потому что укус Рафе будет тем, что свяжет ее с их стаей.

Она всхлипнула и провела руками по щекам, вытирая остатки слез.

— Я… я всегда хотела семью. Настоящую семью… так сильно… — она замолчала, но Рафе и Торн терпеливо ждали, пока она продолжит.

Они обсуждали, какой она всегда казалась нерешительной, когда говорила, выражая свои мысли, и хотели создать атмосферу, в которой она могла бы свободно говорить все, что хотела. Дать понять, что она в безопасности.

Через несколько мгновений их терпение было вознаграждено, когда она продолжила:

— Но… не просто любую семью. Я видела много семей и… не все они хорошие. Не любая семья… — она сделала почти мучительную паузу, как будто подбирала нужные слова, — …подходит мне.

Он кивнул в знак понимания. У нее было так много приемных семей, конечно, она многое видела за это время.

— Mon ange, — мягко произнес он, давая понять, что ей не нужно продолжать, не нужно вытаскивать на поверхность плохие воспоминания.

— Мне нужно, чтобы ты знал, — поспешно продолжила она. — Я соглашаюсь не только потому, что хочу семью. Я соглашаюсь, потому что…

Она снова замолчала, пытаясь найти подходящие слова. Ее разочарование было очевидно по быстрым движениям рук, с которыми она поправляла одеяло, и нахмуренным бровям. Затем она замерла, подняла подбородок и посмотрела ему в глаза, давая понять, что это важно для нее. Это было то, что она должна была сказать. Поэтому он провел рукой по ее шелковистым волосам и стал ждать. Она глубоко вздохнула и продолжила:

— Я соглашаюсь, потому что никогда… за всю свою жизнь… не чувствовала, что принадлежу какому-то месту. Никогда не чувствовала себя в безопасности… или любимой… или ценной… — его сердце сжалось от боли в ее голосе. — Пока не попала сюда. Все, что сделала эта стая, заставило меня почувствовать… что я нужна, важна… и… мое существование нормально.

Богиня, какую же ужасную жизнь она прожила, что не считает нормальным просто существовать?

Он посмотрел на Торна и увидел в его глазах ярость и, что еще хуже, сочувствие. Торн в какой-то степени понимал, что она чувствовала.

— Mon ange, — прошептал он, слегка дрожащим голосом, и крепче обнял ее.

Он никогда не испытывал таких сильных чувств к другому человеку. Она замерла, откинув голову назад, чтобы лучше рассмотреть его лицо.

— Этот мир был бы ужасным местом без тебя.

Ее глаза наполнились слезами, она шмыгнула носом, а затем ударила его рукой по груди.

— Перестань говорить такие вещи, которые заставляют меня плакать! — воскликнула она, дрожа от рыданий.

На его губах появилась легкая улыбка.

— Прости, mon ange. Постараюсь больше так не делать, — подразнил он ее.

Однако он в глубине души понимал: при всей ее доброте и том, что никто никогда не говорил ей таких слов, это было неизбежно. Он проведет остаток жизни, доказывая ей, насколько она ценна. Не только для него и стаи, но для всего мира.

— Знаешь, впервые в жизни я чувствую, что нашла свое место. Здесь. С этой стаей. Ничто никогда не казалось мне таким… правильным. Да, я хочу семью, но не любую семью. Только эту. Даже если бы мне сейчас предложили семью где-то еще…

Убийственные картины промелькнули в его голове при одной мысли о том, что кто-то может попытаться забрать ее у него. У них. Его объятия стали крепче.

— Я не хочу быть нигде, кроме как здесь. Не могу представить свою жизнь без вас пятерых.

С этими словами Рафе поцеловал ее в висок, слегка ослабив объятия. Он снова взглянул на Торна, и в этот момент между ними прошло молчаливое согласие, что они сделают все возможное, чтобы у нее никогда не было причины хотеть быть с кем-то другим.

— Прости, — тихо сказала она после долгого молчания, — Я не очень хорошо умею говорить подобное.

Он тихо рассмеялся.

— Я бы сказал, что ты отлично справилась, mon ange, — нежно произнес он, а из дверного проема Торн кивнул в знак согласия. — Дай мне знать, когда будешь готова присоединиться к стае, и я все устрою.

Она снова отпрянула, глядя на него в шоке.

Неужели она все еще не верила, что они хотят ее?

После всего этого?

Она переводила взгляд с одного на другого.

— Можно сейчас?

Рафе удивленно моргнул, а затем на его лице расцвела широкая улыбка.

— Как насчет сегодняшнего вечера?

Ее лицо омрачилось, но он продолжил.

— Мне нужно кое-что сделать, чтобы обеспечить безопасность Романа и Бодхи. Это займет пару часов. После этого мы установим связь примем тебя в нашу стаю.

В конце она энергично кивнула в знак понимания.

— Да. Пожалуйста, позаботься о них, Рафе.

Именно в этот момент, когда она так искренне ставила их безопасность выше своего желания иметь семью, она еще крепче завладела его сердцем. Он знал, что если бы кто-то навел пистолет на одного из них и предложил ей уйти, чтобы спасти их жизни, она бы согласилась без колебаний.

Затем, словно не ранить его чувства, она застенчиво добавила:

— Мне все равно нужно сменить штаны.

— Богиня! Как ты можешь быть такой идеальной для нас?

Недоумение отразилось на ее лице. Она подняла руку, чтобы коснуться его щеки, и он прильнул к ней.

— Рафе? — нерешительно спросила она.

Он поцеловал ее в щеку и крепко обнял.

— Я в порядке, mon ange, — затем он позвал своего собрата по стае, который уже подходил. — Торн.

Он скользнул в кровать с другой стороны от Рафе и притянул Серену к себе. Она все еще смотрела на него с большой тревогой, поэтому он постучал по ее носу, заставив морщиться, прежде чем уйти. Остановившись у двери, он увидел, как она на коленях расправляет одеяла и подушки вокруг Торна. Вероятно, она думала, что просто пытается добавить ему комфорта, но Рафе понимал истинную причину.

Гнездование.

Чем больше изменения происходили в ней, тем чаще это будет происходить.

Да, скоро наступит ее течка.

Сегодня вечером он свяжет ее со стаей, но сначала у него есть дела. Многие Праймы были призваны контролировать несколько групп оперативных отрядов, когда они работали вместе над заданиями. Это было связано с тем, что их Альфа-голос был настолько мощным, что другим Альфам было практически невозможно им не подчиняться, что не раз помогало спасти многие жизни в опасных ситуациях. Рафе был одним из самых востребованных. Уходя, он почувствовал, как тьма внутри него начинает пробуждаться. Ему нужно было составить планы.