В глубине стекла

Глава 17

Солнце стояло в зените, на пляже было жарко. Ольга уже два раза передвигала лежак вдогонку за уползающей тенью, но не спасала ни тень от тента-грибочка, ни близость моря. Вика не появлялась. Становилось шумно и утомительно-людно. Верещали дети, настырно напоминая о школе, настойчиво гремела музыка, под которую группа разновозрастных дам ритмично двигала руками, ногами и другими частями тела, изображая занятия фитнесом. Проводившая занятия дочерна загоревшая молодая женщина с точёной фигурой небрежно демонстрировала движения, со скрытой иронией поглядывая на своих неуклюжих, но прилежных учениц. А те, краснея потными лицами, старались вовсю, и каждая из них, глядя на свою изящную руководительницу, видела себя именно такой: молодой, стройной, неотразимо-соблазнительной.

Ольга хмыкнула, поднялась и, прихватив белый купальный халат, не спеша отправилась в номер. На пляже кипела жизнь, белели обнажённые тела. У кромки воды резвились дети.

Неожиданно для себя самой Ольга обнаружила, что оказалась у причала, рядом с которым стоял пункт выдачи ласт и масок. «Ну и что, — подумала она. — Я просто хочу взглянуть». Она подошла к будочке, покачала отрицательно головой на радостно-приветственную речь египтянина и увидела листок белой бумаги, пришпиленный к стене рядом с окошком. «Сегодня дайвинга не будет», — было написано знакомым почерком.

«Не будет, сегодня дайвинга не будет, — тупо повторяла она про себя, идя к своему корпусу. — Сегодня ничего не будет». В номере было прохладно. Ольга лежала на своей кровати, уткнувшись носом в подушку, ощущая, как намокает наволочка. Непрошеные слёзы вытекали беззвучно, без рыданий и всхлипов, а тихонько, по капельке.

«Дура! Какая же я дура! Почему я не пошла к нему тогда, в первый день? Конечно, он, наверное, с друзьями день рождения празднует. Зачем я ему? Всё прошло, всё давно прошло».

Тогда был декабрь, слякотный, мрачный московский декабрь, с куцыми световыми днями, нескончаемыми вечерами, хлюпающей под ногами грязью, дождём вперемешку со снегом и пронзительным сырым холодным ветром. Все ждали, что вот-вот установятся морозы, комья грязи засыплет белый снег, а выглянувшее солнце заискрится в алмазных гранях ледышек. Но морозы не наступали.

В воскресенье утром Ольга проснулась рано, в восемь часов, хотя обычно в выходные спала до десяти. За окном было темно. Сегодня она к Олегу не пойдёт. Дома накопилась куча дел: в ванной её ожидала гора нестиранного белья, пустой холодильник требовал похода на рынок, а серый слой пыли намекал на необходимость уборки. Олег, правда, немного обиделся, и ей от этого было и приятно и тревожно. Приятно, что он хотел видеть её рядом с собою каждую минуту, а тревожно… Почему ей было тревожно, она и сама не понимала.

Вставать не хотелось. Хотелось сейчас оказаться рядом с Олегом, хотелось слышать его спокойное, размеренное дыхание, чуть щекочущее на выдохе ухо, ощущать тяжесть мускулистой руки на своей груди. Ольга сладко поёжилась, настолько ярко она представила спящего рядом Олега.

Любила ли она его? Ольга почему-то боялась произносить слово «любовь», даже наедине с собою. Ей казалось, что нельзя выразить одним словом, пусть даже таким, всю ту гамму чувств, которые она испытывала по отношению к Олегу. Было это и чувство горячечного опьянения в минуты взаимных ласк, и сладкой истомы при воспоминаниях о минутах близости, и тревожной неуверенности, когда его не было рядом, и уютное спокойствие, когда они, насытившись друг другом, сидели на кухне и ужинали, и ласковой снисходительности по поводу его эмоциональных рассуждений. Олег часто наедине с нею начинал яростно высказываться о событиях в стране, о школе и царивших в ней порядков. Ольга вроде бы внимательно слушала, согласно кивая головой, но на самом деле лишь любовалась его возбуждённым видом, горящими глазами, резкими движениями рук. «Какой он всё-таки, — думала она в эти минуты, — какой он умный, честный, прямой, необычный! А школа, да Бог с ней, с этой школой. Какая разница?»

Можно ли было все эти чувства назвать любовью? Ольга не знала. Тем более что и особого опыта у неё не было. Конечно, она испытывала что-то похожее и раньше. Едва вступив в тот возраст, когда девочка становится девушкой, она влюблялась то в известного артиста, героя телевизионного сериала, то в старшеклассника, то в учителя истории. После второго курса, в лагере, это был студент — физкультурник, высокий накачанный атлет, с которым она и стала женщиной. Но зимою, в Москве, их роман быстро иссяк: факультеты были далеко друг от друга, встречаться было негде, да и, как оказалось, незачем. На следующее лето был ещё один, потом появился Стас. Ольге нужно было всё время ощущать, что она кому-то нужна. В одиночестве она начинала хандрить, вянуть, будто цветок без влаги, жизнь теряла для неё свои краски, прелесть, да и сам смысл. Но таких отношений, как сейчас с Олегом, у неё ещё не было. Не было такого глубокого взаимопроникновения, такой неразрывной связи, когда другой человек становится частью тебя самой, частью твоей души и тела. И оторвать от себя эту часть без боли и крови уже оказывается невозможно.

«А что, — думала она, — поженимся, рожу ему ребятенка, маленького Олежека, он обнимет его ручонками за шею… У меня жить, конечно, нельзя, но у него места хватит. Родители? Ничего, мы подружимся. Буду сначала с ребёнком сидеть, а там видно будет. Да и Олегу в школе делать нечего. С его образованием найдёт себе нормальную работу, получше… А я буду хозяйством заниматься…»

Наконец она поднялась.

Мама ещё спала. В последнее время она совсем перестала заниматься домашними делами. Иногда, правда, хваталась за уборку, стирку или готовку, но ей это быстро надоедало, и она снова становилась вялой и пассивной, просиживая возле телевизора с утра до поздней ночи. Вот и вчера, когда Ольга вернулась от Олега домой, мама сидела возле экрана, и когда Ольга уже засыпала, телевизор всё бубнил из маминой комнаты.

Ольга вздохнула, зажгла газ под чайником и открыла холодильник. Там одиноко стояла кастрюлька с вермишелью, лежала открытая пачка дешёвых сосисок, изготовленных из соевого белка, да открытый пакет молока. Нужно было обязательно сходить на рынок, закупить продукты на неделю. В будни она успевала только прикупить что-нибудь в палатках, по дороге домой, но старалась этого не делать, там всё было гораздо дороже. Ольга налила себе чаю, отрезала кусок белого хлеба, поискала масла, но его тоже не было. Тогда она посыпала хлеб сахарным песком и стала задумчиво прихлёбывать чай, заедая его своим немудрёным бутербродом. Есть белый хлеб с сахаром её ещё в детстве научил отец, и ей тогда это казалось вкуснее всяких пирожных.

Сейчас она мысленно прикидывала, сколько у неё денег и что она может себе позволить на них купить. Вроде бы денег должно было хватить, тем более что ей удалось отобрать у матери большую часть её пенсии. Она решила, что купит суповой набор из курицы, будет бульон на всю неделю. Надо взять мясной фарш, половину его можно пожарить для макарон по-флотски, а из второй половины налепить котлет. Картошку? Нет, картошка дорогая, да и наверняка подгнившая, лучше сварить гречку или рис. Молоко, творог, масло — это нужно было взять обязательно. Хотелось сока, который она пила у Олега, свежих овощей: огурцов, помидоров, на рынке они, конечно, были, но стоили… «Нет, возьму квашеной капусты, — думала она, — и килограмм яблок. Нужны же витамины».

Впрочем, на рынок она пойдёт позже. А сейчас надо было продумать, что взять с собой в поездку.

Зимних каникул она ждала с нетерпением и страхом. Так собираются на первое свидание. Она мечтала поскорее оказаться вдвоём с Олегом, на целые десять дней, только они — и никого больше. Ни школы, с её постоянными заморочками, ни детей с их проблемами и уверенностью, что ты должна принадлежать только им, ни мамы с её странностями, необходимостью понимать её и прощать. Но она и боялось этого. Боялась, что за эти дни он увидит её не такой, какой она хотела выглядеть в его глазах, а такой, какова она на самом деле, без прикрас. А вот понравится ли ему эта настоящая Ольга, она не знала. Ведь одно дело встречаться с мужчиной, даже спать с ним, а совсем другое — оказаться в одной комнате на целых десять дней. Всё то, что она относила к интимным женским тайнам, всё это окажется на виду: парфюмерия, личные вещи, бельё.

Бельё! Господи! Как же она об этом раньше не подумала! Ведь у неё совершенно нет белья! Нет, конечно, оно у неё было, но уже не новое, местами заштопанное. А в чём она будет в номере ходить? В халате?

Ольга с сомнением посмотрела на свой старенький халатик.

«Нет! Посидеть в нём на кухне одной или с мамой, ещё куда ни шло, но брать его с собою было просто невозможно.

Так! А как же всё остальное?

Ну куртка у неё нормальная, всего третий год, сапоги зимние совершенно новые, джинсы вполне приличные, легко найдётся пара свитеров, но у неё нет спортивного костюма! В чём она будет кататься на лыжах?

Нет! Я никуда не поеду! Скажу, что заболела мама, или я сама, или ещё что-нибудь придумаю. Нет! В том, что у меня есть, ехать нельзя. Надо звонить Олегу, пускай отказывается от путёвок! А если не откажется? А если он вместо меня с другой поедет? Не один же он все эти годы жил, меня ждал!»

Ольга металась по своей комнатке, открывая шкаф, перебирая вешалки, роясь на полках. Но ройся, не ройся, а найти того, чего нет, невозможно.

«Ты, успокойся, — Ольга села в кресло, обращаясь к себе, почему-то во втором лице, — давай подумаем, что тебе нужно найти обязательно, а без чего вполне можно обойтись. Бельё, пары три, спортивный костюм, халат и, хорошо бы платье на Новый год, но можно и без него. Сколько же это всё может стоить? Не важно, в любом случае, у тебя столько нет. А нищей оборванкой ехать нельзя!»

Ольга сидела на краю кровати и чувствовала, как слёзы бессильного отчаяния медленно сползали по её щекам. Неужели она не сможет поехать с Олегом?

«Ну и долго ты так нюни распускать будешь? — спросила она себя через несколько минут. — Выход всегда можно найти. А подружки зачем?» Она вспомнила, как в институте, а тем более в лагере, она могла поменяться с подружками блузкой, кофточкой, свитером или джинсами и ходить так несколько дней, а то и неделю, испытывая волнующее чувство обновы.

«Надо девчонкам позвонить», — решила она.

Она повеселела, взялась за уборку, потом принялась звонить, потом сбегала на рынок, потом опять взялась за телефон, потом поехала к одной подруге, к другой.

К вечеру проблема утратила свою остроту. Спортивный китайский костюм, гордо украшенный фальшивыми фирменными эмблемами, практически новый халатик и даже вечернее платье на новогодний вечер радостно разлеглись на диване, делая поездку реально-осязаемой. Конечно, все эти вещи далеки от идеала, но их можно было надеть, не сгорая от стыда. Можно было даже ненароком заметить, мол, взяла, что похуже, зачем хорошие вещи портить. Вот только бельё, бельё нужно было покупать, а ещё она вспомнила, что там будет бассейн и сауна, значит, нужен купальник, из того, который у неё был, она уже выросла. По самым скромным подсчётам, сумма подкрадывалась к тем самым ста баксам, которые она с таким трудом нашла для поездки.

Девчонок она только что обзвонила, теперь просить у них денег было просто неудобно. Викуля её выручила и сейчас, это её вечернее платье лежало на диване, да и нет у неё денег. У Вики они, как вода, утекали меж пальцев. Николай Иванович, Викин отец, наверное, мог бы одолжить, ведь он сам предлагал, но уж очень выразительно он посматривал на Ольгу, вовсе не как отец школьной подруги. На работе занять? Лучше на работе.

На следующий день она на первой переменке зашла в кабинет географии.

— Ну что вы, Ольга Ивановна, я бы с радостью вас выручила, но как? — Марина Михайловна пожала плечами. — Праздники на носу, нужно подарки приготовить, продукты к Новому году закупить, хочется ведь на стол что-нибудь вкусненькое поставить, знаете примету, как Новый год встретишь…

— Да, да, конечно, — Ольге было неловко, — вот и мне тоже…

— Я вас очень хорошо понимаю, но помочь ничем не могу. Знаете, а вы у Олега Дмитриевича спросите, вы же, кажется, дружите? — Она испытующе взглянула на Ольгу. — У него, насколько я понимаю, деньги есть.

— Да? Может быть, — Ольга смешалась, ей казалось, что их отношения с Олегом остаются тайной, ведь в школе она была очень осторожна. Олег, конечно, заходил к ней в кабинет, да и она к нему, но все друг к другу иногда заходят. Хотя… — Да, вы правы, наверное, я так и поступлю.

Она вернулась к себе в кабинет расстроенная. «Значит, про нас уже сплетничают, — думала она. — Ну и пусть. Мы — взрослые свободные люди и ни перед кем не обязаны отчитываться».

Уроки шли вяло, Ольгины мысли были заняты совершенно другим. Заходил Олег, какой-то возбуждённый, что-то рассказывал про медалистов, она слушала вполуха, со всеми соглашалась и грустно улыбалась. Всё это было совершенно не важно, какие-то отметки, какой-то Колчин. «Чепуха какая! — подумала она, привычно пряча губы от его поцелуя. На большой перемене зашла Анна Абрамовна.

— Как вы, Ольга Ивановна? Устали? Ничего, ничего, четыре дня осталось. Двоек много наставили? Не забудьте отчёт по итогам четверти подготовить. Помните, как делать? Нет? Посчитайте в каждом классе, сколько за четверть итоговых пятёрок, четвёрок и троек выставили и нарисуйте вот такую табличку. У вас ведь двоек в этой четверти нет? Вот и прекрасно, значит, успеваемость у вас стопроцентная. Количество пятёрок и четвёрок поделите на число всех учеников в классе, умножите на сто процентов, это «процент качества» называется. Чем он выше, тем лучше работа учителя.

— А если класс слабый? — Ольгу такая постановка вопроса задела, у неё как раз классы были слабые. — При чём тогда учитель? У меня в девятом «Г», вообще, только пять четвёрок, остальные все — тройки, чуть не двойки. А я в этом классе выкладываюсь больше, чем в других, устаю от одного урока так, словно целый день отработала. Какой уж там у них «процент качества»!

— «Процент качества», Ольга Ивановна, это тот показатель, по которому вышестоящие инстанции судят о школе. Я данные со всех учителей соберу, подытожу и в окружное управление сдам. Высокий процент — школа хорошая, а низкий — надо её проверить. Да и об учителе по нему судят. Вот сейчас у вас, как у начинающего педагога, категории нет, и зарплату вы получаете по восьмому разряду. А пройдёт пара лет, вы захотите хотя бы вторую категорию получить, это сразу двенадцатый разряд, зарплата другая. Но чтобы на категорию аттестоваться, нужно процент качества высокий иметь. А уж на первую и высшую категории, на них вообще округ или город аттестует. Там и цифры должны быть…

— Что же получается, если я со слабыми классами работаю, мне высоких категорий не видать?

— Почему же, вы — педагог, вы сами отметки ставите…

— А если они не тянут на четвёрки?

— Нужно дополнительные занятия организовать. Организуйте две группы, одну для тех, кто четыре или пять мог бы получить, эти сами придут, а другую для двоечников. Поговорите с самыми слабыми учениками, вызовите их родителей, объясните, что без систематических дополнительных занятий у них будут двойки и занимайтесь с ними раз в неделю по часику.

— Но ведь это — дополнительная нагрузка, я и так устаю. И потом, это же оплачиваться не будет?

— Ах, как вы, молодые, всё на деньги переводите. Вот в наше время мы всю дополнительную работу вели совершенно бесплатно. У каждого учителя раз в неделю обязательно были дополнительные занятия, кружки, факультативы. Была ещё и общественная нагрузка! А сейчас?

Ольге стало неловко. Действительно, когда она училась в школе, так и было, и сама она бегала к Галине, своей математичке, на дополнительные занятия. Там было очень интересно. Во многом благодаря этим дополнительным занятиям она и поступила в институт.

— Ну хорошо, — сказала она, — я в третьей четверти попробую это организовать, если нужно…

— Это, милая моя, в первую очередь вам нужно. Впрочем, никто не говорит, что вы должны это делать бесплатно. Школа, правда, оплатить вам это не сможет, а вот родители учеников — вполне. Обычно за такое занятие берут по пятьдесят рублей с ученика. Кстати, и сам ребёнок, когда деньги за занятия платит, гораздо серьёзней к ним относится и не прогуливает. Чем больше группа… Вы меня понимаете, Ольга Ивановна?

— Да, Анна Абрамовна, я вас понимаю.

— Вот и хорошо, а с отчётом не затягивайте, чем раньше сдадите, тем лучше.

Анна Абрамовна ушла, а Ольга задумчиво смотрела в окно, не замечая ни прозвеневшего звонка, ни заходящих в класс учеников. Сознание её словно раздвоилось, будто две разные Ольги вели диалог в её голове.

— Если я десяток отстающих наберу, получится две тысячи в месяц, а отстающих гораздо больше, а ещё те, кто четыре и пять хочет. Вот я и сто долларов эти верну, и вообще… — говорила одна.

— А ведь с тебя Галина денег не брала! — вспоминала другая.

— Ну и что, время другое было.

— Всего шесть лет прошло.

— Целых шесть лет. Всё изменилось.

— А люди остались теми же. Представления о порядочности остались теми же.

— А что тут непорядочного? Я буду давать им знания. «Знания — свет, а за свет нужно платить!»

— Это не твоя фраза.

— Пусть не моя, но от этого она не становится хуже.

— Но и лучше она не становится. Помнишь, как вам на педагогике объясняли: «Человек тем и отличается от животных, что от поколения к поколению передаёт всё увеличивающуюся сумму знаний. Если этот процесс прервать, человек вернётся в животное состояние».

— Вот я и передаю.

— Заметь, передавать, а не продавать.

— Бесплатно я их каждый день на уроках учу. Это дополнительная работа.

— В институте тебя, кстати, тоже бесплатно учили.

— Ещё бы! Какой дурак платить за такую специальность станет? Бесплатно учили, а теперь приходится бесплатно работать.

— Иди на другую работу.

— В проститутки?

— Почему сразу в проститутки, можно поискать…

— А если мне эта работа нравится? Если мне нравится быть учителем?

— Тогда работай честно.

— Я и работаю честно. Только мне, кроме работы, ещё и кушать хочется, мне ещё и одежда нужна, я же детям пример показывать должна, даже в одежде.

— Всё равно это непорядочно. Олегу это не понравится.

— А в старом рванье я ему понравлюсь? Отвяжись! Я ещё ничего не сделала.

— Сделаешь… — прошептал удаляющийся голос.

Ольга, словно очнувшись, увидала сидящий перед ней притихший класс.

— Ольга Ивановна, вам плохо? Может, в медпункт сбегать? — Даша с тревогой смотрела на неё с первой парты.

— Нет, Даша, не нужно, — Ольга встряхнула головой, отгоняя наваждение, — всё нормально, я просто задумалась. Откройте тетради, напишите сегодняшнее число…

Придя с работы домой, Ольга снова задумалась. Деньги за дополнительные занятия она если и будет получать, то ещё не скоро. А где их взять сейчас? «Может, Стасу позвонить, — подумала она, — а что?»

— Малыш? — голос Стаса был трезв и в нём звучало неприкрытое удивление. — Ты? Сколько лет, сколько зим!

— Стасик, миленький, — торопливо заговорила в трубку Ольга. — Выручи меня, пожалуйста. Мне очень нужны сто баксов или хотя бы две тысячи.

— Две тысячи баксов?!

— Нет, рублей, конечно. Мне взаймы, я через месяц отдам.

— Ну две штуки я найду, не вопрос. Случилось что?

— Ничего не случилось, просто нужно купить одну вещь. Я тебе отдам, через месяц отдам.

— Тебе сейчас нужно? Ну приезжай.

— Спасибо, Стасик, еду.

Ольга бросила трубку и, впопыхах накинув куртку, полетела к Стасу.

Стас был трезв, несмотря на Ольгины отнекивания, заставил снять куртку и повёл на кухню пить кофе. Там было на удивление чисто: ни привычной горы грязной посуды, ни пепельниц, набитых вонючими окурками, ни пустых бутылок в углу возле мусорного ведра. Посуда стояла на своих местах, раковина и плита, хотя и не блестели белизною, но их явно недавно мыли.

— Стасик! — Ольга уселась на кушетку, стоящую возле кухонного стола и, пока хозяин готовил растворимый кофе, оглядывалась вокруг. — Что случилось? Откуда такая чистота? Ты принимал официальных гостей? Неужели ты сам навёл такой порядок?

— Не хами, малыш, можно подумать, что я — неряха и грязнуля.

— Но и особого стремления к чистоте я у тебя раньше не замечала.

— Раньше… Всё имеет своё начало и свой конец. Сколько можно в бардаке жить?

— В любом случае, чувствуется присутствие женской руки, сам бы ты такой порядок не навёл.

— Ты меня недооцениваешь, ладно, хватит, расскажи лучше о себе. Сто лет тебя не видел. Сама не звонит, а дозвонишься, разговаривать ей некогда. Что за дела?

— Ой, Стас, времени действительно совсем не остаётся. Весь день на работе, вечером дома дел полно, да и к урокам надо готовиться, тетради проверять…

— Вот только не надо мне лапшу на уши вешать. Заработалась она! Кто там тебе помогает к урокам готовиться?

— Стас, я же не спрашиваю, кто тебе помогает порядок на кухне наводить.

— А ты спроси, я тебе отвечу. Да, есть одна, но если ты захочешь мне помогать, её уже завтра не будет.

— Нет, Стасик, ты уж сам как-нибудь, без меня.

— Мне тебя не хватает.

— Знаешь, Стас, я, наверное, пойду, — сказала Ольга, вставая и понимая, что, пожалуй, напрасно обратилась к Стасу.

— Подожди, я же тебе ещё деньги не дал.

— Лучше, наверное, не надо.

— Брось, малыш, не сердись. Просто я действительно по тебе скучаю. Погоди, я сейчас, — он исчез в комнате и очень быстро вернулся с деньгами, — держи!

— Ой, Стасик, вот спасибо! Ты меня так выручил, так выручил! — Ольга благодарно чмокнула Стаса в щёку.

— Здрасьте! — Стас продемонстрировал обиду. — Я тебе что, подружка или братик? Кто же так целует, когда спасибо говорит?!

Ольга благодарно улыбнулась и неосторожно потянулась к знакомым губам Стаса, тут же поняв, что делать этого было нельзя. Стас сгрёб её своими сильными руками и закрыл ей рот страстным поцелуем. Он целовал её горячо и требовательно, не давая опомниться, перевести дыхание, так что она даже не сразу поняла, что уже не стоит посреди кухни, а лежит на кушетке. Одна рука Стаса уверенно сжимала её грудь, другая теребила молнию джинсов.

— Ну, Стас, ну ты что! — забилась Ольга, пытаясь вырваться из цепких рук. — Ты с ума сошёл? Пусти, я не хочу, мне нельзя сейчас! Стас!

Но где там! Стас всё целовал и целовал её губы, шею, стянул с неё через голову свитер и впился губами в грудь. Ольга отбивалась яростно, но чувствовала, что потихоньку проигрывает. Если бы это был не Стас, а кто-то посторонний, она бы могла и коленом в пах врезать, и по башке чем-нибудь огреть, и рожу расцарапать. Но это был Стас, с которым не так давно она любила вот так играть, изображая сначала неприступность, потом уступала понемногу, чтобы, в конце концов, сдаться окончательно на милость победителя.

Но то было раньше. Сейчас Ольге был неприятен его знакомый напор, безоглядная требовательность. Когда Стас стащил с неё джинсы, она поняла, что проиграла окончательно, и неудержимые слёзы обиды хлынули из глаз.

— На! — закричала она Стасу, бесстыдно раскидывая ноги. — На! Жри! Насилуй! Подавись!

Ошарашенный Стас отпрянул от неё, посмотрел слегка безумным, но постепенно светлеющим взглядом и резко встал с кушетки.

— Бери! — рыдала Ольга. — Заплатил, так забирай! Лопай!

Стас, всё ещё тяжело дыша, отвернулся к окну.

— Оденься, — буркнул он.

Пока продолжавшая всхлипывать и вздрагивать Ольга приводила себя в порядок, он молча смотрел в глубину тёмного стекла, будто было там нечто особенное, видимое только ему. Только когда Ольга оделась и вышла в переднюю, он повернулся, увидел на столе скомканные купюры, разгладил их и вышел за ней.

— Прости меня, малыш, — сказал он, пока она натягивала куртку. — Возьми, пожалуйста, я взаймы даю.

Ольга, понимая, что деньги лучше не брать, всё же взяла их и, вздохнув, положила в карман.

— Пока, Стас, я отдам через месяц.

— Пока, малыш. Как хочешь.