В глубине стекла

Глава 27

Олег закончил свои дела, как и планировал, восьмого к обеду, и, даже не перекусив, рванул в аэропорт. Но рейса на Хургаду не было. «Только завтра, завтра, пожалуйста, но сегодня, увы…» — отвечали ему.

«Что делать? — думал Олег. — Завтра они уезжают, завтра уже поздно. А я должен обязательно увидеть Ольгу! Должны же мы поговорить, в конце концов! Мы должны были поговорить ещё три года назад, но не сделали этого. Из-за глупости своей. Конечно, это моя вина и я должен сделать первый шаг. Чёртов Серёга! Не мог кого-нибудь другого сюда отправить, и без меня бы разобрались. Из этого Шарм-эль-Шейха теперь не выберешься. Через Красное море на автомобиле не переедешь.

— Эй! Мистер! — Ему радостно махал тот самый служащий, с которым он недавно разговаривал. — Мистер! Через час летит туристический рейс в Луксор. Есть одно свободное место. Если вам срочно, то оттуда на автомобиле до Хургады всего двести пятьдесят километров. Вы полетите?

— Лечу!

Самолётик был маленьким, заполненным французами-туристами, летящими на двухдневную экскурсию. Они все были слегка навеселе, что-то выкрикивали, часто разражаясь хохотом.

В Луксоре Олег, наплевав на всё, нанял за сумасшедшую по здешним меркам цену автомобиль, при условии, что его довезут за три часа.

— Это не автомобиль, — ошалевший от такой удачи водитель всё нахваливал свою видавшую виды машину, — это не автомобиль, а птица! Долетим ещё быстрее!

— Давай, лети, — буркнул Олег, усаживаясь поудобнее, теперь он знал, что успеет. — Лети, голубь.

Машина рванула с места и понеслась сначала по узким улочкам города, потом по его окрестностям, распугивая местных крестьян и кур. Но скоро живительное соседство Нила сошло на нет, зелень стала менее пышной, а потом и вовсе исчезла, за стеклом заструилась каменистая пустыня, пахнув запахом зноя и смерти. Машина была старенькая, поскрипывала, вздрагивала, ёкала своими внутренностями, но бежала резво. «За сто идём», — отметил Олег. Кондиционер не работал и только врывающийся в открытое окно горячий воздух создавал иллюзию свежести.

«Нужно было машину с кондиционером найти, — запоздало подумал Олег. — Приеду весь как чёрт грязный, вон уже песок на зубах скрипит, сначала — в душ, а потом Ольгу найти. Чего я ждал? Что она прибежит ко мне и на шею бросится? Осёл! Почему за эти два с половиною года ни разу не дозвонился ей? Обиделся, когда увидал её тогда, целующуюся? А сам-то, что, верность ей хранил? Как же я жил без неё? Как я вообще прожил это время?»

Сейчас, когда он вспоминал, эти два с половиной года показались ему какими-то ненастоящими. Словно он смотрел фильм о совершенно чужом человеке. Этот человек жил в каком-то ненастоящем мире, решал какие-то ненастоящие проблемы, жил какой-то ненастоящей жизнью.

Он очень много ездил. Дома бывал мало. Родители отнеслись к его новой работе по-разному. Мать обрадовалась. Сама, бывшая учительница географии, она, правда, в школе давно не работала, но помнила всё прекрасно.

— И правильно, что уволился, — говорила она, — нечего тебе в этом дурдоме делать. Я сама, когда мы под Мурманск переехали, в военный городок, сначала всё в школу рвалась. Но школа там была маленькая, вакансий не было, и мне, к счастью, туда устроиться не удалось. Только когда я стала работать в штабе, вольнонаёмной, я поняла, от какой каторги оторвалась. Пойди я в тогда школу, не было бы у нас ни семьи нормальной, ни жизни. И тебе нужно нормальную жизнь строить, карьеру делать, положения добиваться. Вот поездишь годик-другой, мир увидишь, языки отшлифуешь, связями обрастёшь, а потом и в Москве осядешь. Тогда и жениться можно будет. А в школе… Что в школе… Так всю жизнь учителем и проработаешь. Языки скоро забудешь — не с детьми же практиковаться. Потом и захочешь уйти, а некуда будет. Правильно сделал, что уволился.

Отец отреагировал иначе. «Ты — взрослый мужчина, тебе и решать», — вот и весь его сказ. Только однажды вечером, когда Олег вернулся из двухмесячной поездки по Италии, сидя на кухне за чаем, в то время как мать с трепетом следила за перипетиями событий в очередном сериале, они разговорились.

— Слушай, — отец уже много лет разговаривал с ним скорее как с младшим товарищем, чем как с сыном, — не очень понял, ты сам из школы уволился или тебя выжили.

— Выжили.

— Да? А что так?

Олег молчал. Односложно ответить было невозможно, а рассказывать всё…

— Нет, если не хочешь, то не говори. Сам разберёшься.

— Понимаешь, пап, не сошлись мы с начальством характерами.

— Характер характером, а дело делом.

— Я не очень точно выразился. Дело, конечно, не в характерах. У нас оказались очень разные взгляды на то, как нужно наше дело делать.

— На флоте решает всегда капитан. А ты, я так понимаю, был в ранге лейтенанта.

— Школа — не армия, не корабль.

— Принципы управления везде одинаковы.

— Принципы, а не беспринципность.

— Хм. А знаешь, беспринципность, она, наверное, везде тоже одинакова.

— Так же как и подлость.

— Да, так же как и подлость. Только с подлостью у мужчин принято бороться.

— А как с ней бороться, если эта подлость в шкуре праведности прячется? Если она всё «из самых лучших побуждений» творит, если она людей уродует, но так, что они сами этой подлости только спасибо говорят.

— Да, это тоже бывает. Только что же, получается, что ты от этой подлости попросту сбежал?

— Ушёл.

— Знаешь, есть поговорка, тебе, безусловно, известная: «Мужчина в жизни должен посадить дерево, построить дом и вырастить сына». Знаешь такую?

— Знаю, только это не поговорка.

— Не важно. Важно, что в ней иносказательно зашифрована правда про мужчин. Заметь, первые две вещи, которые должен делать мужчина, связаны с его делом, а третья — с семьёй. Причём смотри, о каких делах речь идёт. Не денег он должен заработать, не земли нахапать, не стада развести, а дерево посадить и дом построить. Это действительно так. Мужчина ощущает себя мужчиной, если у него есть дело, которое радует его душу — это посаженные деревья, дело, которое приносит пользу ему и людям — это построенный дом, и, наконец, семья, дети — его продолжение во времени. Но в первую очередь именно дело, которое и ему по душе, и людям на пользу. И дело это мужчина бросать не может, не имеет права. Так что, если ты из школы ушёл, поняв, что это не твоё дело, тогда ты правильно поступил. А если ты просто столкнулся с трудностями и убежал…

— Не убегал я и не ушёл бы. Но они, чтобы меня выжить, ребёнка не пожалели и дали понять, что ни перед чем не остановятся, что не только меня с грязью смешают, но и человека, который мне тогда близок и дорог был. Знаешь, когда ты дерёшься и бьют тебя — это понятно, а когда из-за тебя бьют других…

— Да. Это уже и не подлость даже… А всё-таки убегать — не дело. Когда бьют, отвечать нужно, обязательно нужно, иначе подлость от безнаказанности наглее становится. Она, подлость, считать начинает, что так и должно быть, что она права. Конечно, с ней не сразу справишься. Можно отступить, чтобы собраться с силами. Ты же теперь битый, а значит — умный, осторожней будешь.

— Не хочу. Не хочу я с ветряными мельницами сражаться. Ты знаешь, мама, пожалуй, права. Нечего мне в школе делать. Работа там адская, а зарплата такая, что без слёз не взглянешь. Если бы вы денег не переводили, я бы, пожалуй, и не протянул на свою зарплату. Стыдно мужчине такие деньги получать.

— Мама? Мама, конечно, права. Только она по-своему, по-женски права. Был бы ты девкой, я бы с тобою этот разговор не вёл. Это только глупцы считают, что правда должна быть одна, причём — их правда. У мужчин и у женщин правда разная. У женщины главное — семья, дети, это и есть их дело, их предназначение. А себя самих они от семьи и детей не отделяют, для них это всё — одно целое. Они к чему хочешь приспособятся, им всё правильно, что им, а значит, их детям, на пользу. Опять же, на пользу в их понимании. Мужчины — другие, мужчины за идею часто на каторгу шли.

— И женщины с ними.

— Именно, что с ними. А что касается того, что стыдно такие деньги получать… Ты же сам, считай, в армии вырос, знаешь, какие там у младших офицеров оклады. Но ведь не разбежались. Ушли некоторые, которые послабее, не спорю, но большинство осталось. И новые приходят. Всё знают, и про оклады копеечные, и про то, что жить в казарме приходится, а приходят. Потому что знают — это их дело Родину оборонять, и его за них никто не сделает.

— Армия! Армия — дело мужское! Я бы из армии тоже не убежал.

— Не знаю. Ты думаешь, у нас подлости мало? Хватает. А что до мужского дела… Знаешь, я бы баб вообще в школу не допускал. Ну нянечками там, не более. Из них воспитатель, как из салаги капитан. Только изуродуют. Во всяком случае, к воспитанию мужчин их на сто кабельтовых подпускать нельзя. Сейчас вообще призывник пошёл — не парни, а девки в штанах! До чего дошло! Из армии к мамочке под юбку прятаться бегут! В моё время от такого парень бы со стыда сгорел. А мамаши дурные, знай себе кудахчут: «Ах! В армии трудно! Ах, там такие жёсткие люди!» Мужское дело всегда жёстким, даже жестоким было. Только благодаря этому и женщины спокойно жить могли. А теперь они навоспитывали! Мужики боятся хама одёрнуть, хулигану морду начистить. Девок ещё ладно, пусть воспитывают, но и то под руководством мужчин. До революции учителями работали в основном мужчины.

— Сейчас время другое. Сейчас в школе одни женщины.

— А что в этом хорошего? Что-то я ни про одного выдающегося педагога женского пола не слыхал. Про Макаренко слышал, про Корчака слышал, про Ушинского, Сухомлинского, а вот про баб — нет. Я из всех своих учителей, хотя давно это было, мужиков помню, а баб — нет. Не их это дело — учить. Учить — не сопли подтирать, не пилить и не истерики закатывать. Учить — это требовать, это пример показывать. А с баб какой пример? Как приспособиться половчее? Нет, Олег, учить — дело мужское. Вот ты говоришь, с подлостью столкнулся. И что? Ты её, эту подлость, наказал? Нет! Ты ушёл, а подлость осталась. Осталась победительницей. Осталась детей учить.

— Не знаю, пап, наверное, это всё же не моё дело.

— Ну смотри. Тебе виднее, — отец как-то сразу утратил весь свой пыл. — Сам разбирайся. А всё-таки учить — мужская профессия. Если меня в запас уволят, я в школу работать пойду.

Олег живо представил отца военруком на месте вечно слегка поддатого и суетливого Виктора Николаевича и, улыбнувшись, покрутил головою.

— Что? Думаешь, шучу или не справлюсь? — тут же отреагировал тот.

— Нет, не думаю. Только трудно тебе придётся с твоими взглядами.

— Трудно? А мне всегда трудно было! И ничего! Моряки не сдаются!

Олег потом часто вспоминал этот разговор. Мысленно спорил с отцом или соглашался, но, правильно ли он сделал, уйдя из школы, он так и не решил.

Тема школы, так или иначе, но всплывала даже в его поездках. Как же звали того англичанина, с которым он работал в Бирмингеме? Ах да, Эндрю. Ну да, после того как они, после осмотра отелей, хорошо посидели вечерком, Олег начал его называть просто Андрюха, а сам превратился почему-то, на скандинавский манер, в Ольгреда. Эндрю тогда очень удивился, узнав, что Олег ушёл из школы в туристический бизнес.

— Но почему, Ольгред? Ведь работа в школе — это государственная служба, это гораздо надёжней, чем бизнес. Ведь так? Государственная служба — это уверенность в стабильном доходе, это надёжная и высокая пенсия, это социальные гарантии, наконец, не так ли? Неужели ты так любишь путешествовать, что пожертвовал всем этим ради возможных перспектив в столь переменчивом бизнесе?

— Эх, как же тебе объяснить, чурке бестолковому, — пробормотал себе под нос по-русски Олег.

— О чём ты говоришь? — тут же отреагировал Эндрю. — Я очень плохо понимаю по-русски.

— Я говорю, Эндрю, — снова перешёл на английский Олег, — я говорю, что в нашей стране государственная служба не так уж и выгодна. Вот у вас, сколько получает учитель? Или ты не знаешь?

— О! Я совершенно случайно это знаю. Я недавно прочитал аналитическую статью в одном журнале. Там говорилось о недостаточном уровне оплаты труда учителя. Сейчас лучшие учителя зарабатывают только сорок пять тысяч. Речь шла о необходимости увеличения этой суммы до шестидесяти пяти тысяч. Но налогоплательщики могут не согласиться, поэтому автор предлагает сделать это без увеличения финансирования, высвободив необходимые средства за счёт сокращения различных ненужных бюрократических структур. Скоро в парламенте будут слушания по этому вопросу.

— Погоди, не гони, — Олег всё никак не мог «врубиться».

— Что такое «Не гони»? — любознательный британец был неутомим в желании лучше изучить русский язык.

— Не торопись. Я не понял. Сколько зарабатывает ваш лучший учитель?

— Около сорока пяти тысяч фунтов стерлингов в год.

«Это почти четыре тысячи фунтов в месяц, — быстро сосчитал в уме Олег, — фунт сейчас чуть больше полтинника идёт, получается где-то двести тысяч рублей в месяц. Ни хрена себе! И это у них — «недостаточный уровень»!

— У вас, наверное, немного меньше? — по-своему понял его молчание Эндрю. — Я понимаю, у вас сейчас трудные времена. Но я думаю, что те, кто работает на благо государства, и у вас ценятся выше, чем те, кто развивает свой личный бизнес. Разве не так?

— Слушай, Эндрю, а зачем вам это всё надо? — проигнорировав вопрос, спросил Олег.

— Что надо? Не понимаю.

— Ну всё это. Реформа, зарплата учителя. Неужели вас это всё волнует?

— Как ты так можешь говорить, Ольгред?! Ты, наверное, шутишь!

— Почему шучу? Ведь это всё — расходные статьи бюджета, прибыли от них не получишь. Это же не выгодно.

— О нет, ты не прав. Впрочем, я не думаю, что говоришь это серьёзно. Я думаю, ты это говоришь специально. Как это, ты провоцируешь меня, тестируешь, могу ли я мыслить перспективно. Хорошо, я тебе отвечу. Инвестиции в образование — это выгодно. Но это совершенно особый, долгосрочный вид инвестиций. Развитие общества идёт таким образом, что наиболее дорогим товаром становятся не природные ресурсы, а интеллектуальные ценности. Посмотри, что происходит. Кто сегодня наиболее успешен? Конечно, это и нефтяные магнаты, но и Билл Гейтс, с его компанией «Майкрософт». Что они производят? Интеллектуальные ценности! Что используют? Только интеллект!

Даже армии побеждают не те, где солдаты физически лучше развиты, а те, у которых оружие с элементами интеллекта. Посмотри на последние войны, в Югославии, например. Победители разбили противника, даже не вступая с ним в непосредственный контакт. Ни глобальных сражений, ни партизанских войн, просто использование высокоточного дистанционного оружия.

Да, тенденции развития совершенно очевидны, наиболее успешными будут наиболее образованные нации. Поэтому сегодняшняя наша молодёжь должна получать не просто хорошее, а отличное образование. И вкладывать в это деньги элементарно выгодно. Если сегодня я вложу деньги в образование, пускай в виде тех налогов, которые я плачу, значит, нынешнее молодое поколение поднимет страну ещё на одну ступеньку выше и жить в ней станет ещё комфортней. И когда я стану совсем стариком и выйду на пенсию, пенсия моя будет ещё выше, и я смогу позволить себе гораздо больше, чем нынешние пенсионеры. Конечно, можно было бы эти деньги, например, вносить в банк, но инфляция их быстро съест, да и банк может разориться. А вот уровень образования у нации отнять невозможно. Мои сегодняшние инвестиции дадут мне прибыль и окупятся многократно.

И главный в образовании детей, конечно же, учитель. Поэтому стране нужны хорошие учителя, которым нужно платить хорошие зарплаты.

К сожалению, в правительстве не все хотят это понимать. Некоторые лоббируют свои интересы, и мы занимаем не первое место по уровню оплаты труда учителя.

— А кто же на первом?

— Южная Корея. У них самая высокая оплата труда учителя в мире. Кстати, очевиден и результат. За полвека из отсталой сельскохозяйственной страны она превратилась в одну из наиболее высокоразвитых индустриальных держав мира. Мне кажется, не последнюю роль в этом сыграла их система образования. Ну как, Ольгред, я правильно ответил на твой тест?

— Да, Андрюха, правильно, — печально отозвался Олег. — Ты правильно ответил на мой тест.