В глубине стекла

Глава 6

С вечера уснуть Олегу всё никак не удавалось, так что он, проворочавшись в кровати, плюнул, снова встал и пошёл в бар, работавший круглосуточно. Там вовсю оттягивалась приехавшая вчера увешанная толстыми золотыми цепями троица. Олег был случайным свидетелем их заселения. Услышав доносящийся с улицы сочный русский мат, он выглянул с балкона и увидал эту колоритную компанию. Один из них был постарше, с вываливающимся рюкзачком живота и аккуратно просвечивающей на затылке лысиной. Двое других — помоложе. Один — стройный, подтянутый, с накачанными рельефными мышцами, Олег его сразу окрестил Спортсменом, второй — толстогубый, рыхловатый, с обозначившимся животиком и мягким слоем подкожного жирка. Вот этот-то и выдавал громогласные идиомы. Размахивая зажатой в одной руке открытой банкой пива, он, пьяно куражась, обращался скорее к невольным зрителям, чем к стоящему напротив него и радостно улыбающемуся молоденькому арабу, почти мальчику.

— Ну и… ты встал……?! Я тебя……спрашиваю! Бери вещи и… их в другой номер! Я тебя в……к….. этот ваш… на………!!!

— Да что вы на него орёте, — не выдержала развалившаяся в кресле, на своём балконе, дама лет сорока, — он же по-русски ни слова не понимает, — её, видимо, больше задела громкость выражений, нежели их содержание.

— Поймёт, — рыхлый пьяно ухмыльнулся, — когда я уезжать буду, они тут все по-русски понимать будут. Ну, ты, — снова обернулся он к мальчику-арабу, — слышишь, что тебе белый господин говорит? Хватай вещи и… в номер, а я буду рядом идти и… волшебными тебя подгонять.

— Ладно, Вовчик, кончай концерт гнать, — старший, стоявший всё это время вместе со Спортсменом поодаль и с улыбкой наблюдавший представление, видимо, потерял терпение, — пошли!

Вовчик как-то сразу потух, буркнул «А чё он, Петрович!», махнул рукою и, отхлебнув очередную порцию из банки, поплёлся за старшим.

И вот сейчас они сидели в баре с парой девиц. Старший, важно развалившись в кресле, потягивал какой-то коктейль, по-хозяйски возложив руку на плечи одной из девчонок. Возле второй толклись те двое, что помоложе. Спортсмен поигрывал мускулатурой, а Вовчик что-то рассказывал, раскинув пальцы веером. Девицы, как сразу определил Олег, либо решили подзаработать, либо сами искали приключений, но, в любом случае, это были не наивные дурочки, эти понимали, на что шли. Он подошёл к стойке, поздоровался и немного поболтал по-английски со знакомым барменом. Конечно, называть язык, на котором пытался объясняться Махмуд, английским можно было только с весьма большой натяжкой, но Олегу не хотелось показывать троице, что он русский. Он часто прибегал к подобным уловкам, чтобы не вступать в долгие разговоры с полупьяными земляками, не отбиваться от их настойчивых расспросов и от ещё более настойчивых предложений выпить. Он заказал себе сразу тройную порцию рома — те самые русские сто пятьдесят грамм, и сел за столик, неподалёку от весёлой компании. Пил он редко, чаще по необходимости, спиртное не доставляло ему особого удовольствия. Поэтому предпочитал он напитки вкусные: хорошие вина, ликёры, настойки вроде «Кампари». В номере у него был, конечно, небольшой запас на всякий случай. Но сегодня нужно ему было другое, хотелось снять всё ещё не отпускающее напряжение, расслабиться, почувствовать лёгкий, застилающий голову туман и лечь в кровать, после чего туман плавно перейдёт в сон. Но не квасить же в номере одному, вернее, вдвоём с бутылкой… Это уж совсем распоследнее дело.

Бокал с прозрачным напитком принесли ему быстро. Отхлебнув приличный глоток вонючей жидкости, он почувствовал, как ром горячим ручейком прошёлся по пищеводу и опалил желудок. Олег даже не поморщился, глотал как лекарство, только зажевал парочкой орешков, взятых со стойки бара.

Компания немного притихла, зашушукалась, пока, наконец, Вовчик, видимо, как самый образованный, не заорал Олегу через всё помещение: «Эй, мистер, ком дринк водка!

— No, no, thank you! — радостно, по-американски осклабив зубы, помотал головою Олег. Он постарался, чтобы ответ прозвучал чисто, с англоязычной интонацией. У него не было никакого желания знакомиться с этой компанией, корешиться с ними. Эти не успокоятся, будут пить до утра, а потом станут требовать от него разных услуг, по дружбе: то покажи им, где тут дешёвые хорошие товары, то где девочек можно снять, то пусти их, поддатых, с аквалангом в море, в общем, себе дороже. Эту типично российскую черту — втягивать в собственную пьянку всех окружающих, а потом считать приятелем всякого, с кем вместе пил, и стараться сесть ему на шею, Олег отметил давно и старался избегать ситуаций, в которых его могут посчитать должником. Ставить на место зарывающихся «друзей» ему бывало крайне неприятно, те потом совершенно искренне обижались — они категорически не хотели понимать, что они-то здесь отдыхают, а Олег — работает. Не желая знакомиться с земляками, он обычно изображал из себя иностранца, которые в отеле, действительно, попадались достаточно часто. Отвечал, как и сейчас, либо на хорошем английском, либо на плохом немецком — результат его пребывания в стенах иняза. Прилично знающих иностранные языки среди соотечественников было мало, а те, кто знал, обычно ни к кому не приставали.

Со стороны компании слышались хохот и обрывки фраз, вроде: «Не, Вов, ты ему скажи…» Вовчик, собрав, видимо, все остатки школьных знаний, напрягся, чуть покраснел, хотя при его бордовой пьяной физиономии это было проблематично, и выдал:

— Эй, мистер, ви инвайт ю ту аур компани, — он помолчал и добавил на чистом русском, — халява, блин!

Олег снова плотоядно оскалился в типичной голливудской улыбке и, отрицательно покачивая головою, выдал длиннющую английскую фразу, абсолютно бредовую по смыслу, напичканную сложными грамматическими наворотами и староанглийскими словами. Когда-то, курсе на первом, он заучил эту фразу, чтобы при случае блеснуть глубиной познаний. Фраза своей абсолютной непонятностью должна была убедить компанию, что пообщаться не удастся. Вовчик открыл рот, похлопал глазами и с понтом «перевёл»: «Ну, он говорит, что не может, спасибо, говорит, жена ругаться будет». Подмигнув радостно улыбающемуся Махмуду, Олег уставился на свой стакан и снова перенёсся мыслями в ту осень, три года назад.

Ему отчётливо вспомнилась Ольга, ведущая урок. Если у Олега выпадало «окошко», он любил побродить по школе. Вид пустых и тихих коридоров, глухие звуки, доносящиеся из-за закрытых дверей, всё это приводило его в странное состояние умиления. Он стоял тогда в глубине коридора, совершенно незаметный из кабинета, и смотрел сквозь приоткрытую дверь класса на Ольгу. Она, видимо, объясняла новый материал, но слова он не слушал. Он смотрел на неё, и ему казалось, будто она исполняет некий прекрасный и выразительный танец. Руки её то плавно выгибались, привлекая к себе внимание, то вытягивались к классу в немом вопросе, то доверчиво раскрывались ладошками, взывая к ответной откровенности. Лицо её тоже жило своей жизнью, становилось то серьёзным, то ироничным, то радостно открытым, то весело изумлённым, то кокетливым, нарочито хитроватым. Но каким бы оно ни было, что бы ни выражало, оно было постоянно освещено мягким светом широко распахнутых глаз, озарённых теплом души.

Наверное, именно в этот момент, глядя на Ольгу, он ощутил вдруг странное волнение и понял, что просто коллегами они не останутся, что-то между ними должно произойти.

Кажется, в тот же день, он, якобы случайно, забрёл к ней в кабинет после уроков. Ольга сидела за своим столом перед стопкою тетрадей. Убирать класс ей больше не приходилось, с этим прекрасно справлялись дежурные, собственно, и дежурства помог ей наладить Олег. Как-то в первые дни сентября он увидел её после уроков снова с тряпкой и ведром в руках. Оказалось, что дежурные попросту смылись, а растерянная Ольга обречённо взялась за работу уборщицы.

— Ольга Ивановна, ну нельзя же так, — укоризненно выговаривал ей Олег, отобрав ведро, — вы же сами себя не уважаете, а как потом от детей уважения требовать? Раз за них уберётесь, другой, и всё, они привыкнут, что уборка — вещь необязательная. Кто у вас с дежурства смылся? Ну-ка, давайте журнал!

Отыскав в журнале нужный ему телефон, Олег взял Ольгу за руку, привел в учительскую, усадил рядом и со словами «Показываю, учитесь, пока я жив», набрал номер.

— Ало, это квартира Алёхиных? С вами говорят из школы, где учится Саша. Он дома? Нет? Ещё не пришёл? Нет, ничего не случилось, просто мы будем вынуждены просить вас приходить в школу и убираться в классе вместо вашего сына. Да, если он не желает… Да, знаете ли, сбежал, будем ставить вопрос о его поведении у директора. Да, конечно, ребёнок, со взрослым, как вы понимаете, разговор другой. Поговорите?! А о чём, собственно с ним говорить? Либо он выполняет требования внутреннего распорядка, либо надо искать место, где эти требования Другие, тем более что и с учёбой у него… Вы думаете? Боюсь, вы плохо информированы. Что? Дверь открывается? Да, конечно подожду. Да? Идёт в школу? Очень хорошо, надеюсь, Ольга Ивановна не станет требовать его наказания. Да. Всего доброго.

Он положил трубку и посмотрел на Ольгу.

— Вот так, девушка, уважайте себя.

С тех пор проблема уборки класса больше не возникала.

— Здравствуйте, Ольга Ивановна, — Олег начал скоморошничать, едва открыв дверь, — всё вы в трудах да заботах, домой не спешите.

— Ох, и не говорите, Олег Дмитриевич, — подхватила Ольга, — прямо высохла вся от трудов, так и умру, прямо на рабочем месте.

— Ну что вы, как же мы без вас! — Олег улыбнулся, и, давая понять, что ёрничанье закончилось, заговорил совершенно другим тоном: — Как вы тут?

— Нормально, — Ольга устало отодвинула от себя раскрытые тетради и откинулась на спинку стула, — нормально.

— Знаешь, я в школе жутко не любил математику, — Олег сел за первую парту, напротив учительского стола и, аккуратно сложив перед собою руки, изобразил отличника, — и отметки получал приличные, а не любил. Такой она мне скучной казалась. Цифры, буквы, сиди, их переставляй. Правила какие-то дурацкие: так можно делать, а так — нельзя. Почему? Геометрия, она ещё куда-никуда, а вот алгебра: функции всякие, производные… Наша математичка вечно таким противным тонким голосишком вещала: «А теперь возьмём производную». А как её брать? У меня слово «производные» почему-то с заводом ассоциировалось. Наверное, от «производства», даже приснилась однажды производная в виде какого-то страшного механизма с большой трубою. А из трубы — дым чёрный валит. «Я — производная, — говорит, — возьми меня». Кошмар! Проснулся в холодном поту! В арифметике все действия понятные, их на спичках проверить можно — сложить, вычесть, разделить. Корни, в общем, тоже. А производные? Дифференциалы эти, интегралы, хоть убей, ничего понять не мог. Нет, правило, конечно, выучишь, формулу запомнишь, даже примерчик простенький решишь, а всё в целом — непонятно. Неужели тебе в школе математика нравилась?

— Не то чтобы нравилась, но как-то легко давалась. У нас учительница математики очень хорошая была, и объясняла всё здорово, и требовала. Пока у неё четвёрку, бывало, получишь, намучишься, то одно ответь, то другое, то пример дополнительный реши. В общем, гоняла нас. А что программы касается, не знаю, может, там и правда есть лишнее.

— Да не может, а точно. Я помню, классе в десятом учился, дядя Петя, он инженер, в учебник мой по алгебре заглянул, только хмыкнул. «На кой, — говорит, — чёрт вам это всё нужно, я всё это в институте учил, а в работе понадобилась только элементарная алгебра да логарифмическая линейка, хотя задачки жизнь подкидывала — не чета вашим». — И действительно, ведь большая часть детей ничего не понимает.

— Ну уж, большая часть. Объяснять надо нормально, требовать, чтобы учили, тогда поймут. Математика, она всегда пригодится.

— Мне как-то не пригодилась.

— Ну тебе, может, и нет, а большинству пригодится.

— И большинству тоже. Большинству, кроме действий арифметики, чтобы деньги правильно посчитать, вообще ничего не пригодится. Да и не усваивают они программу. Я в прошлом году на выпускном экзамене по математике сидел, ты знаешь, самостоятельно решили единицы, некоторые, по-моему, вообще ничего не понимают.

— И как же они? Списывали?

— Списывали, ещё как.

— А учителя?

— Да учителя им решения и давали. Математики посидели первый час, решения сделали, а потом взялись раздавать кому нужно.

— Как это, кому нужно?

— Ну, сначала медалистам, потом другим, с которыми занимались.

— Тогда, наверное, все на отлично экзамен написали, дети же друг у друга списывали?

— Как написали, не знаю, я в математике не очень, а отметки поставили те, которые они весь год получали. У кого тройка была, тому — тройку, у кого пятерка — пятёрку. Хотя, по-моему, математики нормально почти никто не знал, даже медалисты.

— Вот так экзамен! Мы, помню, в школе так тряслись, готовились, решали.

— И что, не списывали совсем?

— Немного, конечно, но друг у друга, а чтобы нам учителя решения давали… Нет, такого не было.

— Ну могли и не заметить, кому нужно тихонько подсунут или когда тот выйдет. У вас же выходили во время экзамена?

— Выходили, конечно. Но думаю, Галина, математик наша, не позволила бы, она строгая была. Хотя…

— Что?

— Была у нас одна, медаль серебряную получила. В математике она ничего не понимала, мы над нею даже хихикали, на тройку знала, не больше, а ставили пятёрки, и экзамен на пять написала.

— Вот видишь.

— Но, по-моему, тут просто деваться некуда, программа, действительно, такая, что многие понять не в состоянии. Что там об одиннадцатом говорить, я вот работы девятиклассников проверяю, волосы дыбом — ну ничего не знают, а ведь это работа за восьмой класс, повторение.

— Это какой класс?

— 9 «Г».

— А, бывший 8 «Г», тогда понятно.

— Что понятно?

— Слушай, тебе какие классы дали?

— Три шестых: «Б», «В», «Г» и два девятых: «В» и «Г».

— Ну, шестые «Б», «В», ещё куда ни шло, хотя, тоже не фонтан, а остальные — просто отстой. Слили тебе, девушка, всё то, что никто другой брать не хотел.

— Да, действительно, классы слабые.

— Слабые?! Да они просто необучаемые! Их учи не учи, результат один, — Олег выскочил из-за парты и забегал по классу. — Я же с ними тоже работаю. Дело даже не в том, что там дети тупые, это ещё полбеды, дело в том, что их разбаловали, развратили этой «учёбой без отстающих». У нас какая система отметок? Думаешь пятибалльная? Нет, трехбалльная! Ну, единицы, это — экзотика, зачем их ставить, если двойки достаточно. Так ведь у нас и двойку отобрали! «Нет плохих учеников, а есть плохие учителя!» Кто этот бред придумал? А если ученик делать ничего не хочет! Ну, глупый — это ладно, это бывает, можно задания лёгкие подобрать, так ведь он никакие задания делать не хочет! Ставлю я ему «пару», а он даже глазом не моргнёт, знает, что всё равно тройка выйдет. Я в прошлом году за первую четверть шестнадцать двоек вкатил, так меня сначала Анечка, Анна Абрамовна наша, долбила, потом Тамара, а потом ещё на педсовете попинали: «Вы — молодой учитель, у вас ещё опыта не хватает! Учитесь у старших коллег! Ваши двойки говорят о вашей беспомощности! Двойка — это не метод! К детям нужно подходить индивидуально!» Ещё какой метод! Из этих шестнадцати десять теперь как шёлковые, делают всё что нужно, и знания появились.

— А шесть?

— А шестерым — наплевать, им всё равно потом Анечка трояки выставила.

— Как это?

— А так, она же завуч, да ещё учитель английского. «Они мне всё на каникулах ответили, — говорит, — у них просто конфликт с учителем». Со мной, то есть. Да, заплатили ей, конечно.

— За что заплатили?

— За то…

Олег перестал бегать по классу и остановился возле окна. Там, на улице, блистал своими желто-зелёными красками чудесный сентябрьский день. Оранжевое солнце, уже клонящееся к западу, мягко освещало кроны тополей. Стояла та чудная пора, когда уходящее лето, будто бы на прощание, одаривает всех своим теплом, но не радостно-оживляющим, как в июне, не иссушающе-жарким, как в июле, не спокойно-уверенным, как в августе, а ласково-прощальным, как поцелуй любимой в минуту расставания.

— Знаете, Ольга, — почему-то снова на «вы» заговорил Олег, — ну её, эту школу, лучше пойдём погуляем, день-то какой чудесный.

— Пошли, — неожиданно для себя самой легко согласилась Ольга, — а тетради я лучше домой возьму.

Олег задумчиво повертел в пальцах пустой бокал из-под рома. Шумная компания куда-то подевалась, наверное, пошли либо в номер, продолжать банкет, либо на пляж, развлекаться ночными купаниями. «Чёрт с ними», — вяло подумал Олег, ром уже сделал своё дело, в голове поплыл лёгкий туман, хотелось спать. Он махнул рукой Махмуду и побрёл к себе в номер, вяло переставляя ставшие вдруг ватными ноги. Спал он тяжело, несколько раз просыпался, пил минералку, а утром встал разбитый и невыспавшийся.