В глубине стекла

Глава 2

Сентябрьское утро было чудесным, совсем не осенним, а, скорее, летним. Деревья всё ещё ярко зеленели своими кронами, только слегка сбрызнутыми каплями желто-оранжевой краски, трава буйно росла на газонах, лишь редкие опавшие листья, скукожившиеся на изумрудном фоне, ехидно напоминали о бренности жизни.

Ольга, цокая каблучками по выщербленному асфальту аллеи, спешила через парк на работу в школу. Вот уже третья неделя, как начался учебный год, её первый учебный год в качестве учителя математики. Если бы ей, шесть лет назад, когда она сама была ученицей одиннадцатого класса, кто-нибудь сказал, что она станет школьной учительницей, Ольга бы искренне расхохоталась, восприняв это как шутку. Нет, работать в школе она никогда не хотела.

Ольга была поздним ребёнком, мать родила её почти в сорок лет, а отцу вообще было под пятьдесят. Мать, на памяти Ольги, всегда была немного странной, не такой, как другие мамы. То безудержно весёлая, она начинала хохотать, носиться по квартире и тискать Ольгу; то угрюмо раздраженная, придиралась к любой мелочи, бранилась, начинала кричать, разражаясь, в конце концов, бурными рыданиями: то часами сидела молча, не отвечая на вопросы, глядя куда-то в пол. В детстве Ольга пугалась, плакала, не понимая, в чём она провинилась, если мама так на неё сердится. Когда подросла, стала огрызаться, кричать в ответ.

Только отец мог как-то сдерживать перепады материнского настроения и бурные проявления эмоций. Он уводил её в спальню, обнимал за плечи, долго-долго что-то шептал на ухо, и она успокаивалась.

— Ты знаешь, малыш, — как-то сказал он своей четырнадцатилетней дочери, — ты не обижайся на маму. Понимаешь, когда мы тебя ждали, у мамы очень тяжело протекала беременность. Врачи даже говорили, что она может умереть, вот она и стала такой нервной. Когда ты родилась, думали, что это пройдёт, а оно, видишь как…

— Папа, а я в чём виновата? Я же не просила меня рожать! Она же мне житья не даёт. Только и жду, когда на неё в очередной раз накатит.

— Не нужно так, Олюшка, она же твоя мама. Она тоже не виновата. Понимаешь, это от неё не зависит. Это не она, это её болезнь.

Болезнь. Постепенно Ольга смирилась с мыслью, что мама просто больна. Ведь люди не виноваты, что заболевают гриппом или желтухой. Вот и мама не виновата, что заболела. Просто у неё болезнь такая особенная.

В школе Ольга училась хорошо, не отличница, но почти. Правда, некоторые её одноклассники учились не лучше, но были отличниками и даже потом получили медали — кто золотую, кто серебряную. Может быть, потому, что их родители часто заходили в школу, приносили туда подарки к праздникам, подолгу разговаривали с директором, классной руководительницей, учителями. У Оли в школу не заходил никто, папе было некогда, а мама пришла один раз, а потом дома устроила скандал с криками и слезами, так что отец ей туда ходить запретил.

В одиннадцатом классе все выбирали себе институт, в который будут поступать, а Ольга всё металась. То ей хотелось быть врачом, то юристом, пока однажды вечером отец не усадил её рядом с собой на кухне и не предложил поговорить серьёзно.

— Знаешь, Олюшка, — как-то неуверенно начал он, — нам нужно поговорить о твоём будущем. Тебе срочно нужно определяться с институтом, тянуть, выбирать уже просто нет времени. Ты-то сама кем бы хотела стать?

— Папа, я бы хотела стать юристом. Во-первых, это очень интересная профессия, а во-вторых, юристам очень хорошо платят. И институтов сейчас юридических много. Я хочу попробовать для начала в МГУ на юрфак, а потом, если не пройду, в какой-нибудь другой.

— М-да, юристом. Будь это лет десять назад, я бы тебе сказал: «Дерзай, старайся, приложи все усилия, и ты своего добьешься, не сейчас, так через год, не через год, так через два». А сейчас… Ты уже большая, дочка, так что давай по-взрослому, откровенно. Поступить на юридический, сейчас, конечно, можно, даже проще, чем раньше, но для этого, в первую очередь, нужны деньги. Конкурсы на бюджетное обучение там огромные, проходят немногие. Впрочем, на платное обучение можно попасть без проблем, но платить мы не сможем, мы с мамой столько не зарабатываем. Да и сколько мы ещё проработаем? Возраст у нас пенсионный, а мама ещё к тому же… ну ты сама понимаешь. На бесплатное обучение можно поступить, только если заплатить репетиторам и ещё кое-кому примерно половину суммы, которую платят на платном отделении за все пять лет. Это, конечно, меньше, но и таких денег у нас нет. Если это для тебя действительно цель, смысл жизни, то будем думать, как тебе этого добиться. Насколько я понимаю, есть дорога через службу в милиции, суде или других органах… Но тут придётся думать, как туда попасть, да и послужить года два-три придётся, а может, и гораздо больше.

— Где? В милиции?

— Как получится, может и в милиции, хотя я пока не представляю, как это можно устроить.

— Вот и не нужно, и не представляй, пожалуйста, не пойду я никуда служить. Ну его, этот юридический, я лучше с Викулей в педагогический поступать буду.

— В педагогический? А ты хотя бы представляешь, насколько тяжела и неблагодарна работа педагога? Как она низко оплачивается, а то и не оплачивается вообще! Вон, почти по всей стране забастовки и пикеты учителей, требуют выплатить зарплату ещё за прошлый год!

— Ой, пап, да не собираюсь я в школе работать. Главное — диплом получить, а там видно будет.

Вообще, Ольга смутно представляла, как и где ей придется работать. Ей почему-то казалось, что работать не придётся вообще, что появится кто-то, кто возьмёт на себя все заботы о ней так, как сейчас это делают родители.

Впрочем, о педагогическом институте она заговорила не случайно. То, что говорил отец, не было для неё новостью. Обо всём этом говорили и одноклассники, и учителя. Поступить на бесплатное обучение можно было либо в технический институт на инженерные профессии, либо в педагогический. Быть инженером ей вовсе не хотелось, а по поводу работы в школе Викуля, собирающаяся в педагогический на иняз, заявила, что «в школу попадает уж полный отстой, а остальные устраиваются, был бы диплом».

— Ну не знаю, Олюшка, не знаю, — покачал головою отец, выслушав дочь, — я считаю, что к выбору профессии нужно относиться даже более серьёзно, чем к выбору мужа. С мужем можно достаточно легко расстаться, а вот с профессией обычно приходится жить всю жизнь.

— Да ну тебя, пап, у тебя представления о жизни прямо доисторические какие-то. Сейчас всё совсем по-другому.

Отношение Ольги к отцу было сложным. С одной стороны, она уважала его за ум, спокойствие, выдержку; с другой стороны, жалела за возраст — ему уже стукнуло шестьдесят пять, за какую-то старомодную интеллигентность, отсутствие жёсткости, неумение грубо и резко, как ей казалось, «по-мужски» потребовать своего.

Любила она отца? Такой вопрос Ольга себе никогда не задавала. Она лишь снисходительно позволяла ему любить и баловать себя, заботиться о себе, искренне считая, что так и должно быть, что так будет всегда. Её наивный, непосредственный, девичий подростковый эгоизм не позволял задуматься о том, чем живут её родители, легко ли им, в их возрасте, тянуть дочь с её растущими требованиями. Наоборот, Ольга часто испытывала по отношению к ним чувство разочарования и даже какой-то обиды. Ну почему именно ей достались такие беспомощные и никчёмные предки?! У других они «крутились», «делали бабки», ездили за границу, отстёгивали детям баксы, а её предки лишь тянули от получки до аванса, да любили посидеть у телевизора, погулять в парке.

В педагогическом институте она выбрала математический факультет. Они долго сидели вечером в Викиной компании и перебирали факультеты, листая рекламный проспект.

— Нет, — вещала Вика, — биолого-химический тебе не подходит, лягушек резать, гербарии собирать да с пробирками возиться, ты там засохнешь, как наша химоза; на филологическом одни девки, его даже факультетом невест называют, там с тоски подохнешь; на технологии учителей труда готовят, там парни есть, но дебилы одни; иностранных языков — туда просто так не попадёшь, раньше нужно было; физкультура — это не для тебя, там нормативы сдавать; история, физика, география… Ага, вот то, что нам надо — математика с информатикой! И парни есть, и математика тебе всегда легко давалась, и компьютер изучишь, вполне можно будет секретаршей устроиться.

Поступила она легко. С математикой у неё, действительно, трудностей никогда не было, да и на факультете был недобор, брали всех, кто не получил двоек.

Институт её разочаровал. Парней в группе было всего трое, и те какие-то «ботаны», всё что-то учили, сидели в библиотеке, на неё внимания не обращали, так, «привет-привет». Преподавали им какую-то заумную математику, которую Ольга понимала с трудом, но спрашивали не строго, к компьютерам толком не допускали — мало их было. Была ещё куча разных предметов, вроде философии, психологии, педагогики и другой подобной, никому не нужной и не интересной ерунды. И хотя всё это Ольге вовсе не нравилось, на занятия она ходила регулярно, сессии сдавала вовремя и стипендию, хотя и мизерную, но получала.

А из института придешь — тоже тоска зелёная. Сашка, который возле неё топтался весь одиннадцатый класс, стал появляться всё реже, пока вовсе не исчез в дебрях своего автодорожного института; с Викулей, хотя и учились в одном институте, виделись редко, старые подруги разлетелись, а новые не появлялись. Ходить на дискотеки или в клубы не получалось, там самое веселье начиналось после полуночи и тянулось до утра, а ей приходилось к одиннадцати часам вечера бежать домой, иначе мама начинала сначала кричать, потом плакать, потом до утра пить капли с резким запахом, в общем, себе дороже.

После второго курса напросилась на всё лето в детский лагерь, вожатой, наврав родителям, что это — обязательная практика. Мама, правда, сильно плакала и причитала, так что Ольге стало даже стыдно, но сидеть всё лето со своими стариками в городе она была категорически не согласна. Куда угодно, хоть к чёрту на рога, но только не эти пустые дни и похоронно-тихие вечера с телевизором или вечерней прогулкой.

В лагере жизнь била даже не ключом, а мощной струёй фонтана. В десять вечера детей укладывали спать, до одиннадцати ещё утихомиривали, после чего настоящая жизнь только начиналась. Среди вожатых было много парней с физкультурного факультета, из других институтов. Пылали ночные костры, булькала в стаканах водка, пенилось пиво, звенела гитара. Разбившись на парочки, исчезали в ночной темноте. Утром, поспав часа два-три, ходили одуревшие, с опухшими губами, засыпали где придётся, но к вечеру опять оживали…

Вернулась домой похудевшая, с широко распахнутыми, чуть ошалевшими глазами и тайной тревогой в душе. Долго высчитывала дни, пока, наконец, не пришли месячные, и только тогда успокоилась. Но на следующее лето поехала снова.

Когда она училась на четвёртом курсе, умер отец. Умер неожиданно, ещё утром всё было нормально, на работе ему стало плохо, вызвали неотложку, и его с инфарктом увезли в больницу. Как рассказывали, он улыбался, подшучивал, просил не пугать жену, но по дороге в больницу ему стало хуже. Что там было в больнице, Ольга так и не поняла, то ли мест в реанимации не было, то ли врач в приемном покое долго не осматривал, а только после часа лежания на каталке у стенки отец тихо умер.

На поминках сослуживцы говорили о нем много добрых слов, обещали подать в суд на медиков, но на этом всё и кончилось.

Для Ольги настало чёрное время. Только теперь она поняла, практически всё в их семье держалось именно на отце: и деньги, и закупки, и многие хозяйственные дела. Мать два года как вышла на пенсию, денег не хватало ни на что, даже на еде пришлось экономить, не говоря уже об одежде — донашивали то, что было куплено раньше.

Промыкавшись полгода и перейдя на пятый курс, Ольга решила, что так дальше продолжаться не может, нужно переводиться на вечернее отделение и идти работать. Сначала решила найти работу. Но всё оказалось не так просто. Несмотря на кажущееся обилие объявлений и предложений работы, на поверку всё оказывалось чистой туфтой. В основном нужны были продавцы товаров, причём товаров далеко не лучшего качества, да ещё при этом требовалось внести залог долларов двести-триста. Долларов не было, да и торговать Ольга не умела, приставать к незнакомым людям, пытаясь «впарить» свой товар, нет, всё это было не по ней. Пойти работать в школу, где, наверняка, нужны были учителя, ей и в голову не приходило.

Мать, будто заледеневшая после смерти отца, к тому времени немного ожила и, узнав об Ольгиных попытках, вдруг совершенно спокойно и разумно сказала:

— Знаешь, доченька, давай-ка ты доучивайся, хотя бы в память о папе, он очень хотел дотянуть тебя до конца института, да вот не успел. Он тебя очень любил, очень ждал твоего рождения. Когда ты была маленькая, он всё время повторял: «Не успею, не успею на ноги поставить, помру». Он часто какие-нибудь золотые безделушки покупал, говорил: «Продашь, всё-таки деньги какие-никакие будут». Их там много накопилось, вот и пригодятся теперь.

Безделушек было не так уж и много, но, продавая их потихоньку, они с мамой спокойно протянули ещё год до Ольгиного диплома.

После получения диплома пришлось снова браться за поиски работы. Идти в школу Ольга категорически не хотела, но и, наученная прежним опытом, по объявлениям звонить не стала. Работу искала через знакомых, родственников, но безуспешно, пока не позвонила её однокурсница Наташка, с которой они вместе ездили в лагерь.

— Лёлька! — завопила Наташка в трубку. — Ты ещё работу не нашла? Нет? Ну и хорошо! В смысле хорошо, что, может, вместе работать будем. Слушай, тут одна крутая фирма двух секретарш ищет, надо в компьютере уметь шарить, высшее образование и возраст до двадцати пяти, оплата баксами, перспективы роста, очуметь можно! Мне по блату сосватали, они со стороны не берут. Давай, завтра с утра. Прикид парадный, раскраска — по высшей марке и топаем на собеседование.

Прилетели они на фирму рано, когда ещё никого не было. Пришлось побродить по округе, съесть мороженое. Потом ещё сидели и ждали шефа, без которого разговаривать с ними никто не собирался. Шеф пришёл через час, оказался не очень старым, лет сорока, полноватый, с обильной сединой в каштановых волосах. Принял доброжелательно, угостил чашечкой кофе, расспросил о жизни, семье, образовании.

— Ну что же, девушки, — сказал под конец, — умеете вы работать или нет, покажет испытательный срок, да и работа, в общем, не сложная — почта, звонки, бумажки, справитесь. Работать будете одна у меня, вторая у Лёвы, Льва Исаевича, моего компаньона, его сегодня нет. Начало работы — завтра в десять утра, рабочий день не нормированный, работаем пока дела есть, когда допоздна, а когда и с обеда разбегаемся. Оплата на испытательный срок, это три месяца, пятьсот баксов, а потом, если всё нормально — тысяча.

У Ольги аж дух захватило, таких денег она никак не ожидала, у тех, кто работал в школе, и сто долларов считалось хорошей зарплатой.

— Только, — продолжал шеф, — есть один нюанс. Сами понимаете, на такую работу желающих более чем достаточно, только дай объявление, такие толпы набегут — отбиваться придется, выбирай любую опытную, профессиональную секретаршу. Но нам любые не нужны. Понимаете, мы часто ведём переговоры, в основном с мужчинами. В подобных ситуациях неоценимо присутствие женщины, девушки, но не молоденькой дурочки, а умной, образованной, которая может разбавить мужскую компанию, с которой есть о чём поговорить. Но и не только поговорить, а и расслабиться, в гостинице, на даче, в баньке попариться. Я думаю, вы меня понимаете, говорю с вами абсолютно откровенно, чтобы у нас не возникло недоразумений. Назовём это «эскорт-услуги», они тоже — обязательная часть вашей работы, но за них, конечно, оплата отдельная. Ответа сейчас не требую, думайте, решайте спокойно, но чтобы потом ситуаций «хочу — не хочу», «дам — не дам» не было, это бизнес, работа. В общем, так, если завтра выходите на работу, считаем, что все условия приняли и к разговору этому больше не возвращаемся, если нет — то и суда нет.

На улицу Ольга вышла будто оплёванная, будто вся её так тщательно накануне отстиранная и отглаженная одежда была заляпана грязью. Нет, она не была наивной дурочкой и прекрасно понимала, что зачастую помогает женщине устроиться в жизни. Она даже как-то вскользь подумала, глядя на шефа, проводившего собеседование, что, пожалуй, при определённых условиях могла бы с ним… Но когда её вот так, буднично, по-деловому, начали нанимать в проститутки… Да-да, пусть высокооплачиваемые, но проститутки, в трудовые обязанности которых входит по первому приказу шефа раздвигать ножки… Нет, тут в ней что-то перевернулось и восстало.

— Ну что, Оль, ты как? — Наташка остановилась, перегородив Ольге дорогу. — Ты как думаешь? Рискнём?

Видно было, что она нервничает, хочет сказать что-то совсем другое, но не отваживается или не знает что, поэтому и говорит каким-то неестественным для неё деловым тоном.

— А что? — продолжала Наташка всё тем же деловым тоном. — Работа есть работа. И бабки крутые. Выходим завтра?

— Нет! — Ольга категорически замотала головой и даже передёрнула, будто в ознобе, плечами. — Нет, ты как хочешь, а я не пойду.

— Ты что! — Наташка даже задохнулась, — Ты что, да такой шанс раз в жизни выпадает! Штука баксов в месяц, да можно ещё сверху одну или две выколачивать. — Она, правда, постеснялась сказать, как эти, сверху, выколачивать придется. — Да с такими бабками ты через полгода будешь на своей крутой тачке раскатывать, в фирменных магазинах одеваться, а не на рынках дешевку выискивать!

— Всё я понимаю, Нат, но не могу.

— Да ладно тебе из себя целку-недотрогу строить. Я что, не помню, как ты в лагере оттопыривала!

— Я там сама решала, когда и с кем. Меня ни под кого не подкладывали. А тут что, девочкой по вызову? Нет, не хочу, не могу просто.

— Ну и дура! Могу — не могу! Года за три тут можно хорошие бабки сделать, а там и на другую должность в фирму пристроиться или замуж выйти. Ну что, завтра идём?

— Нет, ты как хочешь, а я не пойду!

— Как хочешь! — Наталья резко повернулась и зашагала прочь.

Ольга пришла домой, закрылась в своей комнате, буркнув маме, что с работой ничего не получилось. Сняв свой единственный парадно-выходной чёрный костюм и белую блузку, она накинула старенький халатик и уселась, привычно поджав ноги, в старое продавленное кресло.

«Что же я наделала! — думала она, бессмысленно глядя в окошко на верхушки шелестящих зеленью деревьев. — Август уже, месяц как диплом получила, ара-боты всё нет. Где её найдёшь такую, чтобы и платили много, и уметь особенно ничего не нужно было. Ведь что я умею? Да ничего, ничего, что помогло бы найти хорошую работу. И лет мне уже достаточно, не девочка семнадцатилетняя. Денег ни копейки, мать тоже из последних сил тянет. Может, нужно было соглашаться? Позвонить, что ли, Наташке и сказать, что завтра выйду с ней на работу?» Она обвела взглядом свою «девичью светёлку», как называл её отец, и остановилась на его фотографии, висящей на стене. Классе, кажется, в восьмом, она жаловалась отцу, что одноклассники относятся к ней с пренебрежением. «Уважай себя сама, тогда и другие уважать будут», — ответил он непонятной для неё тогда фразой. «Нет, всё правильно я сделала», — подумала она, глядя на отца. «Нет, всё правильно, — повторила она, представив, как чужие руки лапают её тело. — Всё правильно».

На следующий день, бесцельно бредя через парк, она вдруг увидела школу. Нет, она видела эту школу и раньше, но просто не обращала на неё внимания, а теперь, повинуясь какому-то инстинктивному чувству покорности судьбе, неожиданно для себя самой, она вдруг зашла внутрь. Через час она вышла на улицу уже учителем математики.