В Тридевятое царство попаданкам вход запрещен!

Глава 16. Болотник

Это только я могла в ягодном болоте с первого шага бочаг, то есть прореху, найти, в которую, оступившись, и провалилась. Что за невезуха?

Ладно, хоть не с головой, по пояс только. Но как же в нем холодно! Еще и гнус всякий будто специально ждал, чтоб на меня беззащитную напасть. “Эх, мне бы палку-выручалчку… Или мозгов, чтоб думать в следующий раз, куда лезу и зачем”, — думала, пока потихоньку, цепляясь руками за траву, выползала на кочку. Мне и так мерзко — мокро, липко, холодно, мошкара во все места лезет, пахнет ужасно. Так еще и платье испортила. Очередное. А может ну его, это все нафиг. Пусть все катится к ч… Э-э нет, вот о них не надо!

— Эй, ты, огонь, ты или что? — обратилась я к татушке. — Я, между прочим, тут замерзаю, а ты и в ус не дуешь. Хоть бы костер помог развести.

Огляделась вокруг. Зрелище я представляла собой, по-русски говоря, просто зашибись — вся такая красивая, с головы до ног в вонючей жиже, которую нечем смыть, под серебристым светом луны сижу на кочке посреди болота и, стуча зубами, разговариваю с собственной рукой.

А на меня с соседней кочки смотрят два круглых желтых глаза. Удивленно так смотрят, с некоторой я бы даже сказала, опаской.

Ладно бы голубые, я бы решила, что это Ее Величество Снежность меня нашла. Но с другой стороны — что я знаю о снежных кошках? Может, у них ночью глаза желтеют. Я и позвала:

— Кыс-кыс!

Глаза моргнули, и подвинулись ближе ко мне. Вместе с кочкой.

Ой, зря я, наверное, их обладателя позвала. Кто там на болотах водится? Собака Баскервилей?

— Хорошая собачка, хорошая, — пробормотала я, оглядываясь и ища пути отступления.

Хоть бы дерево какое рядом было, я бы белочкой на него взлетела, и неважно, что не умею. А так только попой вперед с кочки обратно в болото уползти разве что попытаться. Надеюсь, гадюк там нет?

И зачем подумала?!

Мне показалось или я услышала шипение.

“Все, Линка, вот и смерть твоя пришла неминуемая”, — подумала я, замерла и глаза закрыла. Пусть эти твари меня так едят, без моего участия.

Подождала немного. А потом подумала, — а с какой радости я незнамо кому буду такой подарок делать? В виде вкусной и аппетитной меня? К тому же вокруг тихо стало и это мне смелости придало.

Я оба глаза разом широко открыла. И офигела.

У меня руки горели! Обе! Огнем.

Я ими в траву вцепилась, они горят, а я не чувствую ничего.

“Ну все, — думаю, — кажись, я уже того, померла…”

Голову подняла посмотреть, где-то впереди белый свет должен быть, тоннель или куда мне идти-то? А там правда что-то белое впереди и оно ко мне движется.

“Может, это архангел Гавриил меня встречает?” — подумала благостно, но сама же себя и одернула: “Какой тебе Гавриил, Линка? Ты ж нечисть! Вот щас сцапают тебя и…”

Что будет после “и”, я не придумала, потому что это “белое” при ближайшем рассмотрении оказалось пузатым коротконогим мужичком с рыбьим лицом, который был закутан в простынь на манер шаолиньского монаха.

— Девка, ты это, — погрозил он мне кулаком. — Не балуй мне тут! Огонь-то прибери, а то пожжешь мне все!

— Не-а, — говорю, — Не приберу! Все пожгу, ничего не оставлю!

На самом деле я и рада бы огонь усмирить, да только как, не знаю. Потому и храбрилась, мужик-то, а точнее болотник, страшный же. Он же меня враз притопит тут, как пить дать.

— Эка ты, девка вредная! Как ты воду-то жечь собралась? — дух болота меня спрашивает, а сам ближе подбирается.

— Ты вот дух древний, а того не разумеешь, что на болоте метан выделяется. Газ такой. Вот его и взорву, — отвечаю, а сама думаю: “Лишь бы в самом деле не взорвать чего!” — Ты, дядюшка лучше не подходи, а то я боязливая очень. Мало ли что со страху натворю-то. Потом оба пожалеем.

Я так лично уже очень жалею, только поделать ничего не могу.

Болотник остановился, на меня смотрит. Я горю. Молчим. Вроде и трава заниматься начала уже и все равно ей, что мокрая. Я ее аккуратненько ладошкой прихлопываю. Горящей, ага.

— Чего хошь, девка? — спрашивает меня дух.

— До кикиморы проводи, дядюшка. Дело у меня к ней важное, срочное. Так бы я разве к тебе ночью сунулась?

А была бы умнее — и днем не сунулась бы, за версту обошла.

Болотник стоит, думает. Я лежу на пузе, ноги в болоте, за кочку держусь, а под руками трава, зараза, тлеет. Я же не чувствую ни боли, ни жара и от этого еще волнительней становится. Вроде у меня времени до заката было, но Хозяйка Метелей отсрочку дала, может она вся и вышла уже? И все, не гадюки, так огонек меня прикончит?

М-да, тяжела ты, однако, жизнь попаданки в сказочном царстве-государстве. Но пригорюниться не успела, Болотник может в метан поверил, или вспомнил, то у него на глубине торф есть. Кто его знает, огонь-то явно магический, может ему и вода не страшна, еще почище спирта и нефти гореть будет? Только он мне рукой махнул:

— Убирай безобразие, — говорит, — провожу.

— А ты поклянись, дядюшка, что вреда не причинишь и время тянуть не будешь, как огонь уберу, так сразу и проводишь, куда прошу.

— Клянусь, — говорит. — Убирай гадость свою.

Ну, я на кочку вылезла, осмотрелась. Руки с земли не убираю, только пальчиками шевелю. Если я на себе платье сожгу, совсем же нехорошо получится, придется у Болотника простынь просить. Вот будет занятная парочка, гусь да гагарочка.

— Мне бы, — говорю, — еще кошечку мою сюда. Она голубенькая такая, Маркизой звать.

Болотник только головой покачал:

— Так зови, говорит, я ж тебе не мешаю.

— Она же кошка, — объясняю, — воду не любит. И лапки испачкать боится. Ты бы подсушил тропинку, дядюшка, чтоб она до меня дойти могла.

Ну или я до нее добежать, а там поминай, как звали. Хотя с горящими руками в лес идти — идея так себе.

Болотник зубами скрипнул, в ладоши хлопнул и тропка прямо как тогда у Леся, получилась.

— Кыс-кыс-кыс, Маркизонька, иди ко мне, кисонька! — закричала я.

Сама на ноги встала и руки в стороны развела.

Ну, чтоб платье не задеть ненароком. Стою и думаю, как половчее с места в карьер взять. Но тут красавица моя услышала и явилась перед нами во всем своем Величии. Идет важно, лапками осторожно переступает, а с хвоста искорки сыплются. Мы с Болотником оба рты открыли, до того зрелище завораживающее. Искорки-то не гаснут, а вдоль дорожки королеве пушистой как фонарики горят. Подошла, смотрит на меня. Я присела рядом и зашептала:

— Маркиза, помоги, а? Не могу никак погасить, — и руки ей протянула.

Она глаза закатила, мол, что ж ты за неумеха такая досталась на мой прекрасный пушистый хвост, и дунула.

И все. Огонь погас, будто его и не бывало.

А болотник зубы ощерил и на тропинке встал, явно нас выпускать не собираясь.

— Дядюшка, — ему говорю, — вы же клятву дали!

— Как дал, так и взял, я нечистый дух, мне можно!

Сказал и на меня двинулся, руки расставив.