Ведовская страсть

Глава 12

Дом у жреца был бедный, почти все его пространство занимала одна комната с расставленными рядами столов и лавок: оказалось, что Безгнев выполнял в местной общине еще и роль учителя.

— Обидно, но я могу дать малышам так мало… — заметил хозяин, показывая гостю помещение, — но это лучше, чем ничего.

Дмитрий обвел взглядом избу и с укором покачал головой.

— А вы понимаете, что при таком уровне подготовки дети не выживут вне условий общины?

— Мы вовсе не неволим детей оставаться здесь. Напротив, поощряем их желание получать знания, — вспыхнул Безгнев. — Родители отправляют детей к родственникам на время обучения, либо же сами покидают общину до той поры, пока их чада не станут достаточно взрослыми, чтобы вести самостоятельную жизнь. И в то же время мы горды теми из них, кто возвращается в общину. Как, к примеру, Миролюб.

Слушая разъяснения Безгнева, Дмитрий вспомнил, что среди членов общины он не встречал подростков. А дети постарше, скорее всего, приехали к родителям на время каникул.

— Извини, — сказал он жрецу, — я погорячился.

— Ничего, твоя забота о чужом благополучии похвальна. — Жрец несколько мгновений подумал, а потом добавил: — Еще я хотел бы заметить, что у детей, рожденных здесь, проявляется масса способностей, чуждых отпрыскам крупных городов. Они более внимательны, вдумчивы, у них лучше развиты память и воображение. Знаешь, иногда, наблюдая за ними со стороны, я замечаю, как малыши общаются друг с другом без слов. А их связь с миром флоры и фауны поразительна!

— Это интересно, — произнес Дмитрий и решил тоже понаблюдать за детьми.

В первый же день, когда ученики пришли к Безгневу на занятия, они были явно смущены присутствием постороннего на уроках. Дети постоянно косились на Дмитрия и заикались, рассказывая выученные задания.

Среди малышни, к своему удовольствию, Селиванов заметил и маленькую Ладу, не расстававшуюся с куколкой и во время занятий.

Местная детвора прежде не видела инвалидов. Хитроумное приспособление с колесами поразило их воображение. Особо отчаянные малыши даже просили покататься на кресле.

— Когда я вырасту, то тоже куплю себе такую штуку, — заметил один не по годам бойкий малыш.

И с завистью покосился на рассевшегося в коляске незнакомца, в то время как он сам и другие ученики теснились на грубо сколоченных деревянных лавках.

— Надеюсь, что тебе не придется ездить в таком кресле, — невесело рассмеялся Дмитрий.

Ему, как ни пытался он казаться незаметнее, пришлось оставить жилище жреца на время уроков. Несмотря на одежду язычника, Дмитрий слишком отличался от местных мужчин. А инвалидное кресло только добавляло ему странности.

— Ничего, пара-тройка недель, и они привыкнут, — заметил Безгнев. — Ты перестанешь быть для них диковинкой.

Дмитрий недовольно нахмурился и буркнул:

— Не думаю, что задержусь здесь так долго.

Он крутанул колеса коляски и направился к выходу. Замечания жреца раздражали его и вместе с тем пугали.

— Не зарекайся!.. — предупредил Безгнев.

Дмитрий еще сильнее насупился. Он и сам не понимал, что заставляет его оставаться в этом затерянном среди вековых сосен уголке. И все же продолжал жить среди загадочных и немного странных обитателей поселения, каждый день обещая себе, что вот наступит завтра — и он обязательно уедет.

Но день сменял ночь, а Дмитрий все не возвращался к оставленному прошлому. Его прежняя жизнь стала казаться сном — давним, полузабытым. Будто и не существовало вовсе того Дмитрия Селиванова, красавца-бизнесмена, грозы миловидных дам. Удивительно, но об оставленных удовольствиях и причудах Дмитрий вспоминал все реже и не стремился к ним возвратиться.

Он полюбил ночное время суток, когда все жители засыпали, а темное небо напротив, пробуждалось к жизни. Дмитрия непостижимым образом манили тени гигантских стволов, рисовавших в отблесках луны призрачные картины на нежной весенней траве. Полюбились ему вскрики ночных птиц, гонявших где-то в темноте добычу. Он вслушивался в журчание ручья, впадавшего в неширокую реку с отвесного холма; созерцал густой туман, поднимавшийся над болотами.

Среди величия ночи Дмитрий забывал о том, кто он такой и где находится. Но, не помня себя, он чувствовал, как внутри него рождается нечто иное. Словно другая, чуждая ему сущность наполняет каждую клеточку его тела.

Дмитрий научился ориентироваться на местности и теперь с закрытыми глазами мог добраться до поселения. Лес и поселение стали ему не просто прибежищем, но новым домом.

Иногда, прогуливаясь, Дмитрий уходил глубоко в чащу и там, среди густых зарослей, слышал протяжный вой волков, уханье сов и звуки, издаваемые другими хищниками. Но эти чуждые его уху шумы не пугали его, а скорее завораживали своей первобытностью. Он не боялся животных, а они не трогали его.

И, конечно же, частым спутником Дмитрия в ночных прогулках стала она, Змиулана. Загадочная полудевушка-полузмея пугала его и манила одновременно.

Не договариваясь заранее, они встречались на закате. Иногда просто беседовали, чаще — молчали, рассматривая, словно впервые, огромный купол звездного неба, шатром раскинувшийся над их головами.

Дмитрий постепенно свыкался с мыслью о том, что Милана нравится ему сильнее с каждым днем. В человеческом обличье она казалась такой хрупкой, такой живой и нежной. Он не мог удержать себя от прикосновений: гладил ее шелковистые волосы, массировал уставшие после долгих прогулок ножки, с интересом наблюдая за тем, как на ланитах скромницы вспыхивает румянец удовольствия.

Однажды Милана позволила ему прикоснуться к своим обнаженным плечам. Она смущенно комкала спущенный до груди широкий ворот нижней рубахи и вздрагивала каждый раз, когда пальцы Дмитрия касались ее «кошачьего места» — крошечного островка удовольствия, уютно расположившегося между лопатками.

Дмитрий не торопился, он понимал: стоит ему проявить нетерпение и излишнюю настойчивость, как Милана сразу же замкнется в себе. Сбежит от излишне откровенных проявлений чувственности.

У Дмитрия имелся небольшой опыт по совращению девственниц, но он догадывался, что поспешность сведет на нет все предыдущие успехи. И сдерживал свои порывы, дожидаясь того момента, пока Милана сама не захочет пойти дальше.

Напрасно Дмитрий убеждал себя в том, что делает все это ради возвращения мужской силы. Он жаждал эту девушку, но не вожделел, как всех былых спутниц своей жизни.

Дмитрий упивался осознанием того, что именно на его долю выпала честь покорить Змиулану. Он пообещал себе выложиться полностью, призвать на помощь все свое умение, дабы заставить эту деву желать.

Дмитрий мечтал увидеть, как это хрупкое тело содрогнется в самом своем первом порыве страсти, выгнется ему навстречу, оглушит ночную тишь рвущимся из груди криком наслаждения.

Но его пора еще не пришла. Дмитрий затаился, как хищный зверь, выслеживающий добычу. Он методично и неустанно обвораживал Милану, приручал ее.

После полуночных посиделок они расходились… каждый в свой мир. Змиулана — туда, где ждали ее предки, Дмитрий — в темный, призрачный лес.

Но рассвет странная пара неизменно встречала в стенах полуразрушенного храма. Каждое утро они стояли возле проема, на месте которого раньше висели медные врата, и смотрели, как первые лучи восходящего солнца заливают пурпуром всю долину, превращая мир вокруг них в яркую вспышку.

— Что ты видишь там, среди этого света? — спросила однажды Змиулана.

— Я вижу все те же предметы, но в этот краткий миг они кажутся мне нереальными, будто это зарево меняет не очертания, но саму суть вещей, — честно признался Селиванов. — А что видишь ты?

Она сладко вздохнула и приложила ладонь к груди.

— Закаты и рассветы — таинственное время. В эту пору стираются тонкие границы между мирами, позволяя и моей человеческой половине видеть то, что видит другая сущность.

— Хотел бы и я увидеть это… — восхитился Дмитрий.

— Узришь, ты близок к этому, — предрекла полубогиня.

С тех пор Дмитрий взялся еще яростнее вглядываться в мглистый сумрак рассветов и закатов, мечтая своими глазами увидеть мир, отгороженный от людей границами реальности.

— То, что мы зрим вокруг, — лишь отражение представления о сущем, — сказала ему Милана. — Но стоит тебе позволить себе стереть эту грань, как ты обретешь то, чего жаждешь.

— Но как это сделать? — разгорячился Дмитрий.

— Забудь о своем теле, забудь, что ты человек из плоти. Позволь разуму освободиться от тесных оков. — Голос Миланы подрагивал от возбуждения. — Известно ли тебе, что многие предсказатели были слепы от рождения? Это позволяло им не надеяться на глаза, а видеть мир вокруг внутренним зрением.

Дмитрий слушал ее речи и не верил.

— Не думаю, что если к уже имеющимся увечьям прибавится слепота, то это даст мне шанс увидеть твой мир, — подметил он.

— Наш мир! — оборвала его Милана. — Люди идут по жизни наощупь, спотыкаясь и падая, предавая забвению свои истинные возможности. Они как птицы, забывшие о том, что у них есть крылья.

Дмитрий был настроен скептично.

— Тебе легко так рассуждать, ведь ты не человек, — не удержался он от едкого замечания.

— Но я бы очень хотела им быть…

Дмитрий смерил ее недоверчивым взглядом и вяло поинтересовался:

— Зачем?

Милана сладко вздохнула, обняла себя руками.

— У человека есть то, чего лишены Боги.

— Что же это? — напрягся Дмитрий.

Прежде, чем ответить, Милана мечтательно прикрыла глаза и ее длинные золотистые ресницы коснулись нежных щек. Пунцовые губы разомкнулись, позволяя бархатному голосу заворожить Дмитрия:

— Возможность быть слабыми. Быть желанными и любимыми.

— Ха! — усмехнулся Дмитрий, отворачиваясь от дивного видения. — К тебе ходят толпы местных почитателей, плюс еще заезжие, вроде меня. Многие считают тебя божеством, разве тебе недостаточно такой любви? Такого почета?

— В этом все и дело, — печально сказала полубогиня. — Для одних я божество, для других — монстр, который, тем не менее, может оказать им услугу. А мне хочется побыть человеком, женщиной, такой, как все.

Дмитрий глянул на Милану исподлобья, задумчиво поскреб небритый подбородок.

— Забавно, вот Безгнев отказался от земных радостей, чтобы почитать богов, а ты — мечтаешь отречься от преимуществ богини, чтобы стать обычной? Все хотят того, чего не могут иметь.

— Ты забываешь, что Безгнев сделал выбор по своей воле, а я… — Милана запнулась. — У меня выбора нет. И никогда не было.

Дмитрий сделал паузу, подыскивая нужные слова.

— А как ты трансформируешь свое тело? — поинтересовался он, спустя минуту. — Ведь если тебе удастся долгое время оставаться в теле девушки, то твоя внешность сведет с ума не одного мужчину.

«Не такого как я, калеку, — добавил он про себя, — а нормального, полноценного… Того, кто даст тебе то, к чему ты стремишься…»

— Во время заката и на рассвете мое тело тяжелее всего поддается трансформации, но это полбеды, ведь я могу на такие моменты скрыться на приграничье, — отозвалась Змиулана. — Хуже мне приходится в грозу… В это время я не могу контролировать свое тело, но самое ужасное — не могу покинуть мир яви. Любой, кто будет находиться в эту пору рядом, обязательно увидит меня такой, какой видел меня ты при первой встрече. Увидит — и ужаснется! Как и ты…

Добавил Дмитрий смутился и потупил взгляд.

— Прости, — только и проронил он. — Я полагал, что ты специально показалась мне такой.

— Нет, это не так, — вздохнула Милана. — Если бы мне удалось найти подходящего мужчину, я бы хотела, чтобы он принимал и любил обе мои сущности.

Дмитрий тяжко вздохнул, услышав ее заявление. Подобная прямота была ему в новинку.

— Многие из моих знакомых женщин идут к поставленной цели любым путем, а обман для них — часть естественного поведения, — проговорил он. — Так почему бы и тебе не прикинуться обычной и не поискать себе достойную пару?

Милана надула пухлые губки.

— Я не стану обманывать человека, притворяясь тем, кем не являюсь в действительности. Ежели нет в мире яви мужчины, способного любить меня целиком и полностью, то мне лучше навсегда остаться монстром.

— Я не говорил тебе, что ты монстр, — спохватится Дмитрий.

— Это было написано у тебя на лице, — заметила Милана.

Селиванов не сдался:

— Если ты говоришь о нашей первой встрече, то да, признаюсь, я немного испугался. Можно сказать, твой вид шокировал меня.

Милана вспыхнула, дыхание ее участилось.

— А сейчас?

Вопрос поставил Дмитрия в тупик.

— Я не знаю, что тебе ответить…

Он не врал и не преувеличивал. С одной стороны Дмитрий видел перед собою красивую молодую девушку, волнующую его своим присутствием. С другой — по-прежнему боялся змей, во всех их проявлениях.

— Прикоснись ко мне, — попросила Милана, изменяя облик.

Она приблизилась вплотную к коляске, подобрала подол рубашки и приподняла кончик хвоста.

Дмитрий судорожно сглотнул и непроизвольно зажмурился. Попытался исполнить ее просьбу и протянул ладонь.

Но его пальцы предательски дрогнули. Он отдернул руку так быстро, будто держал ее над горящей свечой. Широко распахнул наполненные суеверным страхом глаза.

— Вот видишь, — заметила Милана, горько улыбаясь. — Ты все еще боишься меня, так же, как и все люди.

— Мне жаль, — произнес Дмитрий. — Я не хотел тебя обидеть.

Милана отползла в темный угол храма, прижала хвост к шероховатой поверхности стены. На свету осталось лишь ее прекрасное и печальное лицо.

— Да, знаю, — покаянно молвила она.

Селиванов, ругая себя последними словами за трусость, оставил Милану в одиночестве, поспешив покинуть место своего позора. Уезжая, он успел заметить, как в дивных глазах змеедевы появились дрожащие влажные капли.

Дмитрий не любил женских слез, не умел утешить. Он торопился сбежать не только от Змиуланы, но и от того отвращения, что вскипело в нем при одной мысли о прикосновении к змеиному телу.

Это был первый за прошедший месяц рассвет, который Милана и Дмитрий встретили порознь.