Верь только мне (СИ)

Глава 32. Вильгельм

В твердой решительности вершить правосудие приезжаю к универу утром пораньше.

— А ну-ка, стоять, — хватаю за рукав куртки только что прибывшую Милену и тащу ее в сторону своей бэхи.

— Отпусти меня, придурок! — она упирается ногами, но они разъезжаются по мокрой щебенке нашей парковки.

Запихиваю ее в машину, сажусь в водительское кресло и блокирую двери.

— У тебя четыре минуты, чтобы рассказать всё мне, — ставлю таймер на телефоне и резко выгуливаю на основную дорогу.

Бью по газам на полную, и машину ведет креном так, что мы чудом не вылетаем на встречку. Отлично!

— Фиш, ты что творишь! — визжит Попова.

Смотрю на нее безумными глазами и улыбаюсь.

— Нравится? У нас еще три с половиной минуты, прежде, чем мы улетим в какой-нибудь кювет, — хватаю ее за руку и неловко дергаю рулем, и нас снова заносит. — Ты и я, пока смерть не разлучит нас, да, Милена?

— Ты больной! — она пытается упереться в пол и потолок машины, но я веду настолько отвратительно, что сам еле сижу в кресле.

Мы несемся на бешеной скорости за город.

— Не нравится кататься? Тогда открой свой рот и расскажи, как ты устроила все это дерьмо для Виолетты! А то найдут нас с тобой в овраге, мне терять нечего, — снова выкручиваю руль, и машину нехило разворачивает по влажному асфальту прямо в противоположную сторону.

— Ты блефуешь! — шипит на меня зло.

Конечно, блефую! Мне еще пизды всем раздать надо, да и тачку свою я слишком люблю.

Поднимаю брови, глядя на нее: —Ну тогда звони своим клиентам на ноготочки и отменяй записи, скажи, что сегодня не сможешь. И завтра, да и вообще больше не вернешься, — улыбаюсь ей во все свои 32 «винира».

Мы летим сто восемьдесят навстречу одинокой фуре, которая едет по своей полосе, и я демонстративно перехватываю руль покрепче, подмигиваю позеленевшей Милене.

— Молиться умеешь?

— Вил, мне нечего тебе рассказать! — разрывается Милена.

— У тебя осталось полторы минуты, Попова.

— Прекрати, пожалуйста! Мне крышка, если я рот открою! — воет она.

— Тебе крышка, если ты его не откроешь.

И когда мы практически сравниваемся с фурой, я надежно фиксирую руль левой рукой, и под оглушительные вопли Милены делаю резкое движение правой, будто собираюсь вильнуть навстречу.

Естественно, мы мирно пролетаем по своей траектории, но этого хватает, чтобы Попова начала прощаться с жизнью.

Когда матерящаяся и визжащая Милена открывает глаза, и понимает, что я издеваюсь, ее крики переходят во всхлипывания.

— Фиш, ты больной! Больной, тебе лечиться надо! Мы же могли умереть!

— В твоем пожаре люди тоже могли умереть! Время вышло, кстати. Следующая фура будет нашей, — снова вдавливаю педаль в пол.

— Не поджигала я ничего! Все, хватит! — сквозь слезы молит она. — Остановись!

— О, нет, дорогая, мы будем ехать, пока я слушаю твой рассказ, заодно и решим, останавливаться или нет.

Милену трясет, вся кожа покрылась красными пятнами.

— Мне конец, зря я связалась с этим уродом…, — заикается она.

Волосы на позвоночнике дыбом встают, когда я догадываюсь, о ком она говорит. На секунду даже жалко ее становится, куда полезла, тупица.

Меняю гнев на милость:

— Расскажешь, как было, — помогу тебе выбраться из дерьма, в которое ты вляпалась. Соврешь или скроешь что-то — пеняй на себя.

— Останови, пожалуйста, — Милена не на шутку испугана, поэтому я съезжаю на первую попавшуюся обочину и глушу перегретый движок.

— Я жду! — припечатываю.

— Я не знала, что эта штука активируется, — сквозь слезы и сопли давится Милена.

— Давай, Попова, соберись, рассказывай по порядку. Я тебе не Лисицын, подставлять не буду.

Она резко поднимает на меня раскрасневшиеся глаза: —Откуда ты знаешь?

Попал. Я знал. Чувствую нарастающую ярость. Надо было мочить эту тварь еще когда только узнал, что он в универе нарисовался. Скоро увидимся, блять!

— Когда я заставала вас с Виолеттой в кабинете тогда, то я не сдержалась и…, — мнётся она.

— Пошла стучать, — добавляю.

— Ты бросил меня ради неё! — выпаливает она.

— Мы и не встречались никогда, мать твою, Милена!

Смотрит на меня, поджав губы. Возразить нечего.

— Плевать! А она хороша, да? Училка, которая ноги перед студентами раздвигает.

Собираю в кучу остатки самообладания, чтобы не заткнуть её грубо, — мне нужна информация. Завожу машину, видимо, нужно еще покататься. Видит это и дергается к двери. Хрен там, закрыто.

— С темы не съезжай.

— Я пошла к Роману Павловичу, рассказала про вас. Надеялась, что её выкинут на следующий же день! — говорит с подавленной агрессией. — Но он сказал, что у него есть идея получше.

— Сжечь универ? — ухмыляюсь.

— Он сказал, что понимает мои чувства, и мое желание мстить! Но что нам могут и не поверить, и что это не будет веским поводом для увольнения. Что у тебя дурная слава и вряд ли кто поверит, что вы с Виолеттой действительно вместе. Скорее скажут, что ты ее донимаешь….

— И что этот гондон предложил тебе?

— Вил! Клянусь, я бы никогда ничего не поджигала, — по ее щекам снова начинают катиться крупные слезы раскаяния. — Знаешь, он был таким спокойным и… правильные вещи говорил, что за свое нужно бороться, что он поддержит меня…, — шмыгает она.

— Милена, блядь! Слишком долго! Мое терпение закончилось! — тянусь к зажиганию.

— Он сказал, что чтобы ее уволили, нужны доказательства! — вцепляется когтями в мое запястье. — Например, сфоткать вас или записать интимный разговор. Он сказал, что обо всем позаботится! Только ему нужна моя помощь!

— Ему какой интерес?

— Он сказал, что Виолетта не достойна занимать место его отца. Тем более теперь, когда он понял, что Виолетту уже ты натягиваешь….

— Много позволяешь себе! Еще одно подобное слово в ее сторону! — разворачиваюсь к ней разъяренно.

Раскатал бы, не будь она девочкой. Она недовольно сглатывает, но хвост свой прижимает.

Версия с тем, что Виолетта недостойна — хрень полная. Это версия для ушей Милены, она и повелась. Это не игра Виолетты, это наши с ним старые счеты.

Попова смотрит, часто моргая, прогоняет слезы: —В тот вечер он всучил мне старый кнопочный телефон с приделанной к нему херней тяжелой. Сказал, что это прослушка и надо ее поставить в подсобку. Я подумала, что это диктофон такой или датчик, — ее голос дрожит. — После одного из занятий по химии я выловила момент и запихала это все под диван у нее на складе. Роман Павлович сказал сделать так, чтобы на камерах это не смотрелось странно, будто я просто выходила с занятия.

Делаю вдох-выдох, сдерживая раздражение, сжимаю руками руль так, что аж пальцы белеют. Ядерщик сранный.

А потом ее прорывает водопадом: —Только вот нифига не прослушка это оказалась, Фиш, понимаешь?! Эта дрянь как-то взрывалась или зажигалась, я не знаю, но активировалась звонком на этот телефон! Он псих!

— Это пиздец! Ты башку свою почему не включила?

— Фиш, не знаю, я как загипнотизированная была! Он говорил все так уверенно, — хлюпает. — Скажи, как я могла подумать, что он способен моими руками поджег организовать? Я теперь в преступлении замешана, — трясется и воет Попова. — А если бы кто-то пострадал? Я не сплю с той ночи!

— Ты вляпалась, конечно….

— Когда утром нас не пустили в корпус и оказалось, что кабинет сгорел, я чуть с ума не сошла! Фиш, я бы никогда так не поступила! Это я виновата! Он убедил меня, что мы только запишем ваши встречи, — она откровенно рыдает в ладони.

— Надо прижать этого гондона, — завожу машину.

— Нет-нет! Не вздумай! Он пообещал, что обставит все так, что это я сожгла подсобку! Когда нас допрашивали, он подошел ко мне и с таким же спокойным милым видом заявил, что если я вздумаю рот открыть — всю вину повесит на меня. И тогда меня в лучшем случае отчислят, а в худшем — посадят! Сказал, заткнуться и успокоиться, мол, это и была часть его плана, ведь за порчу имущества и несоблюдение ТБ Кузнецову точно уволят. У него в глазах какие-то сумасшедшие огни плясали, он по-моему одержим этой идеей.

— Он сам скоро присядет!

Про увольнение Виолетты тоже чушь. Зная Лиса, это было бы слишком простым мотивом. Ничего, говнюк, я до тебя доберусь.

— Машину зачем испортила? — добиваю.

— Я не хотела! Сказала, ему что не буду этого делать! Но за непослушание он снова припугнул сдать меня! Я собиралась только колеса проколоть, но он сказал, что этого мало, и я ничего лучше не придумала, как выбить ей стекла…

— Ты в своем, блядь, уме? Если он завтра скажет ей в лоб выстрелить?

— Это ужасно, я знаю, ненавижу себя за это, — захлебывается от осознания своей вины. — Он запугал меня, Вил! Мне было не к кому пойти! Что мне делать теперь?

— Разберемся.

Мне нужно понять, что делать с этим. Хуй что докажешь, не подставляя Милену. Он дура, конечно, но это не ее намерение. Знаю, как Лис мозги пудрить умеет, тем более тем, кого они напрочь отсутствуют.

Даю по газам и выскакиваю на дорогу в направлении универа, надо ехать назад как можно скорее.

— В пожаре нашли что-то? — свожу брови в попытках понять, как действовать.

— Да разве кто-то что-то скажет? Следаки нас всех опросили, территорию опечатали. Но подсобка дотла сгорела, думаю, никто ничего не нашел, иначе до меня бы уже добрались, — говорит все еще заикаясь от рыданий.

— Какой итог? Ты же все сплетни знаешь, тем более те, в которых замешана, — давлю на чувство вины.

— Расследовать это вроде как никому неинтересно. Многие думали на тебя, но версию с тобой отмели, так как Виолетта тебя своей задницей прикрыла, — говорит, и сразу прикусывает губу понимая, что грубит. — Списали на нарушение норм пожарной безопасности: старая проводка, неподобающая мебель. Обещай, что не сдашь меня, Фишер! Моя мама не переживет этого, Вил, умоляю тебя! Поклянись!

— Клянутся те, кто без клятвы слов не держит.