Мороз щиплет за задницу, когда мы выскакиваем на улицу.
Захожу первым и помогаю Олененку перешагнуть бортик, утягивая за собой в приятный кипяток. Усаживаюсь поудобнее на специальный выступ под водой и закидываю на себя Виолетку, которая обвивает меня ногами и руками. Был бы хвост, обвила бы и им.
Мы полностью погружены в воду, наши шею и плечи пузырьками ласкает функция джакузи. Над головой только звезды и клубящийся пар. Новогодний дубак, а нам тепло и уютно.
Какой же кайф, особенно после проделанного мною пути.
Некоторое время Виолетта просто висит на мне, как телефон на зарядке. Маленькую вынесло конкретно. Я буквально слышу шевеление шестеренок в ее голове.
Не тороплю. Даю ей столько времени, сколько нужно. Пусть заряжается, осознает, принимает новую реальность.
В мой план на вечер входят исключительно разговоры, расслабляющие процедуры и здоровый сон в обнимку. Без секса.
Зная темпераментную Виолетту, ей такое не понравится, но пускай это будет заключительным аккордом моей маленькой мести.
Наконец она глубоко вздыхает и слегка отстраняется, чтобы смотреть мне в глаза.
— Готова к разговору? — мягко улыбаюсь ей, не давлю и не требую.
— Разве с тобой можно быть к чему-то готовой? — подергивает носом.
— Мы будем учиться, — смотрю в ее огромные глаза, в которых множатся огоньки развешанных по всей территории лампочек. — Многому.
Кивает.
— Во-первых, доверию, — убираю выбившуюся со лба пряль, получше натягивая шапку, чтобы ей не дуло. — Объяснишь мне теперь, какого хрена это все было? Почему ты послушала тетю?
Спрашиваю, а сам во всю таращусь на полуобнаженную Виолетту в черном лифе и трусиках. И, конечно, в салатовой шапке.
— Я была уверена, что делаю лучше для тебя, — несмело шепчет мне в ответ. — Боялась, что, если ты останешься здесь, то отец со света тебя сживет своим «воспитанием». Меня пугала мысль, что ты проведешь жизнь, о которой будешь жалеть. Мне кажется, если сильно любишь, то желаешь человеку лучшего. С тобой или без тебя.
— А ты любишь? — наклоняю голову набок.
— Конечно, я люблю тебя, Фишер! Очень люблю! — берет меня ладошками за лицо, и это оказывается даже интимнее нашего плотного касания под водой. — Я голову потеряла еще с первым звонком на пары, когда ты вальяжно в аудиторию заплыл, а потом меня в подсобке зажимал.
— И ты решила меня всего этого лишить?
— Сейчас, когда ты рядом, я понимаю, как это было тупо. Но ведь ты к переезду всю жизнь стремился, как я могла проигнорировать этот факт? Я хотела для тебя счастья, Вилли, правда.
— Глупая, я только рядом с тобой начал понимать, что это гербанное счастье в жизни вообще существует, — прижимаюсь лбом.
— Я не заслуживаю тебя….
— Это я не заслужил такой девушки, как ты. Принимающей, понимающей, видящей во мне лучшее даже тогда, когда я скатился на самое дно. Которая жертвует собой ради меня, — чмокаю ее в лоб. — Той, которой всегда было плевать на мое мнимое положение, на мое имя.
— Но…, — Виолетта набирает воздуха возразить, но я не хочу поощрять ее самобичевание. Хватит.
— Ты всегда меня поддерживала. Нерадивому крышу над головой искала, советы давала. Вселяла веру в себя. С тобой я поверил, что я не совсем уж конченный, и что в этом миря я кому-то по-настоящему нужен.
— Очень нужен! — сгребает меня в объятия, покрывая поцелуями щеки. — Ты сможешь простить меня за те гадости, что я наговорила тебе, пока была не в себе? — спрашивает с дрожью в голосе. — Хотя это не оправдание, — добавляет поспешно, опуская голову.
— Эййй, — приподнимаю ее подбородок пальцами, — Ты не виновата, что я притащил в твою жизнь сумасшедшего Лисицына, который настраивал тебя против, — на этих словах Виолетту передергивает. — Не виновата в том, что коллектив травил тебя из-за того, что ты меня прикрывала.
Олененыш слушает меня, раскрыв свои персиковые губы и медленно моргая.
— Ты так же не виновата, в том, что мое присутствие обрушило на тебя угрожающего отца и гиперопекающую тетю. Ты паниковала и делала хуйню.
— Откровенную.
— Прости, что у меня не хватило выдержки разобраться во всем, Виолетик, — говорю примирительно.
— Это я должна была рассказать тебе о разговоре с тетей, но тогда бы точно остался, и твой отец…. Я слишком боялась этого, я должна была верить тебе.
— Когда всем раздавали доверие, ты стояла в очереди за задницей, — сильно щипаю ее за попу.
— Вил! — плещет в меня водой.
— Кстати, насчет этого! Куда ты дела мой аппетитный зад? — смотрю возмущенно. — Ты ничего не жрала все это время?
— Жрала. Себя.
Смотрит на меня так откровенно. Вглядываюсь в ее глаза и вижу, какое ранимое существо скрывается за той когда-то деловой училкой.
— Это я заметил. Завтра садимся на высококалорийную диету из сгоревших сырников, — улыбаюсь ей и мягко обнимаю.
— Как нам быть дальше, Вилли? — говорит мне в шею, ее голос практически сливается с бушующими вокруг пузырьками, — Я не понимаю, что мне сделать, чтобы ты почувствовал, как дорог мне, и как я люблю тебя. Что мне сделать, Вилли? — Снова паникует.
— Олененыш! Я же люблю тебя не за определенные действия, а за то, какая ты. Моего словарного запаса на обоих языках не хватит, чтобы передать, как много ты для меня значишь, — глажу ее по голове и плечам. — Я верю тебе, верю! Мне не нужно ничего доказывать. Хотяяя, пара идей, как ты можешь исправить положение, все же имеется, — грязно поигрываю бровями, пытаясь сбить градус серьезности разговора.
Смущается на секунду, но потом снова хмурится.
Терпеливо жду, когда она озвучит мне весь рой тревожных мыслей.