Весенняя коллекция

19

Каждое утро Жак Некер просыпался с ощущением, что было бы лучше, если бы он вообще не ложился спать. Его преследовали ночные кошмары, а проснувшись, он не мог их вспомнить и только чувствовал, будто его всю ночь тащили куда-то волоком. Он был удручен до последней степени, но тем не менее никак не мог вспомнить, что же его мучило во сне. За последнюю неделю это настолько прочно вошло в его жизнь, что стало реальнее всех его достижений и осязаемей, чем любая принадлежащая ему вещь.

Страшная аура ночных ужасов только слегка рассеивалась, когда он, с трудом заставив себя пройти через обычные утренние процедуры, направлялся к себе в офис. Неделя показов весенних коллекций неумолимо приближалась, и он даже находил некоторое облегчение в чрезмерных заботах, принимая не только все самые важные решения по управлению своей огромной империей, но и следя за мелочами, которые обычно находились в ведении его сотрудников. Он вникал во все подробности организации показа в «Рице», требовал отчета о том, достаточно ли доставлено горшков с цветущими деревцами, следил за ходом подготовки декораций, настаивал на изменениях в меню, даже лично дегустировал вина, — словом, вел себя так, будто его волнует только одно — успех коллекции Ломбарди. Он работал допоздна, сводил с ума подчиненных, заставляя их вносить изменения в уже утвержденные планы и оттягивая насколько возможно момент, когда приходилось возвращаться домой.

Если бы бедняжка Николь, его жена, была бы жива, он каждый вечер вынужден был бы отвлекаться. Николь тратила всю свою энергию на то, чтобы хотя бы раз в неделю устроить ему какой-нибудь праздник, и от него ждала того же. Он помнил, как она расстраивалась, когда они ужинали вдвоем чаще, чем раз в неделю. Если ее расписание не было составлено на полтора месяца вперед, она чувствовала себя заброшенной и ненужной. Некер знал об этом и, как бы ни был загружен работой, каждый вечер, приняв душ и переодевшись, отправлялся на очередной ужин или прием. Это было то немногое, что он мог для нее сделать, потому что он не любил ее так, как это было в начале брака, и не дал ей детей, которые могли бы стать смыслом ее жизни.

Некер вдруг подумал, что, будь Николь жива, он не рассказал бы ей о мучающих его кошмарах. Они перестали делиться друг с другом своими заботами и проблемами года через два после свадьбы, когда стало ясно, что ее жизнь состоит прежде всего из визитов к портнихе, ленчей и общения с декораторами, а его — из дел.

Прошло всего несколько недель после смерти Николь, и Некер стал получать вдвое больше приглашений на ужин, чем при ее жизни. Он от них отказывался и только время от времени приглашал нескольких друзей к себе на ужин, главным образом для того, чтобы показать окружающим, что не превратился в мрачного отшельника. Он не собирался жениться снова, но все хозяйки парижских салонов за ним охотились, и у каждой была своя кандидатура — разведенная дама или вдова — на роль второй мадам Некер.

Они считали немыслимым, что такой баснословно богатый и еще не старый человек, да к тому же красавец, может долго оставаться без новой привязанности.

Но Жак Некер выказал такую полнейшую незаинтересованность, что все, кроме его самых старинных приятелей, оставили попытки устроить его жизнь. В редкие моменты, когда его начинало тяготить одиночество, он жалел, что не поддался уговорам свах и не выбрал себе какую-нибудь милую и приятную спутницу жизни, энергичную особу, которая не стала бы довольствоваться таким минимальным набором, как яхта, замок и вилла, а вывозила бы его на сафари, в горы кататься на лыжах и заставляла бы его отдыхать и «наслаждаться жизнью».

Но он не хотел повторять тот сюжет, по которому шла его жизнь с Николь, — ужины, клубы, встречи из года в год с одними и теми же людьми. Еще не зная о существовании Джастин, он довольствовался тем, что пополнял свою коллекцию, читал книги по истории искусств и летал в Цюрих, Амстердам, Милан или Лондон, посещал последние выставки и аукционы антиквариата.

Сам он не стал музейным экспонатом только потому, думал Некер, что сексуальные желания в нем еще не угасли. Он не хотел заводить постоянную любовницу, предпочитая досуг с самыми изысканными девушками по вызову. Это не приносило радости, но оказалось средством весьма эффективным. Почти каждый вечер он выплескивал накопившуюся энергию, играя в своем клубе в сквош, и часто ужинал там же со своими партнерами по игре.

Удар, который нанесла ему Джастин, не приехав в Париж, выбил его из колеи на несколько дней. Как-то утром по дороге в офис он вдруг спросил себя, а почему он до сих пор не поинтересовался ее здоровьем. Поднявшись к себе в кабинет, он тут же позвонил Фрэнки и спросил, выздоровела ли мисс Лоринг.

— Точно не знаю, — ответила Фрэнки. Этот вопрос застал ее врасплох, и она даже не могла придумать, что соврать.

— Как такое возможно? Разве вы не созваниваетесь ежедневно?

— Нет, — сказала Фрэнки, придя в себя. — У Джастин под началом еще семьдесят моделей. Она знает, где мы, знает, что девушки работают, а в остальном она полагается на меня, поэтому в ежедневных отчетах нет никакой необходимости.

— Мисс Северино, я считаю вас очень опытным человеком, но я удивлен тем, что, хотя до показа коллекции Ломбарди осталось меньше недели, мисс Лоринг считает, что для нее важнее находиться в Нью-Йорке, где ничего особенного сейчас не происходит.

— Не знаю, что бы такого она могла здесь сделать, с чем не справилась бы я, — твердо ответила Фрэнки. — У Тинкер, как вам известно, нет ни минуты свободной, а про Эйприл и Джордан Ломбарди сказал, что займется ими, только когда все платья будут готовы. Он совершенно ясно дал понять, что не хочет, чтобы его беспокоили. Тинкер рассказывает, что он работает как сумасшедший над новыми моделями и вся его команда ему помогает. Его мастерские не закрываются ни днем, ни ночью. Джастин здесь только мешалась бы под ногами.

— Это вопрос чести! — Некер сам удивился напыщенности своей фразы. — Отсутствие мисс Лоринг указывает на то, как несерьезно она относится к контракту с Ломбарди. Надеюсь, она прибудет хотя бы на показ.

— Да, конечно! Возможно, даже раньше, — успокоила его Фрэнки.

— Вы все заняты? — спросил Некер уже более дружественным тоном.

— Девочки кончили работу с фотографом из «Цинга» и теперь просто убивают время. Мод Каллендер, журналистка «Цинга», и Эйприл осматривают Париж, а Джордан по своему обыкновению пропадает в музеях. Вчера она опять весь день провела в музее декоративного искусства. Кажется, он стал ее излюбленным местом в Париже.

— Оказывается, вы все ценительницы прекрасного.

— А что нам еще остается, мсье Некер? Девочки не могут позволить себе наслаждаться изысками французской кухни — следят за фигурой, а в магазинах сейчас только то, что осталось от зимней распродажи. Все фильмы, даже по телевизору — на французском, для долгих прогулок сейчас слишком холодно, а хороших спортивных клубов в Париже нет… Интересно, как парижанкам удается держать себя в форме? Так что остается только искусство. На этой неделе весь мир моды готовится к показам, а наши девушки остались невостребованными. Кроме Тинкер.

— Вы правы. Я об этом не подумал. Вы тоже входите в культурный десант?

— Я провожу свободное время в Лувре.

— Отличное занятие!

— Спасибо, — ответила Фрэнки с достоинством. — Впечатлений мне хватит на всю жизнь.

Повесив трубку, Некер долго сидел, пытаясь собраться с мыслями. Эта невозможная девчонка, Фрэнки Северино, осмелилась солгать ему, у нее даже хватило наглости жаловаться, а он ничего не мог с этим поделать. Господи, как же больно! Не унижение, не стыд, не разочарование, нет — просто боль, боль и обида.

Десятки тысяч людей в эту минуту работают на него, создают духи, ткани, и для них его слово закон. А какая-то девчонка, которой известна вся правда, так ему ничего и не сказала. Он уже не верил в то, что Джастин приедет на показ, как не поверил с самого первого мгновения в известие о ее болезни. Это такая же ложь, как то, что Фрэнки исследует Лувр. Может, Эйприл с журналисткой и осматривают достопримечательности, но единственное, что действительно похоже на правду, так это то, что Джордан ходит в музей декоративного искусства.

Там собрано множество предметов мебели и изысканных безделушек, некоторые залы обставлены именно так, как это было много лет назад. Посетителей там немного, и она может сидеть там подолгу, представляя себя совсем в ином мире. И тут вдруг Некер представил себе, как Джордан ходит вокруг, рассматривает эти удивительные, манящие, романтичные комнаты и не может войти в них, потому что проход перегорожен бархатным шнуром. Это заставило его забыть на время про услышанную от Фрэнки ложь, и боль отступила, растворилась где-то.

Он хотя бы может подарить день счастья Джордан, подумал Некер. Когда она объяснила ему, с какой осторожностью она ведет себя в окружающем мире, он понял, что она ни за что не пойдет в антикварный салон рассматривать вещи, которые не может купить. Только на редкость наглые туристы позволяют себе прийти к антиквару или те, кто достаточно богат и понимает, что можно «только взглянуть», даже если не собираешься покупать. Но такие обычно приходят в сопровождении постоянного клиента. Торговцы блошиных рынков богатеют именно за счет того благоговейного ужаса, который внушают настоящие антикварные магазины.

Некер попросил секретаршу соединить его с Джордан.

— Мисс Северино сказала мне, что вам понравился музей декоративного искусства. Я его хорошо знаю, но меня ужасно раздражают служители, которые ходят за тобой по пятам, будто бы боясь, что ты собираешься что-то украсть. Не хотите ли вы зайти со мной в салоны, где можно осмотреть вещь по-настоящему, потрогать ее, полюбоваться ею вблизи? Там совершенно не обязательно покупать.

— Ой, я мечтаю об этом!

— Я могу заехать за вами в три часа. Вас это устроит?

— Конечно!

После разговора с Джордан Некер позвонил Кремерам, чтобы договориться о визите. Секретарь сказал, что, к его огромному сожалению, всех троих мсье Кремеров сегодня не будет — они будут на трех аукционах в разных местах, но мсье Жан, их заместитель, почтет за честь помочь мсье Некеру и его гостье, мадемуазель Дансер.

Обычно он никогда заранее не извещал Кремеров о своем визите, но на этот раз он специально позвонил предупредить, потому что, появись он неожиданно в сопровождении изумительно красивой цветной девушки, даже вышколенный персонал Кремеров может на долю секунды выказать свое удивление. А он хотел оградить Джордан от подобных проявлений любопытства. Да, она умна и даже мудра, но почему ему так хочется заботиться о ней, оберегать ее? Уж не видит ли он в ней замену так и не появившейся дочери? — подумал Некер удивленно.

«Как странно, — думала Джордан, — что Жак Некер позвонил именно тогда, когда я почувствовала себя совершенно одинокой». Тинкер ускользнула в заоблачные выси, Эйприл и Мод вечно чем-то заняты, у Фрэнки и Майка своя жизнь, вот счастливчики, так что рядом никого нет, кроме Пичес Уилкокс, которая вполне любезна на людях, но, когда они с Джордан встречаются в холле, рассеянно улыбается и торопится пройти мимо. Но Джордан не держала зла на Пичес. Каждому — свое.

Джордан так и так собиралась пройтись днем по антикварным лавкам. Она видела несколько на улочках Левого берега, это были маленькие неприметные магазинчики, но, боже мой, что выставлено в их витринах! В Париже она почувствовала себя дома, в восторженных взглядах, которые на нее бросали, не читалось ни намека на то, что она другой расы, и поэтому Джордан совершенно успокоилась и позволила себе заглянуть в некоторые лавки, где поняла, что больше всего на свете антиквары любят поболтать.

Они были как гостеприимные хозяева, и казалось, что главное для них — встретить посетителя и побеседовать с ним. Так что Джордан быстро расслабилась и поняла, что совершенно необязательно что-нибудь покупать, но все же не устояла перед изумительным набором десертных тарелочек, сервизом для горячего шоколада, двумя вазами и несколькими гравюрами, а торговцам, когда беседа заканчивалась покупкой, казалось, было все равно, приобрела она что-то или нет.

Джордан так все это нравилось, что она даже стала мечтать, как будет жить в Париже, работать моделью, пока будет позволять возраст, копить деньги, как настоящая француженка, и в конце концов откроет собственный магазинчик. Но потом, почитав газеты, она узнала о новой волне ненависти по отношению к черным иммигрантам из Северной Африки и о большом проценте французов, которые обвиняют черных в экономических трудностях, преследующих страну.

Да, пожалуй, дома у нее возможностей больше, поняла Джордан. Но, идя по улицам, она парила душой, чувствуя на себе восторженные взгляды, которыми европейцы провожают красавиц любой расы.

— А витрины нет? — удивленно спросила Джордан, когда они с Некером подъехали к особняку Кремеров.

— Они слишком известны, и витрина им просто не нужна. Это то место, куда вы не попадете, если не знаете уже о его существовании. Но, если вы просто подойдете к двери и позвоните в звонок, они будут с вами исключительно милы и любезны.

— Так что в чем-то они не отличаются от обычных антикваров?

— А вы ходили по лавкам? — спросил он, стараясь не выказать своего удивления.

— Совсем немного. На Левом берегу. У меня в чемоданах мало свободного места, но я его уже использовала. Мне даже показалось, что им не очень хочется, чтобы я что-то покупала.

— Вы совершенно правы. Представьте себе, что вы всю жизнь что-то собираете, выискиваете, уговариваете продать вам то-то и то-то, а потом вам приходится продавать свои трофеи, чтобы заработать на жизнь. Думаю, это должно быть пыткой, но антиквары согласны на это. Уже третье поколение Кремеров занимается этим. Конечно, часть сокровищ они оставляют себе, чтобы не умереть от горя. Как-то раз я сказал Филиппу Кремеру, что он мучает себя так же, как балерина, которая должна танцевать, превозмогая боль, но он только рассмеялся. На самом деле у него действительно удивительный нюх. Я уверен, что у него есть вещи получше, чем у меня.

— А как же манекенщицы, которые должны морить себя голодом и ходить на каблуках, делая вид, что ничего нет проще? Всегда что-нибудь да найдется. А каковы недостатки вашей работы?

— Никогда об этом не задумывался. Наверное, их просто нет, — удивленно засмеялся Некер.

— Вам повезло. Каждый метр ткани похож один на другой, каждый флакон духов — тоже, вам не приходится иметь дело с уникальными вещами. Разве что ваши дома моды… Но, если модельер с чем-то не справился, его всегда можно заменить. Главное — это имя.

— Так точно. Поэтому я и ставлю сейчас на Ломбарди. Может, войдем внутрь?

— Я пока что присматриваюсь, как настоящий антиквар, — мило улыбнулась Джордан, и шофер распахнул перед ней дверцу. Она была одета в безукоризненно сшитый брючный костюм и свитер — все в темно-коричневых, шоколадных тонах. На этом фоне кожа ее просто светилась, как светится она у белой женщины, одетой в платье черного атласа.

— Мсье Некер, мадемуазель, рады вас видеть! Прошу вас, проходите! — приветствовал их мсье Жан, который знал об антиквариате столько, что при необходимости Кремеры могли спокойно оставлять салон на него.

— Джордан, это мсье Жан, — сказал Некер по-английски. — Мсье Жан, это мадемуазель Дансер, любительница старины.

— Счастлив с вами познакомиться, мадемуазель. Могу ли я предложить вам кофе? Или что-нибудь выпить?

— Нет, спасибо. Может быть, позже. Джордан, вы хотите посмотреть что-нибудь определенное?

— О, нет… Я просто поброжу здесь, — ответила Джордан ошеломленно. Она даже представить себе не могла, что столько бесценной мебели, драгоценностей, безделушек может находиться в одном доме, вернее, в холле одного дома. Нет, не бесценной, поправила себя Джордан, потому что все здесь выставлено на продажу. Разве то, куда она заходила раньше, может сравниться с этим великолепием?

Целый час Джордан и Некер просто бродили по девяти залам особняка, и Джордан почувствовала себя как дома. Пара кресел из Версаля — на них можно было сидеть, — какая женщина купит стул, не испробовав, удобен ли он? Часы времен Людовика XVI из белого мрамора с позолотой с тремя подсвечниками предназначались для повседневного использования, по ним можно было узнавать время, зажигать свечи, когда темно.

Интересно, а этот взгляд на то, что могут позволить себе приобрести самые богатые люди в мире, отравит ей радость от собственных маленьких находок, спросила себя Джордан. Будет ли она сравнивать свои милые чашечки для шоколада с позолоченными часами и жалеть о том, что чашечки не столь хороши? «Нет», — решила она. Не сравнивает же она свою одежду с вечерним платьем за десять тысяч долларов, которое она недавно демонстрировала. Почему-то эти вещи никак между собой не связаны.

Джордан уселась поудобнее в широком удобном кресле и прикрыла глаза, наслаждаясь запахом дерева, воска и еще чего-то, возможно, роз, которые стояли повсюду в небольших стеклянных вазах. Некер рассматривал резьбу на столике, стоявшем неподалеку. И в этот момент распахнулась незаметная дверь в стене и в зал вошел человек в темной форме.

— О, мсье Некер! — сказал он по-французски. — Мсье Жан сообщил вам, что столик мадам де Помпадур благополучно доставлен мадемуазель Лоринг? Я имел честь лично сопровождать груз в Нью-Йорк. Представьте себе, задержка на четыре дня, и все из-за снегопада! Но я не спускал глаз с контейнера, за исключением, естественно, того времени, когда мы были в воздухе. Мадемуазель Лоринг лично расписалась в получении, я настоял на этом. Надеюсь, он ей понравился, мсье, это музейная вещь!

— Да-да, благодарю вас, — торопливо ответил Некер. Курьер вышел, и в комнате воцарилась тишина, совсем не похожая на ту тишину, которая была здесь до его появления.

«Джастин и Некер! Так вот в чем дело», — подумала Джордан, у которой от изумления перехватило дыхание. Значит, вот почему для поездки в Париж выбрали их троих! Письменный столик, принадлежавший когда-то любовнице Людовика XV, — это же миллионы долларов! Наверное, он безумно влюблен в нее, поэтому и расспрашивал о ней в Малом Трианоне. И тут ее изумление сменилось болью и горечью. Ну почему, почему так заныло сердце? Ее совершенно не касается, что Джастин и Некер… Нет-нет! Это невозможно! И тут Джордан поняла, что ревнует. Ревнует Некера? Но он для нее никто, просто человек, с которым она может говорить свободно, человек хороший и порядочный, отнесшийся к ней с интересом. Может, дело в его деньгах, в его могуществе? Если бы так! Она помнит его большую руку, которой он поддерживал ее под локоть, ей нравятся его седые виски, нравится звук его голоса, его быстрая, почти мальчишеская улыбка, его грустные глаза. Господи, какая же она дура! «Ты попалась, девочка», — подумала она. Но нельзя же так и дальше сидеть. Слава богу, что она не хвасталась своим французским. Теперь надо просто сделать вид, что она не поняла ни слова из того, что говорил курьер. Нет ничего труднее, чем сыграть непонимание, но что ж, придется.

— Наверное, уже пора идти, — сказала Джордан, поднимаясь с кресла. — Столько прекрасных вещей… Это был удивительный день.

— Конечно, пойдемте, если вы больше ничего не хотите посмотреть… — ответил Некер, взяв себя в руки. Он повел ее к выходу, они попрощались с мсье Жаном и направились к машине.

— Анри, — сказал Некер шоферу, — отвези нас, пожалуйста, в «Риц», ко входу со стороны Вандомской площади.

— В «Риц»? — удивленно переспросила Джордан. Разве он не сводил ее туда, куда обещал? Когда же закончится этот проклятый день?

— Думаю, нам обоим надо немного выпить, — сказал он мрачно.

— Наверное… Чтобы отвлечься от французской мебели. Меня всегда мучит жажда после того, как я разглядываю всякие редкости.

«Ну, болтай же о чем-нибудь, — понукала себя Джордан, — потому что Жак Некер не может сказать ничего, чему бы я поверила, а еще нескольких минут молчания я не выдержу».

В «Рице» они прошли в бар с бархатными диванами и видом на зимний сад.

— Давайте сядем в углу, — предложил Некер, беря Джордан под руку. — Что вы пьете на закате? Шампанское? Только умоляю, не говорите, что чай.

— Что ж, шампанское, — согласилась Джордан.

Официант принес два бокала с шампанским, и Некер поднял свой.

— За ваше здоровье, — сказал он почти официально.

— Как здесь тихо, — заметила она, чтобы прервать молчание. — А где посетители?

— Переодеваются к ужину. Они спустятся через полчаса. Но в отеле сейчас мало народа. Все журналисты, пишущие о моде, в Милане. Но. через час здесь все равно будет так шумно, что нельзя будет даже расслышать друг друга. Джордан, я думал…

— И очень зря! — перебила она его. — Разве можно думать, когда пьешь? А можно мне еще бокал шампанского?

— Конечно. Я тоже с вами выпью. Официант, еще два шампанских и орешки. Джордан, я знаю, что вы говорите по-французски.

— Откуда… я хотела сказать, почему вы так думаете?

— Джордан, не говорите ничего, просто выслушайте меня. Я видел, как вы отреагировали на слова курьера. По вашему лицу я догадался, что вы поняли каждое слово, я заметил, как вы удивились, но потом решили проявить такт и сделали вид, что не говорите по-французски. А потом у вас было только одно желание — поскорее убежать. И теперь вы знаете, что я послал Джастин в подарок столик.

— Меня это совершенно не касается, — торопливо возразила Джордан. — Вам не надо ничего мне объяснять, я ничего не хочу знать. И никому об этом не стану рассказывать, даю вам слово.

— Джордан, прошу вас, будьте моим другом! Мне надо с кем-то поговорить о ней.

— Послушайте, мсье Некер…

— Сколько раз я просил вас, называйте меня Жак!

— Я не собираюсь говорить о Джастин, и если вы привезли меня сюда для этого, то — зря. Мне жаль, Жак, действительно жаль, я — ваш друг, но я ничего не хочу слышать. Потом вы бы сами стали жалеть об этом. Что бы ни произошло между вами, вы бы стали раскаиваться в том, что говорили об этом со мной. Я оказалась в неподходящем месте в неподходящее время и узнала о том, что меня не касается. Так что пусть все останется как есть.

— Я не стану винить вас за то, что вы делаете слишком поспешные выводы.

Джордан отхлебнула шампанского, взглянула на зимний сад и не стала выказывать своего удивления. Она все сказала. Жак Некер забрал из ее руки бокал и поставил его на стол. А потом наклонился к Джордан и заглянул ей в глаза.

— Джастин Лоринг не любовница мне, Джордан. Она моя дочь.

— Это невозможно! — воскликнула Джордан. Некер сидел не шевелясь и не сводил с нее глаз, и тут она вдруг увидела сходство, сразу подмеченное Фрэнки. Лед в ее сердце растаял, но успокоения это не принесло. Только возникло откуда-то ощущение пустоты.

— Да, — сказала наконец Джордан, переварив наконец поступившую информацию. — Да, конечно… Если бы я присмотрелась повнимательнее…

— Может быть, теперь вы позволите мне поговорить с вами? Прошу вас, Джордан, очень прошу. Об этом не знает никто, кроме нас и, я почти уверен в этом, Фрэнки Северино. Но она делает вид, что и не подозревает об этом, а я уважаю ее преданность Джастин. Я схожу с ума, Джордан, я себя не узнаю. По ночам меня мучают кошмары, я не могу работать, я просто в отчаянии. Вот поэтому мне абсолютно необходимо поговорить с вами. Помните, вы спросили, есть ли у меня дети, и я ответил, что у нас с женой детей не было. Но я сказал тогда не всю правду… Прошу вас, Джордан, позвольте мне рассказать вам об этом!

Джордан взглянула пристально на Жака Некера и увидела перед собой человека в беде, человека, который хотел только одного — чтобы его выслушали. Возможно, потом он действительно возненавидит ее за это, но сейчас она не могла ему отказать. Нельзя отворачиваться от человека, который так страдает, вот и все.

— Так в чем же заключается правда, Жак? — спросила она мягко. — Что произошло?

— Несколько месяцев назад я даже не подозревал о существовании Джастин, — начал рассказывать Некер. — Я и не думал, что у меня есть дочь! И решил, что так и умру бездетным. Хелена, мать Джастин, не сообщила мне о ее рождении. Мы расстались, когда я узнал, что Хелена беременна. Я ее бросил. Тогда я был никчемным юнцом, отвратительным, мерзким трусом. Нам тогда было по девятнадцать лет, но это меня не оправдывает. Хелена не хотела, чтобы я знал о ребенке, и в этом ее нельзя винить. Узнав, что она умирает, она решила послать мне фотографии моего единственного ребенка. И какие фотографии, Джордан! Альбомы с младенчества до того момента, как она ушла с подиума. Да, Хелене удалось мне отомстить!

— Отомстить? А может, она хотела подарить вам еще один шанс?

— Нет, Хелена настроила Джастин против меня. И делала это, наверное, всю жизнь. Естественно, я сразу попытался связаться с Джастин, но она не желала иметь со мной ничего общего. Она отсылала назад мои письма нераспечатанными. И я мог ее понять. Так что я придумал этот конкурс для Ломбарди и послал Габриэль д’Анжель в Нью-Йорк. Я знал, что Джастин, как владелица агентства, будет принимать в этом участие. По контракту, который она подписала, она должна была приехать в Париж вместе с вами… Господи, какой же я идиот! Почему я не понял, что так я от нее ничего не добьюсь? Какого черта эта идея пришла мне в голову?

— Да, дьявольский замысел, — улыбнулась Джордан. — Сказать, что Джастин не выносит давления, значит, ничего не сказать. Мне кажется, вы такой же.

— Да, конечно, да. Поэтому в последний момент она сделала вид, что заболела, и послала вместо себя мисс Северино.

— Значит, воспаление среднего уха…

— Она и не собирается приезжать, Джордан! — воскликнул Некер. — Никогда. Она не желает иметь со мной дела.

— Никакого?

— Никакого.

— Я бы никогда не смогла решить так, — задумчиво сказала Джордан, — но Джастин… Она человек очень твердый, и, если еще и мать ее так воспитывала с самого детства, я понимаю, почему она так себя ведет. Она может быть очень упрямой. Мы все ее побаиваемся, можете мне поверить. Но это же все полное безумие! Вы не можете этого так оставить! Вы же ее отец. Но почему вы сами не полетели в Нью-Йорк?

— Ну и как, по-вашему, она на это отреагирует? Сначала я так и собирался сделать. Джастин ненавистна даже мысль обо мне. Я не могу заставить принять меня как отца — слишком поздно.

— Не знаю… не уверена. Может, вам и надо было встретиться. Одно дело знать, что у тебя есть отец, и совсем другое — увидеть его воочию. Она не может отвергать вас бесконечно. Вы умеете убеждать, Жак. Я думаю, что, появись вы сразу, когда только узнали обо всем, это помогло бы, но сейчас момент упущен.

Джордан дотронулась до его руки, словно желая смягчить горечь своих слов, и быстро ее отдернула. «Еще один неверный жест, — подумала она, — и меня здесь не будет». Она на минуту задумалась, а потом продолжила:

— Не думаю, что уже слишком поздно… ведь прошло всего несколько месяцев. Вам не надо было ставить себя в такое положение. Но такая ситуация не может продолжаться долго, это противоестественно.

— Я бы оставил ее в покое, — торопливо сказал Некер, словно не услышав ее последней фразы, — если бы увидел ее хоть раз, если бы поговорил с ней и убедился, что она действительно хочет, чтобы я оставил ее в покое.

— Вы хотите только увидеться с ней, и все? Я не совсем понимаю вас.

— Я хочу с ней увидеться и поговорить. Я так мало знаю про ее жизнь. Конечно, я наводил справки, но что могут сказать факты? Почему красивая женщина тридцати четырех лет живет одна, почему у нее нет ни мужа, ни детей? И в чем виноват я? Возможно, во всем.

— Ничего себе! Успокойтесь, Жак, сосчитайте до десяти. У вас слишком богатое воображение. Подумайте об этом по-другому. Знаете, а я даже завидую Джастин. Она успешно ведет дела, владеет собственным агентством, она интересный человек, у нее множество друзей. Мне она никогда не казалась несчастной или недовольной жизнью. И еще она молода и красива. Миллионы женщин с радостью поменялись бы с ней местами. Готова поспорить, что она завтра же вышла бы замуж, если бы захотела, и тут же забеременела бы. Джастин добивается всего, что ей нужно. Вы когда-нибудь думали об этом?

— Нет, не думал, — улыбнулся Некер будто через силу, но настроение у него действительно улучшилось. — Достаточно трезвого взгляда умной женщины, чтобы мужчина почувствовал себя идиотом. Полным идиотом!

— Не могу с вами не согласиться, — ответила Джордан, с облегчением заметив, как изменилось выражение его лица.

Она пыталась представить его юношей, в панике бросающим забеременевшую от него девушку, и не смогла. В нем было столько силы, даже сейчас, когда ему пришлось обратиться к ней и поделиться тем, что камнем лежало у него на душе. Как же одинок этот человек, если делится самым сокровенным с девушкой, которую почти не знает? Очень одинок… Наверное, так же одинок, как она сейчас… А может, она чувствует себя одинокой именно потому, что он выбрал ее своим доверенным лицом?

— Жак, у меня есть идея, — вдруг сказала она. — Не предпринимайте ничего издалека, это похоже на игру в «испорченный телефон». И не говорите об этом ни с кем. Дождитесь показа Ломбарди, а потом спокойно летите в Нью-Йорк. Там вы так или иначе увидитесь с Джастин. И у вас все получится — я просто чувствую это.

— Хороший совет, — сказал он, помолчав немного. — Я приму его, но при одном условии…

— Послушайте, вы вовсе не должны слушаться моих советов! Я просто говорю, что вы можете сделать! — воскликнула Джордан. — Зачем мне ваши условия? Вы или сделаете то, что следует сделать, или нет! Я не ваш советник, я просто ваш друг.

— Черт, я совсем не то имел в виду. Я просто хотел иметь возможность поговорить с вами снова, если буду чувствовать себя неуверенно… вот и все условие, то есть не условие… Прошу вас, разрешите мне встретиться с вами, если мне это будет необходимо.

— Ну… — Она не могла заставить себя сказать «нет» и знала, что не должна соглашаться. Ей и так будет безумно трудно забыть его. Трудно? Да просто невозможно!

— Благодарю вас, — сказал он, приняв ее нерешительность за согласие. — Совещание закрыто. Хорошо. А как вы относитесь к китайской кухне? Фрэнки мне сказала, что вы все боитесь французской кухни. Обещаю низкокалорийные китайские блюда.

— Вы совершенно не должны снова меня угощать, — сказала Джордан. Черт, неужели у нее не хватает духу даже отказаться от приглашения на ужин? Ну, прямо сумасшедшая белочка, запасающая на зиму ядовитые орешки.

— Но имею право, если мне хочется?

— Имеете, — со вздохом сдалась она, — и можете. Знаете, какая между этими выражениями разница, Жак? Я объясню вам за ужином.