Весенняя коллекция

27

— Доброе утро, мсье Ломбарди! Какой успех! — Секретарша Некера захлебывалась от восторга — еще бы, ведь она говорит с героем дня. — Мсье Некер примет вас немедленно, только закончит разговор по телефону. Примите мои искренние поздравления! Сегодня утром весь Париж говорит только о вашей коллекции. Она восхитительна!

— Благодарю вас, мадам, но ведь весенние показы только начались, — скромно ответил Марко. — Что еще покажут другие модельеры? Я просто рад, что мои модели понравились.

— Понравились? Да все просто в восторге! Все первые полосы парижских газет! И какая замечательная идея выбрать двух девушек… По-моему, просто невозможно решить, какая красивее.

— Я тоже так думаю. Хотя в женщине важна не только красота, не правда ли? — спросил Марко, автоматически включая свое обаяние. Кто знает, может, она когда-нибудь будет ему полезна.

Чем там, черт подери, Некер занимается так долго? Его попросили прийти к офис Некера до ленча, хотя вчерашний день длился, кажется, сорок восемь часов, а теперь заставляют ждать из-за какого-то телефонного звонка.

«А может, Некер уточняет со своими юристами детали нового контракта?» — подумал Марко. Наверняка после вчерашнего триумфа, который можно сравнить только с первым показом Сен-Лорана, Некер понял, что осчастливить его можно только долей в деле. Зачем Некеру недовольный модельер? А он будет очень недоволен, если часть «Дома Ломбарди» не будет принадлежать ему. Процент от продажи готового платья, аксессуаров, духов… Наконец он станет богатым! Он получит то, к чему шел так долго. Наверное, стоило прийти сразу со своим адвокатом. Даже Коко Шанель не получала от своего знаменитого «номера пять» больше десяти процентов, хотя всю жизнь боролась за это. Он сегодня ничего не будет подписывать, подождет, пока не будет уверен в том, что ему предлагают самые выгодные условия.

— Прошу вас, входите, мсье Ломбарди. Извините, что вам пришлось подождать.

Жак Некер поднялся из-за стола навстречу Ломбарди, который подошел, протягивая ему руку.

— Нет, Ломбарди. Руки я вам не подам.

— Что?

— Я не подам руки человеку, который накачивает наркотиками манекенщицу, которую перед этим загнал как лошадь.

— О чем вы?

— О «Богине», Ломбарди. — Его слова были как удар ножа. — Я знаю, что вы давали Тинкер, знаю, почему она так странно вела себя. Сегодня утром мы с мисс Лоринг все выяснили. Мы расспросили других манекенщиц, говорили с гримером, который общался с ней сразу после вашего с ней разговора. И мы знаем, что вы заставили ее сделать, как вы воспользовались беспомощностью накачанной наркотиками девушки, вам доверившейся. За все это вы заслуживаете тюрьмы.

— Девчонка сошла с ума, — ответил Марко, решивший изображать негодование. — И вы, наверное, тоже, раз решили слушать эту бездарную психопатку. Она что угодно наговорит, лишь бы себя оправдать. В первый же вечер в Париже эта шлюшка подцепила какого-то американца, любого спросите, Некер, об этом все знают, но на самом деле она зациклилась на мне. Я же поддерживал с ней исключительно деловое общение, любой человек из моего окружения подтвердит это. А гример — право, это смешно. Мне совершенно ясно, к чему вы клоните, Некер. Вы таким образом хотите не дать мне долю от прибыли. У вас ничего не получится. Я знаю, что могу принести вам миллионы, знаю, чего стою, и это — самое главное,

— Чего вы стоите — это уже не моя забота, Ломбарди. У нас с вами теперь нет общего дела, так что не старайтесь выкрутиться. У вас новый хозяин, постарайтесь лучше убедить его.

— Новый?..

— Я продал это дело. Чтобы продать ваш контракт, мне было достаточно одного телефонного звонка миссис Пичес Уилкокс. Я ей, естественно, рассказал все в подробностях, но она ответила, что отлично знает, что вы за человек. Она давно говорила мне о том, что хочет приобрести дом моды, а денег у нее для этого более чем достаточно. Она также приобрела права на контракт с Эйприл Найквист и Джордан Дансер, так что вам не удастся им навредить. Отныне вы находитесь в подчинении миссис Уилкокс, Ломбарди. И ваше будущее целиком и полностью зависит от нее. Так что я советую вам ублажать ее во всем. Миссис Уилкокс любит власть. Она — довольно придирчивый шеф.

— Нет! Я отказываюсь!

— Воля ваша. Мне это безразлично. Миссис Уилкокс имеет права на вашу деятельность в качестве модельера. И только она будет решать, сколько денег выделить вам на следующую коллекцию. Ваша творческая свобода полностью зависит от нее. Полагаю, вы скоро поймете, как она умеет распоряжаться тем, что ей принадлежит. А вы, Ломбарди, как модельер сейчас принадлежите ей. Если вы откажетесь работать на нее, то по закону не имеете права в течение пяти лет работать ни на какой другой дом моды. Но рабства давно не существует. Вы можете выбрать любой другой род деятельности. Из вас, к примеру, выйдет отличный сутенер. Через полчаса миссис Уилкокс ждет вас к себе на ленч. Советую вам поторопиться, она не любит ждать.

— Фрэнки, чем мы с тобой думали? — сказала Джастин, когда они вдвоем сидели за ленчем в своем номере. — Неужели мы не могли просчитать, что вся пресса встанет на уши? У меня уже куча заявок на интервью с девушками, заявок со всего мира, кроме, пожалуй, бывшей Югославии, но, думаю, и они уже в пути. Си-эн-эн, Барбара Вальтерс, Диана Сойер, Би-би-си, Канал Плюс, Теле-Люксембург — все, все хотят получить его сегодня или завтра. Крупнейшие журналы хотят делать это темой номера, газеты собираются публиковать воскресные статьи, а журналы мод… — Она всплеснула руками. — Даже не спрашивай!

— А Майк с Мод их всех обошли! Держу пари — Макси выпустит специальный номер «Цинга»! — воскликнула сияющая от гордости Фрэнки. — Такого шума не было бы, даже получи они «Оскара». Может, все от того, что их двое — две Золушки, белая и черная, вчера еще никому не известные. Получили такие контракты и еще будут несколько лет лицом дома моды! Публике не терпится знать о них все. Да, твой папочка сделал правильный выбор.

— Правда, он замечательный! И вообще, ты когда-нибудь видела такого красавца?

— Замечательный… Да он неповторимый и потрясающий. Но для своих лет Майк все-таки самый красивый мужчина.

— Спасибо, что ты не стала говорить о том, какой я была идиоткой.

— Не могу подобрать подходящих выражений. Но ты не беспокойся, я их найду.

— Ой, Фрэнки, что нам делать? Нам нужны спецы по связям с общественностью, нам нужны дельные советчики, а еще нам нужно возвращаться, потому что агентство «Лоринг» без нас развалится. У меня голова идет кругом.

— Пожалуй, я могу вернуться, — сказала Фрэнки не слишком искренне.

— Ну конечно, ты готова пропустить все самое интересное, оставить Майка, который будет делать новую серию фотографий Джордан с Эйприл, здесь… рассказывай кому другому.

— Тогда ты можешь вернуться, — нежно промурлыкала Фрэнки.

— Бросить папу? Ни за что!

— Давай вернемся все вместе, — вдруг предложила Фрэнки. — Я уверена, что твой отец полетит с нами. А связями с общественностью займемся в Нью-Йорке. Ты же понимаешь, что мы не обязаны немедленно удовлетворять все запросы прессы. Будем изображать недоступность и занятость. Совершенно не надо выматывать Эйприл с Джордан или делать пресс-секретарем кого ни попадя. У Майка преимущественное право на фотографии, а он может сделать их и в Нью-Йорке. Твой отец мечтает встретиться с Эйденом как можно скорее.

— Ты гений! — радостно воскликнула Джастин. — Отлично, так и сделаем. Начинай всех обзванивать.

— Джастин, возьми себя в руки, — решила образумить ее Фрэнки. — Известить надо только твоего отца. Билеты закажет администратор.

— Вы слишком давно живете в роскошном отеле, мисс Северино.

— Не могу дождаться, когда мы отсюда вырвемся. Хватит — значит хватит.

— В Бруклин потянуло?

— Потянуло к нормальной жизни.

— А Тинкер? — заволновалась Джастин.

— Господи, совсем забыла… Что она будет делать? Останется с Томом или вернется в Нью-Йорк зарабатывать деньги в рекламе? Из агентства прислали факс — все журналы мод и рекламные агентства мечтают ее заполучить.

— Это решение Тинкер придется принимать самостоятельно. Я не собираюсь давать ей советы по поводу ее личной жизни… Здесь я некомпетентна.

Вечером того же дня Джордан сидела одна за угловым столиком в баре «Рица». Она была настолько погружена в собственные мысли, что совершенно не замечала, что почти все посетители украдкой бросают на нее любопытные и восхищенные взгляды.

Она пришла на встречу пораньше. Бокал вина стоял перед ней почти нетронутый, и Джордан лихорадочно думала о том, что унизительнее всего будет смолчать, не найти смелости признаться в том, что она про себя поняла. Возможно, она будет сожалеть об этом решении долгие годы, но если не скажет — то сожалеть будет наверняка всю оставшуюся жизнь.

— Я не опоздал? — спросил Жак Некер, садясь рядом с ней.

— Нет, это я пришла раньше, — сказала она, оборачиваясь к нему.

— Джордан, я знаю, почему вы решили встретиться со мной наедине.

— Правда? — Она удивленно вскинула брови, но губы ее остались по-прежнему сжатыми.

— Да, и категорически отказываюсь это слушать. Ни слова! Меня не за что благодарить. Я выбрал вас не потому, что вы черная, и не потому…

— Знаю, Жак. Я выиграла честно, так же, как и Эйприл. Вместе мы смотримся лучше, но каждая из нас могла бы справиться и одна.

— Я это знаю, и все это знают, но тогда почему…

— Почему я хотела увидеться с вами наедине?

— Ведь не за тем же, чтобы попрощаться — мы завтра все вместе летим в Нью-Йорк, так что…

— Жак, мне нужен ваш совет, — серьезно сказала Джордан. — Я бы не попросила его, если бы вы с Джастин наконец не воссоединились. Пока вы не нашли свою дочь, вы были не в том состоянии, чтобы выслушивать меня или советовать мне, но теперь… — Решимость оставила ее, и слова замерли у нее на устах.

— Джордан, нет ничего, о чем бы вы не могли у меня спросить, вы же прекрасно это знаете!

Некер наклонился к ней, думая, что сейчас, сосредоточенная и серьезная, она кажется ему даже прекраснее, чем когда улыбается.

— Джордан! Мы с вами столько раз беседовали, обсуждали то, о чем я никогда и ни с кем не говорил, неужели вы не поняли, что стали мне другом? Единственным другом — у меня никогда раньше не было времени завести себе друзей. — Некер чувствовал, как она напряжена, и хотел немного ее успокоить. — Так что вы вполне можете мне довериться. Наверное, вы не говорили со мной о своих несчастьях, потому что я так нервничал из-за Джастин. Вам давно следовало со мной поделиться.

— Это скорее не несчастье, а… проблема.

— С мужчиной? — спросил он, помрачнев.

— Да, с мужчиной. Он мне годится в отцы.

— Что он вам сделал? Если он обидел вас, это ему с рук не сойдет.

— Жак, тише, вы кричите на весь бар, — остановила его Джордан.

— Мне наплевать. Неужели какой-то стареющий негодяй вас обидел?

— Он не стареющий, и не негодяй, и не обидел меня пока что, но… возможно… обидит… — И она снова умолкла.

— Ради всего святого, Джордан, не сводите меня с ума. Говорите, в чем дело.

Она уставилась в свой бокал, крепко стиснув его в руках.

— Я полюбила вас.

Джордан сказала это негромко и безо всякого выражения — она не хотела ни опозориться сама, ни смутить его.

— Это невозможно, — сказал Некер после долгих секунд молчания.

— Стала бы я говорить такое, если бы не была уверена? — спросила Джордан, стараясь говорить рассудительно. — Поверьте, я вовсе не ожидала этого, но я ничего не могу с собой поделать. И я должна была рассказать вам об этом до нашего отъезда в Нью-Йорк. Там за меня возьмется пресса, и у меня не будет ни минуты свободной.

— Вы не могли полюбить меня, — сказал он уверенно, как судья, объявляющий приговор.

— Господи, Жак Некер, да как же вы глупы! — горячо прошептала Джордан. — Вы что, хотите, чтобы я заверила свои чувства у нотариуса? Даже святая не могла бы часами выслушивать ваши рассказы о том, каким вы были негодяем, если бы не была в вас влюблена. Вы ничего не понимаете в женщинах. Совсем ничего!

— Увы, но, кажется, это действительно так.

«По крайней мере он сидит здесь и слушает меня», — подумала Джордан и продолжала:

— Вы расспрашивали меня о моей жизни, чего раньше никто не делал, и вам это было по-настоящему интересно. Вы меня слушали, потому что я вам небезразлична, или, может, я так решила по глупости. Вы придумывали предлоги, чтобы пригласить меня куда-нибудь, и мы оба понимали, что делаете вы это не только для того, чтобы познакомить меня с французской культурой. А всю эту неделю мы с вами ужинали вместе почти каждый день, неужели вы скажете, что встречались со мной только для того, чтобы поговорить о Джастин?

— Нет. Признаюсь, не только… Наверное… я хотел быть с вами рядом, — пробормотал он деревянным голосом.

— Я влюблялась в вас все больше и больше, а вы говорите так, будто ничего не замечали. Ничего! Неудивительно, что у вас нет друзей. Вы даже не пытались поцеловать меня. За это я вас ни за что не прощу!

— Черт возьми, Джордан! Я не смел поцеловать вас — ведь вы так молоды! — воскликнул Некер, забыв о сдержанности. — У меня дыхание перехватывает, когда я смотрю на вас. Я восторгаюсь вами! Вы — чудо, каждая минута с вами — это праздник. Я никогда не встречал такой очаровательной, потрясающей, неповторимой женщины, но вы так невозможно молоды. Сами подумайте, как бы это выглядело, если бы я перед самым конкурсом стал лезть к вам с поцелуями! Ведь победительницу должен был выбрать я!

— Так, значит, вы думали об этом?

— Все время. Даже рассказывая вам о том, каким дерьмом я был когда-то, я тайно мечтал поцеловать вас… И мне становилось от этого только хуже. Неужели вы не понимаете? Да, я хотел говорить о Джастин, но еще я хотел говорить о себе, и о вас, и обо всем остальном…

— Как низко с вашей стороны, — впервые улыбнулась Джордан. — И непорядочно. Но теперь конкурс позади. И вы уже не то дерьмо, каким были когда-то.

— Нет, Джордан, это невозможно. Ни тогда, ни сейчас.

— Как это может быть невозможно, если вы мной восторгаетесь? — спросила она, вскинув гордо свою восхитительную головку.

— Джордан, мне уже пятьдесят три, а вам? Двадцать два! Вы на тридцать один год меня младше — вот вам и тридцать одна причина, по которой между нами ничего не может быть.

— Разве есть закон, который это запрещает?

— Должен быть! — воскликнул Некер. — Ничего из этого не выйдет, каким бы прекрасным ни было начало. Думаете, я не мечтал о… о нас с вами? Но я все время возвращался к реальности. Нас разделяет слишком многое — я так давно живу, а вы так молоды! Когда пройдет очарование новизны, именно это выйдет на первый план.

— Наверное, это удивительный дар — уметь заглядывать в будущее, — сказала она, удивляясь тому, как она могла полюбить человека столь неромантичного. — И видеть его в таких мрачных тонах. А что, если очарование новизны станет с годами сильным чувством? Что, если пропасть сократится? И такие случаи бывали.

— Я просто стараюсь рассуждать здраво. Один из нас должен мыслить трезво! Мы ждем от жизни разного. Главные годы своей жизни я уже прожил, я устоялся в своих привычках, меня считают неисправимым отшельником. Я уже привык жить один со своей работой, своим образом жизни, со своими интересами. Существование довольно обычное, но я им доволен. Но вы! Господи, Джордан, перед вами жизнь, полная приключений, весь мир перед вами, и никто не знает, как высоко вы взлетите. Зачем вам такой, как я?

— Сама бы хотела знать, зачем мне такой бирюк, каким вы себя только что изобразили, но — зачем-то нужен. Вот что скажите, — попросила Джордан с улыбкой, — эта отшельническая жизнь, будет она казаться вам такой же покойной и уютной, когда вы будете вспоминать о том, какой она могла бы быть со мной?

— А со мной будет ли вам так уж интересно, когда вы поймете, что упустили, от чего отказались?

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Джордан, я просто не имею права общаться с вами, если только не женюсь на вас.

— Я хоть слово сказала о браке? — взорвалась она. — Я что, сама того не заметив, сделала вам предложение? Или назначили новый високосный год?

— Неужели вы думаете, что я допущу такое и стану жить с вами не в браке? Я что, похож на богатого старика, покупающего себе молоденькую любовницу? И как я могу поставить вас в положение девушки, про которую будут говорить, что она вышла замуж из-за денег?

— Вы рассуждаете, как Пичес Уилкокс! Меня тошнит от этого! Есть вы, Жак, и я, Джордан, а не какие-то люди, о которых сплетничают за ужином.

— Но ведь будут сплетничать, и безудержно. Вам ни за что не избавиться от сплетен, зависти, взглядов из-за угла. Вас всегда будут подозревать, считать удачливой авантюристкой, ни одна добропорядочная матрона не станет вам доверять.

— Уж не хотите ли вы сказать, что меня не будут никуда приглашать?

— Наоборот. Вы будете иметь оглушительный успех в обществе, вы будете вызывать всяческие недобрые чувства — любопытство, злобу. Все будут следить за тем, так ли вы себя ведете.

— Я всю жизнь с этим сталкиваюсь, или вы забыли об этом? Будет другое окружение, другие манеры — вот и все. И все же я надеюсь, что и там смогу найти себе настоящих друзей.

— У вас на все готов ответ, — сказал Некер. — А как же дети?

— Что — дети?

— Вы ведь захотите иметь детей, правда?

— Со временем — конечно. Не такую кучу, как у Чарли Чаплина и Уны О’Нилл, но хотя бы парочку.

— И что у них будет за жизнь?

— Та, которую мы сможем им обеспечить, здесь ничего нельзя гарантировать. Если… если, конечно, вам не противна мысль о детях.

— Откуда я знаю? Моей единственной дочери тридцать четыре года, а увидел я ее впервые только вчера.

— Тогда оставим на время эту проблему. Зачем беспокоиться о том, что может случиться, только если мы поженимся? — сказала она, уже предчувствуя свою победу. Сколько еще возражений он выдвинет, прежде чем поймет, что любовь — такое редкое чувство и грех от нее бежать.

— Джордан, у вас просто удивительная способность отметать действительность.

— Вы так говорите потому, что я не поднимала вопроса о расовых различиях?

— Что?

— О расовых различиях, — повторила она твердо.

— Господи… ваши родители… Я не только слишком стар, я еще и другой расы.

— Думаете, проблема в этом?

— А в чем еще? — спросил он озадаченно.

— Когда хотите, вы можете отметать действительность не хуже, чем я, Жак. Если вы об этом не думаете, значит, проблемы расовых различий просто нет. Мои родители смогут вас оценить… со временем… если вы, конечно, не станете звать моего отца «папочкой». Я сейчас ухожу. Обещайте, что обдумаете все, о чем мы с вами говорили. Больше я ни о чем не прошу. Подумайте об этом сегодня вечером. И помните, вы так и не смогли сказать, что не любите меня, а это — единственное, что важно.

Джордан быстро встала и вышла из бара, и все вокруг словно потускнело.