Волки: Братство порока

51

«Ты красивая»…

«Ты красивая», «красивая», «красивая»…

Это попахивало психушкой, но Тиль прокручивала эти слова в своей голове снова и снова, пытаясь сопоставить с тем, что осталось в ее памяти из той, стертой ночи.

Этот тембр. Хрипловатый, низкий. Совпадал ли он с тем, что она слышала, пока ее глаза были завязаны? Кажется, да.

Тиль зажмурилась и заставила память, как пленку, воспроизвести фразу еще раз. Вытащила словно щипцами из закоулков сознания, прокрутила, попробовала на вкус, а затем вернулась к тому, как произнес ее Лейф.

«Ты красивая».

Все сходилось. Но почему тогда у нее было такое противное внутреннее чувство, словно она что-то упускает, и будто у нее не достаточно доказательств для того, чтобы осуществить возмездие? Или, может, это что-то вроде стокгольмского синдрома, и Тиль уже испытывает симпатию к этим испорченным, злым мальчишкам, которые считают себя едва ли не богами? Может, ее подсознание уже примеряет на нее роль волчицы? Может, она уже верит в то, что волки способны поставить рядом с собой на одну ступень ту, которую еще недавно считали бесправной игрушкой?

Тиль швырнула подушку в стену и разрыдалась.

Почему она? Как теперь жить?

Перестанет ли она когда-нибудь считать себя грязной и недостойной? Перестанет ли закрываться на ночь на замок и вздрагивать от каждого шороха?

Размазав потекшую тушь вместе со слезами по лицу, Тиль с силой ударила по стене, затем упала на кровать и беззвучно закричала, желая, чтобы вместе с этим криком ушла боль. Еще в начале вечера она ощущала в себе решимость разобраться с обидчиками, а теперь собственная беспомощность выводила ее из себя. Вспыхнувший в груди огонь охватывал все тело, черным дымом заволакивая разум.

Вскочив с постели, она взялась за единственное, что всегда ее успокаивало — рисование. Расположившись на полу и вооружившись всем необходимым, Тиль рисовала. До одури, до умопомрачения, пока просто не упала без сил посреди десятков листов, заполненных графичными линиями, отрывистыми штрихами, абстракциями и похожими на паутину изображениями. И лишь на нескольких набросках можно было разглядеть что-то понятное и логичное: это была запекшаяся кровь на чьих-то красивых губах, чей-то неидеальный нос с небольшой горбинкой, часть татуировки на чьей-то перепачканной груди и опухшие после боя руки с разбитыми костяшками.

На следующий день она проснулась настоящей звездой. Молли с Кларой откуда-то пронюхали, что Лейф провожал ее до дома и хотели знать подробности, а Малин требовала рассказать, как все прошло в волчьем логове. С первыми все было ясно: что бы Тиль ни сказала, она предстанет в их сплетнях грязной развратницей, обслуживающей в постели сразу всех членов братства. А с Малин все оказалось еще проще: стоило им выйти из дома, как на смену теме о Поединках пришла исповедь о том, как та вместо того, чтобы потерять со Стелланом девственность, неловко подрочила ему под одеялом.

— Теперь он будет считать меня странной. — Рвала на себе волосы Малин.

— Нет же. — Пыталась успокоить ее Тиль. — Это нормально, что ты решила не торопиться. Это волнительный процесс, особенно для девушек. Стеллан должен понимать, что ты не готова.

— Я готова, но все говорят, что в первый раз почти невозможно получить удовольствие!

— Именно так к этому и стоит относиться.

— Мне страшно!

— Это не та боль, которую стоит бояться. — Вздохнула Тиль.

— А если он решит, что я его не хочу? — Простонала Малин.

— Думаю, он не настолько глупый.

— Вдруг подумает, что он меня не возбуждает?

Тиль вспомнила тот момент, когда пальцы Матса оказались в ней. Она и сама не ожидала, что ее тело еще способно испытывать желание и так реагировать на кого-то. Ей казалось, такого уже не будет никогда.

— Стеллан знает, что ты его хочешь. Уж будь уверена. Парни чувствуют такое порой лучше нас самих.

Тиль притормозила, заметив возле угла здания Эрика. Она удивилась тому, что он был без друзей. Но еще больше удивилась тому, что с ним была Оливия. Они разговаривали и явно на повышенных тонах. Очевидно, после рассказа Тиль о выдуманном звонке Агнес, Асп бросился выяснять у нее подробности.

Оливия, отвернулась, словно больше не хочет его слышать, и Эрик схватил ее за запястье. Дернул, вынудив девушку посмотреть на него. Она не смогла скрыть волнения во взгляде, хоть и вскинула подбородок, показывая, что не позволит ему указывать.

— Ты чего? — Обернулась Малин.

— Ничего. — Поспешила за ней Тиль.

Парочка обменялась еще парой фраз и разошлась в разные стороны.

Трещинка сомнения расползалась в сознании Эрика — это было очевидно. Но что это могло означать? Исчезла ли Агнес по его вине? Судя по всему, он точно был причастен. Но вряд ли приложил к этому собственные руки, раз сомневается.

Загадок становилось только больше, да и риск возрастал.

Тиль все еще чувствовала сомнения по поводу того, что затеяла, и уже тихонько начинала сомневаться и в том, что вокруг происходит, и как влияют на это ее действия. Реальность начинала походить на тот путанный сон из ее памяти, состоящий лишь из обрывков слов и мешанины звуков.

— Прости, что так получилось вчера. — Виновато проговорил Мартин, взяв ее за руку, с которой она с трудом отмыла утром въевшийся в кожу уголь.

Они встретились в обеденный перерыв между корпусами. Ветер нес тучи и запах тины с берегов Ирисан, метался среди голых верхушек деревьев студенческого городка, осыпал асфальт крошечными бусинами дождя. Мартин держал ее ладонь так бережно, что это сбивало с толку.

— Ты насчет Лейфа? — Тиль убрала пушинку, налипшую на рукав его твидового пиджака.

Ей приходилось прогонять каждое свое слово через проекцию его о ней представления. Каждую секунду она напоминала себе: «Это он. Он видел, как они делали это, он ничего не сделал, чтобы остановить их. Они думают о том же, глядя на меня. Это они позволили ему подобрать меня — их жертву, позабавиться с ней, доесть объедки с их стола».

— Да. Мне пришлось остаться. Прости.

— Ты у них как раб, или что-то вроде того. — Как можно более беззлобно произнесла Тиль.

— Вовсе нет. — Вздохнул он. — Просто Поединки — групповая работа, каждый отвечает за свою часть. Братство накладывает обязательства.

— Но это временно?

— Да. После Варстада каждый пойдет своей дорогой.

— Но не совсем.

— Да. — Виновато опустил голову Мартин.

Бисеринки влаги, упавшие ему на нос, скатились к самому кончику.

— Тебя это, хотя бы, радует?

— Меня радует то, что мое будущее будет устроено самым лучшим образом.

— Нужно только быть всю жизнь их марионеткой. — Улыбнулась Тиль.

— Черт, Тиль, прости. Эрик тебе вчера чего-то наговорил? Не стоило оставлять тебя с ним.

— Не думаю, что у тебя был выбор. — Она погладила его пальцем по щеке.

— Я понимаю, что все это тебя пугает. — Мартин внимательно посмотрел ей в глаза.

— Да. Но я хочу быть с тобой. И это главное.

— О, Тиль.

Он поцеловал ее. Его пальцы запутались в ее волосах.

— Мы сейчас промокнем насквозь, — проговорил Мартин, и они побежали в здание университета. — Прогуляемся сегодня вечером? — Предложил он, когда они оказались внутри. — После моей тренировки.

— Да, конечно. — Улыбнулась Тиль.

Мартин убрал влажные пряди с ее лица.

— Тогда безумно жду вечер.

Еще один поцелуй, и каждый пошел к своей аудитории.

Тиль обернулась ему вслед. Какого черта она, вообще, делала? Ей следовало бы иметь более четкий план, в котором нет места жалости или симпатии.

Закончив с этюдом, Тиль пообедала в тишине в своей каморке. Затем отправилась в библиотеку и провела там два долгих часа в изучении дневников, принадлежавшим художникам средневековья. Они так же, как и Тиль, всюду оставляли пометки, рисовали на полях или выделяли какие-то мысли в собственных записях цветом. На кого бы Гетзе не работал, и какими бы способами не вербовал студентов, она была благодарна ему за этот бесценный дар — возможность прикоснуться к наследию тех, кто считался великими среди мастеров.

Дождь уже прошел, и улицы Варъярны дышали свежестью. Тиль любовалась блеском дождевых капель на покатых отшлифованных камнях по краям дорожек, но так и не могла расслабиться полностью. Ощущение, что они где-то рядом, живут неподалеку и дышат с ней одним воздухом, вызывало тошноту.

Она вошла в дом, поднялась по лестнице, толкнула дверь в свою комнату и замерла в изумлении. На ее кровати сладко спал Матс, чтобы ему провалиться, Нюберг!

Увидев его, Тиль испытала скорее радость, чем возмущение. И это было довольно странно.