Вор весны

Глава 14. В воду

На следующее утро мы завтракаем с Ирмой. Немного трудно говорить при ней, но я знаю, что хочу поговорить, поэтому нахожу предлог, чтобы задержаться на кухне после того, как поем, принося Пандору под видом того, чтобы покормить ее. Собаки лают, но даже Пушистик затыкается после нескольких шипений и ударов.

— Мы уверены, что это кошка? — спрашивает Ирма. — Не переодетый сфинкс? Может быть, маленькая, уродливая мантикора?

— Сфинксы безобидны», - говорит Аид над краем своей кружки.

— Не те, кого я встречала. — Она заканчивает запихивать еду в рот. — Хорошо, я собираюсь начать готовить тронный зал. Никуда не уходи какое-то время.

— Да, мэм, — говорит Аид, но он ловит мой взгляд. Он ждет, пока Ирма уйдет. — Любимое животное? — спрашивает он. — Подожди, нет, тебе не нужно отвечать на этот вопрос, это кошка, не так ли?

Я беру Пандору с прилавка, где она вылизывает свежее блюдце с кошачьим молоком, и прижимаю ее к своей груди.

— Что натолкнуло тебя на эту мысль?

— Удачная догадка.

— А еще мне нравятся лошади, дельфины и утконосы.

— Конечно, да… подожди, утконос?

— Они просто такие милые и забавные на вид!

Он качает головой, но улыбается.

— Самое раннее воспоминание? — Спрашиваю я.

Он напрягается.

— Прячусь от своей матери, — тихо говорит он. — Могу я вместо этого поделиться своим самым счастливым ранним воспоминанием?

— Конечно. — Я горю желанием отойти от тьмы его предыдущего ответа, несмотря на пропасти, которые он открыл во мне.

— Мой первый визит в мир смертных. Я пошел в парк. Видел настоящую траву и играл со смертными детьми.

Я с трудом могу представить его ребенком, мрачным и хмурым, бегающим за обычными детьми в таком обычном, безобидном месте.

— И какими ты нашел нас, простых смертных?

— Прелестно, — выдыхает он. — Я был несколько увлечен.

— С нами или с нашим миром?

— И то, и другое.

Я улыбаюсь.

— Хорошо, Ариэль, как насчет постыдной истории?

Он делает глоток кофе.

— Когда я впервые попытался летать, я упал в реку Стикс. Я не мог понять, как заставить крылья исчезнуть, поэтому я просто махал, махал руками и тонул, и я был полностью уверен, что стану первым Аидом в истории, который утонет. Перевозчик выудил меня оттуда. Это было более чем неловко. Ты?

— Однажды я наткнулась на французское окно.

— Там было очень чисто?

— Не так чисто, как мне бы хотелось. Я чуть не потеряла сознание. Либби обмочилась.

— Разве друзья смеются над несчастьями друг друга?

— О, иногда. Когда они этого заслуживают. — Я смеюсь над этим воспоминанием. — Какие-нибудь странные страхи или фобии? Не о серьезных вещах. В конце концов, это завтрак.

Он фыркает.

— Никому не говори, но я не большой поклонник пауков. Я знаю, я знаю. Повелитель Ночи. Большой, страшный, крутой парень.

— Ты как будто одна из тех вещей.

— Который из них?

— Парень.

Он выплевывает свой кофе, поджимая губы, чтобы сдержать улыбку.

— Я могу быть жестким. Я могу быть пугающим. Я тоже высокий. Не моя вина, что ты такая же.

— Я разочарована, что ты не отпустил там «большую» грубую шутку.

— Правда?

— Нет, не удаленно.

Из-за двери доносится кашель. Мы резко поднимаем глаза. В дверях стоит Ирма.

— Как бы мне ни было неприятно прерывать вас двоих, болтающих, как пара влюбленных подростков …

Аид выглядит оскорбленным.

— Я мог бы быть влюбленным подростком! Ты не знаешь!

— Я знаю, что тебе тридцать два, — огрызается она.

Аид краснеет.

— Мне нужно кое-что вызвать, когда ты будешь готов, о Грозный Повелитель Ночи.

Аид надувает губы, бормоча себе под нос что-то о том, что он устрашающий.

— Что это было, молодой человек?

— Ничего, мэм.

Я выхожу вслед за ними из комнаты.

— Тебе всего тридцать два? — Я ухмыляюсь.

Аид чешет затылок.

— Это эквивалентно восемнадцати человеческим годам.

— Практически ребенок.

— О, заткнись. Весь Высший Двор смотрит на меня свысока из-за моей неопытности. Мне это тоже не нужно от тебя.

— Как пожелаешь, мальчик.

Он толкает меня локтем в бок.

— Я мог бы научиться не любить тебя.

— А ты мог бы? Ты действительно мог бы?

— Это возможно. Это заняло бы много времени, и тебе пришлось бы сделать гораздо хуже, чем это, но это может случиться. — Он делает паузу. — Хотя это сомнительно. Я думаю, что простил бы тебе все, что угодно.

Прежде чем я успеваю придумать, что на это ответить, Ирма рявкает на Аида, чтобы тот вызвал серию столов, которые она левитирует в идеальное положение с помощью своей собственной магии. Затем следуют огромные коробки и ящики с украшениями, которые со свистом носятся по комнате, прикрепляясь к потолкам и колоннам. Темнота в комнате начинает рассеиваться, наполняясь звездным светом. Этот процесс только начался, а я уже восхищена.

— Ты, смертная девушка, перестань разевать рот. Ты должна вести себя так, как будто это нормально.

— Ее зовут Персефона, — говорит Аид, защищая меня.

Ирма закатывает свои горящие глаза.

— Вы двое понимаете иронию этого, верно?

— Да, — говорим мы в одно и то же время. Мы оба ухмыляемся, стараясь не смотреть друг на друга.

Ирма стонет.

— Мы, молодой лорд, в ваших услугах больше не нуждаемся. Выйди на патрулирование..

— Но…

— Тебе здесь нечего делать, а госпоже Персфоне нужно дать еще несколько уроков.

— Хм, госпожа Персефона. Мне это нравится. Леди Персефона тоже хорошо звучит…

— Вон отсюда!

— Я ухожу!

Он надевает свой стандартный черный костюм, подмигивает мне и исчезает в коридоре, засунув руки в карманы. Мне не совсем удается сдержать улыбку.

— Прекрати улыбаться ему, — огрызается Ирма. — «Это добром не кончится.

— Что добром не кончится?

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

— Я не могу… мы не можем, типа, встречаться друг с другом, — говорю я ей, слово кажется нелепым на моем языке. — Даже если бы я была к этому склонена, а это не так. Он — фейри, я — смертная. Я не могу оставаться здесь вечно. Я не хочу оставаться здесь навсегда.

— Многое может случиться за пять месяцев, — ворчит она. — Но было бы разумно, если бы ты запомнила свое предыдущее заявление. Вы в буквальном смысле из разных миров.

— Я знаю, — говорю я ей, потому что я абсолютно ничего не забывала.

— Хорошо. Мы продолжим с того места, на котором остановились вчера, хорошо?

Большая часть сегодняшних наставлений Ирмы сводится к тому, что она заставляет меня танцевать, а затем кричит на меня или бросает громкие предметы в комнате, чтобы посмотреть, как я отреагирую.

— Тебе разрешено поворачивать голову в сторону шума, но не выгляди удивленной. Все, каким бы странным или шокирующим оно ни было, для тебя совершенно нормально, поняла?

Ее развлечения становятся все громче, красочнее и изощреннее. В какой-то момент она вспыхивает прямо у меня на глазах. Это не пламя Ада, нарисованная иллюзия, а грубый, обжигающий огонь. Я делаю небольшой шаг назад при этих действиях.

— Небольшой шаг назад разрешен, — говорит Ирма. — Паники нет.

— Я не паникую. — Хотя кажется нелепым, что люди, вспыхивающие пламенем, теперь кажутся мне нормальными.

— Нет, это не так, не так ли? Странно спокойная.

Это самое близкое, что я могу сказать, к комплименту.

В дни, предшествующие Солнцестоянию, мы все трое существуем по определенной схеме питания, тренировок, теплых ванн и ленивых вечеров. Несколько раз Аид приходит, чтобы утащить меня на обед, и водит меня посетить другие невиданные чудеса Подземного мира. Он уносит меня в пещеры искусства, тайные уголки садов и крошечные блестящие каменные бассейны, а также к Воротам, великому золотому бассейну, куда должны пройти все души.

— Как ты думаешь, что происходит после того, как они падают? — Спрашиваю я его, наблюдая, как духи исчезают в золотистом свете, а плач сменяется тонким, мягким гулом.

— Я часто думал об этом, но так и не нашел ответа, — отвечает он. — Но в мир, я надеюсь.

— Не правосудие?

Он пожимает плечами.

— Фейри приходят сюда, ты знаешь, в поисках своих ушедших в потоке. Я хотел бы иметь возможность сказать им, что они в лучшем месте, или еще одну такую красивую ложь смертных.

— Это, должно быть, тяжело. Это часто случается?

— К счастью, редко, учитывая нашу продолжительность жизни, но… Ты могла бы подумать, что люди были бы более разумны, если бы у их дорогих усопших были столетия, но это еще хуже. Смертные говорят о днях, месяцах и годах, но они хотят десятилетий, столетий и тысячелетий. Мы никогда по-настоящему не готовы к тому, что лежит за его пределами. Мы никогда не готовы потерять то, что любим.

Я не знаю, что на это сказать.

— Давай пойдем куда-нибудь еще, — прошу я. — В любое красивое место.

В уголках его рта мелькает улыбка.

— Мой вид довольно…

— Не надо, — предупреждаю я. — Покажи мне что-нибудь красивое.

— Тебе не нравится мое лицо?

Я прикусываю губу, его взгляд смягчается на моем. Я хочу заглянуть в эти глаза, изучить их насыщенный цвет, каждую искорку и крапинку золота и меда, но я не хочу, чтобы меня поймали за разглядыванием, что оказывается проблематичным, поскольку он всегда смотрит на меня, когда я смотрю в его сторону.

— Красивая пещера, — настаиваю я, — сейчас.

— Как пожелаешь. — Он расправляет свои крылья вокруг нас, и мы взмываем в небо.

Я понимаю, как сильно скучаю по нашим походам во время ланча, только когда он не приходит за день до Солнцестояния, вместо этого вваливаясь поздно вечером, когда мы с Ирмой уже поели.

— Ты выглядишь напряженным, — говорю я ему, после того, как накормила его едой.

Он зевает в свой кубок, проводя рукой по густым волосам.

— Потратили большую часть дня, удваивая наши силы и освещая путь от транспортного кольца. Без сомнения, Ирма завтра скажет мне, что это выглядит не так, как надо.

Я знаю, что ему нужно потратить энергию, чтобы создать скелетов-стражей, и что удвоить их количество может оказаться непростым делом.

— Ты, должно быть, очень устал.

Он кладет голову на прохладное дерево стола.

— Совсем чуть-чуть.

— Сейчас вернусь, — говорю я ему.

Я бегу в ванную и открываю краны, ища баночку с блестящей золотистой жидкостью, пахнущей медом. Я наливаю щедрое количество воды в воду для дома и спешу обратно на кухню.

— Я налью тебе ванну, — говорю я ему. — Не трать больше энергию на призыв чего-либо, я достану это для тебя.

Аид моргает, глядя на меня, его щека все еще прижата к поверхности стола. Он выпрямляется.

— Сефона, это… спасибо тебе.

Он ведет себя так, словно никто никогда раньше не делал для него ничего подобного.

— Ты бы сделал то же самое для меня. Ты уже сделал то же самое для меня.

— Да, но..

— Но?

Он открывает рот, и я думаю, что он хочет сказать ‘ничего’, но это было бы ложью.

— Неважно, — говорит он вместо этого. Инструкция. Никакой лжи здесь нет.

Я наливаю ему еще один стакан и беру его в ванную вместе со свежими полотенцами, книгой для чтения и горстью шоколадных трюфелей, которые я приготовила во время перерыва, который Ирма разрешила мне в начале недели. Когда ванна наполняется, я тащу его за собой.

— Пошутишь над тем, что я тебя раздеваю, и я больше никогда этого не сделаю, клянусь.

Он ухмыляется.

— Даже не мечтал об этом.

— Как? Это не ложь?

— Обычно нам сходит с рук метафора, когда нет попытки обмануть. Кроме того, я могу подтвердить, что мне никогда и в голову не приходило шутить по поводу того, что ты меня раздеваешь. Ты на самом деле раздеваешь меня, однако…

Я бью его по плечу.

— Я тебя вырублю.

— Как это может быть наказанием?

Раздраженная его улыбкой, я так и делаю, только он явно не ожидал, что я пройду через это, поэтому он инстинктивно хватает меня за запястье, и мы оба погружаемся в мыльную воду, кашляя и брызгая на поверхность. Пузырьки прилипают к волосам и подбородку Аида, лишая его какой-либо доли элегантности или силы. Он не более страшен, чем щенок, особенно когда запрокидывает голову и воет от смеха.

Я тоже смеюсь. Я ничего не могу с этим поделать.

Аид выходит вперед, вытирая пузыри с моего лица.

— Извини, — говорит он, — я не ожидал, что ты…

Я выдуваю у него из носа пузырьки.

— Небольшой совет: я не прибегаю к пустым угрозам.

— Должным образом принято к сведению. — Он откидывает назад прядь влажных волос. — Ты вся мокрая.

— Так и есть.

— Ты можешь присоединиться ко мне прямо сейчас. — Он снимает рубашку, бросая ее на край ванны.

— Я не…Надень свою рубашку обратно!

— Но я в ванне…

Я вытаскиваю себя, моя ночная рубашка облегает каждый изгиб. Я невероятно осознаю, насколько я близка к обнажению, осознаю и другие вещи, вещи, которые никогда раньше не имели значения, такие как мои смертные изгибы и волосы на теле. Я хватаю полотенце, которое отложила для него.

— Пока, Аид!

— Это мое полотенце…

Я швыряю его обратно ему в лицо, когда ухожу, чуть не натыкаясь прямо на Ирму в коридоре. Она бросает на меня беглый, неодобрительный взгляд, но ничего не говорит, когда я ускользаю в свою комнату.

Я переодеваюсь из мокрой ночной рубашки в сухую, отжимаю волосы, вытираю их полотенцем и заплетаю в свободную косу. Я откидываюсь на хрустящие простыни и считаю лепестки деревянных роз на столбиках моей кровати. Я не могу заснуть. Я слишком нервничаю из-за Солнцестояния, слишком беспокоюсь о том, чтобы не оступиться. Может быть, было бы лучше избавиться от чар. Лучше и проще. Аид защитит меня. Он дал бы мне знать, что произошло.

Но я не хочу быть беззащитным, отказываться от своей единственной силы. Я должна быть настойчивой. Я должна это сделать.

Я слышу, как Аид выходит из ванной и шаркает по коридору. Я тоже сомневаюсь, что он будет спать спокойно. Честно говоря, кажется глупым даже пытаться.

Я ворочаюсь и ворочаюсь еще немного, прежде чем сдаюсь, натягиваю халат и на цыпочках иду в его комнату.

Он отвечает быстро, его влажные волосы все еще прилипли к голове, свободная одежда слегка прилипла к телу. Я почти могу сосчитать мышцы на его груди. Летний аромат воды из ванны все еще остается на его коже, сливаясь с мятным ароматом зубной пасты.

— Сефон, — говорит он, как будто удивлен, увидев меня. — Что случилось?

— Ты беспокоишься о Солнцестоянии? — Спрашиваю я его.

Он кивает.

— Да.

— Не можешь уснуть?

— Да.

— Я тоже. Хочешь посмотреть что-нибудь вместе и на время забыть о наших проблемах?

— Согласен.

Я хватаю его за руку и тащу за собой в зеркальную комнату, где смотрю на маленький жесткий шезлонг. Мы будем практически сидеть друг у друга на коленях.

— Нет, — говорю я.

— Нет?

— Призови пушистый диван.

— Пушистый диван?

— Да, большой, пушистый, приятный диван!

В центре комнаты материализуется массивный диван. Выглядит так, словно его состригли с мультяшного монстра. Он ярко-синий и волосатый.

— Этот диван… на самом деле пушистый.

— Ты же такой просила!

— Я имел в виду… мягкое и вязкий! Я даже не знала, что они делают мягкие диваны. Это… самый уродливый диван, который я когда-либо видела.

— Тогда почему ты не…

— Нет. Что-нибудь мягкое, пожалуйста.

Он вздыхает, вызывая еще один большой серый диван, который выглядит таким мягким, что я могла бы утонуть в нем. Я сажусь, чтобы проверить это. Совершенство.

— Одобряет ли это госпожа?

— Знаешь что? Так и есть. Теперь одеяла и подушки, пожалуйста.

— Зачем тебе подушки, если они тоже мягкие?

— Просто сделай это.

Он собирает их в кучу, и я хватаю одну, сажаю его рядом с собой и кладу одну ему на колени.

— Для чего это нужно?

— Обниматься.

Он поднимает бровь.

— Владыка Подземного мира не обнимается.

Я моргаю, глядя на него.

— Это, конечно, ложь?

Он пожимает плечами.

— Мне несколько не хватало возможностей.

Я подумываю о том, чтобы броситься к нему, отчасти в шутку, но также и отчасти потому, что я думаю, что каждому нужно время от времени обниматься, как бы глупо и по-детски это ни звучало. Но я этого не делаю, потому что не уверена, когда остановлюсь. Я не хочу ставить ситуацию в неловкое положение.

— Просто… обними подушку.

Он вздыхает, откидываясь назад.

— О'кей, диван хороший, я согласен с тобой.

— Я же говорила тебе. Зеркало, включи последний живой боевик диснеевского фильма. Аид, призови попкорн.

— Да, моя госпожа.

Аид ‘Я не обнимаюсь’ сжимает свою подушку сорок минут подряд и не отпускает до самого конца. Он тупо ест попкорн, не отрывая глаз от экрана, время от времени задыхаясь или смеясь.

Мне кажется, я смотрю на него чаще, чем фильм.

Каким-то образом наши ноги сплетаются вместе, и я ложусь на подлокотник, в идеальном теплом пузыре блаженства. Я чувствую себя умиротворенной, без желания двигаться, даже когда идут титры и зеркало становится черным.

— Это было восхитительно, — говорит Аид. — Визуальные эффекты, музыка, юмор… Мне это понравилось. Сефи?

— Хммм?

— С тобой все в порядке?

— Устала.

— Ты выглядишь так, как будто готова заснуть.

— Так и есть.

— Может, нам пойти спать?

— Еще несколько минут… тут так удобно.

Аид наклоняется и гладит меня по лицу.

— Сефон?

— Да?

— Спасибо тебе.

— За что?

— За все, но особенно за сегодняшний вечер.

— В любое время.

Он вздыхает.

— Иногда мне хочется, чтобы ты была фейри, и я мог бы убедить тебя в этом.

— Я бы тоже иногда хотела быть фейри, — шепчу я, мои слова становятся липкими, как мед, и их трудно произнести.

— Что? Почему?

— Есть вещи, которые я хотел бы сделать…

— Например, что?

— Всевозможные вещи…

Но больше, чем все, что я хочу сделать, могла бы сделать, это желание вернуться домой. Снова увидеть папу. Особенно сейчас, когда мир, из которого я вырезала красоту, снова становится черным.

— Я скучаю по дому, — шепчу я, хотя знаю, что нет смысла говорить, что я хочу быть фейри и хочу вернуться.

Я обвиваю руками шею Аида и наполняюсь ароматом цветов и мяты, а также покалывающим теплом его кожи. Медленно его руки скользят по моей спине, обводя изгиб позвоночника. Он ничего не говорит, пока мое тело превращается в кашу, а мысли становятся липкими и темными.