Воровка

Глава 24

Эссейл начал с sopa de fubá[67], которая представляла собой отличную комбинацию листовой капусты и сосисок в густом бульоне. За чем последовали три порции feijoada, смеси копченой ветчины с белым рисом… с хорошим количеством pão de queijo[68] на краю тарелки. Десерт назывался sobremesa de banana com queijo[69].

Банановый пудинг.

Не он один уплетал за обе щеки, образно выражаясь. Все, включая Марисоль, ели так, словно прошел год с последней трапезы. А потом, когда закончили, они просто отодвинули кресла и остались сидеть за столом, потому что все остальное, казалось, требовало непомерных усилий.

Но Эссейл давно думал о кое-чем и не мог больше ждать.

Посмотрев на Марисоль, он сказал:

— Ты поможешь мне подняться наверх, в мою спальню? Я бы хотел принять душ и прилечь перед поездкой в церковь, и мне понадобится помощь.

Марисоль кивнула ему, поднимаясь на ноги.

— Давай я сначала уберу…

— Нет, — резко заявила Миссис Карвальо. — Я сама уберу. А потом тоже прилягу. Мы выезжаем в одиннадцать двадцать. Я не хочу опозданий.

Эссейл встал.

— Позвольте заверить вас, мадам, что помощь вашей дочери будет носить сугубо медицинский характер.

— Ты хороший мальчик. А сейчас ступайте! Все вон из моей кухни.

— Вы оказали нам честь свое трапезой.

На этих словах все мужчины встали и низко поклонились крошечной, седовласой женщине, и, судя по смущению на морщинистом лице, Эссейл понял, что они угодили ей… хотя она сама в этом никогда не признается.

— Достаточно церемоний, — пробормотала бабушка Марисоль, отвернувшись к раковине и достав средство для мыться посуды «Ivory». — Ступайте уже.

Эрик и Эвейл последовали указаниям от и до: придерживая руками свои раздувшиеся, как мячи, животы, они спустились в свои комнаты. Когда Маркус помедлил, Эссейл поспешил успокоить его.

Положив руку на его предплечье, он тихо сказал:

— Иди отдыхать.

— Ты уверен?

— Ты никогда не выиграешь в этом споре. И мы найдем другой способ услужить ей, обещаю.

Когда Маркус кивнул и последовал за близнецами в подвал, Эссейл подал руку Соле и, используя свою физическую слабость в качестве предлога, притянул ее ближе к своему телу.

Под мягкой, тонкой больничной формой, в которой его отправили домой, он уже был в полутвердом состоянии, его сексуальная нужда пробудилась, оживляя все тело, придавая ему фокус и весьма знакомое чувство срочности. Но он помедлил, когда они завернули за угол к гладкой лестнице, и он увидел свой кабинет.

— Что такое? — спросила Марисоль. — Тебе нужно присесть?

— Я провел там много часов. — Эссейл указал на открытый дверной проем, на полосу света из коридора, вспарывающую темноту и падающую на рабочий стол как некое предзнаменование. — Потратил столько времени и сил.

— Пошли, — мягко позвала его Сола. — Давай не будет думать об этом сейчас. Сводим тебя в душ.

Он позволил Марисоль подвести его к лестнице и удивился тому, насколько слабыми были его ноги. Даже с потерей веса, они с трудом держали его вертикально при подъеме по лестнице.

В хозяйской спальне было темно, и он усилием мысли включил приглушенный свет…

— Ты установил датчики движения? — спросила Марисоль.

— Э-э… да. — Ему нужно было следить за своей речью, ведь вампиры не привыкли пользоваться выключателями. — Посмотри на это место. Я… вернулся.

Круглая комната с окнами вдоль стены, выходящими на зимний пейзаж, который растянулся на многие мили. Отделанная панелями из ореховой древесины, комната была освещена мягким светом, и современный декор служил неприметным фоном для открывающейся красоты ночного горизонта.

— Не думал, что увижу это снова. — Эссейл подошел к окну и посмотрел на реку, горы вдалеке, город через водную гладь. — Сейчас я ценю это намного больше.

— Слушай, тебе не обязательно идти в церковь. Моя бабушка старомодна и очень набожна, но это не значит, что…

— Нет, я пойду. — Он повернулся к Марисоль. — Я не знаком с вашими традициями, но я бы хотел узнать о них больше.

— Значит, ты не христианин? Это не имеет для меня значения.

— Нет. — Сократив расстояние между ними, он подошел к Соле вплотную и положил руку на ее шею. Потерев подушечкой пальца яремную вену, он пробормотал: — Так, скажи мне, христиане прощают грехи? Боюсь, я солгал той доброй женщине в кухне.

Взгляд Марисоль вспыхнул, и она смежила веки.

— О чем ты солгал ей?

— Я не хочу в душ. — Он уставился на ее губы, наблюдая, как она приоткрыла рот. — И сейчас мне нужен от тебя не медицинский уход.

Марисоль прижалась к его телу, обхватывая руками.

— Думаю, мы сможем вымолить прощение за этот грех.

— Правда? Воистину, это хорошие новости.

Наклонив голову, Эссейл скользнул губами по ее губам, и от прикосновения по его телу прошла волна шока. Такие мягкие, такие теплые… жизненно необходимые. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он целовал ее полноценным образом, и от ощущения ее губ у него закружилась голова.

— О, Марисоль, — выдохнул он.

Он не торопился, мягко очертил контуры ее губ, спрашивая разрешение и получая его. Вместе они добрались до круглой кровати, и устроившись на ней, Эссейл еще больше приглушил свет.

Он не хотел, чтобы она видела его тело в подробностях. Уж лучше ей опираться на воспоминания, в них он выглядел намного привлекательней.

— У тебя и пульт есть?

— Что? — Эссейл поднял голову.

— Управление светом.

Черт возьми, ему нужно быть повнимательней с вампирскими трюками.

Вместо ответа Эссейл снова прижался к ней в поцелуе, скользнув руками по ее предплечью и опускаясь к ребрам. Марисоль как золото плавилась под его ладонями, выгибаясь ему навстречу, ее тело, даже скрытое слоями одежды, вызывало благоговение. И чем больше он прикасался к ней, тем сильнее становился запах ее возбуждения… и вскоре он оказался зажат между необходимостью поспешить… и желанием растянуть все на вечность.

Отстранившись, он заглянул в ее темные глаза и смахнул светлые волосы назад. Он скучал по ее натуральному цвету. Его Марисоль отличалась естественной красотой, слишком явной и четко выраженной, чтобы закрывать ее средствами макияжа, которые никоим образом не смогут приукрасить то, что и так сияло.

И будто прочитав его мысли, она подцепила флисовую кофту и футболку под ней за края, и потянула наверх, снимая через голову.

— Марисоль… — простонал он.

Ее груди были такими же, как он запомнил — идеального размера, прикрытые не кружевом, а простым хлопковым бюстом. Дрожащими руками он огладил ее ключицы… спустился до грудной клетки… скользнул по границе чашечек, сначала с одной стороны, потом с другой. Она задерживала дыхание от движений его пальцев, соски напряглись, заявляя о себе.

Застежка располагалась спереди.

Что, в его текущем состоянии сознания, он принял за очевидное доказательство великодушия Творца.

— Я должен увидеть тебя, — простонал Эссейл, расстегивая бюстгальтер.

Чашечки разошлись в стороны, и Эссейл охнул, скользнув ладонью по центру ее тела. Его губы отчаянно хотели ее плоти, и он втянул соски в рот, капитулируя при звуке ее стонов, ее вкусе и том факте, что от запаха ее возбуждения у него гудела голова… в хорошем смысле слова.

На ней были синие джинсы, и он не торопился, снимая их вместе с трусиками с ее длинных, мускулистых ног. Он скользил руками по ее телу, поглаживая и одновременно уделяя внимание грудям. И остановился он лишь тогда, когда Сола попыталась забраться под медицинскую форму, укрывавшую его тело.

— Я не… я хочу оставить одежду, — сказал он хрипло.

— Ладно. Но я против.

Эссейл покачал головой, вспоминая, что увидел в зеркале в клинике.

— Как ты можешь говорить такое?

— Потому что это ты. — Она улыбнулась ему, прикоснувшись к его лицу. — Это все еще ты.

— Боги, Марисоль, я столько всего хочу сделать с тобой… но не знаю, насколько мне хватит сил.

— Не волнуйся. Что бы это ни было, с тобой оно невероятно.

От внезапного прилива эмоций к глазам подступили слезы, но плакать — совсем не сексуально. Как не сексуальны его тело, лысая голова и…

Но Марисоль, тем не менее, лежала в его тощих руках-веточках, и смотрела на него как на Бога.

Это любовь, разве нет?

Он не смог сказать ни слова, не мог пошевелиться, и Марисоль нахмурилась.

— Что такое?

Эссейл прокашлялся.

— Так много способов показать свою заботу о человеке.

— Да… — она погладила его лицо. — Ты прав.

Марисоль прижалась к его губам, увлекая его лечь на нее всем телом. Устроившись между ее бедер, он ощутил ее жар и затеребил штаны в районе талии, пытаясь освободить эрекцию. Но мешающийся член — единственное, что не уменьшилось в его теле.

И слава Богу.

— Черт возьми…

— Давай я помогу…

Они потянулись к завязкам на медицинской форме так, слово это был ключ к воротам рая, их руки и пальцы переплетались, и в итоге он скатился с Марисоль. Где-то в процессе до него дошла абсурдность происходящего, Эссейл начал смеяться… и она присоединилась к нему.

— Ты как завязывал их? — спросила она. — На морской узел?

— Ножницы! — выдохнул он. — Нам нужны ножницы!

— Где?

— Ванная?

Марисоль голая соскочила с кровати, и он извернулся, чтобы насладиться видом, когда она направилась в ванную с божественной миссией. Ему хотелось включить свет над раковиной, чтобы помочь ей в поисках, но он вовремя остановил себя. К тому же, движения ее обнаженного тела были самым чарующим танцем, который он когда-либо видел, неважно, в свете или в тенях.

Когда она триумфально вернулась, Эссейл улыбнулся.

— Знаешь, я внезапно обрадовался, что завязал не на бантик.

Марисоль оседлала его бедра.

— Я не причиню тебе боли.

— Я знаю, и, будь уверена, я наслаждаюсь процессом.

Закинув руки за голову, он на мгновение завис, прикоснувшись к лысой голове и получив тактильное напоминание… но потом Марисоль воспользовалась острыми стальными ножницами, разрезая тугой узел.

— Это невероятно заводит, — протянул он.

— Согласна. — Она подмигнула ему. — Почти на месте… вот так!

Когда она вытянулась, чтобы положить спасителя на прикроватный столик, он воспользовался возможностью и губами обхватил ее сосок… и в итоге Марисоль выронила ножницы перед самой целью.

— Ничего страшного, что они на полу? — выдохнула она.

— Абсолютно, — сказал он, не прекращая ласку.

В этот раз, когда он потянулся стянуть форму, ткань поддалась без возражений, и Марисоль села.

Когда они оба посмотрели на его эрекцию, он сухо произнес: — Позволь отметить, что потеря в весе не затронула эту часть моей анатомии.

Марисоль рассмеялась, а потом обхватила его рукой… и сейчас именно он охнул, подаваясь вверх, навстречу прикосновению.

— Прошу… — простонал Эссейл.

— Полностью поддерживаю.

Оседлав его бедра, она направила его эрекцию… и опустилась, наполняя себя самым восхитительным образом.

Эссейл закатил глаза, а его тело потерялось в ощущении завершенности.

— Моя Марисоль…

***

Это правда, подумала Марисоль, начав опускаться и подниматься. Эссейл не потерял ни дюйма. Он наполнял ее до предела, растягивая и полностью владея ею, ощущения были столь восхитительны, что тело оживало от удовольствия.

Но она была нежна с ним. Придерживалась медленного ритма… чего было более чем достаточно. И он был с ней, двигался в такт, его член выскальзывал из нее и возвращался, создавая изумительное трение, от которого она задыхалась.

— Марисоль… — выдохнул он снова, впиваясь пальцами в ее бедра. — О, Боже…

Оргазм охватил его, Сола рухнула вслед за ним, удовольствие вырвалось наружу, настолько сильное, что хотелось плакать.

Когда они оба застыли, Сола осторожна устроилась на боку, чтобы не ложиться на него целиком… и она запомнит счастье на его лице до конца своих дней. Он казался заново родившимся, преобразившимся, выглядел моложе и живее, чем когда бы то ни было.

Было сложно сказать, кто кого обнял первым, но это и неважно. Через мгновение они лежали сердце к сердцу, она устроила голову на сгибе его руки, а тепло, идущее от потолка, согревало их обнаженные тела, остывающие на покрывале.

— Эссейл?

— Да? — пробормотал он.

— Ты не обязан менять веру.

— Что?

Она отодвинулась.

— Если вовэ начнет наседать завтра ночью, я просто хочу, чтобы ты знал, что я принимаю тебя таким, какой ты есть. Нам не обязательно быть одинаковыми, чтобы быть вместе.

— Приятно слышать. — Он скользнул пальцами по ее губам. — Но меня это не беспокоит.

— Моя вовэ может быть очень убедительна.

— Она уже одобрила меня. — Его улыбка была такой же сексуальной, немного порочной и притягательной, как она помнила. — В конце концов, мы с ней похожи. Мы оба считаем, что делать все нужно на совесть.

— Это так.

— А сейчас, может, примем душ? — спросил он. — Я потру твою спинку.

— Правда? — На самом деле, идея была отличная. И не потому, что она хотела смыть грязь. — Поможешь мне? А ты джентльмен…

Наклонившись, она поцеловала его. И еще раз.

В конечном итоге они добрались до горячей воды. Но не скоро.