Встречи и разлуки

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Я думаю, если бы я написала книгу о своей жизни, получилось бы что-нибудь такое скучное, что читатель бы зевал или сказал: «Такого в жизни не бывает!»

Последние два дня были настолько невероятные, что мне кажется, что все это происходило не со мной, а с кем-то другим.

Это все равно что видеть себя на сцене, я как будто бы видела себя со стороны, но в то же время я знаю, что это была я, хотя мои чувства в таком разброде, так хаотичны, что я не могла бы дать в них себе отчет, разобраться в них, даже если бы захотела…

Утром я присутствовала на похоронах Бесси, и, хотя я собственными глазами видела, как гроб засыпали землей, все казалось мне каким-то нереальным, как будто это была вовсе и не Бесси.

Я сама заплатила за похороны и настояла, чтобы гроб был с серебряными ручками. Я знаю, Бесси бы это понравилось, и это было единственное, что я могла еще для нее сделать.

Гарри отвез меня в Кенсл-Грин на своей машине, но на кладбище не пошел, а остался ждать за воротами, и, когда я вернулась и села рядом с ним, я вдруг подумала, что так и должно быть, что он здесь, потому что мы встретились благодаря Бесси.

Быть может, судьбой было предназначено, чтобы через Бесси мне было суждено обрести самое замечательное, что только может быть на свете. Она дала мне так много, что даже и величайшее счастье в моей жизни должно было прийти ко мне именно через нее. Это, наверно, звучит кощунственно, потому что с Гарри мы встретились в тот день, когда Бесси, милая Бесси, моя лучшая подруга, умерла. А могли бы не встретиться…

Если существует какая-то загробная жизнь, то Бесси, наверно, счастлива теперь, и если она знает, что сейчас происходит со мной, то она радуется за меня.

Как жаль, что ее больше нет. Мне бы так хотелось рассказывать ей все о Гарри.

Все случилось так странно и необычно. Я вспоминаю, как все это было, с того момента, когда доктор Эдвардс сказал мне, что Бесси умерла. Он говорил что-то о заражении крови и изнурительной лихорадке.

Я не плакала. Я не помню, чтобы я что-нибудь сказала. Он предложил мне бренди, но я отказалась. Я попросила разрешить мне увидеть Бесси, но он сказал, что лучше подождать до вечера.

У меня было такое чувство, словно кто-то сильно ударил меня по голове и этот удар ошеломил меня, притупив сознание.

Все, что я помню после того, это то, что я в парке и все хожу и повторяю: «Бесси умерла! Бесси умерла! Бесси умерла!» — в такт своим шагам.

Я брожу у Серпентайна. День прекрасный, ярко светит солнце, на поверхности озера рябь от легкого ветерка, и над ним кружатся чайки, которым дети бросают кусочки хлеба.

Я долго бродила бесцельно, повторяя все одно и то же: «Бесси умерла». Для меня эти слова не имели смысла, я не осознавала происшедшего, не могла понять, что случилось.

Несколько минут я стояла, глядя на воду; сверкавшие на воде солнечные блики ослепляли меня, и вдруг мимо пробежала собака. Это была овчарка. Почти автоматически, не думая, я протянула руку, чтобы погладить животное. Собака, очевидно, подумала, что я хочу с ней поиграть, она легонько стукнула меня лапой по руке и дружелюбно залаяла.

Не знаю, как это получилось, но когтями она зацепила браслет. Он порвался, и бусины рассыпались по дорожке.

То ли я испугалась, то ли что, но, нагнувшись, чтобы собрать бусины, я вдруг заплакала. Слезы так и лились у меня по лицу, и я не могла их остановить.

Я громко рыдала, когда вдруг раздался очень приятный голос:

— Извините, пожалуйста!

Но я не ответила и продолжала плакать. Тогда кто-то взял меня за руку и подвел к скамейке. Я села и, закрыв лицо руками, плакала горько и безутешно, потому что я внезапно поняла, что Бесси больше нет и я никогда ее больше не увижу!

Не знаю, сколько времени прошло, когда я почувствовала, как мне в руку вложили большой мягкий платок; я сделала попытку сдержать рыдания, но они продолжали душить меня.

Наконец мне с трудом удалось выговорить:

— Извините!..

— Все в порядке, не беспокойтесь, — ответил все тот же приятный голос. — Джок вас не оцарапал? Я собрал ваш браслет.

— Не в этом дело, — проговорила я, — я вовсе не потому плакала.

Тут я вытерла глаза и взглянула на него. Рядом со мной сидел высокий молодой человек с очень загорелым лицом. Он был без шляпы, а на земле у моих ног с виноватым и извиняющимся видом лежал Джок. Я вытерла лицо платком.

— Простите мое поведение, — сказала я, — но я только что узнала, что умер человек, которого я очень любила.

Как только я произнесла эти слова, у меня снова полились слезы. Я всячески пыталась сдержаться.

— Ничего, поплачьте, — мягко сказал молодой человек. — Иногда полезнее выплакаться, пережить и забыть об этом.

— Разве такое можно забыть? Пережить и забыть, как будто этого не было?

— Это смерть-то? — спросил он. — Ну конечно, смерть вообще не имеет какого-нибудь значения.

— Неужели? — сказала я. Я слишком отупела, чтобы что-нибудь соображать, но все же была счастлива, что рядом оказался кто-то, с кем можно было поговорить, кто мог бы меня понять.

Мы помолчали.

— Вы видите, что напротив нас? — спросил он.

Посередине Серпентайна находился маленький остров.

— Это остров Питера Пэна, — продолжал он. — Вы помните, что он сказал?

Я отрицательно покачала головой.

— Что «умереть — это потрясающее приключение», — процитировал он.

— Для тех, кто остается, это приключением не назовешь, — с горечью сказала я.

— А вам не кажется, что это проявление эгоизма?

И тут мне действительно пришло в голову, что было эгоистично с моей стороны желать Бесси жизни только потому, что я не могла расплатиться с ней за то, что она для меня сделала.

Я почему-то подумала тогда, что Бесси, может быть, и не боялась смерти. Знай она, что ее ожидает, она, наверно, приняла бы смерть так, как принимала жизнь, — с готовностью ко всему и с надеждой на лучшее.

Подумав немного, я сказала:

— Мне кажется, вы правы, для моей подруги это действительно будет приключение.

— Я часто думаю о смерти, — заметил он, — и, честно говоря, я чувствую, что по ту сторону ничего нет — человек просто гаснет, как свечка, — и это не имеет значения, потому что мы все равно ничего не узнаем, при жизни во всяком случае, пока уже не будет слишком поздно. А если допустить, что существует какая-то другая жизнь, то, по законам эволюции, это должен быть шаг вперед, а не назад.

— Я понимаю, что вы хотите сказать: вы не верите, что вас ожидают золотые чертоги, сапфировое море и арфы?

— Да избавят нас от этого силы небесные, — воскликнул он, и в голосе его я услышала смех.

Я достала пудреницу и ужаснулась, взглянув на себя в зеркальце. Молодой человек наблюдал за мной.

— Ну а теперь, — сказал он, когда я кончила приводить себя в порядок, — вам не кажется, что нам следует начать с начала?

— Начать что? — спросила я с удивлением.

— Наше знакомство, — ответил он. — Теперь, когда ваш нос напудрен, я полагаю, нам следует представиться друг другу.

Я невольно улыбнулась. У него была такая забавная манера говорить, со смешинкой в голосе и озорным блеском в глазах. Я вернула ему платок.

— Но кто же нас представит? — сказала я. — Вот в чем вопрос.

— Похоже, Джоку это неплохо удалось. — Он похлопал собаку по холке. — Нам следовало бы обменяться визитными карточками. Но поскольку у меня их нет при себе, придется вам удовольствоваться словесным удостоверением моей личности. Меня зовут Гарри Рамфорд. А вас?

— Линда Снелл, — сказала я и добавила: — Тот самый Гарри Рамфорд?

— Все зависит от того, что вы имеете в виду под словами «тот самый».

— Летчик. Ну конечно, это вы, я узнала вас по фотографиям. Неудивительно, что мысль о смерти вас мало беспокоит.

— Тот самый мистер Рамфорд к вашим услугам, — сказал он, раскланиваясь. — А вы, я полагаю, та самая мисс Снелл, о которой я столько слышал.

— Что же вы слышали? — спросила я подозрительно.

— Я слышал, что… — начал он и остановился. — Нет, я вам лучше не скажу, я думаю, вы и так уже избалованы комплиментами.

— Пожалуйста, скажите мне, — умоляла я его. Но он только улыбался и молчал.

Я рассказала ему все про Бесси. Гарри такой человек, что ему не солжешь — по крайней мере я не могла ему лгать — поэтому сказала ему всю правду, какая я была подлая и как я отплатила ей за ее доброту черной неблагодарностью, а всему виной мой снобизм. И он все понял! Только сказал:

— Мы все не оправдываем надежд любимых нами людей, нам всем далеко до наших собственных идеалов, но, если бы мы достигли их, мы бы, наверно, просто умерли от тщеславия.

Он взял меня за руку.

— Бедная Линда, — сказал он ласково, — я знаю, как вам тяжело, но плакать бесполезно, и Бесси бы этого не хотела.

Мы вместе пришли туда, где он оставил свою машину, и он отвез меня в ателье, но сначала взял с меня обещание позавтракать с ним в половине второго.

Мадам Жан была в ярости, когда я появилась, и готова была меня испепелить, но, увидев мое лицо, успокоилась и выслушала мои объяснения, после чего стала сама доброта.

Клеона тоже была очень добра и помогла мне привести себя в порядок. Примерно через час я уже не выглядела таким пугалом с опухшими от слез глазами.

Мы позавтракали с Гарри в маленьком ресторанчике возле Лестер-сквер, и затем он повез меня в клинику.

Когда мы туда приехали, я внезапно впала в панику.

— Я не пойду, я не могу, — шептала я. — Я никогда еще не видела мертвых.

— Перестаньте, Линда! Успокойтесь! — Гарри сжал мне руку. — Нечего бояться, ведь это только Бесси. Вы же ее не боитесь, правда? Я вас подожду. Пойдите, взгляните на нее. Вы будете довольны потом, что вы это сделали.

И он оказался прав. Я вошла в комнату, и мне совсем не было страшно, когда я увидела Бесси.

Она лежала на постели, белая как мел и очень худая, но на лице у нее была прелестная улыбка, как будто она умерла счастливой. Я принесла с собой цветы, ландыши, которые она любила.

Сестра вышла и оставила меня одну. Я чувствовала, что мне следует стать на колени и молиться, но я не могла. Просто стояла и смотрела на Бесси, которая лежала такая спокойная, с закрытыми глазами.

Неожиданно я услышала собственный голос: «Бесси, Бесси!» Я заговорила с ней как с живой, словно она вот-вот откроет глаза и услышит меня. Но она не отвечала.

Я прикоснулась к ее руке — рука была такая холодная! Я не знала, поцеловать ли мне ее, — но мне не хотелось.

Да, она выглядела такой спокойной, такой далекой от всего! Я не могла сожалеть о ней, это была не Бесси, не та веселая жизнерадостная Бесси, которую я знала.

— Прощай, Бесси, — прошептала я, словно настоящая Бесси была где-то поблизости и могла меня слышать.

Я сказала сестре-хозяйке, что я оплачу похороны и что гроб должен быть дорогой; она поняла меня и была очень добра.

Гарри ждал на улице. Он не сказал ни слова, мы сели в машину и поехали в Ричмонд-парк.

Мы долго кружили по парку, пока он наконец не остановил машину под елями. Вокруг ни души, только за деревьями мелькают олени.

Гарри выключил мотор, повернулся ко мне и, обняв, поцеловал.

Что-то странное случилось со мной в этот момент. Я никогда раньше подобного не испытывала. Я поняла, что люблю его.

Не знаю, как долго мы там просидели.

Любовь совсем не то, что я думала. Не волнение и восторг, а умиротворение и тишина. Мне больше никто и ничто не нужно в мире, я хочу только оставаться в его объятиях и никогда не расставаться с ним, где бы он ни был и что бы он ни делал.

Вечером мы ужинали вместе. Я не помню, о чем мы говорили, помню только, что все вокруг было как в золотистой дымке. Он отвез меня домой и поцеловал на прощание.

— Я люблю тебя, Линда, — сказал он нежно, — на днях нам нужно будет с тобой о многом поговорить, но теперь иди и ложись спать, и забудь обо всем, кроме того, что ты счастлива и что мы нашли друг друга.

Я думала, что мне не уснуть, в таком я была смятении, горе и радость смешались у меня в душе, но, как только я разделась и легла, почти мгновенно заснула.

Мне приснился такой странный сон, что я помнила его, проснувшись наутро…

Я находилась в темном тоннеле и искала кого-то, кто ушел, и никак не могла найти. Я двигалась вслепую, спотыкаясь, руками ощупывая дорогу, но никак не могла выбраться, пока наконец не подняла глаза и не увидела наверху, как будто на стене, Гарри и Бесси. Они смотрели на меня. «Поднимайся, Линда», — звали они, и солнце светило так ярко, что их лица сияли в его лучах. «Но как же я могу? Дайте мне лестницу», — сказала я. «Да ну же, Линда, давай», — говорили они, смеясь.

Я стала вскарабкиваться к ним… но тут проснулась.