Ну наконец-то удача повернулась ко мне лицом!
Похоже, мама действительно права и я родилась под счастливой звездой. Меня приняли в кордебалет в спектакле «Хелло, детка!» на три фунта в неделю, и все это устроила Бесси.
Если бы вчера, покончив с сосисками в ресторане, я встала и ушла, ничего бы этого не произошло. Значит, жадность иногда вознаграждается!
Я не могла удержаться от булочки с шоколадным кремом. И вот, когда я сидела и уписывала ее, чувствуя себя страшно виноватой, вошла Бесси и заказала себе бифштекс с луком.
Она мне понравилась с первого взгляда, такое у нее было славное личико. Она улыбнулась мне и спросила:
— У вас свободно?
Я тоже улыбнулась в ответ, пригласила за свой столик, и мы разговорились.
Она танцевала в кордебалете уже несколько лет и знала все входы и выходы. Когда я рассказала ей о своих проблемах, она очень сочувственно отнеслась и предложила жить вместе, в одной комнате, которую она снимает на маленькой улочке поблизости от Тотнэм-Кортроуд.
Бесси пристроила меня в «Хелло, детка!». Подмигнув, она объяснила мне, что помощник режиссера за ней увивается и готов для нее на все — в известных пределах, конечно!
Мне кажется, что это не Бог весть какое шоу, но не мне судить, так как с одиннадцати лет я к театру близко не подходила, но Бесси согласна со мной, что в репертуаре оно долго не продержится. Я надеюсь только, что обе мы ошибаемся, потому что, пока оно идет, нам не стоит беспокоиться о завтрашнем дне.
Бесси повела меня в маленький комиссионный магазин, где я купила себе очень элегантное платье и жакет за три фунта — потратив, таким образом, весь свой первый недельный заработок, но у меня еще осталось кое-что из маминых денег.
Я не так уж хорошо танцую, чтобы выступать вместе с Бесси, но мне дали одну из выходных ролей. Она заключалась в том, что я разгуливала по сцене в очаровательных туалетах и огромных шляпах. Все в один голос сказали, что они мне очень к лицу, и мне захотелось завести себе несколько таких же.
Нашей примадонне, когда она снимает грим, на вид лет сто. Некогда она блистала в Вест-Энде, но звезда ее давно закатилась. Справедливости ради надо сказать, что она добрая и совсем не спесива, и не завистлива.
Репетиции были очень утомительны. Нас держали в театре далеко за полночь, и по утрам я чувствовала себя просто трупом, но теперь, когда прошла премьера, стало немного полегче.
Наша вторая прима очень хорошо танцует, но голоса у нее никакого. К тому же она отличается резкими перепадами настроения, склонна к истерикам, и когда начинает рыдать, то всем приходится ее успокаивать.
Театральные костюмы нам придумывает модельер-мужчина. Он то и дело вмешивается в ход репетиции и вносит свои изменения. Когда я впервые появилась на сцене, он закричал продюсеру:
— Стоп! Стоп! Это уже слишком! Я же говорил, чтобы в красном платье была брюнетка, а они нацепили его на блондинку.
Все на меня, конечно, тут же уставились. Лично мне красное платье очень нравилось, но я, разумеется, промолчала, и только после долгого спора модельер согласился оставить платье на мне, так как другим девушкам оно было мало.
Как-то после спектакля он подошел ко мне за кулисами.
— Черт знает что такое! От этих дурацких постановок мне плакать хочется.
Я ужаснулась, подумав, что могу теперь потерять работу. Но Бесси посоветовала не обращать внимания, она уже имела с ним дело и сказала, что это в его характере так себя вести.
— Он имеет успех? — спросила я.
— Успех? Да он зарабатывает миллионы! — воскликнула Бесси. — Теперь мужчины-модельеры в моде! Беда только в том, что они создают свои наряды для плоскогрудых девиц, у кого ничего нет ни сзади, ни спереди! Тебе-то хорошо, Линда, а я лишний кусок боюсь съесть, пока спектакль не сойдет со сцены.
Я так устала сегодня и мечтала бы заснуть, если не хочу выглядеть пугалом завтра на утреннем представлении, но нужно еще заштопать чулки, ведь запасной пары у меня нет. А шитье всегда навевало на меня тоску.