Второй шанс для нас, или Любовь вопреки разводу

Глава 32

День выписки наступил на пятые сутки, окрашенные в больничные тона, но уже без тревоги. Соня сидела на кровати, залитая утренним солнцем, и с нетерпением ждала, когда снимут последнюю капельницу. Она заметно окрепла, щёки порозовели, а в глазах снова загорелся тот самый озорной огонёк. Единственным напоминанием о пережитом был небольшой синяк от катетера на тонкой руке.

Врач, довольный динамикой, подписал документы и дал последние наставления: диета, покой, наблюдение у аллерголога. Я кивала, заучивая каждое слово, а Лёша в это время уже складывал в сумку немногочисленные вещи — пижаму, тапочки, книжку, которую Соня так и не открыла.

— Ну что, командир, — сказал он, застёгивая молнию. — Готова к выходу в свет?

— Ещё бы! — Соня радостно подпрыгнула на месте, забыв о запрете на резкие движения. — Здесь так скучно!

— Тогда поехали, — улыбнулся я, протягивая ей руку.

Мы вышли из больницы все вместе. Свежий, холодноватый воздух ударил в лицо, но пах он не антисептиком, а свободой. Соня глубоко вдохнула и выдохнула, как будто впервые за много дней.

— Ура-а-а! — прошептала она.

Машина Лёши была припаркована рядом. Он открыл заднюю дверь, чтобы усадить Соню, но она вдруг запротестовала:

— А можно я впереди? Ну пожа-а-алуйста! Я уже большая!

Мы снова переглянулись. Этот немой диалог взглядами уже стал нашим новым языком за эти дни. Он приподнял бровь: «Твоё решение». Я кивнула: «Пусть. Она заслужила».

— Ладно, принцесса, — уступил Лёша. — Только пристёгивайся.

Я села сзади, наблюдая, как он аккуратно пристёгивает её, поправляет ремень, чтобы не давил. Его движения были полны той самой сосредоточенной нежности, которую я так любила в нём когда-то и которую, казалось, он совсем утратил. Сердце сжалось от странной, смешанной боли.

Ехали молча, но это молчание было комфортным. Соня, прильнув лбом к стеклу, с жадностью разглядывала знакомые улицы, как будто не видела их сто лет.

— Мам, пап, — вдруг сказала она, не отрываясь от окна. — А давайте сегодня устроим праздник? Ну, потому что я выздоровела!

— Отличная идея, — немедленно откликнулся Лёша. — Только тихий праздник. Без фанатизма. Что предлагаешь?

— Можно пиццу! И торт! И… чтобы все дома были! — она обернулась, и её взгляд метнулся от меня к нему и обратно, полный надежды.

«Все дома». Эти два слова повисли в воздухе машины, нагруженные новым, ещё не осмысленным смыслом. Я видела, как спина Лёши у руля напряглась. Он снова посмотрел на меня в зеркало заднего вида. В его взгляде был вопрос и… ожидание. Не давление. Просто ожидание моего решения.

Я не могла отказать ей. Не сейчас. Не после всего. И сама я, если честно, не хотела, чтобы этот день заканчивался разъездом по разным квартирам. Ещё один вечер в этой новой, хрупкой реальности, где мы были не врагами и не чужими, а просто… родителями, пережившими общее горе.

— Хорошо, — сказала я, и голос прозвучал твёрже, чем я ожидала. — Устраиваем праздник. Но сначала — домой, душ и переодеться из этих больничных вещей.

— Ура! — Соня захлопала в ладоши. — Папа, ты тоже останешься?

— Если мама не против, — осторожно сказал он, снова поймав мой взгляд в зеркале.

— Останься, — выдохнула я. И это было уже не уступкой дочери. Это было моим собственным желанием. Пугающим и непреодолимым.

Мы заехали в мою — некогда, как и теперь нашу — квартиру. Пока Соня с восторгом принимала душ, смывая с себя последние следы больницы, мы с Лёшей остались на кухне. Странно было видеть его здесь, среди этих стен, которые помнили и наш смех, и наши ссоры, и гробовую тишину после его ухода. Но сейчас он не выглядел чужаком. Он поставил чайник, привычным движением нашёл в шкафу чашки.

— Я закажу пиццу, — сказал он, доставая телефон. — Какую хочет Соня? И… какую ты будешь? Ты же всё ещё ту, с соусом карри?

Он помнил. После всего этого времени, после другой женщины, после развала нашей жизни — он помнил, какую пиццу я люблю. От этой простой детали перехватило дыхание.

— Да, — кивнула я, отвернувшись к окну, чтобы скрыть дрожь в голосе. — С карри.

— И торт… Наверное, шоколадный? — в его голосе прозвучала лёгкая улыбка.

— Только без орехов, — автоматически добавила я, вспоминая недавний кошмар. И мы оба на секунду замерли, осознав, как всё серьёзно.

— Без орехов, — серьёзно подтвердил он, делая пометку в телефоне.

Вечер сложился сам собой, с той же лёгкостью, с какой мы действовали в больнице. Пицца, торт, любимый мультфильм Сони на большом экране. Мы сидели на диване втроём: она посередине, я и Лёша — по краям. Она была счастлива. Абсолютно, по-детски счастлива. Она брала наши руки и складывала их вместе на своём колене, потом отпускала, и наши пальцы на секунду сплетались, прежде чем мы, смущённые, отдергивали их. Но с каждым разом этот момент длился чуть дольше.

Когда она наконец, уставшая, но довольная, уснула у меня на плече, мы молча отнесли её в кровать. Укрыли, поправили подушку. Стояли рядом, глядя на её спящее лицо.

— Спасибо, — снова сказал Лёша в темноте детской. — За этот вечер. Для неё… это было всё.

— И для меня, — неожиданно для себя призналась я.

Мы вышли на кухню, где остались следы нашего маленького праздника: коробки из-под пиццы, крошки от торта, пустые чашки. Тишина снова сгустилась вокруг, но теперь в ней было не ожидание беды, а что-то другое. Напряжённое, живое.

— Мне пора, — сказал он, но не сделал ни шага к двери.

— Да, — ответила я, не желая, чтобы он уходил.

Он подошёл ко мне, остановившись так близко, что я чувствовала тепло его тела. Его руки осторожно легли на мои плечи.

— Ева… Я… Я не знаю, что со мной происходит. После всего, что я натворил… Я не имею права даже смотреть на тебя. Но эти дни… они всё перевернули. Я снова увидел тебя. Настоящую. И себя… того идиота, которым я был, я просто ненавижу.

Он говорил тихо, срывающимся голосом, и в его словах не было ни намёка на прежнюю самоуверенность. Была только боль и растерянность.

Я подняла на него глаза. В его тёмных, таких знакомых глазах, стояла та самая глубина, которую я не видела в нём с тех самых пор, как он ушёл. И в этой глубине было раскаяние. И надежда. Страшная, почти немыслимая надежда.

— Лёша, — прошептала я, и само это имя на губах стало ключом, отпирающим что-то внутри. — Я не знаю… Я тоже ничего не понимаю. Только… не уходи. Пока что… просто не уходи.

Он не стал ничего говорить. Он просто обнял меня. Крепко, по-настоящему. Так, как не обнимал уже много-много лет. И я, забыв обо всём — о Марке, о предательстве, о боли, — прижалась к его груди, слушая знакомый ритм его сердца. Мы стояли так посреди кухни, среди следов нашего общего праздника, и в этом объятии рождалось что-то новое. Страшное, невероятное и самое желанное на свете — шанс.