Возвращение к работе было похоже на попытку втиснуться в старое, когда-то удобное платье, которое внезапно стало жать во всех местах. Мой рабочий стол в студии казался чужим, а файлы по новым проектам — бессмысленным набором пикселей. Я открывала чертежи, но перед глазами стояло не трёхмерное изображение интерьера, а лицо Лёши в полумраке больничного коридора, его влажные глаза и тихий вопрос, который теперь жил во мне, как вторая душа.
Первый рабочий день после больничного я провела в каком-то отупевшем трансе, отвечая на вопросы коллег о здоровье Сони односложно и механически. Виктория, увидев моё состояние, мягко предложила взять ещё пару дней, но я отказалась. Мне нужно было занятость. Мне нужно было доказать самой себе, что моя жизнь не рухнула окончательно и бесповоротно в ту воронку, которая затягивала меня обратно к Алексею.
И тогда пришло сообщение от Марка. Деловое, тёплое, заботливое. Он спрашивал, как Соня, как я, предлагал помощь, если нужна. Я ответила вежливо, поблагодарила, сказала, что всё хорошо. На следующий день он написал снова: приглашал на ланч, чтобы «разгрузить голову и обсудить новые идеи». Раньше мое сердце бы ёкнуло от такого предложения. Сейчас я прочитала сообщение и почувствовала лишь лёгкую неловкость и… вину. Я отговорилась занятостью.
Мы всё же встретились через несколько дней, в той же кофейне, где когда-то обсуждали его проекты. Он сидел за нашим привычным столиком и, увидев меня, улыбнулся той самой, обезоруживающей улыбкой. Но что-то внутри меня осталось холодным. Я подошла, мы обменялись дежурными фразами, и он тут же перешёл к работе — показывал на планшете интересные находки для нашего следующего общего проекта. Он был, как всегда, блестящим, увлечённым, внимательным.
И я слушала. Кивала. Делала профессиональные замечания. Но я смотрела на него и не видела мужчину. Я видела умного, приятного, надёжного друга. Партнёра. Клиента. Искра, которая когда-то дрожала в груди при одном его взгляде, потухла. Её место заняла благодарность и уважение, но ничего более. Это осознание было грустным и освобождающим одновременно. Грустным — потому что Марк заслуживал большего. Освобождающим — потому что я наконец-то честно призналась себе в том, что случилось.
Он, тонко чувствующий человек, не мог не заметить перемены. Его шутки не встречали прежнего живого отклика, мои ответы стали чуть более формальными, я избегала долгих взглядов. Под конец нашей встречи, когда мы уже обсуждали сроки, он вдруг отложил планшет в сторону и посмотрел на меня прямо.
— Ева, — сказал он мягко, но твёрдо. — Со мной что-то не так? Или… это я что-то сделал не так?
Он не был настойчивым или обиженным. Он был искренне озадачен и, как всегда, прям. И я поняла, что обязана ему честностью. Он заслужил её своей порядочностью.
— Нет, Марк, — я опустила глаза в свою чашку, собираясь с мыслями. — Ты не сделал ничего такого. Ты был… идеальным. Как клиент и как друг. И я тебе невероятно благодарна за всё — за доверие, за поддержку, особенно в те дни…
Я замолчала, и он ждал, не перебивая.
— Просто… за эти дни со мной произошло что-то, что всё перевернуло. Ты знаешь про моего бывшего мужа, Алексея.
Марк кивнул, его лицо стало серьёзным.
— Наша дочь тяжело болела. Он был рядом. Всё это время. Мы… мы прошли через этот ад вместе. И я увидела его снова. Не того человека, который ушёл. А того… того, кого я когда-то любила. Только израненного и раскаявшегося. И старые чувства… они не вернулись. Но проснулось что-то другое. Что-то более глубокое. И… — я набрала воздуха, заставляя себя смотреть ему в глаза. — И я поняла, что не могу. Я не могу двигаться дальше. По крайней мере, не с кем-то другим. Потому что всё во мне сейчас… оно там. В той больнице, в тех разговорах, в этой… чудовищной надежде, которую я сама себе запрещаю.
Я сказала это, и наступила тишина. Марк не отвёл взгляда. В его серых глазах не появилось ни гнева, ни обиды. Было лишь понимание и лёгкая, печальная мудрость.
— Я так и думал, — наконец произнёс он тихо. — Когда ты не отвечала на сообщения… я чувствовал, что ты отдаляешься. И не из-за работы. Спасибо за честность, Ева. Она дорогого стоит.
— Мне так жаль, — прошептала я, и это была чистая правда. — Ты заслуживаешь человека, который сможет подарить тебе всего себя. А я… я сейчас пуста для чего-то нового. И, кажется, наполняюсь чем-то очень старым. И я не знаю, к чему это приведёт. Но я не могу врать. Ни тебе, ни себе.
— Никогда не извиняйся за свои чувства, — он улыбнулся, и в улыбке была грусть, но и сила. — Да, мне жаль. Потому что ты удивительная женщина. И как профессионал, и как человек. И было бы интересно… узнать тебя лучше. Но если твоё сердце там… — он махнул рукой в сторону окна, в сторону города, где где-то был Алексей, — то это самый честный выбор. Самый трудный, но честный.
Мы допили кофе. Разговор снова стал деловым, но теперь без неловкости. Мы обсудили, как он будет искать другого дизайнера для продолжения работ, я пообещала довести до конца текущие проекты и помочь с передачей дел. Это была разумная, взрослая договорённость.
Когда мы вышли на улицу, он, как всегда, галантно открыл передо мной дверь.
— Ева, — сказал он, когда я уже собиралась уходить. — Если что… если там, в этой старой истории, будет больно… помни, что у тебя есть друг. Я буду рад просто чашке кофе и разговору. Без подтекстов.
— Спасибо, Марк, — я почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. От благодарности, от сожаления, от облегчения. — По-настоящему. За всё.
Я пошла по улице, и холодный ветер обжигал лицо. Груз неопределённости, страха и надежды давил на плечи невыносимой тяжестью. Но внутри, под всем этим, была какая-то новая, хрупкая ясность. Я сделала выбор. Не между двумя мужчинами. А между прошлым, которое не отпускало, и призрачным будущим, которое могло и не наступить. Я выбрала риск. Я выбрала правду. Даже если эта правда вела меня назад, в самое пекло боли, которую я уже прошла. Но теперь я шла туда не сломленной жертвой, а женщиной, которая знала цену всему — и потере, и шансу. И это знание было моим единственным компасом в темноте, куда я решила ступить.