Я тебя тоже

Глава 33. Рита

С Димой нас свела водка. Его номер все еще есть в моем телефоне. Как заметка о не случившемся романе. Он, как и большинство мужчин, когда-либо проявлявших инициативу в мой адрес, отважился подойти, лишь приняв «на грудь». До того он недвусмысленно зыркал из дальнего конца зала ресторана, где мы с Ленкой отмечали ее день рождения. Поначалу я удивлялась: «неужели я настолько страшная, что в трезвом виде мужчины просто не решаются подойти к такому чудищу?». Но взглянув в зеркало, а точнее, правде в глаза, убеждалась: что-то не так не со мной, а с мужчинами. С другой стороны, как говорят «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». Потому мужскую нерешительность я стала принимать за комплимент моей ослепляющей красоте, что лишала их дара речи.

При этом я всегда остро чувствовала, когда нравилась кому-то. Это чутье не подводило, и в толпе мужчин я могла вмиг разглядеть того, кто «попался на удочку». Дима попался сразу и безоговорочно! Он весь вечер следил за мной взглядом, все меньше реагируя на реплики друзей.

- Можно вас пригласить? - услышала я. Даже не оборачиваясь, я уже знала, кому принадлежит этот голос.

Девочки за столиком лукаво переглянулись. Кроме меня Ленка прихватила с собой младшую сестру, вертихвостку Вику.

- Наконец-то, - ответила я и поднялась со стула. - Я уж думала, вы не решитесь!

Его рубашка приятно пахла, а ладони были чуть влажными, видимо от волнения.

- А если бы не решился? - спросил он, наклонившись ко мне.

- Ваши проблемы! - пожала я плечами. - Упустили бы свое счастье.

Я посмотрела на него, и мы засмеялись. В его глазах плясали пьяные искорки, а мои слегка щипало от табачного дыма. Я сразу поставила его перед фактом, решив не вселять ложных надежд. Сказала, что замужем и не планирую разводиться. Он ответил, что и не рассчитывал на длительные отношения, так как сам недавно развелся. Мы совпали в этот вечер и две параллельных линии слились в одну. Не раздумывая, я поехала к нему домой. В такси я уснула, положив голову ему на плечо. Он сидел неподвижно всю дорогу, боясь потревожить мой покой.

- Это такое приятное чувство, когда твоя голова вот так лежит на моем плече, - сказал он, когда я открыла глаза.

Будучи достаточно пьяной, я выкинула из головы все предрассудки и мысленно разрушила барьеры, мешавшие мне прежде следовать примеру Вадима. Я убедила себя, что этот опыт пойдет на пользу нашим отношениям. «Важно сбить оскомину! Возможно, если я сделаю это, то наконец-то сменю маску обманутой жены на роль уверенной в себе женщины», - полагала я. К тому же Дима был достойным кандидатом. Высокий, хорошо сложенный, с карими глазами и коротко остриженными каштановыми волосами, он, конечно, уступал Вадиму. Но в другой ситуации мог бы вскружить мне голову!

Его небольшая съемная квартира, вопреки ожиданиям, оказалась чистой и уютной. И я прониклась еще большей симпатией к этому мужчине. Я устроилась на диванчике, разложив вдоль уставшие от каблуков ноги. Дима прошел на кухню и вернулся с двумя бокалами красного вина.

- Сейчас виноград принесу, - сообщил он. Но я остановила его. Мне не хотелось есть, не хотелось пить. Мне хотелось скорее почувствовать тяжесть мужского тела. Чужого, незнакомого...

Я выжидающе смотрела на него. Он все понял, присел рядом. Положил к себе на колени мои ноги. На мне были чулки, предусмотрительно одетые по совету Ленки.

- Рита, колготы - это не сексуально, - говорила подруга.

- А в чулках задница мерзнет, - спорила я.

- А ты верти ею сильнее, и не замерзнет, - лукаво улыбалась Ленка.

Подруга как всегда оказалась права. Стоило Диме, приподняв краешек моего платья, наткнуться на резинку чулок, как глаза его загорелись. Я ощутила на бедре его теплую ладонь. Она скользнула под шелковый подол, и я замерла в ожидании. Ощущение чего-то запретного, недозволенного прежде, дарило совершенно новые эмоции. Я чувствовала себя школьницей, решившей наконец-то расстаться с опостылевшей девственностью. Уже давно я не испытывала ничего подобного!

Дима осторожно взялся за край кружевной резинки и медленно стянул один чулок с моей ноги. Провел ладонью по коже. Он, как и я, наслаждался процессом. Сняв второй чулок, он заглянул мне в глаза. Тем временем его руки неспешно продвигались все выше. Я сглотнула, когда почувствовала тепло его пальцев между ног. Он не торопился снимать с меня трусики, а начал ласкать сквозь тонкую ткань. Я откинулась назад и чуть раздвинула бедра. Его ласки становились все смелее, а мое желание росло с каждой секундой.

Не встретив сопротивления, он стянул до колен мои трусики и коснулся пальцами обнаженной плоти. Ощутив, насколько сильно я возбуждена, он выдохнул и дал свободу рукам. Его пальцы мягко и настойчиво проникли внутрь. Я чувствовала на себе его взгляд, и, объятая новыми эмоциями, застонала. Мне хотелось, чтобы эта страстная пытка не кончалась. Но он остановился.

Его руки метнулись к вырезу на платье, ладони исчезли под тонкой тканью и сжали одетую в кружево грудь. Я отрывисто дышала и не решалась пошевелиться. Он был одновременно нежным и страстным, настойчивым и робким. Спустя мгновение я лежала перед ним в одном белье. Он смотрел на меня, и под этим взглядом я плавилась, как лед на солнце. Стянув одну бретельку, он отодвинул мягкий шелк и прильнул к моей груди. Он втягивал ртом соски, дразнил их языком, заставляя меня бессознательно двигать бедрами, выгибаться навстречу, и прижимать к себе его голову.

Не в силах больше ждать, он вскочил с дивана, и, наблюдая, как я снимаю белье, торопливо разделся. Потом достал из ящика презерватив. Все случилось быстро! Мы оба словно боялись быть застигнутыми врасплох, пойманными с поличным. После, лежа на разобранном диване, он курил, не глядя на меня.

- Давай встречаться по пятницам? - спросил он.

- Давай, - без раздумий ответила я.

Но больше мы не виделись. Дима звонил. Но, осознав ситуацию, как истинный джентльмен, не стал навязываться. Почему я не ответила? Почему остановилась, ведь он был именно тем, кого я искала. И этот короткий опыт оставил во мне такое непреодолимое желание вновь повторить его.

Просто я чувствовала себя виноватой так, словно бы первой начала эту нечестную игру. Вадим не знал... Да и узнай он, думаю, не повел бы и бровью. Ему было все равно. Своими поступками он будто толкал меня в объятия других мужчин. Говорил - давай, вперед, я не осуждаю. Но я не могла, все равно не могла преодолеть внутренний барьер. В конце-концов, секс сам по себе ничего не значил для меня. Но секс с любимым мужчиной... это другое.

Говорят, мужская измена отличается от женской. Мужчины изменяют телом, а женщины - душой. Будь я уверена, что это именно так, возможно, продолжала бы сквозь пальцы смотреть на эти бесконечные интрижки. Но сейчас все стало иначе...

Я распахиваю шкаф Вадима. Мой муж всегда был аккуратистом! И характерные для мужчин привычки были ему не свойственны. Он не разбрасывал носки, сам складывал грязное белье в корзину, все вещи в шкафу были разложены по назначению. На деревянных вешалках, как боевые товарищи, плечом к плечу висели всевозможные рубашки. Сбоку, подобно свернувшимся на камушке рептилиям, отдыхала палитра галстуков. Вне работы деловому стилю он предпочитал удобный городской. Джинсовые резервы штабелями лежали на нижней полке. Рядом, в трикотажном отсеке, как питомец, в ожидании хозяина, пригрелся любимый пуловер Вадима. Я беру его в руки, подношу к лицу и глубоко вдыхаю. Даже сквозь свежий привкус стирального порошка, просвечивает запах. Родной и знакомый, от которого теплеет в груди.

В обнимку с пуловером я стою минут пять. Как много значат для человека объятия. Всего лишь прижаться к чужому телу! Просто прижаться и стоять вот так, прислушиваясь к его дыханию, слыша собственное, чувствуя, как бьются в унисон сердца. Стоять так, пропитываясь его энергией, проникая друг в друга, ощущая это душевное слияние от кончиков пальцев до самой макушки. Как не хватает мне его объятий, сильных, желанных, крепких и одновременно нежных, отводивших в сторону все невзгоды. Когда в последний раз он обнимал меня? По-настоящему, а не дежурно, чмокая в щеку перед уходом.

В последнее время его объятия стали слишком уж сдержаны. Он берег силы! Зачем растрачивать их попусту на жену, если в часе езды от дома тебя ждет любовница? Вот ей-то, юной и беззаботной, он подарит всю свою пылкость, ее обнимет, как следует…

Я кидаю обратно в шкаф темно-синий кусочек материи, и хлопаю дверцами. Из прикроватной тумбочки вытаскиваю телефон Ани. На сей раз никаких звонков, лишь одно сообщение скудно повествует о том, что разговор подходит к концу.

Судя по всему, он притомился, или утратил надежду. Быстро же ты сдался, Вадик! Это приятно... Что обычно делают в сказках с заточенными в замке девицами, за которыми не приходит спасательная миссия во главе с принцем? Об этом история мультипликации умалчивает. Ах, сколько царевен сгинуло, так и не дождавшись подмоги.

«Малыш, прости, если я чем-то тебя обидел. Я просто хотел поговорить. Я желаю тебе счастья. Если ты и вправду встретила кого-то и влюбилась, я только рад. Я не стану удерживать тебя и отговаривать. Просто позволь мне хотя бы еще разок увидеть тебя. Попрощаться». Я пробегаюсь глазами по строчкам сообщения, задерживаю взгляд на каждом слове, пытаясь осмыслить его. Снова и снова перечитываю, желая найти… Что именно я ищу? Ведь здесь черным по белому написано: «если ты влюбилась, я только рад». На этом стоит сыграть. Спасибо за наводку, Вадик! Ты как всегда бесконечно проницателен. Пожалуй, пора бы удостоить настойчивого ухажера ответом. Я так и сделаю, но позже.

Так часто я не ездила на дачу к родителям даже в детстве. Сейчас же я, едва проснувшись, как на работу, опережая набитый дачниками маршрутный автобус, спешу проскользнуть в сторону дачного товарищества. Там, бросая машину и взяв с собой лишь рюкзак, отправляюсь в путь через заросли. Отворяю тяжелый замок…

Она уже не дрожит, когда я вхожу в домик. Не слышно мычания, переходящего в хрипы. Она смирилась? Или просто ждет, пока я дам слабину? Пока в один прекрасный момент ни выдам себя с потрохами. Как едва не случилось накануне. Когда в ответ на ее слабое и подкупающе искреннее «спасибо» я, повинуясь правилам приличия, чуть было ни ляпнула «пожалуйста». Но вовремя прикусила язык!

В домике тихо. Я прохожу внутрь и, прежде, чем приступить к кормежке, присаживаюсь на кровать. Каждый раз мне требуется, по крайней мере, пара минут, чтоб прийти в себя. Словно бы каждый день я заново осознаю ситуацию, в которой оказалась. Пытаюсь прогнать прочь страх, обволакивающий подобно липкому туману. Если поддаться, если позволить ему взять верх, тогда я утрачу чувство контроля, и Бог знает, что смогу натворить.

Потому я беру себя в руки и достаю из сумки приготовленный заранее бутерброд, на сей раз с колбасой. И воду, которую она выпивает почти до дна. В нашем гостевом доме туалет не предусмотрен. Одернув одеяло, я наблюдаю одну и ту же картину. Это мокрое пятно вызывает во мне странную смесь жалости, отвращения и… удовлетворения? И я спешу скорее вернуть на место пропитанное запахом одеяло. Я понимаю, что у нее нет другого выбора. И мысленно ликую, хотя и стыжусь себе в этом признаться.

Стоит мне закрыть глаза, я вижу картину слияния их тел, секс на сбитых простынях. Против воли начинаю представлять, как он раздевал ее, как целовал, ласкал, как делал с ней все то, что и со мной, а может даже больше. Как он любил ее… И, несмотря на то, что за последние дни она искупила свою вину, этот образ не покидает меня. Он никогда не исчезнет!

Самое забавное состоит в том, что я не злюсь не нее. Она лишь инструмент. Вся моя злость, вся ненависть сейчас обращена к Вадиму. Я хотела бы ударить его, хотела бы разбить о его голову тяжелую хрустальную вазу, подаренную его теткой нам на свадьбу. Я изо всех сил хотела бы всадить ему нож под ребра, чтобы проткнуть насквозь его лживое сердце. Но я понимаю, что не смогу причинить ему зла. Я не смогу даже ударить его. Пока его нет рядом, я полна ярости. Но стоит ему появиться, как злость уступит место любви. Я не знала, что можно любить и ненавидеть человека одновременно. Оказывается можно…

Аня самозабвенно жует бутерброд, торопливо проглатывая куски. После запивает водой и, урвав секундную паузу, выдыхает хриплым шепотом: «что вам нужно?». Слегка оторопев от услышанного, я наспех залепляю ей рот, связываю края старой простыни и набрасываю поверх одеяло. Осмелела? Стала слишком уж болтливой! Пожалуй, стоит повременить с кормежкой. Как там вырабатывают условные рефлексы у обезьян?

Я делаю укол и скорее покидаю место преступления. Отъехав подальше в сторону леса, я достаю из сумочки ее телефон. Кажется, мне в голову пришел ответ. «Я не хочу встречаться, не хочу прощаться. Давай просто поставим точку в наших отношениях. Все кончено, Вадим. Если ты на самом деле желаешь мне счастья, ты не станешь меня искать», - перечитываю я и отправляю послание в путь по бескрайним просторам мобильной связи. Оно двигается со скоростью света, опережая мои мысли. И спустя каких-то пару секунд достигает адресата. Я нажимаю кнопку и экран гаснет. Не стоит оставлять телефон включенным. Говорят, сейчас существуют программы, позволяющие вычислить аппарат по GPS. Кто знает, вдруг мой муж уже выслеживает сигнал.

«Если ты любишь меня, то не станешь искать», - повторяю я мысленно строчки письма. Попахивает мыльной оперой. С другой стороны, в этой короткой фразе заключен глубокий смысл. Если любишь, отпусти! Что выберет мой муж? Хватит ли ему духу осознать, что его золотая рыбка соскочила с крючка, или же инстинкт собственника возьмет верх.

В последнее время я живу, словно бы в тумане. Все происходящее никак не вяжется с реальной жизнью. Каждый раз, открывая глаза навстречу новому дню, я надеюсь, что это был сон. И каждый день, засыпая, молю Бога о том, чтобы он простил меня. Чтобы пощадил моих дочерей, и не заставил их расплачиваться за мои грехи. Мои девочки, мои родные дочери! Только они помогают мне не забыть, кто я на самом деле. Они – моя жизнь, моя реальность. Все остальное просто сон, дурман, ничто…

В машине играет музыка, знакомые слова, привычная мелодия. Я выключаю кондиционер и опускаю окно. Дурные мысли как будто сами выветриваются, и я начинаю подпевать, вторя протяжному голосу. Мозг, уловив мой намек, быстро переключается на более приятную тему. Сегодня вечером обещалась зайти Нина. Дочь не так часто балует меня своими визитами, поэтому важно встретить ее в хорошем настроении.

- Ма, ты что, курила? – Нинка с порога учуяла запах.

- Что? – я придаю себе оскорбленный вид. – Просто с теть Леной рядом стояла. Ты же знаешь, она дымит, как паровоз.

- Ага, - с недоверием в голосе соглашается дочка. И я в который раз удивляюсь ее прозорливости.

Зойка уже совсем выздоровела. И только мелкие, как родинки, зеленые пятнышки на коже все еще напоминают о недавней болезни. Пока она гостит у подруги, мы с Ниной в четыре руки готовим ужин. На плите скворчат золотистые кубики лука, скоро к ним присоединятся тонко порезанные шляпки грибов. Куриная грудка уже достигла полуготовности в томатной заливке. Нина осторожно шинкует доверенную ей зелень, а я тем временем тру на крупной терке морковь. Далее все ингредиенты следует загрузить в глиняные горшочки и довести до готовности в духовом шкафу.

- Когда папа вернется? – не отрывая взгляда от разделочной доски, произносит Нинка.

Под теплым светом искусственной лампы ее волосы отливают всеми оттенками. Почти черные у корней, к середине длины они приобретают бархатный каштановый блеск, а кончики и вовсе кажутся рыжими. Когда дочка закалывает их в пучок так, что концы торчат наружу, выделяясь на фоне темной макушки, никто не верит, что это ее собственный цвет. Я любуюсь дочерью, ее изяществом и тонкостью, уверенными и чуть замедленными движениями. Суровым задумчивым взглядом и озорными ямочками на щеках.

- Не знаю точно, он никогда не говорит, - пожимаю я плечами. И это правда. Вадим мог вернуться на день раньше, как и обещал. Но только не ко мне. А минуя дом, отправиться на поиски своей драгоценной Анечки.

- Он зачастил в командировки, а отдыхать когда? – возмущенно замечает Нина.

- Да, в этом году, может быть, уже и не получится, - я задумчиво вглядываюсь в буквы на деревянной доске.

- Правда? Никуда не поедете? – звучит удивленный голос дочери. Нинка застыла с ножом в руке. Пальцами она прижимает пучок петрушки к деревянной поверхности так крепко, как будто зелень норовит вырваться и пуститься наутек.

- Да нет, конечно, съездим. Просто с твоим отцом никогда не знаешь заранее, - успокаиваю я дочь. Но слово не воробей, и в глазах Нинки уже читается испуг. Не по фразе, а по голосу дочка, видимо, уловила перемены в моем настроении. Она всегда отличалась особой чуткостью, умела проявить сочувствие, ощущала чужую боль, как собственную. Такое свойство характера, полезное для окружающих, но губительное для самого человека.

- А что у вас с Кириллом? Как дела? – я пытаюсь свернуть на безопасную тропу.

Лицо дочери вновь обретает мягкие черты, взгляд теплеет, щеки наливаются румянцем. Она смущенно опускает глаза и, продолжая орудовать ножом, коротко бросает:

- Да, нормально все.

- С его родителями уже познакомились? – настойчиво продолжаю я.

Нинка молчаливо кивает.

- И как они тебе?

Дочка отправляет горку изумрудной зелени в тарелку и откладывает в сторонку нож.

- Да ничего так, хорошие люди, - пожимает она плечами, - мама у него тоже танцами занималась, у нее даже награды есть.

- А отец? – интересуюсь я.

Нинка берет в руки пучок сельдерея, разглядывает его, сбивает пальцами капельки воды.

- Отец у него странный такой, какой-то потерянный.

Я наконец-то справляюсь с морковкой и, бросив остатки в рот, выкладываю полуфабрикат в кастрюлю.

- В смысле, странный? – спрятав овощ за щеку, уточняю я.

- Ну, - Нина поджимает губы, - какой-то отстраненный, как будто в облаках летает.

- А кто он вообще? – я дожевываю морковку. Не хватало еще найти проблем на свою голову. Как известно, душевные болезни передаются по наследству.

- Он ученый, профессор физики, - отвечает Нинка.

- Аааа, - улыбаюсь я, - тогда ясно!

Мне вспоминается философ, что преподавал в нашем институте. Седовласый, вечно растрепанный, как воробей после дождя, мужчина средних лет, он никогда не мог усидеть на месте. Во время занятия он то и дело вскакивал со стула, принимался разгуливать взад-вперед, активно жестикулировать и брызгать слюною во все стороны. Философ настолько вживался в роль оратора, что казалось, реши мы покинуть аудиторию, он даже не заметит.

- Любопытная парочка, танцовщица и философ, - произношу я с усмешкой, - интересно, как они познакомились.

Нинка достала из ящика коробок со специями и с вдумчивым видом перебирает многочисленные пакетики пряных трав, ароматных смесей и всевозможных заправок.

- Кирилл говорит, что их свела судьба, - торжественно заявляет дочь, выудив из коробка зеленый конвертик «хмели-сунели».

- Ну, ясное дело! Кто ж скажет иначе, - вздыхаю я.

- Она у него вторая по счету жена, - уточняет Нина, - первая была студенткой, родила от него дочь. Потом они развелись, и он встретил маму Кирилла. Она его младше на десять лет.

- Ух ты! – я в изумлении застываю на месте. - А профессор не промах! Странный, странный, а ничто человеческое ему не чуждо.

Нинка многозначительно кивает.

- Вообще-то ты права, странная они парочка, не то, что вы с папой.

Я выдавливаю из себя улыбку и отворачиваюсь, стараясь подавить тяжелый вздох. «Мы с папой далеки от идеала», - горестно думаю я, выключая газ под сковородой. В ней густыми парами дымится поджарка из лука с грибами. Кухня наполняется съедобными запахами, от которых урчит желудок. Нинка вынимает из ящика пузатые глиняные горшочки и выставляет их на столешнице. Как мультяшные герои, в ожидании начинки, они стоят в ряд, нахохлившись расписными боками.

- Сначала поджарку, потом рис? – убрав крышку со сковороды, дочка ловко подхватывает кусочек гриба.

- Сначала поджарку, потом мясо, сверху рис, и зеленью присыпать, - перечисляю я и забираю сковороду у нее из-под носа. В детстве, когда я затевала пирожки, стоило мне оставить начинку без присмотра, как вечно голодные девчонки сметали все за обе щеки.

Она становится рядом и мы в четыре руки начинает заполнять горшочки начинкой. Нинка что-то весело щебечет, я машинально киваю. Хотя сейчас нахожусь далеко отсюда.

Мой план, еще пару дней назад казавшийся таким гениальным, перед лицом суровых реалий превратился в помойную тряпку. Теперь я, примеряя разные варианты, то и дело понимаю, что моя задача не имеет решений. Что делать дальше, я не знаю! Потому я решила плыть по течению. Рискуя разбиться о скалы, захлебнуться в бурлящем потоке, но не имея другой возможности спастись. Выйти сухой из воды уже не получится. Кажется, в этой ситуации жертвой оказалась я сама...

В какой-то момент я поворачиваю голову на дочкин голос. Но вижу перед собой не ее лицо. Растрепанное ветром каре, бледный лоб под челкой, темные тени под глазами, скульптурный профиль и горстка рыжеватых точек на щеках. Будто кто-то обронил по дороге бусинки, и они рассыпались, разбежались, образуя причудливый, нашептанный природой узор. Неестественно темные, как у плюшевой игрушки глаза. Такие темные, что зрачков не различить. Мне хочется скрыться от них, хочется спрятаться. Теперь ее полный грустной печали взгляд будет преследовать меня? Всегда!

Я резко разворачиваюсь и задеваю ладонью горшочек. Он, как по льду, проделав путь по гладкой столешнице, на мгновение застывает у самого края. Как будто размышляя, стоит ли делать этот последний, бесповоротно фатальный шаг. Затем, соскальзывает и стремглав несется вниз. Раздается глухой звон, черепки разлетаются в разные стороны, выплескивая содержимое на пол. Я опускаюсь на колени, беспомощно прикрыв ладонью рот. У моих ног липкой лужицей разлился бульон, еще сырой рис жалкой кучкой улегся посередине, а вокруг него пунктирной линией разбросало кусочки грибов. Все это зрелище выглядит вполне живописно, и в другой ситуации могло бы стать сюжетом для картины Сальвадора Дали.

- Мам, ты что, - слышу я шепот дочери и ловлю на себе испуганный взгляд. Подавляя тревожные всхлипы, я понимаю, что ее испуг спровоцирован отнюдь не падением на пол горшочка. Она смотрит на меня во все глаза. И только сейчас, когда мне удается унять дрожь, я понимаю, что по щекам непрерывным потом льются слезы.

- Все хорошо, доченька, - я ловлю ее руку, и крепко сжимаю в своей, - сейчас все соберем.

Нинка растерянно наблюдает за мной.

- Мам, с тобой все в порядке?

Я киваю, не в силах ответить. Своим женским, уже вполне взрослым чутьем, дочка поняла, что причина моих слез совсем не в испорченном ужине.