Замужество и как с ним бороться

Глава девятая

Сибирские пельмени по рецепту Володи

250 г говядины;

250 г свинины;

1 мелко нарезанная луковица;

2 чашки муки;

3 яйца;

1 чашка молока или воды;

половина чайной ложки соли;

1 столовая ложка растительного масла.

Пропустите через мясорубку говядину и свинину. Добавьте к фаршу нарезанный лук, соль и перец по вкусу (чтобы фарш стал нежнее и сочнее, добавьте немного молока). Муку смешайте с яйцами, молоком, солью и маслом и замесите тесто. Выложите тесто на посыпанную мукой доску и вымешивайте, пока оно не станет эластичным.

Возьмите небольшую часть теста и скатайте из него «сосиску» диаметром около 3 сантиметров. Разделите на равные кусочки по 3 сантиметра длиной. Раскатайте каждый кусочек как можно тоньше. При помощи чашки (или стакана) с днищем диаметром 5 сантиметров нарежьте из теста кружки. В каждый кружок положите по чайной ложке мясного фарша. Соедините края кружка, защипните уголки и середину. Пельмени можно заморозить или сварить сразу после лепки.

Для приготовления пельменей вскипятите большую кастрюлю подсоленной воды. Осторожно опустите в воду пельмени и оставьте на двадцать минут, периодически помешивая.

Подавайте с маслом, сметаной или уксусом.

Мой новый друг Володя, владелец «Волги», вконец отчаялся обучить меня русскому алфавиту и решил вместо этого открыть мне рецепт сибирских пельменей — тех самых замороженных штучек с говядиной и свининой, что привлекли мое внимание еще в первый визит.

— У меня дома, в Томске, — рассказывал он, — в начале зимы все женщины семьи собирались вместе и лепили пельмени сотнями. Когда я был совсем маленький, мама сажала меня на стул, давала мне стакан горячего чаю с ложкой варенья, и я сидел и смотрел, как они работают. Я прихлебывал чай и слушал, как они, красные от усилий, болтают и поют, соревнуясь между собой, кто больше налепит пельменей. Потом они заворачивали их в бумагу и прятали глубоко под снег; зимой двор служил нам холодильником. Проголодаешься, идешь на улицу, зачерпнешь горсть пельменей, бросишь их в кипяток и ешь со сметаной или уксусом. Объедение. Вот, возьмите немного домой, попробуете, — добавил Володя и протянул мне пакет. — Конечно, домашние всегда вкуснее.

— Забавно, что в каждой культуре есть свой рецепт пельменей, — заметила я.

— Ну, просто они вкусные и сытные, разве нет? Практически целебные, — добавил он.

— Иногда еда и правда лечит душу, — откликнулась я, вспомнив, как подкармливала меня бабушка Белла. — Моя дочка Китти называет такую еду «пищей для души».

Несколько раньше, только войдя в магазин, я страшно удивилась, увидев Володю в компании Зузи и Беа — они пили чай за маленьким столиком и спорили о чем-то на исковерканном разнообразными акцентами английском.

— Улучшаем чешско-русские отношения — обсуждаем прочитанные книги и орем друг на друга, — улыбнулся Володя.

— У нас тут что-то вроде книжного клуба, — объяснила Беа.

— Ага. Вот сейчас ругаемся из-за «Анны Карениной». — Он показал пальцем на Зузи. — Вот она утверждает, что Анна заслужила смерть, так как предала мужа. А мне кажется, что иногда люди совершенно беспомощны перед лицом страсти и что нужно пользоваться любой возможностью любить.

— Вы, русские, чересчур уж безрассудные, всюду у вас страсть да страсть, — возмутилась Зузи. Ее хорошенькое личико покраснело от злости. — Эта ваша страсть много боли приносит людям.

Я не смогла удержаться и вмешалась в разговор:

— Анна виновата лишь в том, что не смогла скрыть от всех свою любовь к Вронскому. Если бы она сидела тихо и не высовывалась, никто бы не пострадал.

Володя бросил на меня понимающий взгляд.

— Как бы то ни было, — продолжил он, — книгу мы дочитали и теперь приступаем к новой. — И он поднял том, лежавший перед ним на столе.

«Вот кстати», — подумала я — это был «Доктор Живаго».

— Разве вы ее не читали? — удивилась я. Когда мне было восемнадцать, я целое лето бредила русскими классиками, пытаясь найти свои корни, а заодно и ответы на все важнейшие вопросы жизни. По вполне понятной причине «Доктора Живаго» я прочла первым.

— Я не читал, — покачал головой Володя. — А барышни делают вид, что не читали, так как притворяются, что не понимают русского языка. Na samom dele vy vse ponimaete, — язвительно произнес он.

Беа и Зузи сердито на него посмотрели.

— Что вы им сказали?

— Он сказал: «На самом деле все вы понимаете», — объяснила Зузи. Поняв, что проговорилась, она раздосадованно прищелкнула языком.

— Мы и правда не читали «Живаго», так что не рассказывайте, чем там все кончилось, — буркнула Беа.

Они с Зузи взялись за руки и ушли. Очевидно, Зузи прекрасно освоилась не только у меня дома, но и во всем остальном квартале тоже.

— Принесли очередную записку? — спросил Володя, как только девушки закрыли за собой дверь. — Не переживайте, я не сплетник, — добавил он, увидев мой встревоженный взгляд.

— Извините, что снова вас дергаю, — ответила я.

— Чепуха! Мы, русские, просто обожаем всякие тайны. — Взглянув на записку Ивана, он расхохотался.

— Что такое? — не поняла я.

— «Ты мне очень, очень нравишься. Ужинаем у меня дома, в пятницу в восемь. Площадь Санкт-Петербурга, дом 125». Берегитесь, Хло! Если русский мужчина чего-то хочет, он этого добьется, особенно если речь идет о любви, — предостерег меня Володя.

— Интересно, что он приготовит? — мечтательно протянула я и только потом поняла, что до ужина дело вряд ли дойдет. Если я приду к нему, нам будет не до еды. Решив жить полной жизнью, я отправила Ивану эсэмэску и согласилась прийти на ужин. До часа икс оставалось всего два дня, так что пора было начинать готовиться. Сперва я решила заглянуть в салон «Абсолютная красота» на Хай-стрит, где с меня отшелушили бы все лишнее. В салоне дожидались очереди еще четыре женщины средних лет. Все мы отчаянно боролись за свою увядающую красоту, но только ли за этим мы пришли сюда? В прежние времена про идеального мужа говорили: «Он оставил меня в покое», но теперь комплимент превратился в жалобу. Страдая от нехватки ласки, мы платим массажистам и косметологам, лишь бы к нам хоть кто-нибудь прикоснулся. Конечно, мы понимаем: это не сравнится с прикосновениями мужчины, которого хочешь ты и который хочет тебя. Когда услуги спа-салона перестают помогать, остается одно — завести любовника.

Моя косметичка говорила с сильным южноафриканским акцентом. На пышной груди, обтянутой белой форменной рубашкой, красовался бедж, сообщавший, что ее зовут Джеки. У нее была неприятная привычка на любой мой вопрос отвечать вопросом «Да?».

— Вы не выщиплете мне брови?

— Да?

Так что я предпочла сидеть молча и, когда она предложила мне эпилировать зону бикини, просто кивнула, не сообразив, что она имеет в виду бразильскую эпиляцию. Джеки проворно вытерла меня полотенцем, словно мамаша, меняющая подгузник ребенку, вылила на мои интимные места горячий воск и выдрала каждый волосок, оставив лишь крошечную полоску посередине.

— Да? — произнесла она, а мне было так больно, что я безмолвно вытерпела все последующие манипуляции — выщипывание бровей, эпиляцию ног и все прочее. Мне казалось, я курица, которую обрабатывают перед тем, как запихнуть в духовку. Слава богу, до встречи оставалось еще два дня, и моя кожа успеет из воспаленно-красной стать снова привычного молочно-белого цвета.

По возвращении домой я собиралась прилечь, чтобы отойти от шока, но обнаружила на кухне ПП и Джесси. ПП, открыв холодильник, изучила содержимое всех полок, но, так ничего и не взяв, захлопнула дверцу.

Вся наша компания отличается навязчивой привычкой лазить друг у друга по холодильникам; мы проделываем это на протяжении последних тридцати лет. В юности мы опустошали полки с волчьим аппетитом растущих организмов, теперь же, когда расти перестали, предпочитаем пожирать продукты глазами.

— Отлично выглядишь, кстати, — сказала я Джесси, которая надела новую кофточку и имела менее затравленный, чем обычно, вид.

— Да кому она нужна, посмотри лучше на меня, — вскинулась ПП, отпихивая от меня Джесси. — Разве я не похожа на богиню? Мне на днях откачали жир из задницы и засунули его в губы и щеки.

И правда рот у ПП приобрел форму идеального круга. Мне подумалось, что такой рот может быть счастлив, только если обхватит губами огромный член. Видимо, именно такого эффекта и добивалась ПП, решив вместе с Джереми вернуться в строй.

— Да, здорово, — послушно закивала я. — Но разве после такой операции не следует хотя бы неделю воздерживаться?

— Что ты, сейчас такие технологии! — воскликнула ПП. — Мне всего-то сделали два крошечных надрезика, по одному на каждую ягодицу. Я просто надену шортики вместо трусов, и ничего не будет заметно.

Я уже пожалела, что задала свой вопрос.

— Пойду к себе, — торопливо произнесла Джесси. — Ну, в смысле наверх, — поправилась она.

Она уже по полному праву могла называть гостевую комнату своей — за последнюю неделю Джесси большую часть ночей провела именно в ней, и в каждый свой визит приносила по сумке с вещами, так что теперь шкафы и комод были забиты ее одеждой. А пару дней назад я застала их с Сэмми, когда они сидели на кровати, обложившись разноцветными бумажками-образцами; брат предложил ей перекрасить стены в комнате. Им даже не пришло в голову спросить у меня разрешения, а мне — возмутиться, что они этого не сделали. Чего тогда удивляться, что окружающие не блюдут мои границы, если мне самой на них наплевать?

ПП все зудела про последнее открытие в мире косметологии — клеточную терапию. В лаборатории выращивают клетки, взятые из твоего организма, а потом пересаживают обратно, возвращая былую красоту и свежесть юности.

— Сходи-ка ты к Расе Растумфари, — говорила ПП. — Знаешь что? Я лучше подарю тебе на день рождения абонемент к нему на сеанс. Он сам из Афганистана, а очередь к нему расписана на два года вперед.

— И что, он тоже будет гонять по мне жиры туда-сюда? — изобразила я интерес.

— Он лучший в мире эксперт по колонотерапии. Равных ему нет. Походишь к нему, станешь внутри чистенькой, как новенький свисток. Не заниматься после этого анальным сексом это просто преступление!

— По-моему, отличный повод, чтобы к нему не ходить, — заметила я. — Кстати, до шестьдесят седьмого года за анальный секс действительно отдавали под суд.

— Какая же ты ханжа, — скисла ПП, но тут же ее глаза приобрели мечтательный вид. — Прошлой ночью Джереми уже собирался в меня войти, когда…

Я заткнула пальцами уши и громко запела, стараясь заглушить поток откровенных деталей. ПП стукнула меня журналом «Знаменитости сегодня», предусмотрительно открыв его на развороте, чтобы я могла полюбоваться ее фотографией.

— Ты как-то странно выглядишь, Хло. Как-то по-новому. Ты что-то с собой сделала? — заинтересованно уставилась на меня подруга.

Я залилась краской. Даже ПП заметила, как я сияю, предвкушая измену. К счастью, вскоре она вновь переключила внимание на самое себя.

Той ночью я практически не спала; меня переполнял почти детский восторг, как накануне сочельника, но только смешанный с вполне взрослыми переживаниями и терзаниями совести. Я лежала рядом с беспокойно дергающимся во сне мужем, а в голове у меня крутилась переделанная версия песенки «Эра Водолея».

И действительно, через пару часов на улице начало светать. Я закрылась в ванной и тщательно осмотрела зону бикини. Краснота почти спала, и я выглядела более-менее нормально, правда, немножко лысо. Как хорошо, что Грега больше не интересует мое обнаженное тело! Более наблюдательный муж обязательно обеспокоился бы причиной таких перемен в своей жене. Я критически изучила в зеркале свое отражение и вскрыла баночку крема для век (по цене реально на вес золота). Капля крема соскользнула с моих пальцев и шлепнулась на пол. Я встала на четвереньки, пытаясь обнаружить, куда она упала, и стала извлекать из-под шкафчика всякую всячину: одинокий носок, три ручки, два комка пыли, кнопку и… упаковку «Неседина». Коробочка была стилизована под пятидесятые годы: дамочка с ярко-красными губами вожделеюще смотрела на красавца с черными блестящими волосами.

«Неседин» поможет восстановить натуральный цвет волос, и вы вновь станете тем мужчиной, кем были когда-то. Уникальный рецепт с меланином легко и быстро подарит вам молодость и красоту: без перчаток, без окрашивания, без проблем! Оставьте в прошлом имидж Старого Доброго Папаши и станьте молодым и всесильным!»

Вот так я и обнаружила секрет Грега. Похоже, не у одной меня бушует кризис среднего возраста. Кто бы мог подумать, что мой здравомыслящий муженек боится седых волос? Может, меланин служил ему источником мужской силы и страсти, как волосы у Самсона? И потеря интереса к сексу объясняется нехваткой меланина? Я осторожно вернула коробочку на прежнее место.

Позже, когда Грег уже одной ногой стоял за порогом, торопясь на работу, я сказала, что вечером иду на конференцию Королевского колледжа психотерапевтов. Ложь сорвалась с моих губ легко и непринужденно.

— Возможно, задержусь, — добавила я, ужасаясь собственному злодейству.

Яростный Фрэнк принес с собой на сеанс пачку писем, которыми обменивался с Управлением газовой промышленности. Оказывается, накануне он избил газовщика, явившегося к нему в дом. В общем, это была длинная, запутанная, но до боли знакомая история, полная назначенных и пропущенных встреч, с лихвой оплаченных счетов и канувших в небытие переплаченных сумм.

— Меня просто вывели из себя. Каждый на моем месте поступил бы так же! — кипятился он.

В конце концов ему предъявили обвинение в нападении, из-за чего он злился еще больше.

Зато Джентльмен Джо большую часть сеанса провел заливаясь слезами.

— Я ведь хочу совсем немного: жить в доме с хорошей женщиной, завести детишек, — ныл он. — Неужели я так многого прошу?

Мне стало так его жаль, что я решила плюнуть на врачебную этику и свести его с одинокой девицей, которая последние двадцать лет занималась безуспешными поисками Идеального Мужчины. Я мягко попыталась намекнуть ему, что не стоит так уж усердствовать в попытках завести семью; что девушки, почуяв явственно исходящий от него аромат отчаяния, пугаются и убегают, словно от чумы.

Я уже собиралась домой, когда позвонил папа и объявил, что в Альберт-Холле намерены дать спектакль в его честь.

— Как здорово, папа! Я так тобой горжусь, — обрадовалась я.

— Видимо, думают, что мне уже недолго осталось, — ехидно заметил он.

Мои руки заметались в отчаянных поисках хоть какого-нибудь дерева, по которому можно постучать; так ничего и не обнаружив, я вместо этого приложила к своей голове обе руки (в нашей семье этот жест заменяет стук по дереву — отгоняет злых духов и оберегает удачу). Я ненавижу папины шуточки о смерти.

— Хельга тоже приедет. Может, вы с ней познакомитесь поближе? — предложил папа.

— Лично я — с радостью. Поверить не могу, что ты столько лет ее от нас скрывал.

— А что там у тебя с этим русским красавчиком? — парировал папа.

— Ничего, — соврала я.

— Ха, меня тебе не обмануть! Согласно Шекспиру, я мудрый отец!

— В смысле? — не поняла я.

— Он писал: «Умен тот отец, что узнает собственного ребенка»[16].

Вместо ответа я пропела ему свой вариант «Эры Водолея».

В конце концов я остановила свой выбор на джинсах. Не хотелось выглядеть так, словно я два дня думала, что надеть. И кому какое дело, что джинсы я купила специально для этого свидания за чудовищные деньги — сто пятьдесят фунтов. Учитывая, сколько я потратила на салон красоты и одежду, измена влетала мне в копеечку. И я ведь еще даже не приступила непосредственно к измене. Было бы глупо отказываться от интрижки сейчас, после таких трат. Но совесть до сих пор терзала меня. Изменить или не изменить? Я попыталась было поиграть сама с собой в «камень-ножницы-бумага», но быстро сообразила, что моя правая рука всегда точно знает, что выбросит левая. (Мы с Грегом обычно играем на три из пяти; если ставки действительно высоки, то количество раундов доходит и до двадцати одного. Именно так мы принимаем всевозможные решения, и важные, и не очень. Много лет назад мы заключили соглашение, согласно которому результаты, полученные в «камень-ножницы-бумага», никогда не должны оспариваться. Именно из-за этой игры мы сейчас живем в Квинс-парке, у нас двое детей, а Грег как-то даже проходил неделю с бородой, сбритой только наполовину.)

Китти ушла к подружке на чай, так что я спокойно ускользнула из дома, хотя Сэмми, который сидел на крыше и любовался звездами, проводил меня внимательным взглядом, присовокупив к нему пошлый свист. Площадь Санкт-Петербурга находится в Бэйсуотере, рядом с Московской улицей. Да уж, Иван избрал отличный способ делать вид, что он до сих пор в России. Не уверена, правда, что сама бы я захотела жить в Москве на Лондонской улице, даже если бы такая и существовала. Но я-то всю жизнь была перекати-полем — где шляпу брошу, там мне и дом. В конце концов, если рядом любимые и родные люди, география не имеет для меня ни малейшего значения. Я заметила, что на Московской улице вместо русской православной церкви появилась греческая. Все опять свелось к Византии. Может, улицу тоже переименуют, например в Афинскую?

До темно-зеленой двери дома, в котором жил Иван, я добралась как-то чересчур быстро. Я еле дышала; сердце стучало как бешеное, и мне казалось, что меня вот-вот вырвет. Неужели все эти гадости могут привести к чему-нибудь хорошему? Я отошла подальше от дома, стрельнула у прохожего сигарету и, прогуливаясь вдоль дороги, закурила. Вообще-то я завязала с этой вредной привычкой во время последней беременности, так что теперь непривычно высокая доза никотина ударила мне в голову. Мне казалось, словно после долгой разлуки я встретила старого доброго друга, но после нескольких затяжек припомнила, что друг был отнюдь не самым лучшим. Втоптав окурок в асфальт, я отправилась к киоску купить мятных леденцов, чтобы перебить табачный запах изо рта.

Вдруг раздался звонок мобильного — это была Китти, она только что вернулась домой.

— Мам, мне что-то нехорошо, — слабым детским голосом пролепетала она. — У меня голова болит, а еще меня тошнит.

— А шея? На свет смотреть не больно? Высыпаний никаких нет? — Ужасный призрак менингита, тихого и умелого убийцы, замаячил у меня перед глазами.

— Нет, все в порядке. Только живот болит. Ты когда домой вернешься?

— Поздно. А где папа? Передай ему трубку; он за тобой присмотрит, — сказала я.

Я поговорила с Грегом, и он пообещал, что будет добрым и заботливым; другими словами, отнесется к Китти как к дочери, а не как к пациентке.

Между моим будущим и мной вновь встала зеленая дверь. Я нажала на кнопку звонка. Дверь открыл Иван, босой и в халате — дорогом шелковом, такие продают в магазинах фирмы «Хэрродс». Мне всегда казалось, что их должны носить истинные джентльмены, те, кому завтрак подает дворецкий. У Ивана были очень красивые ноги, не такие лапти, как у моего мужа. Я поплотнее запахнулась в куртку — его наглость лишила меня дара речи. Мог бы хотя бы ради приличия встретить меня в нормальной одежде. Конечно, мы оба понимали, что должно произойти, но зачем так уж явно намекать на исход нашего свидания еще до того, как оно началось. Я повернулась и побежала.

— Подожди, Хло! — раздался его крик и топот ног. — Ты чего убегаешь?

— Халат, — выдавила я, тыкая в него пальцем.

— И что? Я разве убежал, когда ты открыла мне дверь, завернувшись в полотенце? — спросил Иван, подпрыгивая от холода на ледяной каменной дорожке.

— Это другое дело. Я ведь тебя не ждала.

— Ну, извини. Я заснул после ванны, — объяснил он. — Вообще-то я хотел встретить тебя одетым. Может, зайдешь все-таки, выпьешь чего-нибудь и подождешь, пока я оденусь?

Я послушно побрела за ним к дому. Иван провел меня в гостиную с высокими потолками. На столике в ведерке со льдом охлаждалась бутылка водки. На одной из стен висел шикарный персидский ковер; другие три закрывали книжные шкафы и рисунки Ивана. Тяжелые темно-синие бархатные шторы были плотно задернуты, в камине потрескивал огонь. Все было готово для соблазнения.

— Ты уже и раньше этим занимался, — догадалась я.

— Хло, мне сорок девять лет. Я, конечно, понимаю, что тебя это может шокировать, но я уже не девственник.

— Иди и оденься, — замахала я руками, когда он подошел поближе.

Как только Иван скрылся за дверью, я почувствовала себя одинокой, что мне очень не понравилось. Прошлась по комнате, рассматривая и ощупывая разные вещицы, словно собака, которая крутится юлой, прежде чем успокоиться и лечь спать. Я не ожидала, что меня так заинтересует его жена, Бекки. До сих пор я считала, что ее основное предназначение — просто существовать, чтобы правило номер один стало возможным. Меня удивило, насколько мне интересно знать про нее все. Стройнее ли она меня, симпатичнее? Выше или ниже, старше или моложе? Фотография на каминной полке дала ответ на некоторые из этих вопросов. Я старательно не смотрела на двух подростков на фотографии и вместо этого сосредоточилась на изображении стоящей рядом с ними худощавой женщины. Глядя на нее, становилось ясно: ее красота была мимолетным даром, преподнесенным природой в юности. Годы лишили ее блеска и превратили в обычную тетку со слегка разочарованным взглядом. Каштановые волосы, карие глаза, ничем не примечательная фигура. Рядом с ней стоял молодой Иван. Меня всегда раздражало, как хорошеют с возрастом некоторые мужчины, и Иван как раз относился к их числу — сегодняшний он был гораздо привлекательнее, чем на снимке. Морщины сделали его лицо интереснее, а в глазах появился блеск мудрости — совершенно неотразимый.

Вдруг я почувствовала его руки на своих плечах. Он развернул меня к себе лицом. Иван переоделся, но все равно его наряд производил впечатление чего-то временного: хлопчатобумажные серые брюки, футболка с Бобом Диланом, босые ноги. Иван протянул мне стопку ледяной водки и начал произносить тост:

— Выпьем по-русски. Первый тост — za znakomstvo, в нашем случае за то, чтобы узнать друг друга получше. — В его взгляде было что-то такое, отчего мне казалось, будто его обнаженное тело уже прикасается к моему. — Вот, возьми. — Он протянул мне небольшой кусочек черного хлеба. — Сначала выпей водку, потом понюхай и съешь хлеб.

Пикантный аромат хлеба немного потушил огонь от водки и наполнил меня будоражащим теплом. Хлеб Ивану привозили из Москвы.

— Здесь он, конечно, тоже продается, но по вкусу и пышности не сравнится с настоящим.

Мы устроились на диване перед камином.

— А следующий тост — za krasivykh zhenshchin, а именно за тебя.

Иван отвел прядь от моего лица, и от его взгляда я залилась краской, словно девчонка перед первым поцелуем. Из кухни доносился приятный запах. Очевидно, ужин он все-таки приготовил, хотя было ясно, что есть мы его не будем. Вместо этого мы намеревались насладиться друг другом.

Он прикоснулся ко мне; пальцы нежно пробежали по щеке и замерли на губах, словно умоляя ничего не говорить. Иван провел по контуру моих губ и, придерживая мой подбородок, наклонился, чтобы поцеловать меня. Я вдохнула его запах — волнующий и незнакомый аромат мужчины, чье тело я пока не познала. Мое сердце билось как бешеное, в нем смешались восторг, чувство вины и предательства. Боже, какой же чудесный у него запах: запах мужчины, запах мускуса, запах запретного плода. Губы мягкие, и целовался он просто бесподобно. (По моим наблюдениям, тот, кто плохо целуется, и в постели оказывается не ахти. Слишком долго в своей бездумно растраченной юности я из вежливости шаталась по этому замкнутому кругу — от плохого поцелуя к никакому сексу. Отступи я после поцелуя, мне грозила страшная репутация динамщицы.) Я словно провалилась в поцелуй, все мое тело тянулось к нему, мне хотелось прижаться к нему как можно ближе, зарыться в его тело. Люблю мужчин, которые умеют раздеть девушку. Не пихая локтями в глаза, не путаясь в пуговицах, не застревая волосами в молниях. Иван мигом освободил меня ото всей одежды. Впервые за семнадцать лет я оказалась абсолютно и бесповоротно голой перед лицом мужчины, который не был моим мужем. Потом он медленно снял с меня все украшения, всю мою будничную броню: кольца, браслеты, часы, серьги, даже цепочку.

— Украшения — это цепи другого твоего мужчины, — объяснил он. — А я хочу тебя как ты есть, без оков прошлого.

— Откуда ты знаешь, что я все это не сама себе купила? — спросила я.

— А это так?

— Нет.

Начав раздевать его, я так стеснялась, что даже не могла поднять на него глаза. Когда я расстегивала на нем штаны, руки у меня тряслись, но, дотронувшись до его горячей кожи, я забыла обо всем на свете. Он склонился над моей грудью, и я улетела далеко-далеко, отдавшись на волю чувств. Я обняла его всем телом, моя гладкая кожа скользила по его волосатому телу. Он целовал меня все ниже и ниже, и наконец все надоедливые голоса в моей голове замолкли, и я погрузилась в наслаждение. Сейчас важно было только одно — целовать и чтобы тебя целовали в ответ, шептать, касаться его тела, изучать его неизведанные уголки руками, кожей, губами. Кончая, он смеялся, а я сжимала бедра вокруг его талии, мечтая, чтобы он остался во мне навсегда. А потом мы лежали в обнимку в счастливой неге, которой я не переживала уже так давно.

— Я такой тебя себе и представлял, — сказал Иван, тщательно очищая яблоко маленьким ножом с костяной ручкой и скармливая мне нарезанные кусочки. Это напомнило мне о бабушке Белле, как она намазывала шмальц мне на хлеб. (Плиту Иван выключить забыл, так что ужин сгорел уже несколько часов назад.)

— Какой «такой»? — уточнила я.

— Мягкой, сексуальной, шелковистой. Я хочу заниматься с тобой любовью всю ночь напролет.

Наверное, потом мы заснули, но разбудило нас вовсе не шаловливое солнышко, заглядывающее сквозь окна. Вместо этого я проснулась от звуков полицейской сирены и мигания голубых огней. Взглянув на часы, я увидела, что уже два часа ночи. Иван спал. Огонь в камине почти потух, лишь несколько поленьев мерцали в ночи, словно напоминая о закончившейся страстной ночи.

— У слов «страсть» и «страдание» в русском языке один корень, — сообщил мне ночью Иван.

Я надеялась, что второе не обязательно вытекает из первого. Хотя, если я не потороплюсь домой, страдания мне обеспечены. Я собрала одежду, валявшуюся по всей комнате, оделась и, поцеловав Ивана в плечо, тихо ушла в ночь. Меня переполняло ощущение собственной чувственности, воспоминания о том, как мы касались друг друга. Близость с Иваном словно раскрыла во мне что-то, сделав меня уязвимой. Я поняла, как долго я себя сдерживала, запирая все свои эмоции в голове. Тело служило всего лишь сосудом для мозга. Я осознала, насколько меня задевает то, что Грег не обращает на меня внимания. Неудивительно, что я переспала с другим, подумала я, оправдывая собственное поведение. Как же приятно, когда есть на кого переложить ответственность. Я побежала к машине, забралась внутрь и быстро поехала домой.

По дороге я придумывала, что совру насчет своего опоздания. Просто встретила старую подругу, мы отправились к ней домой; там заговорились и не заметили, как пролетело время. Сгодится? По пути домой я увидела в окне Даму-с-голубями. Лампа подсвечивала ее белое лицо и длинные седые волосы. Кажется, она закачала головой. Когда я проезжала мимо ее дома, она отвернулась, задернула занавеску и скрылась из виду. Мне показалось, будто я — ее непослушная дочка, задержавшаяся вечером, а она — мама, нетерпеливо поджидающая меня дома. В моем собственном доме было тихо и темно. Изменив мужу, я изменилась сама. Мне казалось, что я тут чужая, словно я лишилась права находиться в этом обманчиво счастливом доме. В гостиной я натолкнулась на Сэмми, который сидел скрестив ноги и медитировал — глаза закрыты, дыхание глубокое и спокойное. Я уселась напротив и стала на него смотреть. Он медленно открыл глаза и молча взглянул на меня в ответ. Через пару минут он тихо поднялся, взял меня за руку и отвел на кухню.

— Хло, где ты была? — спросил он.

Я начала было рассказывать ему историю про старую подругу, но он, конечно, не купился.

— Вот поэтому я никогда и не женюсь, — покачал он головой. — Люди просто не созданы для моногамии, во всяком случае не в нашем обществе. Это все «синдром сотой обезьянки».

— Чего-чего?

— Ну, ты в курсе, как отдельные клетки образуют целый организм человека? — начал объяснять он, и я кивнула. — Мы тоже, все мы — отдельные клетки в организме человечества. И то, что мы делаем или о чем думаем, влияет на всех людей. Ты ведь понимаешь, о чем я, Хло? Юнг называл это коллективным бессознательным, общностью, к которой принадлежим все мы.

— Да, только я что-то не пойму, при чем тут обезьянки и моногамия, — съязвила я.

— «Синдром сотой обезьянки» — это спонтанный скачок в коллективном бессознательном, он случается, когда достигнута критическая масса.

— В смысле?

Сэмми подвернул под себя ноги и наклонился ко мне поближе, приготовившись рассказывать.

— В пятидесятых годах на одном маленьком острове в Японии жили обезьянки. Многие годы они не ели один из сортов батата — на нем было слишком много песка, и, съев его, они заболевали. Потом одна из обезьянок поняла, что, если батат предварительно вымыть, ничего болеть не будет. В конечном итоге все обезьянки острова научились мыть батат. А вскоре обезьянки с других островов всего мира (которые не общались с теми, кто научился избавлять плоды от песка) тоже начали мыть батат перед тем, как съесть. Так вот, теория гласит, что после того, как сотая обезьянка на первом острове вымыла батат, критическая масса достигла своего пика и повлияла на коллективное бессознательное всех обезьянок мира. Точно так же сейчас никто не соблюдает те обещания, что давал при вступлении в брак. Видимо, после того, как сотая пара нарушила свои клятвы и переспала с кем-нибудь на стороне, все изменилось. Теперь никуда не денешься. Хочешь ты или нет, но будешь поступать так же, как все остальные.

— Вот это теория, — оценила я.

— Понимаешь, на самом деле поступки отдельного человека очень важны, потому что они могут влиять на мир в целом. Ганди говорил: «Ты должен стать тем, что изменит мир». Я не хочу жениться, потому что не уверен, смогу ли сдержать свои обещания.

— Зато если ты женишься и будешь верным и честным, а с тебя возьмет пример еще кто-нибудь, то ты сможешь повернуть все вспять. Получится «синдром сотого Сэмми».

— Сари, — поправил он меня и покачал головой. — Так легко все не изменишь, слишком уж сильна обратная тенденция. Хотя бы на себя посмотри.

Я покраснела. Моя измена явно не была для него тайной.

— А еще Ганди говорил: «Живи так, словно завтра умрешь», — защищаясь, парировала я.

— Ты ищешь в другом человеке чувства общности, чтобы полнее ощутить себя цельной личностью. Но это можно найти только в самом себе.

Так, сначала Рути, потом папа, а теперь и Сэмми; похоже, все решили стать философами и психотерапевтами в одном флаконе.

— Ну почему мне нельзя просто развеяться? — заныла я.

— Потому что это влияет не только на тебя, но и на других людей.

Конечно, он был прав. В этом-то и заключается сложность жизни взрослого семейного человека. Приходится нести ответственность за других, и, что бы ты ни предпринял, последствия скажутся на окружающих тебя людях. Для этого и сотая обезьяна не нужна. Чтобы навредить, вполне достаточно, чтобы лично ты повела себя как бешеная макака. Но вот что самое странное: даже соглашаясь, что это действительно так, остановиться я не могла. Слишком уж долго я была хорошей и ответственной. Теперь я не могла дождаться, когда снова увижу Ивана. Я очистила банан и многозначительно его съела. Сэмми рассмеялся.

— Знаешь, что бы ты ни делала, я все равно тебя люблю, — сказал он.

— Знаю. Я тоже. В смысле, люблю тебя.

Сэмми строгал ножом маленькую деревяшку. Его испанский домик был битком набит странными деревянными существами, вышедшими из-под ножа.

— А что, если у тебя и правда счастливый брак? — спросил вдруг он.

— В каком смысле?

— Ну, может, то, что у тебя есть, — это и есть счастливый брак? — Сэмми развел руки, показывая на кухню, на дом, на мою жизнь. — Ты вот ищешь чего-то нового, жалуешься на свою судьбу, а на самом деле большинство людей только и мечтает о жизни вроде твоей.

— Счастье, оно в душе, — пожала плечами я. — Очень уж это субъективное понятие.

— И то правда, — согласился он, оглядывая меня с ног до головы. — Ну, одно я могу точно сказать: секс, судя по всему, был хороший.

— Ага. Крышесносящий.

Сэмми вышел в сад и отправился к палатке, быстро скрывшись в темноте ночи. Я хотела было присоединиться к нему, но холодный ноябрьский воздух быстро меня отрезвил. Вместо этого я тихо, как мышка, пробралась в ванную на первом этаже и смыла со своего тела следы греха. Поднявшись наверх, я змеей скользнула на супружеское ложе. Что, интересно, из всего этого выйдет? В тот момент я была слишком счастлива, чтобы об этом задумываться.