Замужество и как с ним бороться

Глава двадцать первая

Пирог «Унижение» (он же пирог с потрошками) по рецепту Хлои Живаго

История названия этого пирога восходит ко временам правления Вильгельма Завоевателя. За обедом феодалу подавали мясо оленя, а прислуге доставались лишь внутренности — сердце, печень, почки и все прочее. С тех пор английское выражение «есть пирог с потрохами» стало синонимом слова «унижение». Я не очень-то люблю потрошки — на мой взгляд, никакой проступок не заслуживает столь жестокого унижения, — так что я сжульничала и заменила потроха говядиной. Конечно, этот пирог больше подходит принцу, чем нищему.

Для начинки:

1 столовая ложка муки, смешанной с солью, перцем и чайной ложкой корицы;

700 г качественного стейка, порезать на кубики и потушить;

1 столовая ложка оливкового масла;

1 измельченная средняя луковица;

5 морковок, порезанных на брусочки (я обычно беру морковь сорта «Шантене», высшего качества);

1 чашка воды;

1 чашка красного вина;

1 чайная ложка порошкового овощного бульона «Мариголд» или кубик бульона «Оксо»;

полчашки муки;

4 столовые ложки воды;

пара-тройка слез раскаяния.

Смешайте столовую ложку муки с приправами в полиэтиленовом пакете; туда же положите говядину и хорошенько потрясите, чтобы мясо покрылось приправами. Подогрейте в скороварке немного оливкового масла и поджарьте мясо вместе с луком. Добавьте морковь, чашку воды и вино. Затем влейте разведенный бульон «Мариголд» (или, если вы предпочитаете более темный цвет бульона, возьмите кубик «Оксо»). Держите на сильном огне несколько минут, затем убавьте огонь и оставьте еще на десять минут. Добавьте четыре столовые ложки холодной воды и слез раскаяния к муке и смешайте до получения однородной массы. Покройте полученной массой говядину и морковь и тщательно перемешайте.

Для теста:

100 г масла;

полторы чашки муки;

соль;

1 яичный желток;

холодная вода;

1 яйцо для глазури.

Пока готовится говядина, порубите масло и руками мешайте его с мукой и солью, пока масса не станет похожа на хлебные крошки. Добавьте яичный желток и воду. Замесите тесто и разделите его на две части. Первую половину раскатайте на присыпанной мукой доске и выложите в смазанную маслом форму радиусом примерно 23 сантиметра. Выложите на тесто мясо с морковью и накройте начинку второй половиной раскатанного теста. Поверхность смажьте взбитым яйцом и острым ножом сделайте несколько надрезов. Затем на полчаса поставьте в разогретую до 180 °C духовку.

Разумеется, моя недавняя выходка не способствовала налаживанию отношений с мужем. И, честно говоря, винить его в этом не приходилось. Я предпринимала попытки помириться, но Грег вообще перестал со мной разговаривать.

Как-то вечером я зашла к Китти и увидела, что она собирает чемодан. Она передала мне письмо, написанное розовой ручкой и адресованное нам с Грегом:

«Дорогие мама и папа!

Я так больше не могу. Не знаю, когда вернусь. Почему вы ссоритесь? Люди, которые прожили так долго вместе, должны становиться друг другу ближе, а не наоборот. Я люблю вас, но вынуждена уйти.

С любовью, ваша дочь Китти».

Попытка Китти сбежать из дома впечатлила даже Грега. Ее реакция помогла нам понять, что мы ведем себя как неразумные дети. Забавно — именно Китти дала мне толчок, благодаря которому я решилась порвать с Иваном, но это ничего не спасло; даже наоборот, наши отношения с Грегом только ухудшились. Странно: когда я изменяла мужу, наш брак казался прочнее, чем стал теперь. В тот же вечер Лео явился домой пьяным и заблевал весь холл. Он стоял напротив меня, пошатываясь, икал и плакал.

— Ненавижу себя, — пробормотал он. — Я очень, очень тебя люблю, а себя ненавижу.

— Что ты пил? — спросила я.

— Водку, — сказал он, обнял меня и рухнул на пол, где и отключился ненадолго, прежде чем проснуться и вновь начать блевать.

— Нельзя давать ему спать, — сказала я, повернувшись к Грегу, — он может захлебнуться.

Мы с Грегом отнесли сына в душ. Я не видела Лео голым уже много лет, последний раз — задолго до полового созревания, когда у него еще было совсем детское тело. Правильно говорят: дуб вырастает из желудя. Я была так поражена, что не могла отвести от него глаз. Куда делся мой маленький мальчик? Помню, как я впервые взяла его на руки. Акушерка передала мне маленький, туго спеленутый сверточек и сказала:

— Вот ваш сын.

Я гордо улыбнулась — мне не верилось, что мое женское тело произвело на свет этого крошечного, но абсолютно идеального мужчину — без сомнения, самый умный поступок в моей жизни. И вот теперь не успела я и глазом моргнуть, а он стоит под душем — пьяный голый мужик. Но, помимо этого, он все еще был беспомощен, все еще нуждался в моей защите и все еще был моим крошечным сыном.

— Я всего несколько рюмок выпил, мам.

— У него сахар скакнет, — обеспокоенно заметил Грег. — Надо в больницу везти.

— Я отвезу, — решила я. — А ты оставайся с Китти.

В больнице Лео вырвало на ботинки какого-то мужчины, после чего он без сознания свалился на пол. Это было чересчур даже для закаленных скандалистов, ошивавшихся в приемной «Скорой помощи». Все они посмотрели на меня с осуждением. Что ты за мать, если позволила сыну так нажраться?

— Представляю, как вы обрадовались, увидев его в таком состоянии, — процедила медсестра, укладывая Лео в койку, и стала измерять уровень сахара в его крови.

— Да уж, я просто в восторге, — криво усмехнулась я.

Я сидела у кровати сына всю ночь. Смотрела, как с улицы в безопасное тепло больницы приводят и приносят пожилых пьянчужек и бродяг. Мое внимание привлек один из алкашей — высокий мужчина в потрепанном, но все еще сохраняющем налет элегантности костюме. С медсестрами он был вежлив и обходителен, а слова выговаривал с излишней отчетливостью, как пьяный, пытающийся скрыть, что он пьян. Я видела, как он улегся на кровать, пригладил серебристые волосы и утонченным, но привычным жестом положил рядом с собой шляпу; было ясно, что здесь он не в первый раз. Через секунду к нему подошла медсестра и, улыбнувшись, отсалютовала:

— Добрый вечер, господин мэр!

Как же он докатился до вытрезвителя, задумалась я. Пьянка за пьянкой, и он сам не заметил, как маленькая человеческая слабость вдруг превратилась в убийцу карьеры? Я повернулась к Лео. Туман в его глазах потихоньку сменялся стыдом. Он тоже обратил внимание на этого алкоголика. Мне даже не пришлось ничего ему говорить; я поняла, что он усвоил урок. Иногда, чтобы перейти к новому этапу жизни, необходим кризис. Может, роман с Иваном был нужен нам с Грегом, чтобы мы смогли двигаться дальше? Не знаю уж как и почему, но, сидя в больнице и слушая ровное дыхание своего сына, я окончательно решила оставить Ивана в прошлом и сосредоточиться на нашем с Грегом будущем.

Впрочем, жизнь моя легче не стала. Все осторожные и неуверенные попытки высунуть нос и лапы из maison du chien[28] и вернуть расположение Грега с треском провалились. При детях он делал вид, будто все нормально, а когда мы оставались наедине, разговаривал со мной сухо и очень недружелюбно.

— Ну, как там у вас? — однажды утром в кафе спросила меня Рути.

— Плохо, — лаконично ответила я.

— Секс?

— Отсутствует.

— Может, вам стоит об этом поговорить? — предположила Рути. — В конце концов, ты ведь у нас миссис Облегчите-душу-разговором; ты этим вообще-то на жизнь зарабатываешь.

— Я в курсе. Проблема в том, что я, судя по всему, утратила право на задушевные беседы, после того как завела роман на стороне, — грустно объяснила я.

Трудно было злиться на Грега за то, что он не хотел заниматься со мной тем, чем я с таким удовольствием занималась с другим мужчиной. А еще труднее было жить и не думать постоянно об Иване и о его поцелуях. В последние несколько дней он снова начал слать мне эсэмэски. До сих пор я сдерживалась и не отвечала ему. Хотя признаюсь честно: несмотря на все клятвы и обещания, меня так и подмывало это сделать.

Выхода у меня не оставалось — приходилось заново очаровывать собственного мужа, и первым делом следовало проглотить свою гордость — в прямом и переносном смысле. Ну и поделиться этим блюдом с Грегом. Все-таки путь к сердцу мужчины лежит не через грудь, как многие ошибочно думают, а через желудок.

— Что это ты задумала, а, мам? — спросила Китти, пока я чистила овощи.

— В смысле? — не поняла я. — Ничего, просто ужин готовлю.

— Ну конечно, — не поверила Китти. — У тебя лицо мечтательное. Я уж боялась, больше тебя такой не увижу, — грустно добавила она.

В тот момент я как раз вспоминала Ивана. Можно подумать, Китти до сих пор сидит у меня в утробе и через пуповину делит со мной все эмоции и ощущения; впрочем, она всегда чувствовала, когда со мной что-то было не так. От дальнейшего допроса меня спас звонок ее мобильного. Она читала сообщение, и лицо ее светлело на глазах. Она протянула мне телефон с эсэмэской. «Как бы я хотел быть с тобой рядом».

— От кого это? — поинтересовалась я.

— От Макса. Мы с ним встречаемся, — сообщила дочь.

— С каких это пор?

— Со вчерашнего дня.

Как же у них все просто, потрясающе; Макс позвонил Китти и предложил ей стать его девушкой. Она попросила его не вешать трубку, пока она перезвонит Джо, который был ее бойфрендом последние две недели, и скажет, что бросает его. И вот теперь Китти и Макс встречаются, хотя на самом деле они не встречаются в подлинном смысле слова. Через пару дней или недель один из них бросит второго, вероятно по телефону или при помощи эсэмэски, и начнет встречаться с кем-нибудь еще, скорее всего с лучшим другом или подругой брошенного. Отличная тренировка для будущих серьезных романов. Жалко, что с возрастом все так усложняется. Может, надо было сказать Грегу, что я его бросаю, и начать гулять с Иваном? Судя по тому, с какой частотой Китти и ее подружки бросали одних бойфрендов и заводили новых, теперь никому не нужны долгие стабильные отношения. Может, теперь актуальна последовательная моногамия, когда один любовник сменяет другого? Эх, хорошо бы отношения были похожи на замену лампочек: перегорела одна, вставляем другую.

Тут зажжужал мой телефон. Пришло сообщение от Ивана: «Как бы я хотел быть с тобой рядом».

— Дай посмотреть, — потребовала Китти, протягивая руку.

Я спрятала телефон.

— Но я же тебе свое показала! — возмутилась она.

— Прости, зайка, но это от пациента, — соврала я.

Китти недоверчиво хмыкнула и направилась к двери, столкнувшись по пути с Лео.

— Лео, отвали, — буркнула она.

— Датысамаотвалитыващекемсебявозомниладурамалолетняянесмейговоритьмне отвали!

Я уставилась на сына, пораженная не столько грубостью его слов, сколько скоростью, с какой он их выпалил.

— Здоровомамчеготакоетычеготакнаменяуставилась?

— Не говори со своей сестрой в таком тоне, — отреагировала я. — Что с тобой вообще такое? Ты последние два года был таким молчуном, а тут прямо прорвало.

— НуэтопотомучтояхочустатьбелымТвистаонсамыйкрутойчувакномеродинврэпе говоритбыстреевсехвмиреаяхочустатьегоаналогомвАнглиипоэтомуипрактикуюсьговоритьоченьоченьбыстро, — выдал Лео.

— Господи помилуй, — пробормотала я.

— Невероятно, — преувеличенно медленно сказал Лео. — Ты все жалуешься и жалуешься, даже теперь, когда я заговорил. Ты ничего не понимаешь! Я наконец понял, чем хочу заниматься в жизни, а ты!.. — воскликнул он и выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью.

Сцена была готова для примирительного семейного ужина. Грег с детьми молча сидели за столом, пока я подавала еду. В кои-то веки никого, кроме нас четверых, дома не было, но это только подчеркивало напряженность обстановки. Грег ел, уткнувшись носом в газету. Время от времени он раздраженно одергивал детей, которые слишком громко чавкали или хватали не подходящие для очередного блюда приборы. Когда никто не отвлекается на разговоры и шутки, плохие манеры соседа по столу особенно заметны. Дети прекрасно это понимали, поэтому, быстро проглотив ужин, тут же смылись. Мы с Грегом продолжили есть в полной тишине. Но вскоре пирог сделал свое дело, и муж расслабился, опустил газету и впервые, как мне показалось, за долгие годы посмотрел мне в глаза. Я замерла. Вилка с большим куском пирога остановилась на полпути.

— Знаешь, — задумчиво произнес Грег, — так приятно смотреть, с каким аппетитом ты глотаешь унижение…

Я рассмеялась и встала, чтобы положить ему добавки.

— Взаимно, — сказала я и осторожно погладила его по руке.

— Давай попробуем быть добрее друг к другу, — предложила я мужу вечером в постели. И прижалась к нему всем телом, надеясь, что мы наконец наладим и физический контакт тоже.

— Я очень устал, — заявил Грег, отодвинулся и повернулся ко мне спиной.

Какое-то время после этого я не могла заснуть. Лежала, прислушивалась к звукам дождя за окном и смотрела, как движутся флуоресцентные стрелки на часах. Вскоре они доползли до отметки в два часа. Иногда, когда рядом с тобой близкий человек, чувствуешь себя более одиноко, чем если бы вообще никого не было.

Во вторник утром на автоответчике в кабинете меня ждало сразу три сообщения от Джины. С каждым последующим посланием в ее голосе все громче звучали истеричные нотки — до свадьбы оставались считаные часы, и невеста отчаянно паниковала. Нынче днем ей предстояло выйти замуж. Я вздохнула и набрала номер.

— Хло, как вы думаете, счастье в браке вообще возможно? — спросила Джина напряженным и перепуганным голосом.

— Я думаю, что от брака просто не стоит ожидать слишком многого, — ответила я. — Ну и помнить не только о плохом, но и о хорошем.

— Я не уверена, что выдержу, — пожаловалась Джина.

— Не думала уж, что буду цитировать Долли Партон, — заметила я, — но я как-то читала интервью с ней, и у нее там спросили, как ей удается быть такой жизнерадостной, несмотря на тяжелую и несчастную судьбу. Так вот, Долли ответила: «Я просто сделала выбор и решила быть счастливой». Это не так уж сложно, Джина. Просто выберите для себя счастье. У вас ведь чудный жених, и вы с ним друг друга любите. Увидимся на свадьбе, — попрощалась я.

Церемонию решили провести в доме родителей Джины. Это оказался огромный особняк на краю Холланд-парка. По обе стороны от ступеней, ведущих к входной двери, сияли сотни белоснежных лилий. У дверей меня встретила служанка в форменной одежде. Она помогла мне снять пальто, и я влилась в толпу гостей, которые так же, как и я, стремились ухватить по бокалу шампанского. Я неважно себя чувствовала; кроме того, гомон голосов, принадлежавших, несомненно, любезным и хорошо воспитанным людям, меня оглушал, и мне страшно хотелось в туалет. Поднявшись наверх, я остановилась на лестничной площадке, пытаясь решить, какая же из множества дверей ведет в туалет. Вдруг я услышала скрип открываемой двери и чьи-то голоса. Ко мне вышла Джина в белой пене платья. Смеясь, она поправляла локоны, выбившиеся из высокой прически. Позади нее я разглядела мужчину — он заправлял рубашку в брюки.

— Вы разве не знаете, что жениху нельзя видеть невесту до свадьбы, это плохая примета! — воскликнула я, улыбаясь.

Джина молча на меня посмотрела.

— А, — дошло до меня наконец, — это не жених. Понятно.

— Мы решили попрощаться, — объяснила Джина. — Ну, я ведь пока не замужем.

Я подняла руку, чтобы остановить поток ее объяснений. Мы были не на сеансе, так что я просто пожелала ей счастья и уверила ее, что она выглядит совершенно божественно. Ведь именно это принято говорить невестам, а в данном случае я даже не покривила душой: она и правда вся лучилась от счастья и была прекрасна, как любая дама, которую только что полностью удовлетворили сексуально.

В конце концов я нашла ванную и тщательно изучила свое отражение в зеркале. Выглядела я, честно говоря, не ахти. Я присела на край унитаза, смочила водой одно из гостевых полотенец с аппликациями — типичный атрибут зажиточного среднего класса — и приложила влажную холодную ткань ко лбу. Потом сползла на первый этаж, где совсем скоро должна была начаться церемония. Гостиная у родителей Джины была по крайней мере десять метров в длину; высокие французские окна выходили прямо в огромный сад, в котором только-только начали оживать большие деревья. Кое-где на голых ветвях виднелись нежные зеленые листочки. На клумбах красовались ранние нарциссы. Вдоль обеих стен комнаты рядами выстроились стулья. Посередине между ними зиял проход. Внутри гостиной стояли еще лилии, и от их тяжелого запаха меня вдруг затошнило. Джина стояла рядом со своим отцом, ее тонкую фигурку освещал льющийся из окна весенний солнечный свет. Присаживаясь, я ободряюще ей улыбнулась. Мне показалось, она вот-вот разрыдается. Джина смотрела не на симпатичного жениха, с любовью глядящего на нее от алтаря, а на того мужчину, с которым я застала ее наверху. Ее даже немного качнуло в его сторону, когда она шагала мимо него по проходу. Их притягивало друг к другу, словно магнитом. Джина споткнулась, застыла на мгновение, затем выпрямила плечи и прошествовала дальше. Когда отец «передавал» Джину жениху, мне вдруг почудилось, что она похожа на заключенного, которого со скамьи подсудимых отправляют в тюрьму, где его уже заждались сокамерники. Я знала то, что для Джины пока оставалось загадкой: ее роман с тем мужчиной, что задумчиво сидел среди гостей, еще далеко не завершился. Соринка в чужом глазу всегда заметнее бревна в собственном, подумала я. Между ними до сих пор что-то есть, не сомневалась я, и мы с Иваном в этом отношении не сильно от них отличаемся. Нам надо было увидеться.

Позже, когда я пыталась выскользнуть с приема незамеченной, меня настигла и схватила за руку угловатая женщина в костюме цвета фуксии.

— Вы, наверное, Хлоя Живаго, — кивнула она. — Я — мама Джины. Спасибо вам за все, что вы для нее сделали. Если бы не вы, нам бы, наверное, никогда не увидеть ее под венцом. — Она перевела взгляд на Джину, которая стояла рядом с новоиспеченным мужем и улыбалась в фотокамеру.

Все-таки по фотографиям нельзя судить о людях и их отношениях. Они показывают только то, что лежит на поверхности; они могут лгать, и они лгут. Вот эта фотография будет еще долгие годы улыбаться с замусоленных страниц свадебного фотоальбома — секунда фальшивого счастья у молодоженов — и никогда никому не расскажет, что за какой-нибудь час до церемонии невеста покоилась в объятиях другого мужчины. Пока я смотрела на Джину, ее взгляд то и дело ускользал от объектива и останавливался на темной фигуре любовника, который стоял облокотившись о дверной косяк и не сводил с нее глаз.

— Надеюсь, они будут очень счастливы вместе, — сказала я матери Джины.

В этой сказочной истории я играла роль обманщицы, злой феи, которая одурманила Спящую красавицу и заставила ее уколоть палец о веретено. Мне казалось, что, объяснив Джине, что в замужестве нет ничего плохого, я отняла у нее что-то важное.

Пока я спускалась по ступеням на улицу, меня преследовал запах лилий. У меня закружилась голова, и я постояла немного на свежем воздухе. Вдруг мой телефон, у которого я заблаговременно отключила звук, зажжужал в кармане, словно злобная оса. Я не стала отвечать на звонок и пошла в глубь Холланд-парка. В японском садике нашла скамейку, на которой и устроилась. Мне хотелось немного побыть одной. Чем бы там ни грозили отношения с Иваном моему браку, я все равно считала, что мне нужно снова его увидеть. Я сидела и любовалась спокойной гладью японского пруда, в центре которого величественно возвышался белоснежный камень: хранитель более вдумчивого и одухотворенного образа жизни. Телефон снова завибрировал, и я очнулась. Звонил Иван.

— Давай встретимся, Хло, — сказал он. — Я хочу провести с тобой одну, последнюю ночь. Я так по тебе тоскую.

— Знаю. Я тоже, — призналась я.

Его голос грел мне душу. Мне хотелось просто лежать в его объятиях и слушать его рассказы про Россию. Вот это-то мне и нравилось больше всего — даже больше секса — чувство, что из своего мира я переношусь в совсем другой, жизнь в котором все еще бурлит и вибрирует всем богатством возможностей.

Сворачивая на нашу улицу, я из окна машины увидела бегущую куда-то Мадж. Она смеялась и разговаривала сама с собой. Может, безумие стало для нее убежищем, единственным способом спастись от невыносимой тоски реальной жизни? «Наверное, — подумала я, — есть вещи, от которых оправиться просто нельзя: от смерти любви — легко, от смерти ребенка — никогда».

Дома, к моей огромной радости, никого не оказалось, так что за двадцать минут я быстренько приняла душ, переоделась, навела марафет и вышла из дома, чтобы встретиться с Иваном в пригородном отеле. В процессе приготовлений мне позвонила Рути и, узнав о моих планах, выразила свое неодобрение. Однако затем сменила гнев на милость и даже согласилась взять к себе на ночь Лео и Китти.

— Это ведь типично, — вздохнула она. — Последний штрих, последняя прощальная встреча с предметом своей любви. Только следи, чтобы не было передоза.

Грегу я оставила сообщение на автоответчике — пробурчала что-то невнятное про то, что решила все-таки остаться на приеме у Джины и что вернусь только утром, так как свадьбу справляют за городом.

Поездом я добралась до места нашей встречи — гостиницы в Оксфордшире, награжденной мишленовской звездой[29]. Иван уже ждал меня в спальне, судя по всему специально отделанной под вкусы скрывающихся любовников. Обнаженный, он лежал на огромной кровати с пологом. Раздеваясь, я повернулась к нему спиной. Мы давно не виделись и отвыкли друг от друга, так что я немного стеснялась. Быстро скользнув под одеяло, я оказалась в его объятиях. Я прижалась к нему всем телом, как кошка, которой хочется ласки; было до того приятно чувствовать его рядом, что я чуть не замурлыкала.

— Я так по тебе скучал, — прошептал он после того, как мы занялись любовью.

— И я, — ответила я. Но, по правде говоря, после секса я чувствовала себя какой-то опустошенной; в мечтах все рисовалось намного темпераментнее и радостнее. Мне хотелось поговорить с Иваном, чтобы снова сблизиться.

— Расскажи мне что-нибудь о своей жизни в России, — попросила я, но по его дыханию поняла, что он уже спит.

Я встала, подошла к окну и выглянула на улицу. Было очень темно и тихо, совсем не так, как ночью в городе; я даже слышала, как дышит во сне Иван. Вдали раздался несчастный лай одинокой лисы, зовущей супруга. Я вернулась в постель и включила телефон. Он тут же зазвонил. Это был Грег, и первые же его слова прозвучали для меня громом, которого я всегда так боялась.

— Хло, у меня плохие новости, — произнес он.

— Что случилось? Дети? Что с ними? Что произошло? — перепугалась я.

— Твой папа; у него был сердечный приступ. Сейчас все в порядке, он в больнице. Состояние стабильное, — объяснил Грег.

— О господи, — выдохнула я. — А меня нет…

Вот оно, мое наказание, моя расплата за грехи. За мужчину, лежащего в постели позади меня, я расплачиваюсь отцом, заболевшим в мое отсутствие. Я пообещала Грегу, что приеду, как только смогу, и тут же разбудила Ивана.

— Да все с ним будет в порядке, — сонно пробормотал он.

По мне прокатилась волна ужаса. Начавшись где-то в животе, она прошла через все тело, просочилась до самых кончиков пальцев. Еще с детства для меня не было кошмара страшнее, чем смерть отца. Мне хотелось вскочить, бежать к нему, оказаться дома, увидеть детей и мужа. Что вообще я делаю в этом отеле, с каким-то чужим мужчиной?

— Мне надо домой, — твердо сказала я.

— Уже поздно, — мягко произнес Иван. — Завтра с утра сразу же поедем обратно; Грег ведь сказал, что состояние стабильное. Давай проведем эту ночь вместе. Ты мне обещала, — сказал он и, взяв меня за руку, попытался увлечь обратно в постель.

— Не могу, — затрясла головой я. — Мне надо ехать, надо увидеться с папой; я ему нужна!

Мягкое тепло постели было полной противоположностью темному и холодному водовороту страха, в который меня затягивало все сильнее.

— Но мне ты тоже нужна, Хло. — Иван тяжело вздохнул — капризный ребенок, у которого отняли игрушку. Обычная жизнь плохо сочетается с любовными романами на стороне.

— Прости, милый, — взяла я его за руку. — Ты ведь все понимаешь, верно?

Иван с видимым усилием натянуто улыбнулся.

— Конечно. Ну, последний поезд все равно уже ушел. Я тебя отвезу, — решил он.

Пока мы ехали, я кое-что вспомнила: сегодня, занимаясь сексом с Иваном, я думала о муже.