По прикидкам Марго, у нее на все про все был какой-то час, прежде чем освободится Джейк. Она потеряла немного времени, чтобы дойти до машины, кое-как вставить в замок ключ, а когда справилась с этим, возникли те же трудности при включении зажигания. Она со всей силы сжимала руль, чтобы остановить дрожь, которая никак не хотела униматься. Вот так, здесь, Марго словно была отрезана от всего мира, сидя на дрейфующей льдине, единственное человеческое существо в темном арктическом море.
Одна, одна. Слово эхом отдавалось в голове.
Марго сглотнула, отметая страх, с трудом умеряя панику. Как глупо было доверять Джейку. Лучше уж быть одной, верно? Одной — оно надежней.
Она повернула ключ. Однако прежде чем умчаться — в последний, как она надеялась, раз, от этого богом забытого дома, открыла дверь, наклонилась и бросила под заднее колесо устройство-приемник. Переехала его, сдав назад, потом с хрустом снова. С превеликим удовлетворением.
Машин было мало, поэтому в квартире она появилась на полчаса раньше, чем рассчитывала. Совсем недавно здесь с ней был Джейк, какой-то час назад он ласкал ее, хотел ее и вторгался в ее тело и душу. Эту боль Марго засунула подальше, туда, где ей не придется о том вспоминать.
Взамен она высыпала содержимое «Дон Кихота» на кофейный столик. Три набора документов и деньги перекочевали в сумочку. Во втором шкафу в спальне нашла чемодан, бросила туда одежду и, уже выходя, забронировала билет. Еще через пару задержек ехала в аэропорт. К пяти часам летела в Лондон.
Как только погасло табло, Марго отстегнула ремень и отправилась в туалет. Закрывшись, она собрала наверх волосы под заколку как можно аккуратнее и повернулась спиной к зеркалу. Во время одной своей остановки она купила ручное зеркальце и теперь держала его так, чтобы видеть заднюю сторону шеи.
Марго прощупала участок кожи, отыскивая шишку, шрам, что угодно, указывающее на место, где вживили чип. Она уже пыталась это сделать перед уходом из дома, но было некогда, время поджимало, и пришлось отказаться от подобной затеи из боязни, что Джейк освободится и догонит ее.
Марго уже проверила руки и ничего не нашла. Сейчас искала тщательно, неспешно, плечи затекли от поднятых кверху рук. Пока обнаружила крошечную выпуклость, вся вспотела. Шишка пряталась у самой линии волос, поэтому Марго не могла увидеть ее в зеркале, но нащупала пальцами. Ее охватило мерзкое отвратительное чувство. Ее вскрыли, как консервную банку, и всунули устройство.
Марго освободила волосы от заколки, те упали, закрыв гадкое место. Ее бросило в жар. Руки стали липкими. Ножа у нее не было, и ничего острого, но ей отчаянно хотелось выковырнуть штуковину и выбросить подальше.
Быстро намочила полотенце и протерла лицо. Никакой бабушки Фрэнсис не существовало, ни сестрицы Барбары, наверно, и родителей, и Сент-Луиса.
Нет. Марго остановилась и сосредоточилась на одном твердом факте, что она знала по-настоящему. Сент-Луис существовал. Книга сказок была со штампом библиотеки Сент-Луиса. Реальный факт.
Однако в голове зашептал голосок сомнения. Книгу могли подбросить, она поддельная, как и дом. Ничему нельзя верить, никому.
Снова обрушилась паника. Марго закрыла глаза, в тысячный раз возвращаясь назад, с болью отыскивая какую-нибудь ниточку, воспоминание, которое связало бы ее с истинным прошлым. Но ей только почудилось падение тела. Кровь. Снова детский крик — и она быстро открыла глаза. Схватилась за маленькую железную раковину и засунула образы за стальную плиту.
С трудом отодвинула защелку на двери и решительным шагом вернулась на место.
Если воспоминания о семье не имеют ничего общего с реальностью, то откуда они взялись? А если они нереальны, то, значит, и те, другие, о которых она не желала думать, тоже фальшивые.
Марго ухватилась за эту идею, как утопающий за соломинку, со всей силой воли. В сердце забрезжил лучик надежды.
Дотти Макей, как правило, не страдала бессонницей. Даже после того, как она нашла распростертое в луже крови тело Фрэнка Темпла, смогла заснуть и спать непробудным сном.
— Признак чистой совести, — говаривал ее последний муж, и она полагала, что он был прав. Никогда она не позволяла дневным заботам вторгаться в мирное течение мыслей.
Хотя после смерти Фрэнка дни потеряли для нее интерес. Начальство отправляло ее в отпуск, словно инвалида, а она еще не привыкла не ездить куда-то каждый день. Ее это злило, и когда дочь оставила с ней внука, Дотти на него накричала. Глазенки двухлетки распахнулись, потом наполнились слезами, и пришлось подкупать его мороженым, прежде чем улыбка вернулась к нему на личико.
— Отдохни, — настаивала дочь — и не в первый раз — когда забирала мальчика. — Смени занятие. Ты достаточно получила. Пора подумать о себе.
Но Дотти не привыкла угождать себе. Не знала как.
Вчера она вернулась в офис. Только упаковаться, но по крайней мере хоть какая-то работа. Дотти надела темно-синий костюм, купленный на пасхальной распродаже в «Хечт Бразерс», с длинным жакетом, в котором она ощущала себя величественной и гордой, приколола подаренную в прошлом году на день рождения Фрэнком брошь.
— Соловьиная песня для певуньи, — добавил он, потому что любил поддразнивать насчет того, как она мурлыкала себе под нос на работе.
Из госбезопасности прислали сторожевого пса, как и из ЦРУ и АНБ, и эти люди с каменными лицами стояли рядом, скрестив руки, пока она сортировала папки Фрэнка, отбирая засекреченные материалы, потом складывала их и наклеивала ярлыки.
Будь ее воля, Дотти бы понаслаждалась своим занятием, предавшись воспоминаниям о годах, проведенных с Фрэнком, но эти люди пояснили, что у нее жалкий день на то, чтобы закончить все, и не больше. Наконец они утащили документы: один нес, а двое охраняли. Она смотрела, как они исчезают в коридоре вместе с лучшей частью ее профессиональной жизни.
Но Дотти на этом не стала зацикливаться. Может, она не готова начать новое путешествие, однако что она могла тут поделать?
Когда унесли последний контейнер бумаг покойного начальника, она собрала в коробку свои вещи: пресс-папье, подаренное Фрэнком сто лет назад, фото дочери с мужем и внуком на Рождество. Приехала домой, приготовила мясной рулет, половину съела, вторую заморозила. И этой ночью она пошла спать, как и прежде, ожидая, что проснется на следующее утро, бодрая и лишенная забот.
Поэтому когда вдруг открыла глаза среди ночи, то очень удивилась. А потом вспомнила, что ее разбудило.
Имя.