Здравствуй, Аннабелль

45. Творил и вытворял

Наше время

Творческие люди никогда не бывают психически здоровыми. Есть два пути почему — способности творить приходят с рождениям вместе с расстройством психики, либо же — человек начинает творить, потому что не выносит реальность с ее серыми красками, потихоньку сходя с ума.

В одиннадцать лет научился играть на гитаре, в тринадцать написал первый рассказ, а дальше больше. Творчество закрутило его в вихрь, не давая ни минуты передышки. Уильям с годами начал сожалеть о том, что не связал жизнь со спортом. В спорте есть потолок, предел. Однажды ты становишься чемпионом мира или берёшь золоту на Олимпийских играх, и все…план выполнен. Есть ли потолок в творчестве? Сколько книг нужно написать, чтобы одна из них «выстрелила»? Какая картина не потеряет актуальности и через сто лет? Кому посвятить стихи, которые будут читать каждый день? Ответов на вопросы никто не давал, поэтому Уильям продолжал творить.

Но порой его сковывал страх.

Страх чистого холста или белого листа. Страх начать что-то заново. Кто как не Уильям знал это, как страшно начать что-то новое. Кто как не Уильям знал, что люди цепляются за неудачи сильнее, чем за успехи. Они способны разодрать тебя в клочья, если что-то пошло не по плану, забывая о том, как раньше было хорошо.

Мысли в голове никогда не затыкались. Он сомневался, существуют ли люди, у которых в голове не бесконечные шумы. Он многое бы отдал взамен за чистую голову. Что бы отдал? Умение писать хорошие тексты, которые вызывают у людей эмоции? Знание трех языков, на которых свободно говорил? Бесконечный запас цитат из более тысячи книг, которые прочел за всю жизнь? Отдал бы наверное, поменялся бы с кем-нибудь, менее умным, но более живым. С глупеньким человеком, у которого нет границ, поэтому все желания сбываются. С недалеким, у которого почти нет страха показаться несуразным.

— Сука, — выругался он, — сил больше нет.

Снова чистый листок бумаги. Уильям мог сидеть часами и сутками над первым предложением. Старался придумать что-то цепляющее, но не «желтушное». Яркое, не не кричащее. Старался создать то, что покажется мастерство, но не получилось ничего, даже дурацкого набора слов. Поэтому вокруг рабочего стола, на столе, под столом, везде — валялась смятая бумага. Черновые варианты статей он писал именно руками, не печатал. Так бы всю жизнь и просидел с листками и ручками, но ноутбук стал верным другом, хранившим тексты в целости и сохранности. С характером Воттерса, можно было посомневаться в том, горят ли рукописи. У него бы горели, еще как.

Писал. Зачеркивал. Снова писал. Снова зачеркивал. Выкидывал. Так до бесконечности. Поэтому они с Франсией все еще жили раздельно. С девушкой рядом он бы стеснялся творить так, как творит.

Уильям писал статьи. Не брал интервью, не снимал сюжеты. Писал статьи, которые размещали в журналах. Он не брал интервью, потому что боялся сказать лишнего, но не боялся написать. Его статьи обожали за резкость и честность. Ведь написанное воспринимается легче, чем сказанное. Работай Уильям бы интервьюером, неизвестно как долго бы проходил с целой мордашкой, не целовавший кулак охраны политиков.

И вот-вот, вроде бы немного поверил в себя, потому что Франсия верила в него куда больше, но как же плохо, когда самооценка зависит от отношения других людей к тебе. После встречи с Адамом, он снова засомневался в себе. Уильям только стал наращивать уверенность, хвалить себя за каждый шаг в правильном направлении, а тут появился Клэман и все снес своей бестактностью. Обозвал его «пресмыкающимся», вспомнив какие-то дурацкие дни, когда Уильяму было семнадцать. И что самое обидное, даже Адам относился к Ронану лучше, хотя они виделись один раз в жизни. Несмотря на искренний успех, он искренне считал жизнь свою серой. Да, журналист, да, работает в приличном издании, да, денег хватает на безбедное существование, но все тусклое, покрытое пылью. Может быть, счастье, действительно, не в деньгах? В чем-то эмпирическом и едва уловимом?

Теплые руки Франсии обвили шею сзади.

— Что такое? — спросила девушка. — Творческий кризис?

— Устал, — коротко ответил он, — не могу написать сегодня ни строчки.

— Попьем чаю? Или прогуляемся? Этой кудрявой голове нужна перезагрузка.

Уильям глухо усмехнулся, обернувшись к девушке.

— Этой кудрявой голове нужны пули в оба виска, чтобы не мучилась.

— Боже, Уильям, — сказала она, поглаживая его усталое лицо, — мой маленький, глупенький Уильям.

Так он себя и ощущал перед ней. Маленьким и глупым. Совсем не мужественным и не сильным. Иногда ему казалось, что ни он, ни его статьи ничего не стоят. Будто бы сертификаты о прохождении курсов у мастодонтов журналистики становились лишь пустыми бумажками, а многочисленные хвалебные отзывы — лестью и попыткой «подлизаться».

— Я себя таким жалким чувствую, — сказал он, — ты и представить себе не можешь.

— Ты посмотри, сколько добился, — сказала Франсия, — посмотри…Почему не гордишься? Я тобой очень горжусь, всем хвастаюсь, кто мой парень. Мой парень Уильям Воттерс — крутой журналист. Ты молодец!

— Сижу часами и не могу ни буквы из себя выдавить, потому что нужен материал про политическую возню. Я совсем не этого хотел, — признался Уильям, бросив на кровать последний выпуск журнала.

— Не понимаю, ты с детства журналистикой болел. Нет?

— Да я о другом писать хотел. Не о толстосумах и новых законах уж точно. Меня тошнит от политики. По иронии судьбы, я начал писать о ней и до сих пор пишу.

— Это правда. Мы из Парижа вернулись ради политики, чтобы ты здесь в этот журнал устроился. Не нравится?

Уильям подобрался к девушке поближе — поцеловал ее руки. Рукой той, кто вдохновляла его и давала поводы улыбаться.

— Я о музыке писать хотел, — признался Уильям, — о музыкантах. Но что тут. В таких редакциях платят гроши поначалу, а я полез в золотую жилу.

— Ты сделал себе имя, — улыбнулась Франсия, — но никто не мешает уволиться и уйти в другую редакцию. Открыть свой журнал.

— Как ты себе это представляешь? Вчера писал про кризису в канадском избирательном участке, а завтра — пойду писать про то, как хороша Anybody Seen My Baby у Rolling Stones?

— Почему нет? Не имеет значения.

— Я столько лет хотел быть успешнее Ронана, — фыркнул Уилл, — что забил на то, что нравится. Думал, сделаю себе имя, стану богатым и известным, перестану быть тюхтёй. Что вышло?

— Уилл, я тебя люблю, — прошептала Франсия, — и полюбила бы, если бы ты писал про музыку, и работал в желтушной газете или комментировал матчи. Я тебя полюбила за другое вообще. И никогда бы не полюбила твоего брата.

— Как это? — усмехнулся Уильям. — Ты существуешь?

Франсия засмеялась.

— Представляешь. Мне нравятся кудрявые мальчики с ментальными проблемами, не могу без них жить. Бросила Париж ради одного из них.

— Если хочешь, мы вернемся? Давай выставим дом на продажу и…

— Давай ты подумаешь о том, чего хочешь?

Уильям прижался к Франсии. Чувствуя, как трясутся руки, он не смог сдержать слезы, подступившие к глазам.

— Я хочу, — прошептал Воттерс, — быть нормальным.

— Так ты нормальный, — улыбаясь, сказала Франсия, — абсолютно нормальный.

— Нет, не понимаешь меня. Вот у меня эти мысли в голове, я постоянно думаю о чем-то и ни на секунду не могу остановить их. Я постоянно думаю о том, что обо мне подумают другие люди. Зачем все это…

— Синдром отличника на лицо…Уилл, пойми, тебя любят за то, что ты есть. Ты огромный талант, но это никак не влияет на мою любовь к тебе. Слышишь? Ты удивительный, пойми, — поглаживая его по голове, сказала Франсия.

— Я правда так давно не думал о том, чего хочу…

— Это просто.

— Ничего сокрушительного не произойдет, слышишь? Все в порядке, Уильям. Я тебя люблю.

— И я тебя очень люблю. Бог только знает, почему послал тебя ко мне…

— Чтобы я научила любить просто так, — нежно рассмеялась девушка и поцеловала парня в губы.

— Я тебя добивался почти два года. Так что, не надо мне тут…

— Я занималась карьерой и учёбой, мне было не до мальчиков. Я — докторка, Уилл, это не шутки.

— Лечишь не только тело, но и душу.

Уильям потянул подругу к себе, чтобы поцеловать, второй рукой расстегивая пуговицы плотной рубашки. В комнате становилось жарковато. Франсия легко поддались напору парня. Она мягко провела руками по его торсу, поцеловала в ключицу и приобняла его за шею. Пара провела бы в ласках еще час, но телефон Уильяма предательски зазвонил. Аккуратно отстранившись, он взглянул на экран — незнакомый номер. Воттерс прочистил горло и ответил на звонок, прикидывая, кто бы это мог быть. Он не распространял номер телефона, да и другим давал такой совет.

— Уильям Воттерс. Слушаю, — сказал он.

— Уильям, ты? Это Адам Клэман, — ответил мужчина мягко.

Журналист поперхнулся, и на секунду, отключил микрофон, чтобы прокашляться. Даже, если бы из пресс-службы Трюдо* позвонили бы, он бы удивился гораздо меньше.

— Адам, чем обязан?

— В прошлый раз…перегнул. С меня должок — угощу тебя в баре.

— Я почти не пью, так что…Или ты специально позвонил извиниться?

— Почти не считается. Выпьем по бутылочке пива, поговорим. Можешь считать так. Возник вопрос — у тебя много связей?

Уилл ухмыльнулся. Конечно, Адам бы никогда не позвонил без веской причины. Он и палец за бесплатно не поднимет.

— Смотря где.

— Явно не в постели. В искусстве, всякая богема — художники, скульптуры, писатели. Нужно кое-кого найти.

— Аннабелль?

— Нет. Аннабелль по уши влюбилась в твоего брата — акробата. Зачем ее искать? Я и так знаю, где она. Ты сможешь встретиться через часа полтора? Я бы тебе все рассказал. И заплатил бы за помощь.

Уильям еле слышно усмехнулся, кинув взгляд в зеркало.

— Почти десять вечера…

— Я заеду? Дело на пятнадцать минут. Обещаю.

— Ладно. Только не втягивай меня в какие-нибудь преступные схемы.

— Не собирался. Тут благое серьезное дело.

— Тогда адрес пошлю сообщением. Через сколько тебя ждать?

— Это я скажу, когда увижу твой адрес. Если ты не на Аляске, то приеду в течение часа.

— Отправил, — настрочил мужчина в сообщении.

— Благодарен. Еду.

Отключившись, Уильям почесал затылок. Что могло заставить Адама позвонить ему аж в десять часов вечера? Что ВООБЩЕ могло заставить Адама позвонить ЕМУ?

— К нам приедет Адам, — сказал Уильям, — сказал, есть какое-то дело.

Франсия вскинула бровями.

— Адам? Парень твоей подружки?

— Бывший парень Аннабелль.

— Не знала, что вы с ним общаетесь. Все в порядке?

Уилл пожал плечами.

— Скорее да, чем нет, но от него можно разное ждать. Сказал приедет в течение часа. Посмотрим.

— Я его уже не люблю, — рассмеялась девушка.

— А его никто не любит…

— Он обломал нам секс.

— Позже наверстаем упущенное.

Франсия не стала отвечать. Она молча поставила чайник и принялась резать фрукты, немного собрав на стол, как будто пара собиралась встречать очень важного гостя.

Когда Адам приехал и вошел в дом, все выглядело, как сон Уильяма при температуре сорок. Клэман по-хозяйски присел за кухонный стол, достал какие-то бумаги из папки и измерил комнату взглядом.

— Хороший дом, — сказал он, — сам отгрохал?

— Нет, купил уже готовый. Сделал тут ремонт…Это, кстати, Франсия — моя девушка, — представил подругу Уильям.

Франсия пригладила волосы и помахала Адаму.

— Адам Клэман. Не переживайте, мы с вашим бойфрендом не дружим, — отшутился он, — я на него плохо не повлияю.

Краснощекая девушка налила мужчинам чаю, извинилась и ушла в спальню, видимо, в конец застеснявшись самоуверенного Адама. «Действительно, — подумал Уильям, — как такого не застесняться. С годами, как вино». Клэман возмужал, появилась в его движениях, взгляде что-то серьезное, мужественное, крепкое. Рубашка облегла сильные руки, и обтягивала не менее мощную спину.

— Ну, выкладывай, — сказал Воттерс-младший, — что тебе от меня нужно.

— Я хочу устроить выставку, нужны нюансы. Помоги с делом, чувак. Все расходы на мне, плюс тебе подкину деньжат.

— Какую выставку? Ты рисовать начал?

Адам сделал глоток чая.

— Ага, мой максимум — это слово ОТСТОЙ на заборах. Выставка нужна не мне. Смотри, я составил план действий и еще кое-что…

Он протянул ему несколько бумаг из папки.

— Что? — любопытно спросил Уильям, вчитываясь в документы Клэмана. — Ты собрался ее в Лувре делать, судя по сметам?

— Нет, это с учетом нюанса…Обо всем рассказывать не буду, пока в процессе. Нюанс такой — надо найти некоторые картины, в плане, не знаю их местоположение, но для этого нужно кинуть клич в медиа, только негромкий, а то испортишь.

— А как я их искать должен? И что за картины? Загадал задачку Джокер.

— Так, — сел Адам, — я сейчас расскажу сейчас все, но ты дай слово, что никто кроме тебя не узнает о чем мы здесь с тобой говорили.

Уильям поднял на него испуганный взгляд.

— Ты что задумал?

Адам усмехнулся, сложив руки на груди.

— Ничего серьезного и плохого, что могло бы навредить.