Я был во цвете сил, лет, красоты и злости. Стафания весь день популярно объясняла мне, какой я гад. Видите ли, решил покататься по Лондону на Порше, не посоветовавшись с ней. Узнала она об этом, к сожалению, из газет. Значит, знал и отец. Значит, Стеф впихивала в меня нотации с его легкой руки. Разумеется, эта наука меня не впечатлила и уж точно не заставила изменить планы. Я хотел поехать к Мари. Костя зависнет в пабе с Лиззи в новый год.
Он тоже уже отчитался о проделанной работе. Мисс была почти согласна на переспать с князем попроще, пока царевич не готов к серьезным отношениям. Такое положение дел освобождала меня от необходимости встречать новый год вместе с ними в Вентноре.
До самого вечера я затаился дома, чтобы не спугнуть такие прекрасные обстоятельства и совпадения. Ну да, неприятно, что опять песочили. Мне и не запрещено ездить на Порше. Романовы, конечно, избегали показухи, гламура и нарочитой роскоши, но вряд ли меня бы распяли за эпизод с машиной Мари. Она ведь и не особенно дорогая, просто шустрая и яркая. Но англики, конечно, порицали русского принца за излишнюю публичность. Забавные. Можно подумать, я устроил гонки. Мы ведь просто проехались до паба.
Плевать. Погудят и утихнут. Не в первый раз. У меня есть дела поважнее сегодня.
Я был на полпути к Мари, когда зазвонил телефон. Надо было отключить, черт подери!
— Андрей, я надеюсь, ты уже подъезжаешь к Вентнору, — голос Стефании был серьезным, значит, интересуется она не из праздного любопытства.
— Стеф, я не поеду на вечеринку.
— О, нет, дорогой, еще как поедешь.
Кажется, она в курсе моих дезертирских планов. Костик, наверно ляпнул. Вот ведь трепливая сволочь!
— Не хочу, — заупрямился я, чувствуя себя капризным ребенком, который рвется на карусель, а мама тащит обедать.
— Поедешь, Андрей! Как миленький поедешь. Будешь пить, веселиться, можешь даже сфотографироваться. Не заставляй меня перечислять аргументы. Ты их прекрасно знаешь сам.
Я заскрипел зубами. Ненавижу, когда она так говорит. Меня можно много раз тыкать в обязанности, напоминать о долге, но… Я все прекрасно знаю сам. И это самый убойный аргумент.
Я развернулся.
— Ладно, Стеф, я встречу новый год в Вентноре, но уже в пять минут первого меня там не будет, ясно?
— Второго, Андрей.
— Ладно.
— Я так понимаю, ты за рулем?
— Так точно.
— Тебя будут сопровождать на обратном пути. Пожалуйста, не пытайся уйти от охраны, как Джеймс Бонд.
— Не знаю, не знаю. Это Англия все же. Такой соблазн…
— Андрей.
— Ладно, я понял. Не буду. Но и они пусть держатся на расстоянии.
— Согласно инструкциям. С наступающим.
— И тебя туда же.
Едва Стеф отключилась, я настроил карту на маршрут до Вентнора. Тащиться в такую даль, а потом обратно. Сам виноват, конечно. Простенький паб в кантрисайд немного разбавит шик моих чудачеств. Наследник встретит новый год с друзьями. Скромно и тихо.
Окей, это можно. Хотя, конечно, Мари изведется. Я собрался позвонить и предупредить, но номер ее не сохранил, а журнал вызовов затерся. Но она ведь ждет меня. Бедная.
Дождись, детка. Я приеду.
Стоит ли говорить, что на праздник я явился, мягко говоря, не в духе. Костя делал вид, что все нормально, а когда я объяснил, что кислая рожа у меня из-за его доносов, братец заявил:
— Это для твоего же блага, Андрей. Ты сам все понимаешь.
Захотелось дать ему по морде за эти слова.
Ко всему прочему Лиззи, которая вчера явно благотворила Косте, сегодня опять все внимание переключила обратно на меня. Возможно, они переспали, и он оказался так себе, но меня это не утешало, конечно.
Лиззи прицепилась ко мне якорем и тянула ко дну. Она изо всех сил соблазняла элем, уверяла, что нет причин сдерживаться, ведь рядом отличная гостиница. Даже здесь наверху есть несколько комнат, вполне приличных. Я игнорировал ее намеки, как мог, отвечая улыбками и неопределённо пожимая печами.
Народу было много, но не толпа. Преимущественно молодёжь. Все веселились, громко разговаривали, смеялись. Из-за сдержанного и простого стиля одежды, а то и вовсе небрежно раздолбайского, я бы в жизни не угадал, кто тут лорд, а кто официант. Разве что Лиззи выделялась яркими бриллиантами в ушах и дорогими швейцарскими часами. Я бы подумал, что она русская, если бы не видел ее родовое древо.
Я тоже всегда одевался просто, если дело не касалась официоза. Это там меня наряжали, как денди, а сам предпочитал свитер и джинсы с кроссовками или кедами. В сотый раз с момента приезда я посмотрел на часы. Скоро полночь.
Лиззи все-таки меня отпустила, но только в туалет. Покидая его, я наткнулся на Элли. Она сама выходила из комнаты девочек, увидела меня. Сначала не обратила внимания, но потом резко обернулась и замерла с открытым ртом.
— Привет, — как обычно в таких случаях, поздоровался я, доброжелательно улыбаясь.
Мама с детства меня учила, что большинство людей добрые, а впадают в ступор, увидев меня, исключительно от неожиданности. Ничего страшного. Нужно быть милым и все.
Правда, Элли я поприветствовал абсолютно автоматически, словно мы были знакомы. Мари много про нее говорила. Я почти решился попросить номер, но вспомнил, что Мари не хотела афишировать наше знакомство.
Как же мне с ней повезло.
— А… Эм. Привет, — очнулась блондиночка, часто моргая, но быстро нашлась. — А можно сфотографироваться?
— Можно.
Я взял у нее из рук телефон, перевел в режим селфи, поднял руку и нажал спуск.
Элли издала какой-то звук. Нечто вроде стона и тихого визга одновременно. Я вернул ей телефон.
— Спасибо, Эндрю. Ты прелесть. Отдыхаешь здесь? С друзьями? — очнулась она весьма быстро для личных вопросов.
Но я не стал врать.
— Да, с друзьями и кузеном. Они уже меня заждались.
И я пошел быстрым шагом к своей компании, где солировал Костя. Он никого не знал из приятелей Лиззи, но как-то сразу привлек к себе внимание и стал гвоздем программы. Возможно, именно ему стоило родиться наследником. Веселый, харизматичный, обожающий быть в центре внимания. Таким должен быть царь для народа в двадцать первом веке. А не унылая какашка со склонностью к бунтарству в моем лице.
Но звезды легли иначе. Костя был лишь третьим в очереди на престол.
Я пришел аккурат к бою курантов. Да-да, Лиззи подсуетилась и на большом телеке специально для гостей из России показывали Красную площадь. Я закатил глаза, опять растягивая губы в вежливо потрясенной улыбке.
С перезвоном Лиззи впечаталась поцелуем мне в губы. Я быстро отстранился, нахмурился, но она невозмутимо запрыгала, захлопала в ладоши и начала выкрикивать в потолок поздравления с новым годом.
Час.
Один час, Андрей, и фарс закончится.
Боже, дай мне сил.
Этот час длился бесконечно, а потом я с трудом сдерживался, чтобы не превысить скорость. В зеркале заднего вида то и дело мигала фарами машина сопровождения. Они узнают ее адрес. Донесут Стефе — сто процентов, но возможно я все же уговорю ее ничего не докладывать отцу.
Мари моя. Только моя. Я не хотел делиться ею ни с кем. Этой девочке точно не нужно внимание прессы или спецслужб. А вот мне она нужна вся целиком.
Лифт не работал, и я перепрыгивал через три ступеньки от нетерпения. У заветной двери ее квартиры я занес руку, чтобы постучать, но увидел, что не заперто.
С ума она сошла что ли? В таком районе, еще и в новый год. Хорошо, что это я, а не насильник какой-нибудь. Хотя помыслы у нас были схожие.
Я толкнул дверь, вошел, прикрыл за собой и запер. Гостиная тонула в полумраке. Ее освещала лишь лампа на столе и свет от телевизора, который шептал что-то на сниженной громкости. На журнальном столике стояла початая бутылка вина, кучкой валялись листики клубники, а от вазочки с жидким шоколадом разбегались по салфетке шкодные капельки.
Мари спала на диване, обняв подушку.
Я присел и увидел в уголке рта следы шоколада.
Устоять невозможно.
Я провел языком по ее нижней губе, задерживаясь в перепачканном сладостью местечке. Мари тихо охнула.
Мари
Как можно быть такой дурой? Даже депиляцию сделала, нарядилась в платьюшко, как приличная, накрасилась и волосы накрутила. Хоть езжай встречать новый год к королеве.
Но вместо этого я сидела на диване, глядя на свечи, клубнику и вино. Они ждали царевича вместе со мной с восьми вечера. К одиннадцати этот натюрморт начал раздражать. Звонить Андрею я не стала. Гордая, да. Гордая, но наивная дура. К этому комплекту не хватает еще определения «пьяная». Чтобы уж совсем красочно.
Идиотка, которую кинули — картина неизвестного художника. Холст. Масло.
Я открыла вино, налила полный бокал и выпила залпом. В Смольном учили пить по капле, смакуя купаж, выделяя ноты и послевкусие. При дворе я бы сказала, что вино восхитительное, но сейчас мне нужно было просто принять дозу обезболивающего.
Я потушила и убрала свечки. За оком взрывались фейерверки и орали люди.
С Новым Годом, вашу мать.
Я уже говорила, что ненавижу праздники?
Ах, да!
Кажется, я задремала под какое-то новогоднее шоу, а очнулась от… Поцелуев?
Открыв глаза, я резко села и увидела Андрея. Он сидел на корточках у дивана и улыбался, словно снова смотрел какой-то мультик про зверушек.
— Который час? — буркнула я сонно, протирая глаза.
— Четверть третьего.
Прекрасно. Я точно не собиралась пускать салют по поводу прибытия венценосных особ в мой дом под утро.
— Не запылился, Вашество. Что же не в шесть пожаловал?
— Я спешил, Мари. Правда. Как мог. Но…
— Знаю, знаю, — продолжала ворчать я, вставая. — Так тянет в Лувр, но хозяйство и долбанные куры. Или у тебя как раз все наоборот?
Я поднялась с дивана, поправляя платье и приглаживая волосы.
— Мой дед после отречения разводит кур и пчел, плюс огурцы, клубника. По мелочи. Его в Лувр не тянет вообще, — как-то неловко и совсем неуместно стал рассказывать Андрей, тоже поднявшись.
— Да, я слышала об этой его причуде. Забавный царь на пенсии.
Наверно, нужно было выгнать венценосного засранца ко всем чертям. Мы договаривались на восемь. Он опоздал на шесть часов. Шесть. Проклятых. Часов. Но то ли речь о дедушке меня тронула, то ли сама физиономия Андрея была сплошным раскаянием и извинением, то ли я слишком рада была его видеть… Сил дерзить и обвинять у меня не нашлось.
Я только буркнула:
— Пойду умоюсь.
И прошла мимо растерянного царевича в ванную комнату.
В зеркале в новогоднюю ночь показывали какие-то ужастики.
Тушь потекла, волосы растрепались. Я была похожа на грустного клоуна. Плеснув на лицо водой, смыла остатки макияжа. Лучше совсем без краски, чем так.
Андрей тут, и я почти не злилась, что он опоздал. Скорее удивлялась, что пришел-таки.
Похлопав себя по щекам, чтобы прогнать сонливость, я вышла в гостиную и чуть не упала от душераздирающего зрелища.
Мой ночной гость-опаздун макал палец в шоколад, облизывал его и запивал вином.
Позвольте представить, его светлость, великий князь, наследник престола, будущий император всея Руси Андрей Дмитриевич Романов.
Я не сдержалась и предложила:
— Ложку дать?
Очень хотелось его смутить, но куда там.
— Неа, так вкусней, — беспечно ответил Андрей, вытер руки влажной салфеткой из коробки, поднялся, приближаясь ко мне. — Но ты еще вкуснее.
Я замерла, как зачарованная, и через секунду уже чувствовала липкие касания его губ на своих щеках. Как можно быть одновременно по-детски непосредственным и чертовски соблазнительным?
Я понимала, чего он хочет. Понимала, что после того, как наши губы встретятся, я пропаду, потеряюсь, растворюсь в нем. Я понимала, что это случится.
Мы оба все прекрасно понимали, но все же нужно было озвучить принципиальные моменты, пока я еще в сознании
— У меня одно условие.
— Автограф? Фотография? — с издевкой предложил Андрей.
А его руки при этом уже колдовали с моим платьем. Он расстегнул молнию сзади и отодвинул ткань в сторону, чтобы обжечь прикосновениями кожу.
Я изо всех сил вцепилась в воображаемую стену, которая была между нами. Андрей рушил барьеры, но я крепко держалась за руины. Потом легче строить себя заново. Пусть останется хотя бы фундамент.
— Только секс, только сегодня и ничего мне не обещай, — требовала я, отчаянно.
— Хорошо, — согласился Андрей.
Наверно, он хотел того же. Только причины у нас были разные. Но какая сейчас разница. Главное — совпадать в желаниях.
— Мари, поцелуй меня.
Я сжала его лицо в ладонях, поднимаясь на цыпочках. Щеки Андрея сегодня были гладкими. А мне так хотелось колкой щетины и саднящей после его поцелуев кожи.
— Ты побрился, — немного грустно поговорила я.
— В честь праздника.
— Ненавижу праздники.
Я прижалась к его губам своими. Шоколадно-сладкие, мягкие и горячие. У меня закружилась голова и ноги подогнулись. Я бы упала, но Андрей крепко обнимал меня.
Пропуская его волосы между пальцев, я целовала его все сильнее, позволяя ласкать меня жарче и интимнее.
Жуткий треск домашнего телефона заставил вздрогнуть. О, нет. Это ведь не папа снова?
— О, нет, — простонал Андрей, видимо, читая мои мысли и тоже боясь повторения.
Но из автоответчика защебетала Элли.
— Мари, ты не поверишь! Я сфоткалась с царевичем Эндрю. Этим вашим. Русским. Как его? Романовым! Он меня даже обнял. Такой офигенный. Просто душка. Только грустный какой-то.
Я тихо хихикала, прижимаясь щекой к рубашке Андрея.
— Не смей брать трубку, — пригрозил он мне.
Его грудь подрагивала от едва сдерживаемого смеха.
— Эндрю так быстро уехал, но тут еще один королевич. Он тоже милашка. Такой заводной и безумно симпатичный. Я к нему подкачу. Вот еще пару шотов для храбрости и решусь. Завтра все расскажу.
Я уже хотела снять трубку и сказать Элли, что не стоит напиваться, этой ночью эвакуатор для алкоголиков не доступен. Меня остановили слова Андрея:
— Чувствую, что сегодня Кос будет вызывать машину твоей подружке.
Он недобро посмеивался.
— Кос? Кто это?
Я расстегнула все пуговицы на его рубашке, потерлась щекой о горячую кожу, прикоснулась губами.
— Ммм… Костя Романов, мой двоюродный брат.
— Ну, тогда я за нее спокойна.
Андрей заставил меня замолчать. Я предусмотрительно выдернула шнур телефона, потянула царевича в спальню, не прерывая поцелуев.
Как только я увидела Андрея рядом с кроватью, накатила паника. Нет, я не смогу. Он же… Это невозможно. Руки затряслись, я вжалась в дверь, отворачиваясь от неистовых губ. Андрей открыл глаза, окатывая меня теплом своего взгляда.
— Что не так? — спросил он.
— Я не могу, — голос дрожал от возбуждения, но мозг включился и советовал мне, выплывать из этого омута, — Как ты можешь? Ты совсем меня не знаешь. А если я расскажу всем?
— Ты лучшей подруге не сказала, — он вжимал меня в дверь, целуя в шею, — Я доверяю тебе. Ты… такая… необыкновенная. Мне кажется, мы знакомы всю жизнь. Я знаю тебя, Мари. Я доверяю.
— Андрей, я сама себе не доверяю… Ты Романов. Ты не можешь…
— Хватит. Я могу, Мари. Я хочу. И я буду. Какого черта ты придумываешь все эти отговорки? Разве я не мужчина в первую очередь? Разве ты не женщина? Разве что-то еще важно сейчас?
Он разозлился и оторвался от меня, посмотрел сурово и безумно одновременно. У меня колени задрожали.
Ох уж этот взгляд Романовых.
Видимо, я перешла черту снова, и сейчас Андрей просто уйдет.
— Хочешь, покажу, как тебе доверяю? — спросил он вместо того, чтобы оставить меня.
На стене висел мой первый Nikon. Андрей схватил камеру, включил.
— Что ты делаешь?
Вспышки сыпались то справа, то слева. И с такой же скоростью, как щелкали кадры, меня касались его губы. Андрей снимал, как мы целуемся.
Я попыталась вырвать камеру, но куда там. Он сжал меня, не позволяя сдвинуться. Nikon тихо пискнул и вырубился. Я его сто лет не заряжала. Чудо, что он вообще включился.
— Теперь ты можешь продать эти фото в Сан. А я с твоего разрешения могу уже быть собой?
Царевич повесил камеру обратно.
Я прекрасно понимала, каковы будут последствия опубликованных фото. Уверена, я не первая девушка, которую он целовал и не только целовал. Но даже с Бали не было подобных фото. Романовы всегда держали личное за семью печатями. До помолвки никаких новостей из личной жизни царевича появляться в прессе не должно.
Разумеется, это правило не исключало сплетни. Их гуляло предостаточно, но доказательств никогда ни у кого не было.
— Ты псих! Это же не шутки.
— Замолчи, — отрезал Андрей.
Я опять ощутила его ладони под платьем и не смогла оттолкнуть.
— Знаю, что ты хочешь меня. Меня самого, а не принца на белом коне. Ведь хочешь?
— Да, — выкрикнула я, опуская руки, чтобы он мог освободить меня от платья.
Бастион пал.
Андрей помог ткани соскользнуть вниз. Я переступила через платье и откинула его ногой в сторону. Через секунду к нему присоединилось покрывало с кровати. Андрей сел на краешек, протянул мне руку. Я не могла отказать.
Андрей и Мари.
Без фамилий.
Без родословных.
Я вложила свою ладонь в его. Он улыбнулся, и стало понятно, что жалеть мне не придется.