Ангельский огонь

14

Всю следующую неделю Анжелика виделась с Роланом в основном за обеденным столом. На ложе он ее так и не навещал. Единственное, что заставило думать о том, что она небезразлична ему — это то самое предупреждение: не ходить на болота…

Весь день он проводил на плантации, а вечерами часто исчезал из дома без всяких объяснений. Бланш как-то обмолвилась, что Ролан играет в карты или разглагольствует о политике с друзьями-плантаторами.

Анжелику раздражало, что муж ее игнорирует. Было похоже, что он «умыл руки» и, казалось, говорил ей: «Вот плантация. Вот твои обязанности. Теперь ты — самостоятельная».

Тяга к Ролану не уходила и только усиливала расстройство ее чувств как в отношении себя, так и его. Каждый раз, когда она проходила мимо него в холле или видела его за обеденным столом, сердце начинало биться. Его обаяние, притягательная сила продолжали пугать и одновременно очаровывать. Даже несмотря на то, что он старался держать дистанцию. Она понимала, что истосковалась по его вниманию и хотела бы наконец познать эту неясную, сладкую тайну, известную под названием «супружеское счастье». Желала продвинуться дальше периодических целомудренных поцелуев в щечку и лоб.

Довольно часто, лежа ночью в одинокой постели, она вспоминала тот день, когда они вместе пошли в парк в Новом Орлеане. Тот единственный день, когда он жадно и страстно поцеловал ее. Анжелика понимала, что этот случай пробудил в ней что-то чувственное, возможно, простую потребность, которая отказывалась быть подавленной. Даже несмотря на то, что страсть Ролана тогда была почти грубой, ее тело предательски требовало повторения этой атаки — все, что угодно, но не это холодное, убивающее безразличие.

Когда пришло воскресенье, Ролан проводил Анжелику и Бланш к обедне в маленькую католическую церковь, построенную дедом. Анжелике обедня понравилась. Она также получила удовольствие от встречи со священником и знакомства с несколькими семьями с соседней плантации, а когда они вернулись в Бель Элиз, Ролан укатил. На сей раз Анжелика действительно вскипела. Когда она жила с родителями, то воскресные часы после обедни все проводили собравшись вместе. То, что Ролан наспех поел и умчался, показалось ей верхом оскорбления.

Вот так и проходили ее дни — в одиночестве, в расстроенных чувствах. Она понемногу включалась в работу вместе с Бланш и знакомилась с ведением хозяйства. От нечего делать Анжелика вызвалась составить меню и была приятно удивлена, когда Бланш вежливо согласилась. Золовка постоянно помогала ей, хотя и продолжала при этом носить маску безразличия.

Но одним августовским днем все изменилось. От скуки Анжелика забрела в маленькую гостиную и села за фортепьяно. Как пианистка она не очень преуспела, но аккомпанировать себе могла. Она решила сыграть свои любимые вещи. Ее пальцы пробежались по клавишам, и она запела «Панис Ангеликус», которую часто исполняла в Сент-Джеймсе. Сегодня утром она играла священную мелодию с большим эмоциональным подъемом. Голос у нее был впечатляющий и чистый. Ей казалось, что пение приближает к Богу и к дорогим усопшим родителям.

Анжелика приближалась к кульминации, когда внезапно в комнату ворвалась ошеломленная золовка. Анжелика сразу же прекратила петь, а Бланш, отдышавшись, произнесла:

— Мой Бог, это ты пела?

Анжелика застенчиво посмотрела на нее. Лицо Бланш было настолько напряжено, что ей показалось — она разозлила ее своим пением.

— Извините, Бланш, я не хотела вас потревожить…

— Потревожить? — повторила Бланш, изумленно смеясь, и этим еще больше смутила Анжелику. — Потревожила меня? О, моя дорогая! — С блеском в глазах она рывком направилась к Анжелике: — Тебе не надо было останавливаться. Извини, что прервала тебя! — Она нежно взяла Анжелику за руку и слегка подтолкнула, чтобы та встала. — Давай я буду играть, а ты только петь. Да, ты должна петь!

К удивлению Анжелики, Бланш села за пианино и взяла первые аккорды. Решив не задавать вопросов, Анжелика запела. Аккомпанемент Бланш был безупречен, и она ни разу не сбилась. Когда Анжелика кончила петь, она была потрясена, увидев, что в глазах Бланш стоят слезы.

— О, дорогая, — прошептала Бланш, промакивая глаза платком. — Извини меня, пожалуйста.

И, не говоря ни слова, Бланш выскочила из комнаты. Анжелика покачала головой, не зная, доставила ли она своим пением удовольствие или ужасно расстроила Бланш.

К счастью, после полудня в гостиной Бланш отвела Анжелику в сторону. Когда они присели на кушетку, Бланш, вся сияя, сказала.

— Анжелика, я должна тебе сказать, что, когда ты пела сегодня утром… Я никогда в своей жизни не слышала ничего более чудесного. Твой голос — это изумительный дар, как небесный огонь — в действительности, как ангельское пламя. Но как тебе удалось развить свой талант до такой степени? Кто тебя научил так блестяще петь?

— Мадам Сантони Пивельди, у нас дома в Сент-Джеймсе, — при разговоре на эту тему Анжелика сразу оттаяла.

— Не может быть, чтобы это была Белла Сантони — итальянская примадонна?! — от удивления Бланш раскрыла рот. — Это она научила тебя петь?

— Да, но откуда вы узнали, что?..

— О, моя дорогая, — отмахнулась Бланш. — Я всегда интересовалась оперой и, конечно, следила за судьбами великих певцов Европейской сцены. — Дженни Линд, Джузеппина Степони, мадам Сантони, — Бланш захлопала в ладоши. — О, это так волнующе! Я знала, что она загадочно исчезла с итальянской сцены двенадцать лет тому назад, но я и понятия не имела, что она живет в нашей стране. Почему я о ней раньше ничего не слышала?

— Потому что мадам отказалась показываться на людях с тех пор, как уехала из Италии и поселилась в Луизиане, — поколебавшись с секунду, Анжелика медленно продолжила: — Я отчетливо помню, что, когда я еще была маленькой, кто-то из хозяев Ново-орлеанской оперы приезжал к нам, чтобы пригласить ее петь. Но она отказалась.

— Но почему? Я понимаю, что кое-кто в высшем свете смотрит свысока на женщину, выбравшую своим уделом сцену, но мадам утвердила себя в Италии. Почему же она не вернулась в оперу?

— Мадам говорила мне о своих соображениях, — Анжелика закусила губу, — но я не уверена, что могу рассказывать о них.

— О, пожалуйста, Анжелика, расскажи мне. Даю слово, я никому не скажу. — Бланш нагнулась, прижалась к Анжелике. Лицо ее светилось обаянием.

Анжелика разрывалась между преданностью к своей учительнице и желанием подружиться с Бланш. Она знала то, что на самом деле мадам Сантони никогда не просила ее держать историю ее прошлого в секрете.

— Личная жизнь на Родине у мадам сложилась весьма трагически, — наконец сказала она. — Видите ли, когда она была еще совсем малышкой, ее родители обещали выдать ее замуж за наследника одной видной семьи. Когда мадам исполнилось восемнадцать и ее дарование стало очевидным, ее семья и родные жениха были против того, чтобы она пошла на сцену. Так или иначе, талант мадам отрицать было нельзя, и она жаждала поступить в оперу. В конце концов, она и ее жених пришли к компромиссу — мадам может петь в опере на протяжении четырех лет, но затем уходит со сцены и выходит замуж.

— О, расскажи мне до конца! — Бланш слушала с увлечением.

— Все шло в соответствии с намеченным планом на протяжении нескольких лет, и мадам стала любимицей Рима. Затем, когда наступил последний ее сезон на сцене, случилось несчастье. Молодой человек из зрителей влюбился в нее с первого взгляда, и несмотря на то, что дата свадьбы мадам уже была назначена, он принялся за ней ухаживать. Мадам пыталась бороться с чарами Антонио, но тем не менее ответила ему взаимностью. Жених мадам узнал об этом и вызвал Антонио на дуэль. Ну, а после… Антонио победил, но я боюсь, что жених мадам умер в агонии медленной смертью, — Анжелика вздохнула и покачала головой.

— Как ужасно! А что случилось с мадам и ее возлюбленным?

— Они сбежали, поженились и приехали в эту страну. Это было двенадцать лет тому назад. С тех пор мадам не находит себе места. Она очень любит Антонио, но думает, что смерть ее жениха там, в Италии — это наказание Божье за ее упорство, за то, что она настояла на том, что будет петь в опере. Она всегда винила себя в его смерти и много раз говорила мне, что если бы она не настояла на карьере певицы, то бедняга остался бы жив. Она сказала мне, что вскоре после смерти молодого человека она поклялась Богу, что никогда больше не будет петь на публике — за исключением церкви. О, Боже, такая волнующая история и одновременно очень трагичная! Вскоре после того, как они с Антонио осели в Сент-Джеймсе, она услышала, как я пела в церкви. С тех пор я посещала ее дом три раза в неделю. Никогда не забуду все гаммы, которые она заставляла меня выучить, и все рулады и каденции, что мне пришлось исполнять. В основном она обучала меня духовой музыке, но иногда давала попробовать исполнить арии из ее репертуара. Думаю, что так мадам старалась задержаться в мире музыки… Так или иначе мои родители были горды, что она мной занялась, и она никогда не принимала никакого вознаграждения за мое обучение.

— Потрясающий случай, Анжелика! И конечно, я понимаю, почему она тобой занималась. Ты естественна, моя дорогая. Я уверена, что с твоим талантом ты могла бы стать оперной певицей.

— О нет, — с блеском в глазах произнесла Анжелика. — Я полностью согласна с мадам в отношении того, почему я пою. Я не хочу использовать мой голос для материального обогащения. Я пою в церкви во славу Бога — равно как и мадам. Это то, чего хотели мои родители, и это то, чего я хочу сама.

— Я вижу, тебя воспитали в преданности, — прокомментировала Бланш. В ее глазах светился восторг. Неожиданно она хлопнула в ладоши. — Ну, тогда тебе надо петь в нашей церкви. Твои таланты не должны быть зарыты в землю, — она наклонилась вперед. — Анжелика, мы должны упражняться в послеобеденное время. Для меня будет очень много значить твое пение, да и ты сможешь продвигаться вперед в своем мастерстве. Видишь ли, я не езжу в Новый Орлеан в оперу…

— А почему бы и нет, если вы так ею интересуетесь? — спросила Анжелика. Она хотела ущипнуть себя, когда Бланш потупила взор и склонила голову так, чтобы родимое пятно не было освещено. Анжелика нахмурила брови. С тех пор как она познакомилась с Бланш, она практически не задумывалась над ее несчастьем, которое доставляло той невыносимые страдания. Анжелике пришла в голову мысль, что, если бы Бланш вела себя так, как будто родимого пятна не существовало, то и окружающие меньше обращали бы на него внимание.

— Спасибо, Бланш, — чтобы скрыть неловкость, она похлопала золовку по руке, — для меня будет большой честью заниматься с тобой.

Лицо Бланш просияло, и впервые с момента ее приезда в Бель Элиз Анжелика испытала прилив счастья.

С этого дня в послеобеденное время дом в Бель Элиз был заполнен звуками музыки. Бланш откопала ворох нот и хотела, чтобы Анжелика все их пропела, начиная от духовной музыки Франка до Стефана Фостера, Моцарта и Россини.

— Но мы не должны перенапрягать голос, — всякий раз предупреждала Бланш, — одного часа вполне достаточно.

Когда Бланш начинала так беспокоиться, Анжелика всегда про себя улыбалась. У нее был сильный голос, и если бы она хотела, то могла бы петь целый день без особого напряжения связок. Но Бланш оберегала ее от этого, Анжелика знала, что восполняет то, чего не хватало в жизни этой старой девы — предоставляя ей возможность слушать те мелодии, которые ей хотелось услышать, но до этого не доводилось из-за склонности к затворничеству. Сердце Анжелики согревала мысль, что она делает что-то приносящее радость этой одинокой затворнице. Вне музыкального салона Бланш все еще держалась на расстоянии, но когда вдвоем они начинали музицировать, она становилась совсем другой — оживленной, воодушевленной и подчас даже насмешливой. Через какое-то время Анжелика привыкла к этим занятиям и стала с нетерпением ожидать их.

Спустя несколько дней, после того как они начали музицировать, Анжелика, заканчивая арию из оперы «Люсия», услышала за спиной аплодисменты. Повернувшись, она увидела Ролана, стоящего в дверях. Он выглядел ошеломленным, так же как и Бланш, когда она впервые услышала пение Анжелики. Он смотрел на жену так, будто видел ее в первый раз. Сам он при этом был дьявольски хорош — его мускулистое тело четко вырисовывалось в солнечном свете, струящемся из холла. Под его пристальным взором сердце Анжелики защемило, щеки зарделись.

— Дорогая, я и не догадывался, что у тебя такой талант, — произнес он минуту спустя.

До того как Анжелика успела ответить, Бланш вскочила и поспешила к брату.

— Да, Ролан. Разве она не превосходна? Ты должен прийти и послушать ее!

Когда Бланш втянула его в комнату, он смеялся. Она усадила его в кресло, и он прослушал несколько вещей. После того как Анжелика закончила, он опять пристально посмотрел на нее, заставив покраснеть еще больше.

— Сестра, нам надо переставить пианино в гостиную, — обратился он к Бланш, — по вечерам я мог бы наслаждаться, слушая ваше музицирование.

Анжелика с напряжением посмотрела на Бланш, зная, что его предложение может звучать как угроза. Но, к удивлению, Бланш захлопала в ладоши и улыбнулась.

— О, брат, давай передвинем пианино в гостиную.

Анжелика в удивлении покачала головой, слушая, как Ролан и Бланш оговаривали детали. Таким образом музицирование, которым Бланш Сержант занималась на протяжении долгих лет в изгнании, было вынесено на свет Божий, в светлую гостиную Бель Элиз для всеобщего удовольствия. С этого времени на протяжении нескольких вечеров Ролан оставался в гостиной и наслаждался пением жены. Иногда он уходил после того, как женщины кончали музицировать, но все-таки пару раз проводил весь вечер дома и всегда во время пения Анжелика ощущала на себе его пристальный взгляд.

Как-то раз вечером Анжелика спела «Последнюю летнюю розу» из оперы «Марфа». Они разучивали эту вещь несколько дней подряд. В тот вечер Анжелика надела красное льняное платье с глубоким вырезом; черные волосы ниспадали по лицу и плечам, и за одним ухом она даже вплела нитку из миниатюрных розочек. Ролан непрерывно смотрел на нее на протяжении всего обеда, сильно нервируя ее. Но ко времени, когда они должны были удалиться в гостиную для музицирования, страхи Анжелики рассеялись. Как всегда при этом, ее голос был совершенен, силен и чист. Каждая нота звучала безупречно. Мелодия была утонченно-печальной и чувственной, что заставляло ее избегать взгляда горящих глаз мужа. Только закончив, она рискнула посмотреть на него, и от того, что она увидела, у нее кровь забурлила в венах.

Скрестив ноги, он сидел на кушетке и держал в руках бокал абсента. Он встретился с ней глазами. Его глаза блестели от возбуждения. Он подошел к ней и хриплым голосом сказал:

— Спой эту вещь еще раз, пожалуйста, — прошептал на ухо, — на этот раз посмотри на меня.

Сердце Анжелики бешено забилось, когда он повернулся и пошел в направлении кушетки. «На этот раз посмотри на меня», — сказал он, и его слова прозвучали интимно, как слова любовника, охваченного страстью. Она повторила арию, на сей раз смело смотря прямо в голубые глаза мужа. Взор его был настолько проникновенным, что все время, пока она пела, возбуждение ее росло. Она поняла, что этот мужчина, все время отдалявшийся от нее со дня свадьбы, сейчас соблазнил ее своим взглядом. И с каждой нотой она все больше раскрывалась перед ним.

Когда она закончила петь, в комнате надолго воцарилась тишина, и сам воздух был словно наэлектризован. Затем Ролан подошел к ней, все еще глядя на нее этим пугающим и одновременно пленяющим взором.

— Думаю, сейчас как раз самое время проводить тебя наверх, дорогая.

Анжелика почувствовала, как краснеет от внезапного ожидания с примесью страха, когда ее муж, обращаясь к Бланш, сказал:

— Доброй ночи, сестра.

— Доброй ночи, брат, — сдержанно ответила Бланш.

Анжелика держалась за руку Ролана, когда они поднимались по лестнице. У ее двери он задержался, его глаза буквально пожирали ее, останавливаясь на ее твердой груди.

— Анжелика, когда ты поешь… — улыбаясь, пробормотал он.

— То, что? — прошептала она с придыханием, и ее сердце гулко стучало при его близости. Голос его был, как самая нежная ласка.

— Ты не догадываешься, что это со мной делает? — она не успела ответить, как он взъерошил ей волосы в том месте, где были вплетены цветы, и прошептал: — Последняя летняя роза. Интересно, распустилась ли она полностью, чтобы ее можно было сорвать?

Анжелика тонула в его разгоряченном взоре, когда он обвил ее шею, притянул к себе и жарко поцеловал. Голова у нее пошла кругом. Она была как бы опалена его прикосновением и мечтала, чтобы этот поцелуй продолжался вечно. Она знала, что хотела этого все последнее время — и теперь, наконец, он был ее.

Сначала его губы, нежные и теплые, как бы изучали ее. Затем поцелуй стал более глубоким, грубым и требовательным, но это еще больше распаляло ее. С бессвязным приглушенным стоном она еще теснее прижалась к мужу. Он прорычал что-то и еще сильней сжал ее в объятиях. По ее телу пробежали мурашки, она вся напряглась. Ей хотелось умолять: «Пожалуйста… пожалуйста…» Но не могла, ибо их губы были слиты в поцелуе. Однако, когда руки Ролана начали путешествовать по ее бедрам, она инстинктивно сжалась.

Страх и желание затруднили ей дыхание. Но Ролан внезапно разжал объятия. Она подняла на него глаза, трепеща от ожидания, и увидела, что он нахмурился.

— Возможно, пока не время… — пробормотал он задумчиво.

Он уже собрался было уйти, когда она, немного придя в себя, тронула его за рукав.

— Ролан?

— Да? — он повернулся к ней.

Анжелика закусила губу. Родители воспитывали в ней искренность, и она не могла допустить, чтобы между ней и супругом сохранялись такие непонятные отношения. Вопрос следовало прояснить. Сегодня Ролан наконец сделал маленький шажок в ее направлении и приблизил к разгадке той тайны супружеской жизни, которую она давно стремилась познать. Музыка, пробудившая ее чувственность, сблизила их. Это слегка испугало ее, но одновременно его прикосновения возбудили в ней надежду, что все образуется.

— Ролан, я должна знать, — спросила она, вздернув подбородок. — Вы ожидаете, что я буду исполнять свои супружеские обязанности?

К ее глубокому разочарованию, Ролан шепотом чертыхнулся и сардонически рассмеялся.

— Анжелика, мне не нужны твои ''обязанности», — прошептал он с горьким сарказмом. — Но скажи мне, дорогая, тебе что-нибудь от меня нужно?

Вглядываясь в циничное выражение его лица, уязвленная его словами, Анжелика гордо и решительно ответила:

— Нет, мсье.

Спустя десять минут Ролан метался по кабинету, пил рюмку за рюмкой абсент и горько размышлял. Что, он совсем сошел с ума? Всего лишь несколько минут тому назад его прекрасная молодая жена предлагала ему себя, а он, как идиот, отказался воспользоваться своим законным правом?

Его ботинки все еще продолжали дробь на ковре, когда он разразился чередой проклятий. На протяжении нескольких недель Анжелика господствовала в его воображении, пожирала его, словно лихорадка. Однако он знал, что она не любит его и только верность клятве, данной у алтаря, и память о родителях удерживают ее здесь. Он пытался избегать ее, играя с друзьями в карты почти каждый вечер. Всякий раз он здорово проигрывал, потому что, — да будь прокляты ее глаза! — единственное, о чем он мог думать, так это о своей жене-ребенке. Он даже навестил свою давнюю любовницу Каролину, чтобы удовлетворить свой сексуальный аппетит. Видит Бог, как он в этом нуждался! Однако после первого же поцелуя его охватило незнакомое чувство скованности. Это была не Анжелика! Он вынужден был оставить поле битвы, в высшей степени униженный и расстроенный.

Все это время, весь день и особенно ночью он мучался от болей в паху. Один взгляд на нее, на его маленькую соблазнительную жену, заставлял его трепетать, представляя, как он срывает с нее одежды, прижимает в своей постели и зарывается в нее… Но если бы он поступил так, то всю оставшуюся жизнь испытывал бы чувство вины — она была так молода, а он так яростно домогался любовных утех…

Невинное дитя, пламенная искусительница! Она стала для него навязчивой идеей.

Это безумие охватило его еще до того, как она начала петь. А теперь он просто не находил себе места. Боже, как она пела! У нее был голос ангела, он был очарован и загипнотизирован каждой нотой. Его тянуло к ней теперь так сильно, что в последние несколько ночей ему пришлось совершать верховые прогулки, чтобы остыть. И потом сон не приходил, если только он не напивался до бесчувствия.

И ему приходилось с этим мириться. С тем, что она сводила его с ума. Перед его взором все время стояло то обещание страсти, которое читалось в ее глазах во время пения.

А Луиза… Луиза тоже обещала страсть, но только безжалостно дразнила его. Ее соблазнительное кокетство скрывало лишь холодность.

Так почему же сегодня он не взял то, что по праву принадлежало ему? Всего лишь навсего потому, что он не смог. Когда он поцеловал ее вечером, она так сжалась. Да, она отдалась чувству, но только до определенной степени. А это ее замечание об «обязанностях» окончательно выбило его из колеи. Он просто не мог быть в ней уверен. Была ли эта отдаленность результатом девичьей нервности или она просто поддразнивала его? Что же в действительности скрывалось под этим — огонь или лед?

Сейчас он оказался действительно в затруднительном положении. Нет, жить без Анжелики, без ее любви он определенно не мог.

В ярости Ролан отшвырнул пустой стакан, который попал в камин и разлетелся на сотни мелких осколков. И вновь он принялся вышагивать по комнате, в сотый раз проклиная и себя, как последнего дурака, и эту проклятую «обязанность».

А наверху, вслушиваясь в завывания ветра, Анжелика боролась со слезами в своей одинокой постели. Она не понимала этого странного человека. За последние несколько дней они с Роланом в определенной степени сблизились. Она знала, что между ними нарастает взаимное тяготение. Ролан страстно поцеловал ее и возбудил в ней водоворот желаний… И затем в последний момент пошел на попятный и отстранился от нее. И теперь она лежала в одиночестве, сгорая от неисполненного желания. Она так хотела, чтобы его сильные руки крепко обхватили ее, ей не терпелось услышать, как он скажет: «Да, я хочу тебя, я хочу, чтобы ты была со мной».

Сегодня она поборола свою гордость и спросила, ожидает ли он, что она присоединится к нему в постели. Однако его реакция была довольно холодной, жесткой и циничной. Возможно, она выбила его из колеи своими словами об «обязанности». Для нее же «обязанности» в браке ассоциировались со счастливым благословением, ниспосланным Богом. Возможно, он видел это в ином свете.

Она вздохнула и дрожащими руками ухватилась за край одеяла, глядя на мечущиеся на потолке тени. Может быть, он нашел себе другую женщину? Возможно, пришло время, чтобы она признала, что их брак просто несерьезен. В конечном счете, в том, что происходит, виноваты двое. Она пыталась пойти на компромисс, но он презрел ее усилия. Возможно, ей следует отказаться?.. Но совсем отказаться она не могла.

Но одно было ясно, больше она просить его не будет.