Бархатные листопады

Глава 9

Полный круг по ипподрому, такой длинный, заканчивается преступно быстро. Мы проехали его в абсолютном молчании. Лошадь издавала звуков больше, время от времени пофыркивая. Но я оказалась не готова к тому, что всё закончится так скоро.

— Кхм… хватит с тебя, пожалуй. Замёрзнешь. Иди сюда.

Эйдан впервые смотрит на меня.

У него странно серьёзное лицо. Растерянно отвечаю на взгляд и совсем не сопротивляюсь, когда мой конюх по-хозяйски берёт меня за талию и снимает с седла. Даже не возмущаюсь из-за так естественно и быстро вернувшегося в наш разговор интимного «ты».

На ногах стоять оказывается трудно.

И дело вовсе не в том, что я всё-таки умудрилась натереть нежную кожу.

Хорошо, что Эйдан меня продолжает держать и не отпускает.

Ветер шевелит мои волосы. Кажется, где-то в процессе того, как я брала барьеры, ещё в первый круг, головной убор сорвало с моей головы, а я даже не заметила.

Эйдан осторожно заправляет пальцами выбившиеся рыжие пряди мне за ухо.

Если и сейчас он меня не поцелует — я, наверное, умру.

— Завтра я покидаю Клеймор.

— Что?..

Толкаю его в грудь обеими руками, он отпускает.

— Мне пора возвращаться. Я увидел здесь всё, что хотел.

Отступаю на шаг. Сердце колет тупой болью. Я всё-таки упала в эту пропасть. И теперь мне холодно и одиноко на дне. Всё, что осталось — это моя гордость. Я пытаюсь хотя бы не показать, насколько мне больно.

Молча разворачиваюсь и ухожу прочь. Не с первого раза, но у меня всё же получается распахнуть калитку. Сухой гравий хрустит под ногами.

— Эй, Марго! Ты ведь придёшь попрощаться со мной?

— С какой стати мне это делать? — бросаю высокомерно, не оборачиваясь. — Разумеется, нет! Скатертью дорога!

В спину мне летит мечтательный вздох.

— Ну что за девочка! Огонь! Влип ты, дружище. Пора уже признать. Влип по самое не балуйся.

Но мне уже некогда разбирать, что он там бормочет себе под нос.

У меня такое настроение, что хочется запустить ему в голову чем-нибудь тяжёлым. Как жаль, что ничего подходящего нету под рукой.

* * *

Проходя мимо зелёной гостиной на первом этаже, замираю.

В это время дня здесь, как обычно, никого. Старый рояль, доставшийся нам от кого-то из той бесконечной галереи портретов наверху, пылится на небольшом возвышении. Когда я была подростком, маман любила устраивать здесь импровизированные концерты, приглашая всю округу. Мне было неловко и страшно, но меня всё равно заставляли развлекать гостей.

Матушка гордилась моими успехами — разумеется, она не прочила мне карьеру пианистки, всё это делалось с постоянной присказкой, как повезёт моему будущему мужу в том, что у него будет такая талантливая жена. Которая сможет услаждать его слух и музицировать на званых вечерах. Её подруги согласно кивали и ставили меня в пример своим дочерям.

Наверное, поэтому у меня и не было подруг.

Как давно я не играла… В этом тоже был мой бунт — как только я стала достаточно взрослой, чтобы бунтовать. Жаль, что мои бунты ограничивались лишь подобными мелочами. Подозреваю, матушка уступила лишь потому, что ей самой надоели концерты, и с определённого момента моей жизни она увлеклась с головой тем, что вместе с модистками придумывала мне всё новые и новые наряды и наряжала, как куклу. «Мужчины любят глазами. Ты уже совсем большая, Марго. Девушка на выданье должна выглядеть так, чтобы радовать взгляд».

У неё был секрет, о котором никто не знал. Многие из моделей платьев, что продаются в витринах самой модной лавки столицы, разработаны моей матерью. Она могла увлечённо, часами обсуждать выкройки и ткани с главной модисткой «Версалии», мадам Лирей, и слать ей тоннами свои эскизы в бесконечной переписке. Но никогда не позволяла, чтобы просочился малейший слух об её участии. «Потому что это неприлично благородной леди, работать». И её талант так и оставался никем не узнанным.

Я вдруг вспомнила жёсткие мозолистые ладони Эйдана, привыкшие к труду. Их случайные прикосновения…

Наши два мира слишком разные. Они никогда, никогда не должны были пересекаться.

Медленно прошла через весь зал по узорчатому паркету. Бледно-фисташковые занавеси на окнах, собранные золочёными кистями, были приспущены и слабо колыхались ветром из открытого окна. Подсвечники тускло стояли по углам, ненужные этим тихим осенним днём. В воздухе витал запах пыли и сухих роз.

Неуверенно подняла крышку, провела кончиками пальцев по старым клавишам — чуть потёртым, с крохотными выбоинками по краям… сегодня душа требовала куда-то выплеснуть чувства. Сегодня душа требовала музыки.

Первые ноты прозвучали робко, несмело. Пальцы то и дело запинались или сбивались с ритма. Я почти забыла этот старый вальс, который так любила когда-то. Почему-то именно эта мелодия трогала душу сильнее всего. Может, я предчувствовала? Что она станет мелодией моей судьбы.

«Вальс расставания».

По мере того, как пальцы вспоминали аккорды, дело шло на лад. Ноты полились неудержимым потоком. Мелодия — как будто из души сразу ложилась на клавиши. Рвала на части, плакала, кричала.

Как же так? Почему?

Для чего я должна была полюбить — чтобы потерять, не обретя?

Расцвести — чтобы стать увядшим сухим листком, не познав ни радости, ни счастья?

Это несправедливо, несправедливо!

Если бы я хоть что-то могла сделать… но у меня столько же возможности изменить свою жизнь, как у листка, влекомого осенним ветром.

— Я рада, что ты снова играешь.

Поспешно вытерев ресницы, я обернулась.

Леди Исадора Клейтон в тёмно-синем бархате величественно проплыла по залу. Статная фигура, уже лишённая былой стройности, но как будто это ей идёт намного больше, чем осиная талия на тех её свадебных портретах с отцом. Гордая осанка. Бриллиантовые серьги, тщательно уложенный пучок, перевитый нитью жемчуга — в тёмных волнах её волос лишь изредка светятся серебряные пряди. Безупречность в каждой детали. Белая меховая муфта — у неё всегда мёрзли руки. Верный знак того, что она собирается куда-то.

Мои пальцы всё ещё дрожат, и я сжимаю их в кулак в складках платья.

— Мама… я не хочу выходить замуж. Позвольте мне отказаться от этого брака.

Она лишь на мгновение сбивается с шага, но ничего не отвечает. Медленно, с королевским достоинством поднимается по трём коротким деревянным ступеням и подходит к роялю.

С оглушительным звоном опускает крышку на клавишах. Последнее эхо звенящих струн умолкает. Мой вальс умирает, и наступает тишина. В которой как приговор звучат сухие и сдержанные слова моей матери.

— Хватит витать в облаках, Маргарет! Тебя с рождения окружили безграничной любовью и заботой, как единственного ребёнка. Ты получала всё, что только хотела. Всё, о чём может лишь мечтать дочь какой-нибудь нищей крестьянки, живущей по колено в грязи. И единственное, что от тебя требовалось — это послушание. У каждого из нас свой долг! Мужчины выполняют свой, принося пользу обществу. Женщины — свой, скрашивая их дни и рожая детей.

Я сжала зубы и опустила ниже голову. Нельзя плакать. Слёзы лишь продлят этот разговор. Они всегда её раздражали.

— Ты должна знать кое-что. Твой отец и граф Честертон — не просто друзья детства, их связывают не только годы в королевской академии и галлоны эля, выпитого в столичных кабаках. Мануфактуры Честертонов владеют секретом производства бархата, равного которого нет во всей Коринии! Негоцианты предлагали баснословные деньги за секрет ткацкого станка, но старый упрямец Чарльз поклялся, что это останется фамильным достоянием. А в твоё приданое отец включает обширнейшие земли, на которых разводят известных на всю страну тонкорунных овец. Даже королевский портной покупает шерстяные ткани с наших заводов! Бархат Черстертонов и шерстяные полотна Клейтонов… вместе наши семьи создадут величайшую торговую империю в Коринии! Это наследие, которое останется многим поколениям наших потомков. Всё было решено задолго до твоего рождения. Ты не имеешь права всё разрушить, только потому… что слишком много витаешь в облаках.

Она развернулась и поплыла прочь, не дожидаясь моего ответа.

Ей не нужен был мой ответ.

Уже почти у самых дверей она бросает через плечо:

— Завтра утром приедет мадам Лирей. Мы подберём тебе ткани для новых платьев. Надеюсь, успеем пошить в срок. Твоя поездка в Честертон-Хаус состоится через две недели. Постарайся не заболеть к тому времени. Больше не смей бродить под дождём. О конных прогулках тоже можешь забыть, отныне я их запрещаю. Не хватало ещё, чтобы ты сломала ногу накануне.

Когда зал опустел, я долго смотрела на чёрную пыльную крышку рояля. Больше у меня не будет сил её открыть.

Воздух…

Не хватает воздуха.

Я подбежала к окну, и отдёрнула штору. Рванула верхнюю пуговицу, подставила мокрые ключицы холодному ветру. Грудь тяжело вздымалась, веки щипало от соли. Я несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоить дыхание.

Ветер в парке сыпал жёлтой листвой, наметал золотые сугробы у корней пронзительно-чёрных, будто нарисованных тушью в альбоме деревьев.

А в десяти шагах от дома, прислонившись к стволу спиной, сложив руки на груди и глядя вверх, прямо на меня сумрачным тёмным взглядом, стоял мужчина.

Моя любовь, моё наказание, мой тайный грех, призрак будущего, которому не суждено случиться.

Я знаю, он слышал каждую ноту, и каждое слово.

Поймав мой взгляд, Эйдан удерживает его в плену несколько мучительно долгих мгновений. Чёрные глаза смотрят пристально и неотрывно, линия губ плотно сжата.

А потом он отрывается от дерева и делает шаг по направлению ко мне.