Бархатные листопады

Глава 7

Маргарита Элеонора Джин Клейтон! Не смей волноваться!

Не смей, говорю тебе!

Ты шикарно выглядишь.

Особенно для какого-то там конюха.

…Примерно так я уговаривала себя битый час, пока крутилась у высокого напольного зеркала в углу своей комнаты.

Служанки мои все прекрасно знали, что без экстренной на то причины, такой как пожар или землетрясение, я никогда не поднимаюсь с постели раньше девяти. Поэтому меня всё утро никто не беспокоил — ни Элизе, ни Полли и в голову бы не пришло, что я по собственной воле поднимусь в шесть утра, чтобы идти кататься на лошади в восемь.

В результате, правда, собираться и причесываться пришлось самой, и я ужасно переживала за результат.

Тем более, что застегнуть все эти крючки на спине моей тёмно-зелёной бархатной амазонки — оказалось настолько трудной задачей, что я почувствовала себя гимнасткой в цирке и едва не вывихнула плечо. Впрочем, я была гибкой, и в конце концов у меня всё получилось.

Длинный шлейф, который приходилось держать в руке, чтоб не волочился, два ряда крупных золочёных пуговиц на груди, осиная талия, чёрный цилиндр с кремовой вуалью… яркие локоны по плечам, которые красиво оттенял цвет платья, серьги с хризолитом цвета первой зелени и горящие лихорадочным блеском глаза.

Если он всё это не оценит, будет полным идиотом.

Так что выше нос, Марго! Не стоит падать в обморок от волнения.

Ты всего лишь идёшь собирать комплименты и разбивать мужские сердца.

Нервно улыбнувшись собственному отражению и качнув длинными каплями серёг, я расправила плечи и вышла из комнаты.

* * *

— Вы собираетесь лезть на лошадь… в этом?

Ироничный чёрный взгляд медленно смерил меня с головы до ног, слегка задержавшись в районе золотых пуговиц.

Я выше вздёрнула подбородок.

— Вы здесь для того, чтобы подготовить мне лошадь, а не критиковать, в чём я пришла на ипподром!

Вот как этот несносный человек умудряется так бесить меня одним лишь словом? Я была до того зла, что могла метать молнии одним лишь взглядом.

Словно в насмешку над моим настроением, утро выдалось великолепное — солнечное, ясное, той пронзительной осенней ясностью, когда в прохладной свежести воздуха, наполненного пряным запахом листвы, каждая веточка дерева кажется хрупкой и красивой, как произведение искусства.

Солнце золотило песок длинной изогнутой петли ипподрома, который мой отец устроил специально для меня в дальнем конце парка. С одного края он был огорожен живой изгородью, за которой владения Клейморов — по крайней мере, в этой части графства, — заканчивались, и начиналась просёлочная дорога, а за ней бескрайний простор сжатых нив до самого горизонта.

Конюх снова обжёг чёрным взглядом искоса и ничего не ответил.

Он вывел белоснежную красавицу Леди… то есть, Арабеллу, и теперь тщательно её седлал, подтягивая ремни. Я невольно залюбовалась широким разворотом плеч и точными движениями длинных пальцев. Поэтому следующие слова конюха застали меня врасплох.

— Спасибо за одеяло. Ночь и вправду выдалась холодная.

Я едва не ляпнула «не за что», чем конечно же, выдала бы себя с потрохами. Но к счастью, вовремя прикусила язык.

Погладила шею своей красавицы и сделал вид, что чрезвычайно занята разглядыванием хитросплетения кос, в которые были вплетены белые ленты.

— Понятия не имею, о чём вы. Ой!

Две горячие ладони тяжело опустились мне на талию, чтобы крепко сжать, — а потом поднять и переставить меня на другое место, словно куклу. Поправлять лошади мундштук я помешала, видите ли!

Пока я с бешено бьющимся сердцем пыталась найти правильные слова, чтобы возмутиться подобной вопиющей наглости, Эйдан продолжил, бесстрастно подтягивая упряжь и даже на меня не глядя:

— Кстати, надеюсь, я прошёл вашу проверку?

Я чуть не поперхнулась. Чёрные глаза сверкнули весельем.

Задохнувшись возмущением, я выпалила:

— Послушайте, вам ваш хозяин не говорил, что вы для конюха чересчур болтливы⁈

Эйдан склонился ко мне и улыбнулся краешком губ. Моё бедное сердце от этой улыбки стало трепетать, как крылышки упавшей в обморок бабочки.

— Нет. Мне мой хозяин говорил только, что я незаменимый сотрудник.

Его губы были слишком близко. Я нервно сглотнула.

Конюх выпрямился, и кивнул на лошадь.

— Готово! Хотя я не представляю, как вы, девушки, можете ездить в этом недоразумении, которое именуется дамским седлом.

Я фыркнула и, бросив на конюха победный взгляд, прошествовала к стременам. Сейчас я покажу тебе, чурбан неотёсанный, что такое настоящая леди! Да меня посадили на мою первую пони раньше, чем я начала ходить!

Легко приподнявшись на стремени, я уселась в седло и свесила ноги по левую сторону от лошадиной спины. Поудобнее расположила их на двух торчащих луках дамского седла, в который раз вздыхая про себя, что женщинам не дозволяется ездить в мужском. Как так получилось, что мужчины забрали себе всё самое удобное? Но, по крайней мере, самое красивое оставили себе мы. Я красиво расправила длинный подол амазонки, чтобы он полностью закрыл ноги и кружевной подол нижней юбки, и уверенно сжала поводья в руках, затянутых в серую замшу перчаток.

Эйдан смотрел снисходительно, и этим бесил ещё больше.

— Только сначала — медленным шагом. Пусть привыкнет к вам. Лошадь горячая, так что…

— Хэй!

Я натянула поводья, и Арабелла встала на дыбы. Упоительное чувство единения с прекрасным животным захлестнуло меня всю, как всегда бывало. Пусть она, как и я, опутана ремнями и может двигаться только туда, куда направляет чужая рука. В такие моменты — мы с ней обе свободны, как ветер.

Мы рванули в галоп с места.

Из-под острых копыт лошади взметнулись тучи пыли.

— Марго, стой!

Я лишь фыркнула на резкий окрик.

Тоже мне, нашёлся командир!

Арабелла была великолепна — дерзкая, горячая, она с таким же упоением ринулась покорять круг, как и я. Быстрее, быстрее! Задыхаясь от летящего в грудь ветра, щурясь на слепящем солнце, улыбаясь долгожданному мигу свободы, я была невероятно, всепоглощающе счастлива.

Хочу ещё.

Ты ведь тоже хочешь, подруга? Выше, быстрее — взлететь птицей, замереть на мгновение где-то на пороге неба.

Я пустила её дальнему краю ипподрома.

Барьер!

Ещё один!

Прыжок!

Лошадь ржёт и вскидывает тонкие ноги над планкой.

Приземление отдаётся жёстким толчком во всём теле.

Ещё!

Моё сердце бешено бьётся в такт могучему и сильному сердцу великолепного животного. И то, что на меня неотрывно смотрит мужчина, восхищение которого мне сейчас нужно как воздух, заставляет веселье вспыхнуть в крови жгучими пузырьками игристого вина. Чувствую себя лёгкой как пёрышко, и грациозной, как чайка в полёте. Я чувствую его, чувствую этот взгляд, где бы ни была.

Наконец, завершив полный круг, мы с Арабеллой возвращаемся туда, откуда начали.

Эйдан хватает поводья лошади так резко, что я чуть не слетаю с седла, и останавливает её.

Встречаюсь горящими от восторга глазами с его — чёрным, потемневшим как море в грозу взглядом.

— Марго, ты совсем сумасшедшая⁈ — рычит мой несносный конюх. Вот опять ему всё не нравится! Но моего отличного настроения это не способно нарушить.

Глубоко дышу, пытаясь успокоить дыхание. Грудь часто вздымается, туго стянутый корсет давит рёбра. Ослепительно улыбаюсь Эйдану — и как-то так странно получается, что пытаясь спрыгнуть с седла, падаю прямо к нему в жадно подставленные руки.

— Ты видел, ты видел⁈ — задыхаюсь, и требую прямо сейчас, сию же минуту, чтоб он подтвердил, что это было великолепно! Лошадь послушалась моей руки с первой же минуты, как будто я была рождена в её седле! Мы были одним целым. Одна воля, одно сердце, одна мечта.

Мягкая морда Арабеллы ткнулась мне в шею, фыркнула, признавая и благодаря.

Упрямые чёрные глаза совсем близко. Горячие руки сжимаются на талии тесней.

— Что именно? То, как это было невозможно красиво, или по-идиотски рискованно⁈

Я кокетливо улыбаюсь, тряхнув серьгами.

— То есть, всё-таки признаешь, что я красивая?

Тёмные брови хмурятся. Не одна я, кажется, выдала себя с потрохами!

Стараюсь не шевелиться. Это всё больше и больше напоминает объятия, и мне не хочется, чтобы момент закончился. Твёрдое мужское тело, к которому я прижата, будоражит куда сильней моих безумных скачек на лошади. Кружится голова, и хочется смеяться и делать глупости.

Эйдан строго меня отчитывает, по-прежнему не выпуская из рук:

— В дамском седле нельзя выделывать такие штуки, это безрассудно! Ты могла сломать шею на моих глазах. Не лучшее было бы начало дня.

Обиженно надуваю губы.

— Что я могу поделать, если девушкам нельзя в мужское? Это ужасно несправедливо. И почему только придумали такой глупый запрет?..

Тёмная бровь иронично приподнимается. В глубине зрачка загорается странный огонь.

— Ты хочешь узнать, почему? Что ж, покажу тебе. Кажется, леди нравится нарушать правила?

На секунду наши взгляды сталкиваются так, что летят искры. Эйдан отпускает меня, и я в полном смятении, закусив губу, слежу за тем, как идёт прочь и снимает с изгороди другое седло. И начинает заново седлать Арабеллу.

— Иди сюда! — протягивает руку, не отрывая от меня пристального, ждущего, провоцирующего взгляда. — Или струсила?

Колеблюсь всего мгновение. Беспокойно оглянувшись, убеждаюсь, что в такую рань вокруг никого.

С бешено колотящимся сердцем вкладываю тонкие пальчики в горячую жёсткую ладонь, прикосновение которой обжигает даже через тонкую замшу. Эйдан немедленно крепко их сжимает и тянет к себе.

Нарушать правила?

Да. Кажется, с тобой я готова их нарушить.