Лед
Она хорошо выглядит. К ее щекам вернулся румянец. Динамис, которым я подпитывал ее душу каждый день, как она слегла, восстанавливал ее душу и тело, слава Богу, не давая ей угаснуть.
Белая повязка покрывает ее горло, напоминая об открытой, кровоточащей ране, которая убила бы любого другого. Если бы я нашел ее несколькими секундами позже, Милла была бы мертва.
— О чем ты хочешь поговорить? — спрашивает она.
— Разве я сказал «поговорить»? Виноват. Я имел в виду, угрожать. Если ты еще раз когда-нибудь убежишь одна, я перекину тебя через колено и выбью из тебя дурные мысли.
Ее глаза сузились до крошечных щелей.
— Если ты еще раз будешь мне угрожать, я вырву твою печень и набью ее камнями.
Я улыбаюсь.
— Мило. — за всю неделю я так не расслаблялся. Я не ел, не спал. Только беспокоился, что девушка, которую отдали под мою защиту, не доживет до следующего рассвета. — Но ты же знаешь, что спешка — это привычка, и с ней нужно покончить.
Она открывает рот, чтобы ответить, но я качаю головой и добавляю:
— Просто замолчи и наслаждайся своим леденцом. — я достаю конфету из кармана. — Или, может быть, ты предпочитаешь наблюдать, как я наслаждаюсь им?
Она облизывает губы, и от вида ее маленького розового язычка у меня что-то сжимается в животе.
— Отдай его мне.
Я носил эту дурацкую штуку в кармане несколько дней, отчаянно желая отдать ей. В детстве Коул давал мне конфету всякий раз, когда я получал травму. Забавно. Мне всегда становилось легче.
— Ты была хорошей пациенткой, выздоравливала, как тебе было сказано, — я бросаю ей лакомство, — и ты заслуживаешь награды.
Я просто хочу, чтобы ее душевные раны зажили. Мне больно за ту маленькую девочку, которой она была, и теперь понимаю, какой женщиной она стала. Женщиной, готовой на все, чтобы защитить своего брата. В детстве они были только друг у друга. Часть их еще чувствует это.
Когда она проводит языком по конфете, ее глаза закрываются в знак капитуляции… а я незаметно поправляю штаны.
— Наверное, это самое лучшее, что есть на свете, — говорит она.
— Твоя мама когда-нибудь давала тебе леденец, чтобы ты почувствовала себя лучше?
— Нет. Она ничего не делала без разрешения моего отца, а он считал конфеты привилегией, которую мы не заслужили.
Я вдруг почувствовал благодарность за то, что у меня было так мало времени с моими приемными родителями. Возможно, я чувствовал себя лишним, но всегда знал, что они любят меня. Они целовали и обнимали меня всякий раз, когда я плакал… не то чтобы я плакал, потому что даже тогда был мужественным. Они давали мне теплую постель, чистую одежду и всегда помогали с домашними заданиями. У меня было безопасное место, куда я мог пойти.
Безопасное. Это слово эхом отдается в моем сознании.
— Милла… мне жаль, — говорю я, и слова потоком вырываются из меня. — Мне жаль, что я привел тебя сюда и не смог защитить.
Она улыбается мне, и от этого у меня внутри все сжимается в тысячу раз сильнее.
— Я здесь, чтобы защитить тебя, помнишь? А не наоборот.
— Я могу сам о себе позаботиться.
— Да, что же, я тоже.
Я взмахиваю рукой, указывая на медицинское оборудование, окружающее ее.
— Не буду утверждать очевидное.
Она отдает честь мне двумя пальцами.
— Неважно. Ты доказываешь то, в чем я была права. Если мне понадобится помощь, когда я стану намного лучшим бойцом, то помогать придется уже тебе.
— Ну и ну, разве ты не маленький лучик солнца, — говорю я, подмигивая.
Она изумленно смотрит на меня, словно не может поверить в то, что видит.
— В любом случае. Я помню, что слышала голос своего брата. Он хочет меня видеть?
Я не знаю, как смягчить правду, поэтому говорю ей прямо.
— Он ушел. — я бы присоединился к нему, но взял на себя роль охранника, на случай, если Тиффани попытается вернуться, чтобы закончить начатое.
Милла оседает на матрасе.
— Конечно, он ушел.
— Это не то, что ты… — если она узнает, что Ривер охотится на Тиффани, она попытается покинуть свою больничную койку раньше, чем выздоровеет, и отправиться за ним. — Он любит тебя. Он вернется.
Она грустно улыбается мне, поглаживая свою татуировку «Предательство», и будь я проклят, если это не разбивает мне сердце.
Я перевожу тему.
— Я видел тебя с Лав. Ты неплохо владеешь кулаками.
— Нет. Я великолепна, — говорит она. — Я позволила ей нанести несколько ударов, потому что ей нужно было выпустить гнев, но в любое другое время я бы уложила ее, не ударив.
— Ты так уверенна в себе.
— Не без оснований.
— Значит, самоуверенная.
— Почему бы и нет? — говорит она. — Это не хвастовство, если это правда.
Это утверждение, которое я не могу опровергнуть.
— Что случилось, пока я была в отключке? — спрашивает она. — С зомби, я имею в виду. Кого-нибудь видели?
— Патруль выходил на улицу каждую ночь, за исключением последних трех. Мы все чувствовали себя плохо, чтобы выходить из дома. Никаких зомби-облаков и вообще никаких зомби. — я протягиваю руку, не успев осознать, что сдвинулся с места, и сжимаю ее пальцы. — Я рад, что с тобой все в порядке.
Нахмурившись, она смотрит на наши руки… мне нравится контраст моего загара с ее светлой кожей.
— Я знаю, почему ты спас меня. Кэт. Но не из-за нее ты сейчас здесь, предлагаешь мне конфеты и болтаешь со мной, словно мы старые друзья. Что с тобой происходит, Лед? Ты слишком милый, и я не уверена, что мне это нравится.
— Послушай, — говорю я, вздыхая. Почему бы не выложить все начистоту? — Ты совершила ошибку, пытаясь защитить своего брата. Ты неплохой человек и пытаешься загладить ту боль, которую причинила нам. Я уважаю это. Ты мне не нравишься, но я не испытываю к тебе ненависти.
— Ты?.. — она откидывает одеяло, внезапно занервничав. — Ты хочешь быть моим другом?
Я наклоняю голову, чтобы получше ее рассмотреть.
— Не знаю. — возможна ли для нас дружба?
Я многое узнал о ней, пока Милла выздоравливала. Она сильная и в то же время уязвимая. Тверда как камень, но нежна сердцем. Очень умная, но ослеплена любовью. Она цельная, но сломленная.
Она — ходячее противоречие, и я совершенно очарован ею.
В отличие от Кэт, она еще не осознала своей ценности. Я не помогал ей в этом. Никто из нас не помогал.
Черт, может, я и правда хочу быть ее другом.
— Может, попробуем, посмотрим, как пойдет?
— Мне бы этого хотелось, — тихо говорит она. Проходит несколько минут в тишине, пока она смотрит на меня. — И Лед? Спасибо. За все.
— Ты бы сделала то же самое для меня. — я потираю затылок, чувствуя себя неловко из-за такого поворота разговора. — Пока не забыл, должен предупредить тебя. В то время как Али и Коул научились контролировать свои общие способности, я этого не сделал. Уверен, что передал тебе разные вещи… например, духовное ЗППП. Я не знаю, что именно, и не знаю, как и когда проявятся эти способности.
У нее отпадает челюсть.
— Хочешь сказать, что я могу подбрасывать зомби в воздух с помощью энергии? Или скрывать воспоминания других людей? Или исцеляться от З токсина без противоядия? Серьезно? — улыбка расползается от уха до уха. — Поговорим о положительных сторонах предсмертного состояния.
На самом деле, она умерла. Ее сердце остановилось, и я сломал ей ребро, делая искусственное дыхание. К счастью, огонь вылечил и это.
— Это не совсем честный обмен.
— Оставайся при своем мнении. За всем, что делает меня сильнее, быстрее, лучше, я отправлюсь в ад и вернусь обратно.
Я догадываюсь почему. Беспомощность — это ее криптонит.
Отлично. Теперь я хочу ее обнять. Вместо этого встаю.
— Я уже достаточно доставал тебя. Дам тебе отдохнуть. — я направляюсь к двери, но останавливаюсь. — Эй. Могу я задать тебе вопрос?
— Ты только что его задал.
— Ха. Смешно. — я потираю затылок, осознавая, что делаю это, и хмурюсь. Это привычка, которую я перенял у Коула. Неудобная. Я не смотрю ей в лицо. Не хочу видеть, как меняется выражение ее лица. Не хочу больше испытывать боль. — Что случилось с твоим отцом?
Тишина.
Затем…
— А что? — ее голос напряжен.
— Ривер сказал мне, что он умер. Мне интересны подробности.
— Ривер рассказала тебе… Хорошо. Он нечасто делится даже этими подробностями. Или вообще никогда. Папа… его убили.
Кто? Ривер? Или, может быть, сама Милла? Неужели их обидчик зашел слишком далеко? Мне хочется спросить, но это слишком личное. Черт, я уже это сделал. Но чем дальше, тем больше ответов я буду должен ей дать о своей собственной жизни. Я не могу дать ей то, что давал только Коулу и Кэт. Просто не могу.
— Твое оружие на подносе рядом с каталкой. У твоей двери все время будет стоять охранник, которому я доверяю, и я прослежу, чтобы тебе дали телефон. Позвони, если тебе что-нибудь понадобится.
— Ты покидаешь особняк?
— Да. Мне нужно кое-что сделать. — я кладу руку на ручку, но снова останавливаюсь. У меня есть еще один вопрос, и я не хочу уходить, пока не узнаю ответ. — Во сне ты произнесла имя. Мэйс.
Милла тяжело вздыхает, в ее глазах внезапно вспыхивает боль, которую она не может скрыть.
— Кто он?
— Единственный парень, которого я когда-либо любила, — тихо говорит она, и что-то темное просыпается во мне.
— И где он сейчас?
— Мертв. Как и Кэт. — она улыбается мне, но в этой улыбке нет ни капли юмора. — У нас с тобой есть кое-что общее. Мы оба потеряли свое счастье.
Мне нужны подробности. Я должен знать все. Это внезапно становится навязчивой идеей, которую я не могу объяснить. Но когда открываю рот, чтобы спросить, она шепчет:
— Просто уходи. Пожалуйста.
Я наступил на мину плохих воспоминаний и причинил боль. Если бы мы встречались, я мог бы продолжать настаивать; мог бы забрать часть ее боли, мог бы помочь ей исцелиться. Но это не так, и я не могу.
Я оставляю ее и замечаю Коула, ожидающего в коридоре.
— Али хочет поговорить с тобой о своем видении с участием Миллы.
— Что-то изменилось?
— Мне сказали, что ты можешь пострадать, даже если тебя спасут.
Физически? Ничего страшного.
— С разговором придется подождать. Я собираюсь вооружиться и уйти.
— Справедливо. Тебе что-нибудь нужно?
— Да. Сделай мне одолжение и отправь Бронкса к Милле. И если у тебя есть лишние телефоны, дай ей один и вбей в него мой номер.
Он улыбается мне, медленно, лукаво.
— Рад снова видеть тебя, мой друг. Очень.
— Что это значит? Ты видел меня каждый день в течение недели.
— Да, но такого я вижу тебя впервые. Кроме того, я одобряю твою охоту на Тиффани. — Коул хорошо меня знает. — Я связался с Ривером. Он следит за ее домом. Она не навещала маму с тех пор, как сбежала, но…
Собака никогда не отходит слишком далеко от дома.
— Мы позаботимся о ней, — говорю я, смакуя каждое слово.