Битва за сердцееда: Версальский фронт

Глава 6: Шелк, Сталь и Запах Грозы

Утро. Оно врезалось в сознание не светом, а свинцовой тяжестью за веками. Голова гудела от бессонной ночи, настоянной на страхе и тоске по Лео. Каждый мускул ныл, словно после долгой битвы. Но битва только начиналась. И первое правило: никто не должен видеть слабости.

Я глубоко вдохнула, подошла к умывальнику. Холодная вода ударила по лицу, как пощечина. Взгляд в зеркало — там стояла не сломленная женщина, а графиня де Виллар. Лицо — маска из белого мрамора. Глаза — два кусочка льда, отполированные решимостью. Ледяная глыба. Образ, спасший меня в Версале однажды, снова стал моей второй кожей. Пусть видят холод, расчет, неприступность. Пусть не догадываются о бурлящем внутри вулкане страха и боли. Ради Лео. Ради будущего, которое они пытались украсть одной бумагой.

«Мари, Колетт, ко мне, пожалуйста,» — голос прозвучал ровно, чуть ниже обычного, без дрожи. Командный тон капитана перед боем.

Девочки вошли почти мгновенно. Мари — с привычной готовностью, ее острый взгляд мгновенно оценил мое состояние, но лицо осталось непроницаемым, как у слуги. Колетт — чуть робея, но с расправленными плечами. Ее преображение из запуганной мышки было чудом, которое сейчас особенно грело душу.

«Мы едем в Версаль,» — объявила я без предисловий. Видела, как у Мари чуть дрогнули ресницы, а у Колетт округлились глаза. — «Сегодня — день сборов здесь. Завтра — выезд. Вы обе едете со мной.»

Мари лишь кивнула, ее пальцы непроизвольно сжались в кулачки — знак внутренней собранности. Колетт сделала глубокий вдох: «Я… я возьму краски и бумагу, ваше сиятельство?»

«Обязательно, Колетт. Хочу, чтобы ты дала мне пару уроков рисования. Твои уроки мне очень пригодятся,» — кивнула я. — «Мари, ты отвечаешь за мой гардероб. Версаль — поле боя, а платья — наши доспехи. Все самое лучшее, самое впечатляющее. Но без излишней вычурности. Элегантность. Сила. Неприступность.»

«Оружие подберем соответствующее, ваше сиятельство,» — парировала Мари, и в ее глазах мелькнула тень былой «мышки», превратившейся в хищницу. Она уже мысленно копалась в шкафах, оценивая каждую складку, каждую вышивку.

И началось. День превратился в вихрь шелка, бархата, запахов камфары и лаванды (Мари щедро перекладывала вещи ароматными саше). Огромные сундуки распахнули свои пасти в гардеробной. Мари, как генерал перед сражением, командовала горничными:

«Этот голубой атлас — обязательно! Он подчеркивает глаза вашего сиятельства. Тот темно-зеленый бархат — власть и глубина. Алое? Рискованно, но для приема у… определенных особ — идеально. Перчатки! Самые тонкие лайковые. Чулки — только лучшие. Украшения…» — ее пальцы скользили по футлярам: «Жемчуг — для видимости смирения. Изумрудная диадема — для напоминания о ранге. Этот золотой браслет с сапфиром… он ловит свет.»

Я стояла среди этого хаоса, позволяя себя облачать, как статую. Прохладная гладь шелка ложилась на кожу, тяжелый бархат давил на плечи. Каждое прикосновение ткани — напоминание о предстоящей игре, где каждый шов, каждый оттенок будет прочитан враждебными глазами. «В XVIII веке дамы воюют нарядами», — пронеслось в голове. Каждый вышитый цветок — вызов, каждый бриллиант — позиция на шахматной доске. Я вспоминала портреты придворных дам из учебников — их надменные лица, их смертоносную элегантность. Теперь мне предстояло стать одной из них. Холодной. Безупречной. Опасной.

Пока руки горничных складывали, упаковывали, зашнуровывали, мой ум лихорадочно работал, выуживая из памяти обрывки знаний.

Мадам Дюбарри. Нынешняя фаворитка. Капризна, как ребенок, и жестока, как кошка. Ее расположение купить лестью? Опасно. Она переменчива. Ее гнев — мгновенная опала. Стратегия: избегать прямых столкновений. Не лебезить. Держать дистанцию. Но и не давать повода для открытой вражды. Опаснее осы.

Герцог де Лоррен. Хищник. Его улыбка — предвестник удара. Интриган до мозга костей. И герцог де Ришельё… Этот старый лис, переживший всех и вся. Его любезность — приманка, а память — архив компромата. Он играет людьми, как куклами, просто чтобы не скучать. Стратегия: никаких личных разговоров. Никаких компрометирующих ситуаций. Всегда иметь свидетелей. Помнить: их цель — уничтожить Лео через меня.

Шуазель? Бывший фаворит, еще влиятелен? В учебниках он пал незадолго до этого… Но связи? Его "шуазёлисты" все еще шепчутся в углах галерей, как осы, лишенные улья, но не жала. Любой, связанный с двором после его падения, для них — потенциальный предатель или враг. Стратегия: выяснить на месте, но держаться подальше от его имени, как от чумы. Его тень длинна, а друзья злопамятны.

Принцы крови? Дофин? Молодая Дофина, Мария-Антуанетта… Гроза Дюбарри и надежда для тех, кто ненавидит фаворитку. Но ее двор — минное поле легкомыслия и австрийского влияния. Подойти к ней — значит объявить войну Дюбарри. Слишком рискованно? Пока — наблюдать. Ее окружение — вот ключ, но ключ скользкий. Стратегия: наблюдать. Не ввязываться в их игры без крайней нужды и надежного посредничества.

Тетушка Элиза… ее сеть союзников… Кто они? Насколько надежны? Могла ли она заручиться осторожной поддержкой австрийцев через их посольство? Ведь Венеция… интересы Императрицы… Лео там… Но это скользкий путь. Обвинение в связях с Австрией — прямая дорога к эшафоту. Доверять нельзя никому, особенно великим державам

Сам Людовик XV. Король-паук в центре паутины. Его «милость» — самая страшная угроза. Стратегия: Безупречная лояльность на словах. Холодная вежливость. Никаких эмоций. Никаких просьб. Стать тенью, идеальной придворной дамой, в которой он не найдет ни одной зацепки.

Мысли путались, накладываясь на шорох тканей, щелчки футляров, тихие указания Мари. Каждое имя — как яд. Каждое лицо из учебника — потенциальный палач. «Насколько я готова?» — терзал внутренний голос. «Хватит ли ледяного панциря?»

Колетт аккуратно упаковывала свои сокровища: коробки с красками, кисти, блоки плотной бумаги. Ее движения были сосредоточенными, почти священнодействующими. Она ловила мой взгляд и робко улыбалась. Ее спокойствие, ее погруженность в мир красок были глотком свежего воздуха.

«Ваше сиятельство, может, в Версале я попробую нарисовать сады?» — робко спросила она, заворачивая кисти в мягкую ткань.

«Это будет чудесно, Колетт,» — ответила я, и в голосе, к собственному удивлению, прозвучала искренняя теплота. — «Их красота должна быть вечной. Хотя бы на бумаге.» «В отличие от нашей», — добавила про себя.

День пролетел в суматошном ритме. К вечеру гардеробная опустела, сундуки стояли запечатанные и грозные, как бастионы. Запах лаванды и камфары смешался с пылью, поднятой сборами, и легкой нотой воска от натертых полов. Я ощущала физическую усталость, но ум был натянут, как тетива. Тактильные воспоминания дня: шелковистая прохлада перчаток, тяжесть бархатного платья на вешалке, гладкая поверхность янтарных пуговиц на камзоле Лео, который я не удержалась и прижала к лицу на мгновение, украдкой, пока никто не видел. Его запах, едва уловимый, был последним якорем.

Ужин — снова в покоях. Легкий бульон, немного фруктов. Ела без аппетита, но заставляла себя — силы будут нужны. Мари молча убрала поднос. Ее взгляд был красноречивее слов: «Я на страже».

Отбой. Огромная кровать. Пустота с правой стороны теперь казалась еще более зияющей на фоне упакованных сундуков. Я легла, уставившись в темноту. Ледяная глыба растаяла, оставив лишь дрожащую от усталости и страха женщину. Образы Версаля смешивались с видением корабля Лео на темных волнах. «Доберется ли? Что ждет его в Венеции? Что ждет меня завтра?»

Но подступающую панику снова сжала воля. «Выстою». Я сжала кулаки под одеялом, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Боль — напоминание о реальности. Ради Лео. Ради того света, что был в глазах Колетт, когда она говорила о рисовании садов. Ради Мари, готовой идти со мной в самое пекло. Ради будущего, которое мы отвоюем.

Я зажмурилась, пытаясь представить не враждебные зеркала Версаля, а его сады. Цветущие. Яркие. Как на картине, которую напишет Колетт. Это был крошечный огонек надежды в надвигающейся тьме.

«Завтра дорога,» — прошептала я в подушку, уже наполовину во сне. — «Завтра… Версаль. Надевай доспехи, Елена. Грядет бал твоей жизни. И танцевать придется на лезвиях.»

Последним ощущением перед сном был не запах лаванды, а едва уловимый, горьковато-сладкий аромат грозы, витавший в воздухе за окном. Гроза приближалась. И я ехала ей навстречу.