Благочестивая одержимость (ЛП)

Глава 12

Я сидела в гардеробной, любезно предоставленной мне Сальваторе, смотря в расположенное на всю стену зеркало. На мне была надета одна из его рубашек, и я застегнула её почти до самого горла, оставив только две верхние пуговицы. Сегодня, как, впрочем, и вчера, к выходу меня готовила какая-то женщина, и меня абсолютно не волновало, что она будет со мной делать. Она не настаивала на том, чтобы я сняла рубашку, и я была несказанно этому рада. Вместо этого она сосредоточилась на моих волосах, которые, к слову, выглядели просто отвратительно.

— Когда ты… Эмм… Где ты научилась справляться с такими волосами? — задала я очевидный вопрос.

За афро-волосами было гораздо сложнее ухаживать. Чтобы научиться этому, нужно либо самому быть их обладателем, либо где-то специально этому научиться. Она делала это так естественно и умело, хотя выглядела она будто была родом из Италии. Может это прозвучит некрасиво, но я не верила, что в Италии много чернокожих людей, которые могли бы научить её искусству работы с афро-волосами. Однако, я понимала, что мой вопрос мог прозвучать невежественно, ведь я знаю, что люди всегда открыты для разного рода знаний. Мне просто было любопытно и хотелось завязать какой-нибудь разговор.

Она подняла глаза, встретившись со мной взглядом в отражении зеркала.

— Я рада, что вы спросили. Я смотрела различные видео в «TikTok» и потом повторяла. У вас волосы не пушатся, так как вы предпочитаете их увлажнять и утюжить, так что для меня это не так уж и сложно.

Её слова прозвучали с сильным итальянским акцентом, и я улыбнулась, кивнув в ответ. «TikTok» — кладезь знаний, любой мог научиться чему угодно с помощью этого приложения.

Я начала рассматривать черты её лица. Кожа была цвета слоновой кости, а волосы прямыми и русыми. Я не могла сказать, насколько они были длинными, потому что она всегда завязывала их в пучок на затылке, что бы выглядеть более опрятно. У неё были слегка полные губы и прямой аккуратный нос. В этой униформе она казалась миниатюрной, хотя даже когда она причёсывала меня, она возвышалась надо мной на целый дюйм.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я. Мне нужен был кто-то, с кем можно было поговорить. К тому же, пока она делала мне причёску, я не хотела просто сидеть в неловкой тишине. Мне нужно было узнать о ней хоть что-то, я чувствовала себя слишком одиноко в последнее время.

— Анна, — ответила она, слегка царапая ногтями кожу моей головы, нанося на неё бальзам.

— Что ж, Анна, меня зовут Нирвана. Приятно познакомиться. — сказала я с улыбкой, и она тоже улыбнулась, но не посмотрела мне в глаза. Её внимание было сосредоточено на моих волосах. — Как долго вы работаете на Сальваторе? — спросила я, толком не зная, чего ожидать.

Не думаю, что смогу получить какую-либо информацию от неё. Тем более, я сомневалась, что она в принципе готова была хоть чем-то со мной поделиться. Я просто болтала, желая узнать о ней побольше, потому что она выглядела довольно молодо. Точнее, слишком молодо, чтобы просто так застрять в этом месте и работать на этого чудовищного человека.

— Около трёх лет, — сообщила она мне.

— Он хороший начальник?

— Я стараюсь делать всё, о чём меня просят, и делаю это так быстро, как только могу.

— Ладно, — я решила сменить тему, так как казалось, что никто из нас на самом деле не хотел говорить о чудовище, который запер меня здесь, словно в клетке. — Откуда ты, Анна?

— Я родилась в Италии и жила там до пятнадцати лет, затем на два года переехала в Нью-Джерси, но потом мне пришлось уехать и оттуда. В итоге, я приехала сюда.

— Чем ты здесь занимаешься? — спросила я и, что бы хоть чем-то занять себя, начала теребить пуговицы рубашки.

— Чищу обувь гостей и убираю птичий помёт на тротуаре снаружи, — ответила она, встретившись со мной глазами через зеркало, а я приоткрыла рот от удивления. — В этом доме очень весело работать, — сказала она мне, снова возвращая взгляд на мои волосы. Она начала плавно расчесывать их, мягко проводя гребнем от корней до самых кончиков.

— Кхм… Да, извини, — сказала я, прочистив горло, — мне не следовало спрашивать.

— Не извиняйтесь, синьорина, — мягким тоном произнесла она, и я не стала продолжать расспрашивать её дальше.

Покусывая нижнюю губу, я задумалась о Сальваторе и о том, что он сказал мне накануне. Его слова были пугающими, а глубина его холодных, бездонных глаз, заставляла нервничать ещё больше. Я была напугана его словами, но не собиралась сдаваться, ведь я предполагала, что сбежать будет не так-то просто. Но, моя свобода стоила любого риска, и я бы пошла на него без колебаний, потому как больше не могла оставаться в этом проклятом месте.

У меня не такая большая семья. Единственные люди, о которых я беспокоюсь, — бабушка и мама. Однако это вовсе не означало, что я должна оставаться здесь и страдать, предоставляя им возможность жить долго и счастливо. В конечном итоге, мне пришлось стать эгоисткой и думать только о себе и своей безопасности. Моя бескорыстность по отношению к другим закончилась в тот день, когда я попала в дом этого человека. Человека, который сжёг моего отца заживо, не убивая до тех пор, пока он не обгорел с ног до головы.

— Не делайте этого, синьорина, — внезапно сказала Анна, когда я, напевая, погрузилась глубоко в свои мысли.

— Что? — спросила я, пытаясь понять о чём она говорит. — Чего не делать?

— Не делайте то, о чём думаете сейчас, — спокойно ответила она, — я вижу всё в ваших глазах. Вы, возможно, этого не осознаете, но каждая ваша мысль читается в ваших глазах заглавными буквами. Это не стоит тех мучений, которые вас ожидают, если вы всё же решитесь сделать то, о чём думаете.

— Не понимаю, о чём ты, — отрицала я.

— От синьора Эспозито невозможно скрыться. У него связи по всему миру. Даже люди, с которыми он ещё не знаком хотят узнать его, потому что он обладает властью, влиянием и деньгами. Так что, неважно, куда вы убежите, он всегда найдёт вас, — сказала она, глядя на мои волосы, зачёсывая их в аккуратный высокий хвост, — и он не отпустит тебя, никогда. Он нацелится на вашу семью и друзей, на людей, которые вам небезразличны. Он будет пытать их, пока вас нет. Пытать, до тех пор, пока вы не прибежите обратно, умоляя не убивать их. Вы должны просто принять, что от синьора Эспозито нет спасения.

Я почувствовала, как волосы на затылке встали дыбом. Мы посмотрели друг другу в глаза, и я поймала себя на мысли, не лжёт ли она. Но потом поняла, что если кто и скажет правду, то это прислуга. Вероятно, она видела вещи, которые никто из нас не может себе представить. Вероятно, он всегда ведёт себя одинаково, и кто знает, сколько женщин попадало в эту ловушку. Я была уверена, что Анна говорит правду.

— Вы не первая, кто пытается уйти от него. Были и другие, пыталась каждая. Вы должны понимать, что он — человек, занимающий одну из самых высоких и востребованных должностей в нашем городе. У него больше врагов, чем друзей, и он всегда настороже. Всегда думает наперёд вместе с людьми, готовыми выполнять любые его приказы. Я понимаю, что тебе нужна помощь. И я могу оказать тебе её, — сказала она и наши взгляды были прикованы друг к другу, но лишь в отражении зеркала. — Пути назад не будет и вы должны ответить себе на один единственный вопрос, — она сделала паузу, — насколько сильно вы хотите выбраться отсюда?

†††

Я положила голову на колени мамы, чувствуя, её нежные руки на своих волосах. Она не проронила ни слова, я тоже молчала, но слёзы безостановочно лились из моих глаз. Жгучие капли скатывались с моих щёк на её колени, оставляя следы на нежном материале её белого платья. Я всхлипнула, моё горло сжималось от сдерживаемых криков, но я не могла заставить себя пошевелиться. Мы сидели в саду, где специально для нас расстелили плед, словно мы были на пикнике. Окружающая обстановка была настолько красивой, что если бы не ситуация, в которой оказалось — для нас с мамой это был бы прекрасный день. Солнце стояло высоко в небе, вокруг нас порхали бабочки, садясь на красивые цветы, которые усеивали всё пространство сада. Вокруг раздавалось щебетание птиц, и до моих ушей доносился звук поливочной системы, увлажняющей траву. Думаю, может быть, именно вся эта обстановка заставила меня плакать. Мир выглядел таким прекрасным, хотя внутри я чувствовала себя такой уродливой.

— Мне жаль, что я ушла, тыковка… — это были первые слова, которые она произнесла, и я почувствовала, что на автомате прикрыла глаза от звука её мягкого голоса. Моё сердце сжалось, стоило мне вспомнить тот день. Хоть я и спасла её, а Сальваторе отпустил, часть меня эгоистично желала, чтобы она была со мной. Мне было необходимо её присутствие, потому что сама я не очень хорошо справлялась. Я всегда зависела от неё, от папы, от бабушки, от всех остальных, и меня никогда не оставляли одну, что я бы смогла научиться справляться с проблемами самостоятельно. Услышав её слова, я поняла, что она знает, насколько одинокой я себя чувствую. Как то, что я осталась наедине с таким человеком, как Сальваторе, разрушало меня из нормального человека лишь в пустую оболочку.

— Как бабушка и коза? — прохрипела я дрожащим голосом, который плохо скрывал то, что я плачу. Я была уверена, что мама знала, что я плачу, но она никак не прокомментировала это. Ей и не нужно было, ведь я была уверена, что она тоже плакала. Я молча молилась о том, чтобы под руку с мамой сбежать отсюда. Она бы взяла меня за руку, отвела в безопасное место, и тогда я бы укрылась в её нежных объятиях от этого опасного мира. Но правда заключалась в том, что... Я понимала, что не смогу сбежать. Поэтому я предпочитала говорить о чём угодно, кроме ситуации, в которой оказалась.

— Сейчас я живу с бабушкой, — начала мама, — иногда мы просто сидим и смотрим в стену, в другие дни мы только и делаем, что плачем, а в следующие — всё, что мы можем сделать, это взять твою одежду, понюхать её и молиться, чтобы с тобой всё было в порядке. Но коза съела одну из твоих рубашек, извини.

Я слегка рассмеялась при упоминании о бабушкиной козе. Присутствие козы в её доме было слегка жутковатым, поэтому всякий раз, когда я приходила к бабушке в гости, я просила оставить её снаружи. К счастью, она так и делала. Что-то в этой козе меня смущало. Я видела коз и раньше, к слову, довольно часто, но коза бабушки казалась тёмной, как будто это была не коза, а нечто совершенно другое. Это всегда заставляло меня нервничать, поэтому я предпочитала быть как можно дальше от неё.

— Ничего удивительного, — ответила я маме, и мы рассмеялись.

Когда наш смех утих, я, наконец задала вопрос.

— Где папа?

На самом деле, я не хотела знать ответ, потому что знала, что ничего хорошего не услышу. Он не был хорошим человеком, но он был моим папой, и первым мужчиной, которого я полюбила. Он всегда был моим защитником и спасителем, и хотя он так же сделал мне много плохого, это ничуть не ослабило мою любовь к нему. Я хотела, чтобы он был в безопасности. Я молилась о том, чтобы она сказала мне, что он в больнице и идёт на поправку. Или, что он вернулся домой. Или что он без оглядки уехал из города. Что угодно, только не плохие новости.

Я услышала её глубокий вздох, а затем долгий выдох, как будто она знала, что я задам этот вопрос рано или поздно.

— Я думаю, мы… — она сделала паузу, будто пытаясь подобрать нужные слова, — Я думаю, нам просто… Просто нужно… Смириться с тем, что он не собирается возвращаться домой.

Я изо всех сил старалась сдержать нахлынувшие на меня эмоции, но они полностью охватили меня. Ярость и горе поглотили меня целиком.

— Он обещал! Он обещал, что не причинит ему вреда, — сказала я, тяжело дыша, чувствуя как сердце разрывается на части. Я подняла голову с её коленей, чтобы уткнуться лицом в её грудь. Я сжала в кулаки ткань её платья и, почувствовав, как она обняла меня, залилась слезами.

Я знала, что Сальваторе не был хорошим человеком. Чёрт возьми, я знала, что он был самым ужасным человеком во всём мире. Но я молилась и надеялась, что он оставит моего отца в живых и отпустит его. Не могу поверить, что я так расстроена из-за этого факта. Хотя он сказал мне, что никогда не обещал, что оставит его в живых или позволит ему уйти, так что я должна была быть готова к такому исходу. Но услышав подтверждение из уст моей матери, я точно убедилась в том, что папа мёртв, а виновник его смерти — Сальваторе. Думаю, на самом деле я плакала не из-за ситуации с отцом, а из-за того, что сделала с Сальваторе. Его лицо, спрятанное между моими ногами, его пальцы, входящие и выходящие из меня, в момент, когда мой отец плакал и умолял, чтобы мы остановились. Это, вероятно, последние, что увидел мой отец перед смертью, но мой разум был настолько затуманен незнакомыми чувствами, что мне тогда было всё равно. Мне стало плохо, когда я вспомнила, что произошло в той комнате в тот день. Я рада, что рядом не было ни мамы, ни кого-либо ещё, кроме Сальваторе и папы, чтобы никто больше не был в курсе того, как я опозорилась.

Я бы никогда не рассказала ни одной живой другой душе о том, что произошло в той комнате. О том, что я позволила Сальваторе сделать со мной, когда мой отец, пригвождённый к стене и не имевший другого выбора, кроме как смотреть на моё обнажённое тело, умолял и умолял, чтобы всё это закончилось. Сальваторе был больным человеком, и мне казалось, что он уже настолько глубоко проник в меня, что я даже не узнаю себя в зеркале. Он не просто держал меня взаперти, он делал меня его собственностью.

Наши рыдания стихли, так как слёз и эмоций больше не осталось. С нас было достаточно, и теперь мы ели фрукты, сэндвичи и пили красивые коктейли, которые были разложены для нас.

— Он… Причинил тебе боль? — спросила мама.

— Он не бил меня и не поджигал, однако психологические шрамы… — я бросаю взгляд вдаль, вспоминая всё, через что я прошла, — останутся навсегда. — сказала я, стиснув челюсти.

Я взяла одну виноградинку и кинула её в рот. Мама внимательно оглядела меня, без сомнения, увидев засосы на моей шее. Я был уверена, что она уже давно обратила на них внимание, должно быть, с тех пор, как я лежала у неё на коленях. Они слишком сильно выделялись на моей коже, словно пощечина и напоминание о том, что произошло несколько часов назад. Однако она ничего о них не сказала, и я была несказанно рада этому.

— Я пытаюсь, тыковка… Так стараюсь вытащить тебя из этого ужаса, — сказала она напряжённым голосом, — я буквально в тупике в данный момент, но пока не сдалась. Я обращаюсь ко всем, к каждому человеку, которого знаю, но никто не желает помочь, никто не хочет переступать ему дорогу. Он плохой человек, тыковка, а люди боятся плохих людей. Я не виню их. Я тоже боюсь плохих людей.

— Папа тоже был плохим человеком.

— Был, — не стала отрицать она, поднося к губам стакан розово-жёлтого коктейля.

— Сальваторе гораздо хуже.

— Это так.

Я стиснула челюсти и начала думать об Анне и о словах, которые она мне сказала. Я не знала, могла ли я ей доверять, и, чёрт возьми, я ей не доверяла. Но вдруг это была часть плана Сальваторе и всё происходящее ни что иное, как ловушка? И он просто хотел посмотреть, попаду ли я в неё. Я была в отчаянии, но не могла позволить себе неразумных поступков. Почему я должна доверять прислуге? Что, если это был какой-то её план? Вдруг она была любовницей, или пособницей, или кем-то ещё? Вдруг она хотела, чтобы Сальваторе принадлежал только ей? Что, если она была частью какой-нибудь вражеской мафии, которая хотела свергнуть Сальваторе, а они пытаются использовать меня в качестве его слабого места? Что, если это была какая-то дурацкая игра Сальваторе, чтобы мучить меня вечно? В моей голове роилось столько вопросов по типу «а что, если, вдруг», что я абсолютно не была уверена, чему и кому могла верить.

— Ты знаешь, что Сальваторе планирует со мной сделать? — спросила я её, надеясь, что мама даст мне ответ на этот вопрос. Это заставляет меня вспомнить времена, когда я была ребёнком. Я могла прийти к ней с любой проблемой — с домашним заданием или с любым вопросом, который меня действительно волновал в тот момент моей жизни. У мамы всегда был ответ, она всегда знала, что мне сказать, как объяснить всё так, что бы я поняла. Для меня она была самым умным человеком на свете, была супермамой. Я снова почувствовала себя как та маленькая девочка, с распахнутыми и удивлёнными глазами, которая надеялась, что она найдёт ответ на мой вопрос.

— Он сказал мне, — кивнула она.

— Что он сказал тебе? — спросила я, не до конца понимая, хочу ли я знать ответ на этот вопрос.

— Ты не сможешь этого вынести, — сказала она, покачав головой, и накрыла мою руку своей, словно говоря, чтобы я больше не спрашивала, потому что это разобьёт мне сердце.

Я посмотрела в её коричневые глаза. Эти разбитые глаза, полные непролитых слёз, которые, казалось вот-вот готовы были вырваться наружу. Я кивнула, понимая, что она просто хотела защитить меня, хотя мы были в ситуации, когда защитить меня казалось чем-то невозможным.

И поэтому она сменила тему, и пролитые нами слёзы, казалось, остались в прошлом. Мы говорили обо всём, от погоды до забавных эпизодов нашей жизни, которые только могли вспомнить. Мы говорили обо всём. Обо всём, кроме папы и Сальваторе, решив не вмешивать что-то плохое в этот идеальный день.