Благочестивая одержимость (ЛП)

Глава 28

Если энергетика Сальваторе была удушающей, то присутствие Массимилиано было похоже на пребывание в аду, словно пламя, мучительно обжигающее мою кожу. Я практически мгновенно почувствовала жар, а моя одежда стала насквозь мокрой от пота и прилипла к телу. Мы с Массимилиано сидели друг напротив друга в его частном самолёте, который был вдвое больше самолёта Сальваторе.

Он сидел напротив меня, прислонившись к спинке сидения с широко расставленными ногами. В левой руке он держал монету, с которой постоянно проделывал трюки — то подбрасывал её, то плавно перемещал между пальцами, заставляя её исчезать и появляться. Черты его лица были похожи на Сальваторе, и сходство действительно было поразительное. Форма губ, римский профиль, и глаза… о, Боги, его глаза казались цвета расплавленного серебра, и пустота в них заставляла меня буквально съёживаться каждый раз, когда я в них смотрела. Его руки украшали татуировки, рисунок которых продолжался по всему его телу, но у меня не было возможности рассмотреть детальнее, так как на нём была рубашка. На нём был белоснежный костюм от Burberry, пиджак он снял и бросил на колени, оставаясь в белой плотно сидящей рубашке, а на шее висели две золотые массивные цепочки.

Он выглядел немного старше Сальваторе, более зрелыми, но вместо щетины у него была густая ухоженная борода и такие же тёмные волосы длиной до плеч. У него была красивая внешность, такая же привлекательная, как у Люцифера, словно его красота была всего лишь фасадом, созданным самим Дьяволом.

Наступила неловкая тишина, и я сидела, дрожа под тяжестью его взгляда, как испуганная чихуахуа, а он ещё и слова не сказал. Опустив взгляд себе на колени, я внезапно почувствовала стекающую по моим ногам влагу, и меня охватил стыд. Я задрожала ещё больше, слёзы потекли по моему лицу, и я сильнее завернулась в свой кардиган.

— Прости… — сказала я тончайшим голосом, пытаясь остановить опустошение своего мочевого пузыря, но страх, который я чувствовала в присутствии Массимилиано, был настолько непреодолимым, что заставил меня обмочиться.

Он по-прежнему молчал, а я продолжала плакать и пыталась сидеть тихо, испытывая дискомфорт из-за мочи, которая уже испачкала сиденье и капала на пол, впитываясь туфли и дорогой ковёр в самолёте.

Я находилась в присутствии, пожалуй, одного из самых влиятельных людей в мире — Массимилиано Эспозито — дона, обладавшего такой же властью, как и Сальваторе, но двукратно преумноженной. Я удивлена, что не обосралась в штаны, но мне всё равно было дико неловко, вдобавок, из-за беременности мне было трудно сдерживать себя.

— О чём, чёрт возьми, ты думала? — наконец, заговорил он своим хриплым и глубоким голосом, и в его тоне не было никаких эмоций, как и у Сальваторе.

— Я всё уберу, — стыдливо пробормотала я, глядя на жёлтую лужу под ногами.

— Я, блядь, не про это. Ты сбежала, пытаясь убить Сальваторе, — уточнил он.

Я громко всхлипнула, вытирая слёзы тыльной стороной ладони.

— Я не думала, я не знаю… — я сделал паузу, не зная, как мне объяснить свой поступок.

Возможно, это мои последние слова...

Стоило ли мне что-то скрывать от него?

Убьёт ли он меня если я скажу ему правду?

Или убьёт, если я солгу?

Если я расскажу, что его брат сделал со мной, с моей семьёй и почему я решила сбежать?

Я прерывисто вздохнула, глядя на свои колени, и даже не пыталась пошевелиться из-за растущего дискомфорта от исходящего от меня запаха мочи.

— Меня не устраивала такая жизнь, — всхлипнула я, вытирая слёзы со щёк, потому что знала, что рыдания не принесут мне никакой пользы, — мне решили помочь, и я была в отчаянии. Мне хотелось вернуться к той жизни, которая была раньше… до Сальваторе, — я нервно сглотнула, услышав, как стюардесса спешит налить воды в стакан Массимилиано.

Он молчал, и мне было интересно, о чём он думает, услышав мои слова.

— И ты думала, что тебе сойдёт это с рук? — спросил он, его голос не поднялся ни на октаву.

Мои плечи опустились, когда я медленно подняла голову и взглянула в его сторону, не осмеливаясь посмотреть в его глаза, цвет которых напоминал мне сверкающую молнию.

— Да, — я слабо кивнула, — неужели так ужасно было думать и мечтать, что когда-нибудь я буду свободна? Что когда-нибудь я перестану быть объектом мужской одержимости?

Я знала, что выгляжу и пахну ужасно. Я хотела попроситься в ванную, но не могла набраться смелости сказать это. Мне не хотелось больше говорить, но я понимала, что не осмелюсь сменить тему, если только Массимилиано не направит разговор в другое русло.

— Что он собирается со мной сделать? — спросила я, глядя на облака и наблюдая, как высоко мы летим над землёй. Всё, что я могла видеть, это голубое небо и пушистые облака, и мне хотелось улыбнуться этому прекрасному виду, но жизнь в тот момент была далеко не прекрасной.

— То, что должен.

— Ты меня ненавидишь? А его семья? Вы все меня ненавидите? — спросила я его, закусив нижнюю губу при мысли о том, что меня презирает самая могущественная семья в мире. Я должна была признать, что ситуация была, мягко говоря, дерьмовой. Я нажила себе врагов в лице людей, владеющих половиной мира.

— Тебя слишком сильно волнует мнение людей, — прохрипел он, ставя свой пустой стакан на соседнее с собой сидение.

— Мне страшно, — дрожащим голосом призналась я.

— Так и должно быть, — от его слов волосы на моей шее встали дыбом, — иди прими чёртов душ, твоя моча портит мебель.

†††

Я предполагала, что мы летим обратно в Хэдли, но вместо этого Массимилиано привёз меня в Венецию. Место, где я обручилась с Сальваторе, и то самое место, где они с Сальваторе выросли.

— Почему Венеция? — спросила я.

И Массимилиано ответил что-то про то, что ни один Эспозито не родится на заброшенной земле Америки, после чего я замолчала.

Мы прилетели в назначенное место. Дверь самолёта открылась, и охранник протянул руку, чтобы помочь мне выйти. Я оглянулась вокруг, и увидела принадлежащий Сальваторе красивый дом на берегу реки.

Я почувствовала, как моя малышка зашевелилась внутри меня, и я положила руки на живот, чтобы успокоить её активность. В самолёте, я переоделась в красивое белое платье длиной чуть ниже колен, оно было свободным и держалось на толстых бретелях.

Пройдя ближе к дому, я оглянулась назад на машину, смущённо нахмурив брови, и ожидая, пока Массимилиано подойдёт ко мне, но он этого не сделал. Окно его машины опустилось, как будто он знал, что я его ищу.

— Я думаю родителям нужно побыть наедине, — сказал он, глядя мне в глаза.

Он пугал меня до глубины души, ведь что-то в его глазах подсказывало мне, что он намного хуже своего младшего брата.

— Хорошо, — нервно сглотнув, сказала я и посмотрела на дом, прежде чем снова обратиться к нему.

— Ребёнок должен родиться со дня на день… ты ещё будешь здесь?

Я поймала себя на мысли, что оттягиваю момент, чтобы войти в дом, за дверьми которого, как я понимала, меня ждал Сальваторе.

Массимилиано кивнул и, не проронив ни слова, поднял тонированное стекло, а затем машина неторопливо скрылась из виду. Я оглянулась на дом и медленно начала приближаться к главному входу. На дрожащих ногах я подходила к дому, и с каждым шагом мне становилось всё трудней дышать. Я остановилась прямо у входной двери. Мои опухшие ноги болели, но это было меньшей из проблем. Больше меня волновало то, что будет ждать меня за этими дверьми.

Положив руку на дверную ручку, я шёпотом произнесла молитву, а затем медленно повернула её и открыла дверь. Зрелище, открывшееся мне, когда я шла по прихожей, заставило меня застыть на месте.

В конце коридора я увидела стоящего на коленях спиной ко мне Сальваторе, со сложенными вместе руками перед собой. Перед ним был алтарь, целиком обклеенный моими фотографиями. На одних я улыбалась, на других хмурилась или просто смотрела вдаль, а посреди этих фотографий стоял вырезанный из камня идол, изображающий меня, словно я какая-то Богиня или небесный ангел.

Этот человек поклонялся мне.

Я стояла в шоке, мои взгляд был прикован к глазам статуи, которые были точной копией моих собственных. Я почувствовала, как по позвоночнику пробежала дрожь при виде такого открытого проявления одержимости или психического заболевания. Что, чёрт возьми, это было?

Я не заметила, как Сальваторе, который стоял на коленях и молился перед моим идолом, заговорил:

— Моя дорогая Нирвана, — прохрипел он, — только ты могла поставить меня на колени, — открыто признался он.

Я изо всех сил пыталась дышать ровно. Я отвыкла от его голоса, и мне было страшно вновь слышать его холодный тон, после того, как я так долго убегала от него. Конечно, мне снились кошмары, в которых я слышала его голос, обвиняющий меня в его смерти, но это ничто по сравнению с реальностью.

Внезапно в моей голове возникли воспоминания о тех моментах, когда он разговаривал со мной, рассказывал мне что-то о себе, или обо мне. Когда говорил, какой хорошей девочкой я была, принимая его член. Я закрыла глаза, отводя взгляд от святыни, но Сальваторе отошёл от своего места поклонения и направился ко мне, уверенными шагами сокращая расстояние между нами. Я почувствовала его прикосновение, когда он взял мои руки в свои, поднося их к своим губам и оставляя тысячу маленьких поцелуев на тыльной стороне моих ладоней.

— Все те месяцы, которые я провёл в больнице, мне нужно было оставаться сильным, продолжать бороться за свою жизнь. И именно ты помогла мне пройти через это, — он взял мои ладони в одну руку, а другую поднёс к моему лицу, заставляя меня посмотреть ему в глаза, — именно благодаря тебе я обрёл спасение, моя Нирвана.

Тяжело сглотнув, я, наконец, встретилась с его необыкновенными глазами, которые, впервые увидела во время поздней игры в покер в нашем доме. Я помню, как прислонилась к стене, пытаясь заглянуть в комнату, и мои глаза столкнулись с парой серых глаз, в которых хранилась чарующая тьма, от которой, как я поняла немного позже, я никогда не смогу избавиться. Эти проклятые серые глаза были моей смертью.

Я думала, что, может быть, его лицо будет выглядеть иначе из-за того, что с ним произошло, но нет, он выглядел так же, как и в последний раз, когда я его видела. Его лицо было таким же прекрасным, как и тогда. Его глаза пленяли, и его черты остались такими же холодными и каменными. Он первым разорвал наш зрительный контакт, посмотрев на мой раздутый живот, а затем положил на него руки, и Мариетта, казалось, почувствовала его прикосновения, как будто она ждала этого дня.

— О, моя маленькая девочка, — прохрипел Сальваторе, упав передо мной на колени, и положил голову и руки мне на живот, как будто пытался приблизиться к ней как можно ближе, — я здесь, моя маленькая Мэри, — заговорил он по-итальянски, — твоя мать пыталась разлучить нас, но я заставлю её заплатить за это.

Неожиданно, Сальваторе встал на ноги и, взяв меня за руку, потянул дальше по коридору.

— Нет, н-нет, нет… пожалуйста… подожди… куда ты ведёшь меня? — умоляющим голосом спросила я, — Сальваторе, пожалуйста, — кричала я, когда мы остановились возле комнаты с широко открытой дверью, через которую я могла видеть находящихся в помещении людей.

Первым человеком, был Джованни, врач, которого я видела в последний раз в тот день, когда предала Сальваторе. На нём был больничный халат, на шее висела маска и, в общем, он выглядел так, словно собирался делать операцию. Рядом с ним стояла двоюродная сестра Сальваторе, Донателла, которая тоже была одета в халат. Её волосы были собраны в специальную сетку, а маска уже была на её лице. Перед ними лежали хирургические принадлежности, и стоял операционный стол. Я оглядела помещение, и внезапно меня охватил настоящий ужас, когда я увидела свою мать, Рэйчел и своих коллег, свисающих за руки с потолка.

В комнате воняло человеческими фекалиями, рвотой и смертью.

Сальваторе потянул меня за руку, пытаясь затащить внутрь комнаты, и я упала на пол, пытаясь вырваться из его жёсткой хватки.

— Нет-нет! Сальваторе! П-пожалуйста, прости!

Однако его хватка была настолько крепкой, что у меня было ощущение, будто моё запястье сломалось, пока он продолжал тащить меня.

— Пожалуйста! Сальваторе! — вопила я, даже не пытаясь контролировать громкость своего голоса.

Я слышала, как кричала моя мать. Она рыдала и звала меня.

— Помоги! Пожалуйста! — услышала я рыдания борющейся в цепях Рэйчел, которые лязгали при каждом её движении.

Я продолжала умолять и кричать, обхватив руками ногу Сальваторе.

— Сальваторе, пожалуйста… — я отчаянно брыкалась, и мои вопли напоминали крики раненого животного, — Пожалуйста, — я не осмеливалась поднять на него глаза из-за страха увидеть в них пустоту и жажду крови. Он привёл меня сюда пытать, и никакие мольбы мне не помогли бы.

Джованни присел на корточки рядом со мной, нежно положив руку мне на плечо, в то время как я рыдала, уткнувшись в материал дорогих брюк Сальваторе, позволяя слезам пропитывать тёмную ткань.

— Пожалуйста, ложись на стол, чтобы мы могли начать, — обратился он ко мне спокойным и сдержанным голосом.

— Что ты собираешься со мной сделать? — прохрипела я, глядя на него полными страха глазами.

— Кесарево сечение, конечно же, — не раздумывая ответил он, прежде чем взглянуть на Сальваторе, который уже поднял меня на ноги.

— Сальваторе, пожалуйста, не делай этого со мной.

Но ему было всё равно, он с лёгкостью поднял меня и положил на кровать.

— Нет! — завизжала я, извиваясь на хирургической койке, пытаясь сопротивляться изо всех сил. Сквозь мои рыдания я услышала, как кто-то из заключённых закричал моё имя. Я знаю, что они все задавались вопросом, какое же наказание мне грозит.

Наклонившись ближе ко мне, Сальваторе положил руку мне на лоб и нежно провёл пальцами по моему лицу. На мгновение я подумала, что он смилуется надо мной и позволит мне уйти. А затем он наклонился ко мне и прикоснулся губами к моему уху.

— Не двигайся, — прошептал он и, отступив назад, оставил меня одну.

— Вы готовы? — спросил у Донателлы Джованни, и она кивнула ему в ответ.

— Ч-что ты делаешь? — спросила я, заикаясь от страха, когда Джованни подошёл к другой стороне кровати, а Донателла встала напротив него, с ножницами в руках. Она разрезала моё платье посередине, открывая моё тело на всеобщее обозрение. Донателла силой удерживала меня, и только тогда я заметила толстые металлические ограничители вокруг своих лодыжек.

— Н-нет! Са-Сальваторе! — умоляюще кричала я, когда Донателла с силой схватила мою руку и положила её рядом с бедром, зафиксировав металлические оковы вокруг моего запястья, а затем проделала то же самое со второй рукой.

Джованни осторожно нанёс какой-то гель на нижнюю часть моего живота, и моё сердце было готово выпрыгнуть из груди от страха.

Затем я увидела, как Донателла подняла острый предмет, похожий на хирургический скальпель.

— Теперь убедись, что твоя рука находится в устойчивом положении, и размер надреза не должен быть большим, — Джованни говорил с ней по-итальянски, во время того, как Донателла медленно приближалась к моему животу.

Я издала наполненный адской болью и ужасом крик, совсем непохожий на человеческий, когда почувствовала, как Донателла придавила нож к моему животу и начала делать надрез.

Мои душераздирающие крики смешались с отчаянными криками других заключенных, раздаваясь эхом по всему дому. Боль была настолько всепоглощающей, что я почувствовала, словно рассудок покидает меня. Я взвыла, когда Джованни проник руками вглубь моего живота, еще больше раскрывая края надреза и, дотянувшись до моего ребёнка, вытащил её. Я кричала так громко, что почувствовала вкус крови в горле, и острую боль в ушах. Всё что я могла сделать в тот момент, это кричать в пустоту от непреодолимой адской боли, и мне казалось, что мои крики слышал весь Версаль.