Богачи

16

Морган проснулась и сладко потянулась в кровати. Затем села и прислушалась. В доме царила полная тишина. Часы показывали начало одиннадцатого. Гарри давно ушел в галерею, а слуги, вероятно, прибирали внизу, стараясь не шуметь, чтобы не потревожить сон хозяйки. Морган удобно устроилась, подложив под спину подушки, и позвонила, чтобы ей принесли завтрак.

В том, что они с Гарри теперь занимали раздельные спальни, были свои преимущества. Морган могла спокойно спать ночами и не спешить подниматься с утра. Гарри, конечно, был против, но как иначе утаить от него, что ее живот не вырос, а все такой же плоский, как раньше. Она с легкостью убедила его в необходимости спать раздельно, сославшись на доктора Снайдера, который запретил ей иметь физическую близость с мужем начиная с четвертого месяца беременности, чтобы избежать опасности выкидыша. Гарри очень расстроился, но смирился, согласившись следовать предписаниям врача ради блага ребенка. Кроме того, она теперь постоянно страдает от головокружений и тошноты, и единственный способ бороться с ними, это здоровый, крепкий сон.

— Как это ужасно, дорогой! — говорила Морган, обнимая Гарри за шею, и уголки ее губ плаксиво ползли вниз. — И все же будет лучше, если мы эти несколько месяцев поспим раздельно. Когда ты рядом, мне трудно удержаться от того, чтобы любить тебя… это сплошная мука.

Гарри понимающе согласился. Для него самого оказалось невероятно трудным каждый день видеть жену, соприкасаться с ней и подавлять в себе плотское желание.

Морган ни на мгновение не забывала о том, что срок ее беременности перевалил за пять месяцев. Она не снимала панталоны, удерживающие на ее животе маленькую подушечку, даже на ночь. Этот маскарад оказался очень эффектным. Одурачить такого неопытного простофилю, как Гарри, труда не составляло. Да и у остальных ее беременность не вызывала никаких подозрений, тем более что Морган только и говорила о предстоящих родах, покупке ползунков и обустройстве детской.

Перкинс постучался к ней в спальню и внес завтрак на серебряном подносе, покрытом накрахмаленной салфеткой.

— Спасибо, Перкинс.

— Прикажете приготовить ленч сегодня, миледи? — почтительно осведомился лакей.

— Еще не знаю. Я скажу вам позже.

— Как вам угодно, миледи. — Перкинс с поклоном удалился.

Чем бы сегодня заняться? Пригласить кого-нибудь на ленч? Отправиться по магазинам? Заскочить к портнихе? Морган вдруг почувствовала, что ей невероятно скучно, Она не знает, куда себя приткнуть, потому что у нее нет и никогда не было никакого настоящего дела. Ища выход раздражению, Морган чертыхнулась по поводу своих слуг. До чего же ей надоели эти назойливые, путающиеся под ногами люди. Шофер Дункан, например, по нескольку раз в день пристает к ней с расспросами, когда ей понадобится машина, и куда она собирается ехать. Прислуга родителей в Нью-Йорке вела себя совсем по-другому. Ее присутствие в доме не ощущалось, а когда хозяевам что-то требовалось, нужный человек оказывался тут как тут и ненавязчиво выполнял приказания. Когда Морган приглашала после спектакля на ужин друзей, прислуга быстро накрывала на стол и исчезала из поля зрения, понимая, что от нее больше ничего и не требуется. Здесь же слуги хотят работать по заранее составленному расписанию, знать о каждом ее шаге заблаговременно, готовятся к приему гостей за сутки и пытаются с точностью до минуты рассчитать, когда они понадобятся, а когда могут распоряжаться временем по собственному усмотрению.

Морган тяжело вздохнула. Британская прислуга теперь уже не казалась ей такой безупречной, как раньше. Нет, так не пойдет! Надо заставить их как следует отрабатывать свое жалованье. Пусть будут готовы выполнить ее приказание в любой момент. Когда она захочет ужинать — их не должно касаться. Задача прислуги — подать ужин быстро и по первому требованию. Это относится и к шоферу. Если ей захочется куда-нибудь поехать в субботу в полдень, в воскресенье с утра или просто среди ночи, пусть подает машину — это его работа в конце концов.

Гневные размышления Морган прервал телефонный звонок. Звонила Розали Винвуд.

— Привет, Морган. Как дела? — поинтересовалась Розали и, не дожидаясь ответа, принялась болтать об обеде, который собиралась дать на будущей неделе в честь американского посла и его супруги. Розали придавала этому мероприятию огромное значение и несколько дней подряд атаковала Морган звонками и просила ее советов.

— Как ты думаешь, стоит подавать холодную водку или лучше ограничиться виски с содовой? С другой стороны, я заказала икру, а она очень хороша под водку. Да, ты ни за что не догадаешься, кто мне сегодня звонил! Генри!.. Какой?.. Киссинжер, разумеется! Он будет здесь на следующей неделе, и я сказала, что непременно жду его в гости. А теперь мне необходим твой совет по поводу цветов… — Розали тараторила, не давая Морган вставить слово. — Не кажется ли тебе, что Боттомлеи могли бы прислать извинения? Отказываться от приглашения просто так невежливо. Больше уж я их не позову… Да, знаешь что! Я получила телеграмму из Монте-Карло. Принцесса Стефания собирается в Лондон, и я хочу пригласить ее. Надеюсь, она сможет выбрать время.

— Судя по всему, у тебя готовится грандиозный прием, — сказала Морган, пользуясь тем, что Розали сделала паузу, чтобы перевести дух. — Я, к сожалению, спешу, но очень хочу увидеться с тобой в среду. Спасибо за звонок, до свидания, Розали.

Морган повесила трубку, чувствуя, что невероятно устала от этого разговора. Господи, что жизнь делает с женщинами, у которых нет детей!

Она продержала своих слуг в полном неведении относительно своих планов до трех часов дня, когда заявила, что вернется домой к восьми.

На прием к Винвудам Морган надела золотистое парчовое платье с ниспадающей широкими волнами от груди до пола юбкой, не скрывающее, а, наоборот, аккуратно подчеркивающее ее положение. Длинные бриллиантовые серьги и ожерелье, перешедшее к Гарри от его бабушки, прекрасно сочетались с высоко подобранными в пучок волосами и подчеркивали природную грацию Морган.

— Ты похожа на ангела, любовь моя, — воскликнул Гарри, когда она спустилась в холл. — А тебе не будет холодно, дорогая? Может быть, накинешь шаль?

— Шаль?! — Морган с усмешкой взглянула на мужа. — Уж лучше я умру от пневмонии, чем испорчу весь вид! Пойдем, милый.

— Хорошо, но сначала я тебя согрею. — Он обнял ее за плечи и крепко прижал к себе.

— Эй, осторожнее! — вскрикнула Морган. — Ты помнешь мне платье… не говоря уже о ребенке.

Гарри погрустнел, но старался не показывать своего разочарования.

— Извини, дорогая, все дело в том, что… О Господи! Как мучительно быть рядом с тобой и не иметь возможности тебя коснуться!

Чуткая Морган тем не менее уловила капризные нотки в его голосе, которые неизменно проскальзывали каждый раз, когда Гарри не получал желанного ответа на свои плотские порывы.

— А ты подумал обо мне? — вдруг зло прищурилась Морган. — По-твоему, для меня это не мука? — Спохватившись, она добавила уже примирительно: — Что поделаешь, милый. Одно утешение — ждать осталось недолго. Не можем же мы подвергать опасности жизнь нашего ребенка. К тому же доктор Снайдер считает, что мой гормональный фон изменился. Я с трудом выношу, когда ты ко мне прикасаешься. Он говорит, что во время беременности это случается, а потом проходит.

Гарри виновато опустил глаза.

— Прости меня, дорогая. Я не хотел тебя обидеть… Но мне так трудно, ведь я тебя люблю.

Бедняга Гарри! Морган улыбнулась и подступила к нему совсем близко.

— Знаешь что, милый. Когда мы вернемся с приема, я… — и Морган зашептала ему на ухо, поскольку в холл вышел Перкинс.

— Любовь моя! — Гарри смотрел на жену с обожанием, стараясь смирить свою плоть, которая восстала от одной только мысли о том, что Морган собирается с ним сделать по возвращении из гостей. Если ей неприятно, когда к ней прикасаются, он позволит привязать себя за руки к спинке кровати. Это будет еще более восхитительно!

Несколько дюжин приглашенных уже прибыли в особняк на Камберлэнд-террас, когда лакей доложил о приезде Морган и Гарри. Розали металась по гостиной и представляла гостей друг другу голосом, готовым сорваться на истерический визг. Морган уже привыкла к тому, что все приемы, на которых они с Гарри бывали, до отвращения походили один на другой. Те же лица, напитки, цветы, прислуга в ливреях. И вдруг ее озарило. Когда она вернется из Нью-Йорка с ребенком на руках, то устроит такой прием, какого никто никогда не видывал! Она обратится к леди Элизабет Энсон из «Организации торжеств» и вместе с ней изобретет что-нибудь оригинальное, эдакую фантастическую феерию со сказочными декорациями, возможно, маскарад… Как будет здорово! Она потрясет Лондон праздником, о котором станут слагать легенды. За деньгами ради такого события она не постоит. Кто знает, вдруг ей удастся пригласить кого-нибудь из королевской семьи! Такое и не снилось Розали со всеми ее послами! Воодушевленная радужной перспективой, Морган развеселилась и принялась прохаживаться по гостиной, раскланиваясь со знакомыми.

Глен Винвуд увел Гарри, чтобы познакомить его с американцами, заинтересованными в приобретении полотен из его коллекции, и Морган услышала поблизости его голос лишь полчаса спустя.

— Разумеется, я вас помню! Как вы поживаете? Я уверен, что супруге доставит огромное удовольствие повидаться с вами. Где же она? — Гарри оглядывал скопище гостей в поисках Морган.

Она подошла к нему сзади и взяла под локоть.

— Ты меня ищешь, дорогой?

В следующий миг она осознала, что совершила большую ошибку. Густо покраснев и слегка дрожа, Морган слушала, как Гарри говорит:

— Дорогая, какой сюрприз! Ты ведь помнишь доктора Аластера Теннанта? Розали пригласила его к нам в дом, когда ты внезапно почувствовала себя плохо.

Доктор Теннант, который семь месяцев назад заявил Морган, что она не может иметь детей, пожирал глазами ее выступающий под платьем живот, и его лоб медленно покрывался испариной от волнения.

— Я очень рада, доктор. — Морган собралась с духом и протянула ему для поцелуя руку. — Пользуясь случаем, хочу еще раз поблагодарить вас за помощь. — Она решительно взяла Гарри под руку и притянула к себе. — Прошу нас извинить, я хотела бы познакомить мужа с одним человеком.

С этими словами Морган стремительно увлекла Гарри в сторону, чувствуя, что Теннант продолжает следить за ними изумленным взглядом.

На следующее утро Морган позвонила Розали.

— Я не знала, что ты пригласила на вчерашний прием доктора Теннанта, — сказала она после обычной благодарности за приятный вечер.

— Кого? Ах да, конечно. Он очень мил, не так ли? Знаешь, в последнее время мы с ним очень подружились. Я часто прибегаю к его профессиональной помощи. А разве не он следит за ходом твоей беременности?

— Нет.

— Почему же, дорогая? Я не сомневалась, что он стал твоим лечащим врачом после того, как избавил тебя от кисты. Ты говорила, что он тебе понравился. Что же случилось?

— Ничего не случилось. Просто я хотела найти врача помоложе, знакомого с новыми методами деторождения.

— По-моему, ты допустила ошибку, Морган. Он прекрасный врач. У него лечатся все мои знакомые. — Розали была твердо убеждена, что если кто-то игнорирует самого модного врача, парикмахера или портного, значит, этот человек не в своем уме. — И к кому же ты обратилась?

— К доктору Снайдеру… это американский гинеколог, крупный специалист в области материнства и детства. Кстати, ты собираешься сегодня на премьеру?

— На премьеру… на какую премьеру? — Розали казалась несколько обескураженной такой внезапной переменой темы. — Ах, на премьеру! Я должна встретиться с графиней Глочестер, потому что Глен выделил крупную сумму на пожертвование в фонд… в какой-то там фонд. А вы с Гарри идете?

Морган слышала в трубке позвякивание браслета Розали.

— Думаю, да. Говорят, фильм так себе, а банкет ожидается роскошный. В общем, увидимся. — Морган повесила трубку и досадливо прикусила губу. Надо постараться сделать так, чтобы больше не сталкиваться с доктором Теннантом. И без того Гарри очень удивился, когда она так внезапно утащила его прочь на приеме.

— В чем дело? Почему ты не хочешь поговорить с ним? — прошептал он ей на ухо тогда.

— Как ты не понимаешь, Гарри, что мне неудобно общаться с ним после того, как я обратилась к другому врачу. Это неэтично. Хотя доктор Теннант и не гинеколог, как доктор Снайдер.

— Хорошо, дорогая. Делай как тебе угодно. Но по-моему, это выглядело несколько невежливо.

— Я поговорю с ним позже и принесу свои извинения, — ласково улыбнулась она Гарри, с удовольствием отметив, что доктор Теннант вскоре после их разговора покинул дом Розали.

На следующий день после вечера у Винвудов доктор Теннант сидел за столом у себя в кабинете, погруженный в серьезные размышления. Он наизусть помнил истории болезни всех своих пациентов и всегда гордился этим. Даже те из них, которые приходили на профилактический осмотр раз в полгода, не могли обвинить его в путанице или забывчивости. Наконец он не выдержал и нажал кнопку звонка.

— Мисс Филипс, будьте добры, принесите мне карту леди Блэмор, — попросил он секретаршу.

Через минуту в дверях обрисовалась фигура старой девы с голубой папкой в руках.

— Разве она записана на прием сегодня? — удивленно спросила она.

— Нет, я только хочу кое-что проверить.

Мисс Филипс протянула ему папку и осталась стоять возле стола в нерешительности, ожидая дальнейших распоряжений.

— Вы можете идти, — сказал доктор Теннант, и секретарша с достоинством выплыла из кабинета.

Если доктору нужно уточнить историю болезни кого-то из пациентов, почему он не может прямо спросить ее? Она помнила все обо всех. Особенно о дамах с нарушениями половой системы. И леди Блэмор не исключение. Деформированная матка. У нее никогда не будет детей.

Каждую неделю Морган созванивалась с Тиффани по одному ей известному номеру в Вайнленде. Роды ожидались через два с половиной месяца, и Морган беспокоило состояние здоровья сестры. Тиффани продолжала страдать от головокружений и стала терять вес. Кровяное давление также внушало опасения, но врач местного родильного дома относился к этому с возмутительной беспечностью.

— Ребенок в порядке? — спрашивала Морган, разговаривая с сестрой из спальни, где никто из слуг не мог ее подслушать.

— Да, результаты анализов хорошие. Так что за малыша можешь не волноваться.

Тиффани радовало, что дитя, которое она носит под сердцем, нормально развивается. Однако с самого начала она решила отстраниться от него эмоционально. Этот ребенок никогда не будет принадлежать ей. Его рождение станет для нее долгожданным освобождением. Так освобождаются от надоевшей боли, когда с корнем вырывают зуб.

— А что показывает обследование по определению пола ребенка? — спросила Морган.

— Не знаю, — равнодушно ответила Тиффани.

— Не знаешь? О Господи, но ведь это легко выяснить!

— У меня нет ни малейшего желания это выяснять.

— Но это же очень важно!

— Важно для тебя! А что, если родится девочка? Ты швырнешь мне ее в лицо и скажешь, что заказывала мальчика, а доставили не то? Нет, Морган, так не пойдет. Раз уж ты меня втянула в это дело, будь благодарна за то, что вообще получишь ребенка.

— Ради Бога, Тифф, успокойся! Я возьму его вне зависимости от того, кто родится.

— Как это великодушно с твоей стороны! — крикнула Тиффани и с такой силой сжала трубку, что костяшки пальцев выступили под синеватой кожей. — Как мило! Надеюсь, ты прекрасно проводишь время, притворяясь беременной, пока я вынашиваю ребенка? Ладно, я рожу тебе его, раз обещала. Но запомни, после этого между нами все кончено! Я не желаю тебя больше знать! — Тиффани перешла на крик, и Морган не на шутку испугалась. Вряд ли для ребенка полезны такие потрясения.

— Дорогая, ну успокойся. Я понятия не имела, что ты так будешь переживать… — как можно более мягко говорила Морган. — Я тоже хороша… пристаю к тебе то и дело… но пойми, если родится мальчик, это решит разом все проблемы!

— Для тебя — да! Ты ни о ком, кроме себя не думаешь. Что будет с Гарри, если он обнаружит, что ты одурачила его? А если я выйду замуж, и мне придется сознаться, что я уже рожала? Об этом ты подумала? Или мне придется врать, что ребенок умер? А как я отвечу на вопрос о его отце? Я же на всю оставшуюся жизнь буду повязана этой ложью! И все только для того, чтобы покрыть твое преступление! — разрыдалась Тиффани.

— Похоже, ты забыла о том, что делаешь это ради своего отца, — ледяным тоном ответила Морган.

Ее слова подействовали на Тиффани как ведро воды на костер.

В трубке раздались короткие гудки. Напряжение между сестрами достигло апогея.

Через три дня после злополучного разговора Морган проснулась среди ночи от настойчивого телефонного звонка. Какое-то время она не могла прийти в себя от сна и пыталась понять, который час. Потом включила свет и увидела, что часы показывают три. В ее мозгу промелькнула страшная мысль: Тиффани!

— Да? — Она схватила трубку и затаила дыхание, стараясь справиться с учащенным сердцебиением.

— Морган, это вы?

Звонила не Тиффани. Голос был незнакомым. Может, Тиффани попала в больницу? Вдруг роды начались преждевременно? О Господи, что будет с ребенком! Что, если он умрет?

— Да, это я, — слабым голосом ответила Морган. Ее бил нервный озноб, и пришлось завернуться в одеяло.

— Позовите, пожалуйста, Гарри… это срочно.

— Гарри? — Морган отняла трубку от уха и внимательно посмотрела на нее, недоумевая, кому пришло в голову разыгрывать ее в такой час. — Вы хотите поговорить с Гарри? — строго переспросила она.

— Да. Это говорит Лавиния Ломонд.

Господи, что случилось с ее голосом! Почему он вдруг стал неузнаваем?

— Да, конечно. Сейчас я разбужу его. — Морган вскочила с постели и, набросив на плечи пеньюар, побежала в смежную спальню.

— Гарри… — она изо всех сил трясла его за плечо. — Гарри, немедленно проснись, — разбудить его было нелегко, поскольку накануне он много выпил за ужином, празднуя выгодную сделку. — Гарри, звонит твоя мать. Да вставай же!

Ошалело мотая головой и плохо отдавая себе отчет в том, что происходит, Гарри позволил Морган увлечь себя к телефону в смежную спальню.

— Мама? — сонно пробормотал он в трубку.

— Почему ты так долго не подходил? Я вот уже несколько минут жду у телефона…

— Извини, я спал в комнате рядом… Морган разбудила меня…

Морган забралась в постель и укуталась в одеяло. Можно не сомневаться, что графиня не пропустит мимо ушей это замечание сына и интерпретирует его на свой лад!

И вдруг Гарри издал скорбный стон, рухнул на постель и стал медленно раскачиваться из стороны в сторону.

— Нет! Господи, нет! — Гримаса боли исказила его лицо. — Когда это случилось?

Морган испугалась и подалась вперед, стараясь расслышать, что говорила графиня. Но Гарри так сильно прижимал трубку к уху, что разобрать слова было невозможно. Однако перекошенное от горя лицо и дрожащие губы Гарри не оставляли сомнений, что стряслось ужасное.

— Я сейчас приеду, — упавшим голосом сказал Гарри и повесил трубку.

— Что случилось?

Он повернулся к Морган, и она увидела, что глаза его полны слез, и даже полумрак спальни не мог скрыть восковой бледности, разливавшейся по его лицу.

— Умер отец… минут двадцать назад. От сердечного приступа. Мама сказала, что это случилось моментально. Он… он умер еще до приезда «скорой помощи». — Гарри говорил о смерти отца отстраненно, казалось, он не может до конца поверить в реальность происшедшего.

— Милый… Господи, какой ужас!

Морган села рядом с Гарри и обняла его за шею. Ее охватила буря противоречивых чувств. С одной стороны, старый граф был хорошим человеком, в его лице она всегда находила друга в стане врагов, возглавляемом графиней. Именно благодаря ему их отношения с графиней так и не приняли форму открытого противостояния. И вот теперь полюбившийся ей добрый, старый чудак умер! Но с другой стороны, с этой минуты она становится графиней Ломонд, сбывается ее давнишняя мечта, и запретить себе втайне радоваться она не в состоянии.

Гарри склонил голову ей на грудь, и Морган ласково гладила его по волосам, утешая, как маленького ребенка. Через несколько минут он пришел в себя и отправился в гардеробную одеваться. Перед тем как уйти из дома, Гарри зашел к жене попрощаться.

— Я понимаю, что для тебя эта весть тоже стала большим ударом, — сказал он, внешне полностью владея собой. — Тебе необходимо отдохнуть. Ребенку вредны и опасны нервные потрясения. Я скоро вернусь, а пока ложись спать. — С этими словами Гарри поцеловал жену и тихо вышел из спальни.

В первый момент Морган устыдилась того, что осталась лежать в удобной, теплой постели, притворяясь беременной, в то время как Гарри, убитый горем, едет среди ночи по городу в ветреную стужу. Однако вскоре само собой нашлось оправдание: ведь она делает все, чтобы у Гарри был наследник. В конце концов, она не виновата в том, что не может иметь детей. И разве не стала она ему прекрасной женой? Если уж на то пошло, Гарри должен благодарить судьбу за то, что она подарила ему женщину, готовую смести любые преграды, чтобы сделать его счастливым.

Всю следующую неделю Гарри и его мать занимались организацией похорон. Поскольку граф скончался скоропостижно у себя дома, было произведено вскрытие, которое подтвердило предварительное заключение врачей — смерть наступила в результате обширного инфаркта. Гарри получил свидетельство о смерти отца, поставил в известность о случившемся родственников и близких друзей, составил некролог для газет и отдал необходимые распоряжения о проведении похорон. Наконец бумаги графа были приведены в порядок, и в строгом соответствии с законом его поверенный огласил завещание. Гарри не знал ни минуты покоя, принимал соболезнования, беседовал с газетчиками и адвокатами, и горечь потери отступала, вытесняемая бесконечными хлопотами.

Графиня не выходила из дома и большую часть времени проводила, запершись у себя в комнате, переживая смерть мужа с суровым достоинством, свойственным ее нраву. Она извлекла из гардероба позеленевшее от времени и изрядно обветшавшее траурное одеяние, переходившее в семье Ломондов по наследству из поколения в поколение, убрала в шкатулку все драгоценности, оставив лишь обручальное кольцо на ссохшемся от возраста пальце. Графиня придерживалась убеждения, что публичная демонстрация своего горя является признаком дурного тона и не может быть совместима с достоинством благородного человека.

Морган успела привыкнуть к особенностям британского характера и относила поведение графини на его счет, она была непоколебимо уверена в том, что даже наедине с собой свекровь не позволяет себе проронить ни слезинки. Графиня показывалась на людях с окаменевшим лицом и строго поджатыми губами, участвовала в организации похорон лишь в той степени, в которой этого требовали правила, и полностью игнорировала свою невестку.

Справедливости ради следует сказать, что графиня великолепно умела скрывать свои чувства. Завещание мужа доставляло ей немало тревог за собственную судьбу, однако она была настолько горда, что не поделилась ими даже с сыном.

В соответствии с последним волеизъявлением Эдгара, Гарри становился полноправным наследником не только титула и родовых земель, но и всего состояния Ломондов — как движимого, так и недвижимого. А вот позаботился ли граф об отдельном пожизненном обеспечении жены, или он предполагал, что сын не оставит вниманием и заботой свою мать — и этого достаточно? Лавиния ожидала получить после смерти графа их дом на площади Бельгравия и приличное состояние, которое дало бы возможность безбедно существовать. Большего унижения, чем всю жизнь зависеть от милости Гарри — а главное, Морган! — она не могла себе даже вообразить.

После нескольких бессонных ночей Лавиния вызвала к себе поверенного мужа и потребовала отчета о том, какие распоряжения сделал граф относительно ее самой. Поверенный принес свои извинения и заявил, что завещание покойного будет оглашено только после похорон в присутствии Гарри — основного наследника. Графиня забеспокоилась еще сильнее, но виду по-прежнему не подавала.

Положение вдовствующей графини было и без того незавидным — такие дамы немедленно оказывались на обочине светской жизни, им продолжали присылать приглашения на балы и приемы по привычке, в то время как юные обладательницы унаследованного титула наслаждались своим новым положением и гордо носили графскую корону и мантию. При мысли о том, что ей на смену придет ненавистная невестка, Лавинию бросало в дрожь. Увы, приходилось смириться с судьбой, однако ничто не могло вытравить из ее сердца горького сожаления, что Гарри не женился на леди Элизабет Гринли. Она бы наверняка не уронила высокой чести называться графиней Ломонд! Лавиния ворочалась с боку на бок в огромной двуспальной постели и без устали измышляла способы избавиться от Морган. И от того ублюдка, которого она носила во чреве. В это время старая графиня и пришла к выводу, что ее сыну пора узнать правду о своей жене.

Морган предполагала, что похороны состоятся в Лондоне, поэтому с некоторой тревогой приняла известие о перенесении траурной церемонии в фамильную кирку Ломондов на территории шотландского поместья. В последний момент выяснилось, что граф пожелал быть погребенным в склепе Ломондов на землях своих прославленных предков. Какая досада! Она вспомнила, что Гарри показывал ей эту церквушку со склепом, обнесенным массивной оградой, которую увивали дикий виноград и плющ. Морган уже успела заказать траурный наряд — длинное платье из тяжелого черного бархата с маленьким каракулевым воротничком и шикарную шляпку с вуалью — который выглядел бы уместно лишь в богатом столичном храме, а среди шотландских холмов и вересковых пустошей походил бы на клоунский балахон. Ей пришлось примириться с неизбежностью и надеть простое строгое платье, более того, отказаться от драгоценностей. Не таким Морган представляла себе свой первый выход в качестве графини Ломонд!

Как только сообщение о смерти графа появилось в газетах, в дом рекой потекли письма и телеграммы с соболезнованиями от родственников, о которых она никогда ничего не слышала, и друзей, с которыми прежде была не знакома. Морган испытывала нечто сходное с воодушевлением от того, что оказалась в центре такого неимоверного стечения народа, охваченного одним горем, и даже предложила Гарри помочь с ответами на соболезнования.

— Спасибо, дорогая… а ты уверена, что тебе этого действительно хочется? Что касается меня, то я был бы тебе очень благодарен. Ты не представляешь, до чего это занятие меня угнетает.

— Я сделаю все, что в моих силах, стоит тебе сказать слово, — ласково отозвалась Морган. На самом деле у нее просто руки чесались скорее поставить свою подпись «Морган Ломонд» на чем бы то ни было.

После похорон, на которых Морган буквально заливалась слезами, гости и прихожане церкви вернулись в замок на поминки. До чего же долго и нудно они проходили! Старожилы поместья по очереди брали слово и вспоминали то славное время, когда молодой Эдгар, веселый, добрый и очаровательный юноша, бродил по окрестным горам с ружьем в руках, говорили о его щедрости и отзывчивости, заботливом отношении к беднякам. Женщины в простых черных одеждах, их бородатые, суровые мужья в воскресных костюмах плакали, не стесняясь своих слез, возносили хвалу и желали вечной памяти усопшему. С не меньшим усердием и волнением они клялись в преданности «молодому хозяину… Да благословит его Бог!» и его будущему наследнику.

— Да, как жаль, что старому графу не выпала судьба увидеть перед смертью внучка, — сочувственно добавил старый фермер, поклонившись Морган.

Она застенчиво и печально улыбнулась в ответ и поспешила заверить собравшихся в том, что разделяет их скорбь, но тут вдруг ее перебила одна из фермерских жен:

— О ваша светлость! Судя по тому, как высоко вы носите ребенка, у вас наверняка родится мальчик.

Ее муж свирепо шикнул и толкнул разговорчивую супругу в бок, полагая, что та ведет себя с недопустимой фамильярностью. Это дало Морган возможность справиться с внезапным смущением и как ни в чем не бывало ответить:

— Я очень на это надеюсь.

Вечером, когда все гости разошлись, Морган поднялась к себе и без сил рухнула на кровать. Она невероятно устала за последние несколько дней, проведенных в постоянном напряжении, связанном с похоронами, и подумывала о том, чтобы уехать в Нью-Йорк раньше намеченного срока и там дождаться рождения ребенка.

Через день после похорон произошло событие, вынудившее Морган собрать остатки сил, чтобы выдержать жестокую битву с Гарри, от исхода которой зависел успех задуманного ею предприятия.

— Знаешь, что я подумал, дорогая? — сказал он во время их прогулки по берегу озера. — Нам следует пожить здесь до рождения ребенка.

Морган остановилась как вкопанная. В ее мозгу замелькали обрывки беспорядочных мыслей, сердце подскочило к самому горлу и от неожиданности перехватило дыхание.

— Остаться здесь?!

Гарри кивнул и засунул руки глубоко в карманы брюк.

— Дети Ломондов испокон веку появлялись на свет в фамильном замке. Я тоже здесь родился, и отец… А теперь, когда его не стало, я чувствую себя особенно сильно привязанным к традициям нашего рода. Что случится, если ребенок родится здесь?

— Может быть, ты и привязан к традициям своего рода, Гарри, но о себе этого сказать не могу, особенно если дело касается благополучия малыша, — ответила охваченная паническим ужасом Морган. — Не забывай, что я американка. У нас не принято рожать детей где попало. Для этого нужен хороший госпиталь, опытные врачи, современное оборудование… тем более что это мои первые роды. Я не могу рожать в глуши с помощью повитухи и местного фельдшера… о чем ты думаешь, Гарри?

— О тебе, дорогая, и о нашем первенце, — он ласково обнял ее за плечи. — Вчера на похоронах присутствовал доктор Мардок, он уже долгие годы лечит нашу семью. По-моему, вы не знакомы… Когда я сказал, что ты собираешься родить через несколько месяцев, он очень удивился. Ему кажется, что ты слишком худа. Короче, я хочу, чтобы он тебя осмотрел.

Морган без сил опустилась на прибрежный валун и тупо уставилась в далекую точку у самого горизонта — парус рыбачьей лодки.

— Гарри, мы ведь решили с тобой — я уеду рожать в Штаты, чтобы у ребенка было двойное гражданство. Это очень важно.

— Я помню, Морган, но с тех пор многое переменилось. У меня умер отец, и я хочу, чтобы мой наследник родился на земле моих предков. Как ты не можешь этого понять? — Гарри покраснел до корней волос и обиженно насупился.

— Я все понимаю, но не тогда, когда дело касается судьбы твоего наследника! А ты ведешь себя как капризное дитя. Я настаиваю на том, чтобы мы придерживались ранее согласованного плана. Через шесть недель я вылечу в Штаты. На седьмом месяце такой перелет вполне безопасен. Перед самыми родами я дам тебе знать, и ты прилетишь ко мне.

Когда Морган впервые предложила ему этот план, он с радостью его одобрил, считая очень разумным.

— Но я хочу, чтобы ребенок родился здесь! — воскликнул Гарри.

Ни слова не говоря Морган поднялась и медленно направилась вдоль берега к замку.

— Морган! — кричал ей вслед Гарри. — Ты слышишь меня? Я хочу, чтобы мой ребенок родился здесь. А если кто из нас и капризничает, так это ты. — Он догнал ее большими шагами. — Я буду приезжать к тебе на выходные, а когда начнутся схватки, смогу оказаться здесь в считанные часы, чтобы быть с тобой. Что может быть лучше? Пойми, я забочусь только о тебе, — добавил Гарри умоляющим тоном. — И еще я хочу, чтобы доктор Мардок осмотрел тебя.

— Я возвращаюсь домой, — упрямо повторила Морган. — И ты не сможешь мне помешать. Я и не предполагала, что ты такой эгоист, Гарри. Ты думаешь только о себе. А мне важно, чтобы во время родов меня окружали лучшие врачи, а рядом была моя семья. Я не желаю пропадать в этой глуши в одиночестве! — в гневе воскликнула Морган.

— Ты будешь здесь не в одиночестве, а со мной.

Она глянула через плечо на Гарри, который рассеянно швырял камушки в воду, и пошла к дому.

Пришло время решительных действий. Тем же вечером она категорически заявила Гарри, что возвращается в Лондон, и он, не желая ее расстраивать, согласился ехать с ней.

Морган приготовилась любой ценой заставить его действовать в соответствии с прежним планом. Она зашла слишком далеко, чтобы отступать.