Богачи

6

Лицо доктора Гервица напоминало каменную маску, когда он притворил за собой дверь в комнату Закери.

— Могу я поговорить с вами и с остальными членами вашей семьи, мистер Калвин? — Он оглядел гостиную, в которой намеренно задержалось несколько гостей, тихонько переговаривающихся и допивающих шампанское в надежде разузнать пикантные подробности, чтобы блеснуть в светских салонах. — Не могли бы мы перейти в другую комнату?

— Да, пожалуйста, сюда. — Джо повел доктора в кабинет. За ними последовали Тиффани с Хантом и Морган, которую осторожно поддерживал под руку Гарри. — Моя жена ушла к себе. Она слишком потрясена происшедшим…

— Я понимаю. Вот порошки, они помогут ей успокоиться и прийти в себя. — Доктор был само сострадание и учтивость.

— Ну-с? — выжидающе воззрился на доктора Джо. Более всего ему хотелось сейчас своими руками растерзать паршивого сопляка, этого сукиного сына, который осмелился испортить такой праздник!

Морган нахмурилась и закурила, озабоченно поглядывая на Гарри. Хорошего же мнения он будет о ее семейке! Тиффани сразу же опустилась в кресло, чувствуя слабость в ногах и догадываясь, что именно скажет доктор.

— Мне очень жаль, мистер Калвин, но должен сообщить вам, если, конечно, вы еще не в курсе… Дело в том, что ваш сын — наркоман.

— Наркоман?! — воскликнул Джо и бросился закрывать дверь, чтобы эта новость не просочилась за стены кабинета и не стала достоянием сгорающих от любопытства сплетников, собравшихся в гостиной.

— Он пристрастился главным образом к героину. Насколько я могу судить, мальчик в таком состоянии, что говорить с ним бесполезно — он употребляет наркотики, судя по всему, в течение полугода. Помимо героина, у него, по всей видимости, есть привязанность к кокаину и амфетамину. Скажите, а вы не замечали, что в последнее время его поведение изменилось?

— Что вы имеете в виду? — Лицо Джо угрожающе вспыхнуло. — Вы полагаете, что я позволил бы своему сыну втянуться в такое, если бы имел хоть малейшие подозрения?

— Черт побери, откуда только он их брал? — злобно набросилась на доктора Морган, словно Гервиц и был виноват в несчастье, постигшем ее брата.

— К сожалению, достать в нашем городе наркотики гораздо легче, чем хотелось бы, — невозмутимо ответил доктор.

— О Господи! — Из груди Тиффани вырвались рыдания, и Хант ласково обнял ее за плечи.

— И что же теперь делать? — раздраженно спросил Джо. — Я не могу допустить, чтобы сцена, подобная сегодняшней, повторилась еще раз.

— Я вас понимаю, — ответил доктор, и его голос стал скрипучим, как новенькая долларовая банкнота. — Я постараюсь устроить его в клинику Мойе. Это в Пикскиле, долина Хадсон, недалеко отсюда. Если не оказать Закери немедленной медицинской помощи, он погибнет, причем довольно скоро… года через два. — Доктор взял свой черный саквояж и направился к двери. — Я позвоню вам позже, и мы обсудим детали. Будет лучше, если кто-нибудь из вас сам отвезет его туда, хотя… — Доктор печально оглядел присутствующих.

— Я отвезу его, — сказала Тиффани.

В кабинете повисло молчание. Семья ничего не имела против того, чтобы она взяла на себя эту обязанность.

Тиффани часто моргала, стараясь сдержать слезы, готовые хлынуть из глаз. Она откинулась на спинку сиденья такси, которое вызвал отец, чтобы не везти Закери в клинику в собственном лимузине и не давать, таким образом, своему шоферу повода для сплетен. Тиффани не припоминала в своей жизни дня более ужасного, чем этот. Кошмар начался с самого утра, когда она приехала к родителям, чтобы забрать бедного брата после завтрака. Навстречу ей выбежала растрепанная и разъяренная Морган.

— Ради Бога, увези его поскорее! — с таким криком она схватила Тиффани за руку и потащила к комнате Закери. — Мы всю ночь глаз не могли сомкнуть! Ты только послушай… — Из-за двери доносились звуки, похожие на стоны раненого зверя, которые перемежались с глухими ударами. — Он кричит так с вечера, а на рассвете начал биться головой об пол. Мои нервы этого больше выдержать не могут.

— Бедный Зак… у него, наверное, началась ломка… — Тиффани ворвалась в комнату и склонилась перед братом, который валялся по полу, держась обеими руками за живот.

— Помоги мне… — прошептал Закери, и гримаса боли исказила его лицо.

Тиффани опустилась на колени и постаралась приподнять его голову, но в этот момент по всему телу Закери прошла страшная судорога. Он изогнулся и стал цепляться дрожащими пальцами за ковер, а лоб его покрылся испариной.

— Не трогай, ты убьешь меня… Не убивай меня!

— Морган, — тихо позвала через плечо Тиффани.

— Может быть, стоит вызвать доктора? — раздался у нее над ухом приятный низкий голос.

Тиффани оглянулась. Рядом с ней стоял Гарри в домашнем халате и туфлях. На его лице была написана искренняя озабоченность и желание оказаться полезным.

— Да. И попросите прислать машину. Такси может поехать следом и привезти меня обратно, но до клиники мне его одной в таком состоянии не довезти.

По-настоящему Тиффани испугалась, когда в машине «скорой помощи» Закери стало рвать. Спокойная и терпеливая медсестра сделала ему укол, но даже это помогло ненадолго.

— Все будет хорошо, мой милый, — повторяла Тиффани, поглаживая бледную, со вздувшимися жилами руку брата, сжимающую край койки. Но он словно не слышал ее и продолжал надрываться от крика.

При виде его мучений Тиффани охватило чувство собственной беспомощности и бесполезности. Неужели перед ней ее брат, тот самый мальчик, который с детства отличался веселым нравом и, казалось, был создан для долгой счастливой жизни? Нет, на его месте чужой человек, дьявольский фантом, принявший облик Закери. И у нее нет власти развеять эти страшные чары.

— Закери, — шептала она. — Держись, малыш. Все будет в порядке.

Машина пересекла черту пригорода Нью-Йорка. Вскоре мост Квинсборо остался позади, и перед Тиффани открылась панорама Манхэттена.

Она уныло смотрела вдаль, туда, где на горизонте высились громады небоскребов, но перед глазами стояла сцена прощания с братом в клинике. Нет, никогда не суждено ей забыть тот взгляд, которого удостоил ее Закери: в нем были злоба и осуждение, страх и боль.

Из радиоприемника доносился голос диктора, читающего сводку новостей: «Сенат отклонил проект демократической партии о сокращении численности вооруженных сил США в Европе на треть и рассмотрел поправку…»

— Нельзя ли выключить радио? — попросила Тиффани.

— Да, разумеется, — водитель повернул рычажок, и они погрузились в тишину.

Вглядываясь в знакомый ландшафт, узнавая высотные здания Международного торгового центра, компании «Пан-Американ» и Эмпайр стейт билдинг, сверкающие в лучах заходящего солнца, Тиффани не могла избавиться от ощущения, что отсутствовала в городе очень долго и теперь возвращается из какого-то длительного путешествия. Неужели только сегодня утром, раздвинув шторы в своей спальне, она беспечно любовалась зеленью Центрального парка? Она вдруг почувствовала своего рода ностальгию по тому городу, который знала много лет, поскольку сегодня Нью-Йорк неожиданно переменился, стал для нее другим. И вряд ли ей когда-нибудь снова удастся взглянуть на него глазами молодой, уверенной в себе, счастливой женщины. Наверное, именно так человек взрослеет — он ни с того, ни с сего начинает видеть знакомые вещи совершенно иными.

Тиффани решила сразу же по приезде домой забраться в горячую ванну и не вылезать оттуда до тех пор, пока Глория не подаст ужин. Потом она ляжет на диван и будет смотреть телевизор. Хант этим утром вылетел в Лос-Анджелес на переговоры, связанные с новым фильмом. И это очень кстати — после такой эмоциональной встряски ничего лучше, чем спокойный вечер дома в полном одиночестве, не придумаешь.

Морган взяла утреннюю газету и налила себе кофе. После того как Закери благополучно препроводили в машину «скорой помощи», Морган расслабилась и решила спокойно позавтракать.

— Черт побери! — Из ее груди вырвался возглас раздражения, когда она обнаружила фотографию Закери во всю газетную полосу с подробным описанием его бесчинств. И лишь в самом конце статьи содержалось краткое упоминание о том, что прием состоялся в честь ее с Гарри помолвки.

— Ты только взгляни на это! — Морган сунула газету в руки недоумевающего Гарри.

В этот момент к завтраку вышел отец и, заглянув в газету через плечо Гарри, разразился настоящей бурей. Он кричал, что потратил двадцать тысяч долларов на этот прием и в результате стал посмешищем для всего Нью-Йорка. Он проклинал тот день, когда Закери появился на свет, и призывал на его голову все мыслимые небесные кары.

— Чем дольше его продержат под замком в клинике, тем лучше! — заключил Джо и тяжело опустился на стул.

— Но ведь мальчик очень болен, сэр, — вмешался Гарри. — Доктор сказал, что он нуждается в серьезном лечении, иначе ему угрожает смерть. Наркотики — невероятно опасная вещь…

— Я не хуже вас знаю, что такое наркотики, — вспылил Джо. — Если бы у сопляка была голова на плечах и сила воли, как у меня, он никогда бы не встал на этот скользкий путь!

— Вся беда в том, что в это легко втянуться. Я знал неплохих ребят, которые сперва попробовали наркотики из любопытства, а когда решили от них отказаться, поняли, что попались на крючок. У меня в колледже был приятель, которого отчислили из-за того, что он принимал героин. Кстати, он плохо кончил — наркотики его погубили, — сказал Гарри.

Джо исподлобья посмотрел на будущего зятя. Единственное, чего ему сейчас недоставало, — воспоминаний этого молокососа о школьных годах!

— Тогда, наверное… — начала было Морган, но осеклась и испуганно взглянула на отца.

— Что «наверное»?

Она пожала плечами и решила, что будет нелишним рассказать отцу о встрече с Закери на квартире у Тиффани пару недель назад.

— И ты позволила ей отвалить Закери такую сумму? Почему по крайней мере вы не потребовали у него объяснений, более того, не сказали об этом мне? — Джо побледнел и так сильно поджал губы, что их почти не стало видно.

— Я подумала… мы подумали… — начала оправдываться Морган, — …что ему нужны деньги на аборт для какой-нибудь девчонки… ну или что-то в этом роде. — Она застенчиво опустила глаза, чувствуя, что Гарри смотрит на нее с недоумением, но тут же горделиво выпрямилась. Все же он не лишен британского резонерства и чопорности. Может быть, под ее влиянием он станет терпимее и проще относиться к жизни? В конце концов, что страшного в этих наркотиках? Разве допустимо, чтобы взрослого мужчину шокировало то, что женщины иногда делают аборты?

Джо подавил в себе раздражение и погрузился в чтение своей любимой «Уолл-стрит джорнэл».

— А где мама? — поинтересовалась Морган, желая сменить тему разговора.

— Она плохо себя чувствует, что неудивительно. Я убедил ее остаться в постели и позавтракать у себя. Боже, какой скандал! Сегодня она приглашена на ленч к Лили Монталбан, жене президента «Прайм глобал комодитиз». Как она пойдет туда теперь? Не представляю! — с этими словами Джо поднялся и направился к двери, но задержался на мгновение возле Гарри. — Я хотел бы извиниться перед вами. Вчерашний вечер оказался безнадежно испорченным благодаря вызывающему поведению моего сына. Надеюсь, слухи об этом неприятном инциденте минуют ваших родителей.

— Не стоит извиняться, сэр, — ответил Гарри, вставая из-за стола. — Я искренне сочувствую Закери, сэр.

Джо молча кивнул и вышел из столовой. В его сердце не было места состраданию к сыну, который, по его мнению, заслуживал лишь презрения.

«Сын миллионера Джо Калвина устроил дебош на приеме в честь помолвки своей сестры» — кричали газетные заголовки. Смоки опустила монету в автомат и вытащила из щели газету. За столиком в соседнем кафе она внимательно прочла сообщение о светской вечеринке, которая так печально завершилась благодаря выходке ее приятеля. Список гостей привел Смоки в восторг, тем более что репортеры не скупились на эпитеты описывая туалеты присутствовавших дам: миссис Вингард Шустер блистала красотой и бриллиантовым колье стоимостью в полмиллиона долларов; леди Стэнхоуп, богатая англичанка, поразила американцев роскошными фамильными драгоценностями; в глазах рябило от громких имен конгрессменов, президентов нефтяных и банковских корпораций. Да и жених у его сестрички тоже не абы кто, а английский аристократ, будущий граф Ломонд. Сообщалось, что Джо Калвин потратил на этот прием пятьдесят тысяч долларов и там подавали лучшее французское шампанское и деликатесы со всех концов света. О поведении сына господин Калвин высказался более чем сдержанно: «Ничего страшного. Мальчик расстроился из-за того, что его сестра выходит замуж и уезжает в Англию. Немного разнервничался…»

И больше ничего. О наркотиках ни слова. Но фотография Закери, бьющегося в руках двух мужчин, оттаскивающих его от отца, не оставляла сомнений в причине его «расстройства»: волосы всклокочены, рубашка порвана, взгляд безумный, рот искажен криком.

Смоки улыбнулась. Закери не врал, когда говорил, что его отец — богатый человек. Она допила кофе и еще раз просмотрела статью. «Джо Калвин, президент «Квадрант финанс инкорпорейтед»… Вот это удача!

У себя в комнате, которая при дневном свете казалась еще более грязной и запущенной, чем ночью, Смоки переоделась, тщательно продумывая каждую деталь туалета. Она остановила свой выбор на короткой обтягивающей кожаной юбке, шелковой блузке с глубоким вырезом и белых туфлях на высоком каблуке. Накрасив губы алой помадой и всунув в уши дужки золотых сережек, Смоки вышла из дома и направилась пешком к 14-й улице, где без труда можно было поймать такси, чтобы добраться туда, куда ее неудержимо манил запах больших денег.

Тиффани швырнула сумочку на столик в прихожей и сняла туфли. В квартире было тихо, вероятно, Ширли и Мария уже закончили работу и разошлись по домам. Какое счастье оказаться наконец дома!

— Глория, я вернулась, — крикнула Тиффани. — Есть что-нибудь срочное для меня?

На столике была разложена почта, среди писем она заметила записку от Ширли, но с этим она разберется потом.

— Есть, — раздался в ответ незнакомый женский голос.

Тиффани вздрогнула от неожиданности и обернулась. В проеме двери, ведущей в гостиную, маячила фигура в розовом платье, туго обтягивающем бедра и грудь. Розовая лента поддерживала забранные в хвост белокурые кудряшки, а выражение маленьких глаз на одутловатом лице было откровенно враждебным. В одной руке женщина держала бокал с виски, в другой — дымящуюся сигарету. Она сделала шаг вперед, пошатываясь на высоких каблуках, и, борясь с икотой, повторила:

— Есть.

Это была жена Ханта.

— Что вам нужно?

— Я ищу своего мужа.

— У вас к нему какое-то дело? — Тиффани снова влезла в туфли и теперь смотрела на Джони свысока.

— Я тебя в первый и последний раз предупреждаю!.. — взорвалась Джони. — Оставь его в покое! Ты его очередное мимолетное увлечение, не более того! — Она развернулась и направилась в гостиную. Тиффани ничего не оставалось, как последовать за ней. — И не думай, что ты какая-нибудь особенная. Он любит меня и детей и никогда не бросит нас, понятно? Можешь сколько угодно вешаться ему на шею, это не поможет. Ему плевать на твои деньги и связи. Его не купишь. А именно это ты и пытаешься сделать. — У нее потекла тушь и размазалась губная помада, след от которой алел на стенке хрустального бокала. В колючих глазах сверкала ненависть. С трудом удерживая равновесие Джони подошла к бару, плеснула еще виски и залпом выпила.

— Я хочу внести некоторую ясность, — сказала Тиффани, присаживаясь на подлокотник кресла. — У нас с Хантом действительно роман. Это получилось как-то само собой, мы познакомились на киностудии, я работала под его началом…

— Чушь собачья! — Джони опрокинула в себя новую порцию виски. — Ты липнешь к нему, потому что надеешься с его помощью сделать карьеру.

— Неправда! — вспыхнула Тиффани. — Я всего добилась своими силами. Когда мы встретились с Хантом, моя карьера вполне состоялась. А теперь прошу вас покинуть мой дом.

— И не подумаю. — Джони скрестила руки на груди и вызывающе уставилась на свою соперницу. — Я останусь здесь столько, сколько пожелаю. И что ты о себе возомнила? Подумаешь, какая-то портниха! Хант считает, что никакого таланта у тебя нет. Он сам мне это говорил. А я актриса…

— Ничего не скажешь, ваша сегодняшняя роль достойна Оскара, — парировала Тиффани.

— Ах ты, сука паршивая! — воскликнула Джони и выплеснула в лицо Тиффани остатки спиртного из своего бокала. — Я покажу тебе, как отбивать чужих мужей! Если не оставишь Ханта в покое, я убью тебя, дрянь!

Ослепленная едкой жидкостью, Тиффани попыталась встать, но зашаталась и упала в кресло.

— Ты слышишь, что я говорю? — крикнула Джони и взяла со столика тяжелую бронзовую статуэтку.

Через миг в комнату ворвалась Глория, и крик ужаса замер у нее на губах. Искаженное злобой лицо Джони и матовое сияние бронзы в ее занесенной руке — последнее, что осталось в памяти Тиффани.

Закери лежал на узкой больничной койке в клинике Мойе. Он находился здесь уже два дня, но, несмотря на регулярные уколы, его состояние не улучшалось, и надежды на то, что кошмарные видения, в которые он погружен, когда-нибудь прекратятся, с каждым днем становилось все меньше.

Закери шевельнулся, чтобы лечь поудобнее, и крысы, якобы устроившие гнездо у него на животе, забеспокоились и разбежались. Он так вспотел, что больничная пижама промокла насквозь, а волосы неприятно прилипли к шее. Прошлой ночью было куда страшнее. Закери не мог отделить сон от грез наяву. Ему казалось, что он лежит в большом свинцовом ящике, полном пауков. Они ползали по нему, забирались в складки одежды и наконец, сцепившись лапками, обвились вокруг его горла тугим воротником. Затем пришла сиделка и принесла гору каких-то свертков в тонком белом муслине — так обычно упаковывают французский сыр. Но это был не сыр. Закери открыл первый сверток и увидел человеческую стопу. В другом лежала лопатка с частью позвоночника. В третьем была знакомая рука — широкая ладонь и запястье. Закери не сомневался в том, что это рука отца, потому что узнал массивное золотое кольцо на пальце. Повинуясь безотчетному любопытству, он бросился открывать остальные упаковки, боясь и одновременно больше всего на свете желая обнаружить в одном из них отцовскую голову с остекленевшим взглядом холодных серых глаз.

Пришла другая сиделка и повела Закери в большую белую палату, где он увидел свой проигрыватель, а рядом с ним гору пластинок. Они были новехонькие, сверкающие. Закери сделал шаг в их направлении, и в этот миг пластинки ожили и принялись вертеться и скрежетать. Палата наполнилась какой-то дьявольской музыкой, а когда он добрался до стола, на месте пластинок лежала куча черных глянцевых осколков.

Почему с ним происходят такие странные вещи? Неужели Тиффани специально привезла его сюда, чтобы врачи издевались над ним и довели до сумасшествия? А вдруг он уже свихнулся? Закери испуганно огляделся и вдруг увидел, как из щели в белой стене выползает огромный красный удав и движется прямиком к его койке. Жалобно всхлипнув, Закери спрятал голову под подушку и крепко зажмурился.

Хант уже в третий раз набирал номер Тиффани. И безуспешно. Он посмотрел на часы и удивленно приподнял бровь. Если в Лос-Анджелесе пять утра, в Нью-Йорке восемь. Где она может быть в это время, если не дома? Где Глория? И почему вчера к телефону не подошли Ширли или Мария? Он звонил Тиффани накануне несколько раз: из аэропорта, как только прилетел, потом из отеля, днем и в девять вечера. Не исключено, что Тиффани осталась на ночь в клинике Мойе вместе с Закери. Хант закурил и еще раз посмотрел на часы. Он не мог избавиться от тревожного предчувствия. Не в обычаях Тиффани было неожиданно менять планы, не ставя его в известность. Он думал о ней всю ночь и плохо спал, проворочавшись в постели почти до рассвета. Господи, как она нужна ему!

Не находя места от беспокойства, Хант решил позвонить Калвинам. Вдруг Тиффани осталась ночевать у родителей, заехав к ним из клиники, чтобы рассказать о том, как устроили Закери, и обсудить диагноз врачей? Хант снял трубку и заказал другой номер. Возникла долгая пауза.

— Извините, мистер Келлерман, линия занята, — сказала телефонистка через пару минут. — Попробовать еще раз?

— Да, пожалуйста, — ответил Хант. — И соедините меня с рестораном.

Он заказал апельсиновый сок, кофе с тостами и задумался о том, какой трудный день впереди. Сперва его ждут на студии для переговоров со сценаристом. Потом предстоит обсудить с режиссером вопрос о распределении ролей. Работы много, так что придется полностью сосредоточиться на текущих проблемах и выкинуть на время из головы мысли о Тиффани. Пожалуй, не помешает принять холодный душ до завтрака.

Резкий и настойчивый стук в дверь раздался в тот момент, когда Хант, раздевшись донага, уже входил в ванную. Он нахмурился и набросил синий купальный халат. Проверив цепочку, Хант приоткрыл дверь и глянул в узкую щель.

— Что за черт!..

— Хант… Хант!

Он распахнул дверь, и в номер вбежала Джони. На ее помятом лице засохли потеки расплывшегося макияжа, а розовое платье было порвано в нескольких местах.

— Мне пришлось приехать… Посмотри только! Посмотри! — Джони рыдая подошла вплотную к Ханту, чтобы показать ему синяки на груди и плечах, а также глубокую ссадину на подбородке.

Хант был настолько поражен внезапным появлением жены, да еще в таком виде, что не мог произнести ни слова.

— Видишь, что сделала со мной твоя чертова сучка? — кричала Джони. — Она попыталась убить меня. Я бежала из Нью-Йорка, чтобы скрыться от нее и быть с тобой.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — холодея от ужасной догадки, сказал Хант.

— Она набросилась на меня, как дикая кошка! Эта стерва сказала, что ты принадлежишь ей, и она никогда тебя не отпустит. Она сказала… — Джони упала ему на грудь и, зарывшись лицом в халат, разрыдалась.

— Где это произошло?

— А ты как думаешь? Не на Северном же полюсе! Она попросту сумасшедшая, Хант. Буйнопомешанная! — Джони уже не плакала, а лишь тихонько всхлипывала. — Ты должен заботиться обо мне, защищать меня. А эта сука озверела вконец. Я так испугалась!

— А где Тиффани сейчас? — спросил Хант и сам удивился, насколько равнодушно прозвучал его вопрос.

— Какая, черт побери, тебе разница? — вскинулась Джони. — Дома, наверное, сидит, а может, и еще где… Откуда мне знать! А тебе-то что? — Она оправила платье на груди и, заметив, что под один из покрытых лаком ногтей забилась грязь, стала старательно вычищать ее оттуда.

— А что с детьми? — спросил Хант и направился к телефону.

— Тебя интересует кто угодно, только не я. Ты забыл, что я тебе жена? Не волнуйся, дети в порядке. А я, между прочим, имею право к тебе приехать, если хочу. И нечего кривиться…

Хант собрался уже снять трубку, но тут телефон зазвонил.

— Алло!

Джони прищурилась и сверлила спину мужа уничтожающим взглядом.

— Да, Морган, это я, — сказал в трубку Хант.

— Теперь еще какая-то Морган, — услышал он презрительный смешок и звук падающих на ковер туфель у себя за спиной. Потом заскрипели пружины матраса — Джони забралась в постель. — Очередная потаскуха? Ну и липнут же они к тебе.

Хант вслушивался в голос на том конце провода и не обращал внимания на реплики Джони. Через минуту он заговорил:

— О Господи! Как она?… Глория при этом присутствовала? Боже!.. Слушай, Морган, я немедленно вылетаю. Первым же рейсом… Все, пока. — И он бросил трубку на рычаг.

— Может быть, ты все-таки закажешь мне что-нибудь выпить? — капризно заныла Джони. — Или прикажешь мне самой это сделать?

— С этой минуты заботься о себе сама, — ответил Хант, поспешно одеваясь.

Вокруг стояла какая-то неестественная тишина. Тиффани открыла глаза и увидела незнакомый потолок. Интересно, куда это она попала?

— Тифф, как ты себя чувствуешь? — раздался тревожный голос Морган.

Тиффани захотела повернуть голову, но она мучительно болела и, казалось, вот-вот развалится на куски. Она попробовала что-то сказать, но язык с трудом ворочался во рту, воспроизводя глухие и невнятные звуки.

— Что случилось? — наконец выдавила из себя Тиффани.

— Все в порядке, моя дорогая, все будет хорошо. Ты в больнице. Тебя привезли сюда вчера вечером.

Тиффани постаралась вспомнить, как это произошло, но не смогла. В голове плыл туман, мысли путались.

— Какой-нибудь несчастный случай?

— Не совсем, — ответила Морган, склонившись над сестрой. — Некая леди — если, конечно, ее можно так назвать — узнала, что ты встречаешься с ее мужем, пришла к тебе в дом и стукнула тебя по голове тяжелой бронзовой штуковиной. Но можешь не беспокоиться, антикварная бронза не пострадала, на ней не осталось ни царапины!

— Что? — воскликнула Тиффани и попробовала приподняться на локте, но голову пронзила такая резкая боль, что она без сил упала на подушки.

— Лучше не двигайся, — заволновалась Морган. — Сейчас ты еще не в состоянии взять реванш над этой чертовой миссис Келлерман.

— Жена Ханта… — пробормотала Тиффани, ровным счетом ничего не понимая.

Морган присела на край койки и кивнула.

— Да. Она пришла к тебе задолго до того, как ты вернулась из клиники, куда отвозила Закери. Глория впустила ее, потому что та назвалась актрисой и сказала, что ты ей назначила встречу, чтобы обсудить какой-то костюм. Когда она стала бушевать, Глория, которая готовила на кухне ужин, услышала крики и пришла посмотреть, что происходит. Она стала свидетельницей этой отвратительной сцены, но, к сожалению, не успела остановить обезумевшую мегеру. Глория бросилась вызывать «скорую помощь» и позвонила нам, а эта бандитка тем временем сбежала…

Тиффани стала понемногу вспоминать события вчерашнего дня. Она действительно застала у себя Джони, когда вернулась из клиники. Та была в розовом платье и, по-видимому, изрядно приложилась к бутылке. Не успела Тиффани переступить порог дома, как Джони набросилась на нее с требованиями оставить в покое Ханта. Кстати, а где был в это время Хаит? И где он теперь? Тиффани вдруг почувствовала себя слабой и беззащитной. Морган, словно угадав ее мысли, сказала:

— Я говорила с Хантом сегодня утром. Он звонил тебе вчера весь день из Лос-Анджелеса. Сейчас он на пути сюда и может оказаться здесь в любую минуту.

Тиффани закрыла глаза, и по щекам у нее потекли слезы. Морган взяла ее за руку и тихонько пожала.

— Не плачь, Тифф. Все будет хорошо, вот увидишь. После того, что случилось, он не останется с женой. Если бы ты знала, как он расстроился, когда я обо всем ему рассказала.

— Все не так просто, Морган. Они давно женаты, у них двое детей. Хант не может развестись из-за них. Он не хочет, чтобы они росли в неполной семье и чувствовали себя с детства ущербными.

— Ладно, хватит болтать. Тебе необходимо много спать. Я уверена, что все как-нибудь само собой наладится. Вечером мы с Гарри еще зайдем к тебе. — Морган поцеловала сестру в щеку и тихо вышла.

Тиффани утонула в пульсирующей боли, расходившейся от головы по всему телу. Ну почему Хант уехал? Будь он в городе, Джони не осмелилась бы прийти к ней и устроить сцену.

Хант взял такси и направился из аэропорта домой. Домоправительница встретила его с искренним облегчением.

— Мистер Келлерман! Как я рада, что вы приехали! Мальчики…

— Как они, Флоренс? — Хант поставил чемодан на пол и устремился в гостиную.

— Они смотрят телевизор. Как они огорчились и испугались, когда сперва вы уехали, а потом исчезла миссис Келлерман! Я не спала всю ночь, а когда вы позвонили утром и сказали, что скоро вернетесь, у меня камень с души свалился.

— Папа! Папа! — Гус и Мэт наперегонки бежали из гостиной, чтобы обнять и расцеловать отца. Хант поднял их обоих на руки и крепко прижал к груди.

— Привет… привет, — ласково улыбнулся он.

— Мы… мы думали, что ты нас бросил, — плакал Мэт. — А потом и мама уехала… — Он уткнулся в отцовское плечо и громко всхлипывал.

— Где ты был? И где мама? — спросил Гус, которого вид беспечно улыбающегося отца успокоил и одновременно рассердил.

Хант внимательно вгляделся в побледневшее лицо сына с обиженно поджатыми губами и увидел, что малыш борется с собой, чтобы не расплакаться.

— А теперь послушайте меня, ребята. Разве я не говорил вам, что никогда вас не оставлю?

Мэт утер нос ладонью, и они оба важно кивнули.

— Мама решила сделать мне сюрприз и прилетела в Лос-Анджелес, — продолжал Хант. — Она пробудет там еще несколько дней в гостях у друзей. О'кей?

Мальчики снова кивнули, и Хант потрепал обоих по макушкам.

— А теперь вам придется еще немного посидеть одним. У меня есть дела в городе. Если вы будете хорошо себя вести, мы вместе поужинаем, потом поиграем, а перед сном я почитаю вам книжку.

— Здорово! — сказал Гус, и его бледные щеки разрумянились. — А какие у тебя дела?

Хант нахмурился. Вначале он собирался поговорить с Глорией, а потом поехать в больницу к Тиффани, чтобы успокоить и поддержать ее.

— Мне нужно проверить, как идут дела с новым фильмом, — ответил Хант, ненавидя себя за то, что вынужден лгать. — Обещаю надолго не задерживаться.

— А во что мы будем играть вечером? — спросил Мэт и звонко чмокнул отца в щеку.

— Вечером и решим, — ответил Хант, усаживая малышей перед телевизором.

Теперь Хант знал наверняка — что бы ни случилось, он не сможет нарушить данное им слово. Он не оставит их. Это его дети, а значит, он в полной мере, несет ответственность за их будущее.

Тиффани проснулась в тот момент, когда в палату вошел Хант с огромным букетом белых орхидей. Ни слова не говоря он положил цветы на столик, обнял ее и нежно поцеловал. Этого он Джони не простит никогда! Мало того, что она едва не убила Тиффани, у нее хватило ума нанести раны самой себе, чтобы создать видимость алиби. Глория рассказала ему о дикой выходке жены во всех подробностях. Теперь никаких сомнений в том, что Джони серьезно больна психически, у него не оставалось.

— Не волнуйся, любимая, — прошептал Хант, склонившись к самому уху Тиффани и ласково поглаживая ее по щеке кончиками пальцев. — Все будет хорошо. Положись на меня.

Джо Калвин был взбешен до предела. Он метался из угла в угол своего роскошного кабинета на сорок девятом этаже Квадрант-хауса, как посаженный в клетку волк. Вместе с тем больше всего он напоминал павлина с ощипанным хвостом. В сотый раз за сегодняшнее утро он, почтенный президент корпорации, задавал себе один и тот же вопрос: чем он заслужил гнев Господа, наделившего его семьей, от которой одни расстройства и неприятности? К Морган, разумеется, это не относится. Она, к счастью, вся в него. В ней есть амбициозность и холодная расчетливость — такая своего не упустит. Одна поездка в Англию, и пожалуйста — девчонка без пяти минут графиня. Он не жалеет, что вложил в эту поездку кучу денег — траты себя оправдали. Конечно, и его связи сыграли в этом успешном деле не последнюю роль. Само по себе приглашение к Винвудам, дружеские отношения с которыми он, к слову сказать, выстраивал не один год, многого стоит!

Джо старался заводить знакомство с нужными людьми при любых обстоятельствах. Он свято верил в то, что именно полезные связи лежат в основе процветающего бизнеса. Кто знает, в какой момент может пригодиться тот или иной человек? Самым нужным приобретением Джо был, разумеется, Сиг Хофман. Судьба свела их вместе много лет назад, еще очень молодыми людьми, в то время, когда оба стремились найти свое место под солнцем.

Когда Джо было пятнадцать, он твердо решил, что не намерен всю жизнь ездить на службу в метро. Его родители были бедны, а папаша Сига, крупный торговец мануфактурой, напротив, мог обеспечить своему сыну безбедное будущее.

После смерти отца Сиг унаследовал крупное состояние и взял в компаньоны Джо. И теперь, спустя тридцать четыре года, когда Джо стал президентом корпорации «Квадрант», а Сиг — ее вице-президентом, можно было не сомневаться, что они выбрали верную дорогу. Дела шли как нельзя лучше, корпорация росла и расширяла сферу влияния из года в год. Джо полагал, что главное для человека — деньги. С их помощью можно купить все — в том числе и безупречную репутацию. Союз Сига и Джо оказался невероятно продуктивным: Сиг обладал недюжинным талантом финансиста, а Джо умел располагать к себе людей. Покуда Сиг разрабатывал сложные бухгалтерские системы займов, ссуд, процентов и выплат, Джо занимался рекламой, убеждал возможных клиентов в том, что их компания — единственная в мире, которой можно выгодно и безопасно доверить свои сбережения, находил поддержку в самых высоких государственных кругах. Да, они с Сигом…

Цепь его приятных воспоминаний была прервана мыслью о Закери. Одни неприятности с этими детьми! Тиффани тоже хороша — надо же было связаться с женатым мужчиной, у которого к тому же алкоголичка-жена! В последние дни газеты только и пишут о его семье. К тому, что «Уолл-стрит джорнэл» посвящал статьи его финансовой деятельности, Джо привык давно, но скандальная известность его вовсе не привлекала.

Сердито ворча что-то себе под нос, Джо подошел к бару и плеснул себе коньяку. Выпив его одним махом, он не успокоился, как ожидал, а рассвирепел еще сильнее. Черт бы побрал эту язву! Последней каплей, переполнившей чашу его терпения и окончательно выведшей из себя, стало вчерашнее появление бульварной девки, назвавшей себя Смоки О'Мэли. Джо принял незваную гостью, сидя за столом в массивном кожаном кресле, и с интересом разглядывал ее, пока она что-то невнятно лепетала о своем горестном положении. Он не общался со шлюхами со времен юности и пришел к выводу, что раньше они были куда привлекательнее.

И как только придурка Закери угораздило спутаться с такой лахудрой! Опасаясь, что кто-нибудь из коллег увидит эту особу у него в кабинете, Джо поспешил выдать ей две тысячи долларов наличными, чтобы она сделала аборт и не болтала, о чем не следует. Откупившись от нахалки, он выставил ее за дверь.

Морган абсолютно права: Закери — законченный идиот.

Джо налил очередную порцию коньяку. Он правильно с ней обошелся, вне всякого сомнения. И. насколько проще избавиться от юной шантажистки, чем от вымогателей, занимающих самые высокие посты. Похоже, он произвел на девчонку впечатление. Она понятия не имеет ни о каких наркотиках, это ясно, иначе обязательно проболталась бы.

Джо нажал черную кнопку в столе и вызвал секретаря. Сейчас прежде всего надо заткнуть глотку газетчикам. В прессе не должны больше появляться имена его детей. Он столько лет бился, завоевывая почтенную репутацию, что никому не позволит чернить ее.

Слава Богу, хоть Рут никогда не доставляла ему беспокойства. Когда они встретились, она была послушной, воспитанной девочкой из хорошей семьи. К тому же у ее родителей водились кое-какие деньги. У нее был строгий отец, который держал дочь в ежовых рукавицах и не давал много воли. Жаль только, что Рут совсем не умна. Л впрочем, идеальных людей не бывает.

Хорошо еще, что Закери сейчас в клинике и не путается под ногами. Когда он поправится, надо будет отправить его в Европу до тех пор, пока о скандале не забудут.

Тиффани придется перестать общаться с этим чертовым продюсером. Джо никогда не доверял проходимцам из шоу-бизнеса. Недавняя выходка пьяной жены Ханта — еще одно доказательство тому, что он был прав.

Мысленно разрешив проблемы с детьми, Джо несколько успокоился и даже повеселел. Он потер руки и с удовольствием погрузился в изучение проекта финансирования новой компьютерной компании.

Гарри намеревался вернуться в Англию в ближайшие три дня. Морган собиралась присоединиться к нему через месяц и до свадьбы поселиться у Винвудов. Хотя Гарри и сожалел внешне о предстоящей разлуке с невестой, в глубине души ему очень хотелось уехать, поскольку за две недели, проведенные в Нью-Йорке он устал, как никогда в жизни.

Калвины с утра до ночи знакомили его со своими многочисленными друзьями, которые, в свою очередь, приглашали их на приемы и вечеринки. Город, казалось, ожил после того, как изнуряющая летняя жара спала, и в воздухе повеяло бодрящей осенней прохладой. Уныние осточертевших знойных дней и душных ночей было предано забвению, и светская жизнь забила ключом с новой силой.

Прежде всего Джо настоял на том, чтобы показать Гарри Уолл-стрит во всем ее великолепии. С этой целью он организовал для него настоящую экскурсию, которая закончилась ленчем в «Ла библиотек». На другой день Джо потащил будущего зятя в ресторан на сто седьмом этаже Центра международной торговли, откуда открывался удивительный вид на город. Морган познакомила Гарри с сокровищами Метрополитен-музея, экспозициями Музея современного искусства и художественных галерей в Сохо и на Ист-Сайде. За это время они успели пообедать во всех фешенебельных ресторанах города, в том числе в «Русской чайной» и «Позитано», пересмотреть все лучшие шоу на Бродвее, обойти самые дорогие магазины, начиная с «Триплера» и кончая «Бергдорфом Гудменом». Но и по ночам Гарри не знал покоя — Морган любила танцевать, и как только открывались дансинги и ночные клубы, начиналось их путешествие по увеселительным местам, которое заканчивалось лишь на рассвете прогулкой по Колумбия-авеню.

Незабываемое впечатление произвел на Гарри Центральный парк с его знаменитыми представлениями мимов и уличных музыкантов. До глубины души поразила его компания темнокожих подростков на роликовых досках, которые настроили в унисон несколько магнитофонов и выделывали под их аккомпанемент замысловатые трюки.

Гарри пришел к заключению, что жизнь этого огромного города проходит на улицах и суть ее состоит в причудливом взаимодействии тысяч и тысяч одиноких людей, которые снуют по тротуарам и бульварам, задевают друг друга локтями, бормочут извинения и бегут дальше по своим делам, не замечая никого и ничего вокруг. Вместе с тем он не испытывал никакого восторга от посещения дорогих ресторанов и роскошных магазинов, что вызывало недоумение Морган.

Светская круговерть не стихала и в выходные. Каждый уик-энд личный самолет Джо доставлял всю семью на побережье близ Саутгемптона, где находилось поместье Калвинов «На четырех ветрах». Джо не мог отказать себе в тщеславном удовольствии представить будущего зятя своим соседям на Лонг-Айленде.

Каждое утро начиналось с посещения элитного теннисного клуба, где Морган с Гарри неутомимо бегали по корту, а Джо общался со знакомыми. По возвращении домой их ждал завтрак в беседке у живописного пруда, за которым к ним, как правило, присоединялся кое-кто из соседей. У Гарри голова шла кругом от ежедневных балов и вечеринок.

За две недели своего пребывания у Калвинов Гарри не мог припомнить случая, когда беседа касалась иной темы, кроме как предстоящего бракосочетания.

Джо хотел, чтобы предсвадебные торжества любимой дочери прошли с невиданным доселе размахом, но поневоле согласился с тем, что для этого необходимо много сил и времени, которыми они, к сожалению, не располагают. Последним аргументом, который заставил Джо отказаться от своих грандиозных замыслов, стал категорический отказ Рут одной, без мужа ехать в Лондон, чтобы помочь Морган с приготовлениями к церемонии бракосочетания. Джо, в свою очередь, не мог надолго оставить дела, поэтому было решено, что Морган организует все с помощью Розали Винвуд. Морган это вполне устраивало. Она хорошо представляла себе, чего хочет. Присутствие матери, которая вечно нервничает больше, чем нужно, и любит отстаивать свое мнение по любому поводу, было бы ей в тягость.

После долгих споров свадьба была назначена на двадцатое февраля. На все приготовления оставалось лишь четыре месяца. Джо и Рут планировали приехать в Лондон за две недели до торжества. Морган парила на вершине счастья и сразу же решительно принялась за дело, намереваясь продумать все до мелочей, чтобы исключить любую оплошность.

Гарри должен был за это время купить в Лондоне дом, который Морган облюбовала задолго до помолвки. Здание находилось на площади Монпелье, поблизости от Гайд-парка, и выходило окнами на чудесный сквер. Морган буквально пленили роскошные гостиные, соединенные с открытой террасой, как бы специально созданные для шикарных раутов и представительных приемов, которые она мечтала устраивать. Дом был построен в 1820 году, но после ремонта отвечал всем современным представлениям о комфортабельном жилище. На верхнем этаже размещались пять спален, каждая с отдельной ванной, внизу возле кухни находились комнаты слуг. Однако Морган решила по приезде в Лондон первым делом нанять самого модного дизайнера для того, чтобы меблировка их семейного гнездышка отвечала самым высоким требованиям ее изысканного вкуса.

Гарри с одобрением отнесся к наполеоновским планам невесты. Чем больше Морган будет погружена в бесконечные хлопоты, тем лучше. Он хотел бы как можно дольше избегать близкого общения Морган и своей матери, поскольку категорическое неприятие графиней будущей невестки не оставляло надежд на их добрые отношения. Гарри опасался, что Морган, обнаружив это, обидится, вернет ему обручальное кольцо и первым же самолетом вернется к родителям.

Тиффани выписали из больницы, и теперь она чувствовала себя вполне сносно, если не считать частых головных болей по ночам и периодических приступов депрессии.

К счастью, у нее не было времени для ипохондрии. Через четыре месяца на Бродвее в театре Святого Джеймса была назначена премьера нового шоу «Глитц». В его создание было вложено более двадцати миллионов долларов, и Тиффани получила заказ на изготовление костюмов. Это была настоящая удача, и Тиффани сожалела лишь о том, что она выпала на ее долю в такой неподходящий период жизни. Действие мюзикла разворачивалось в Париже, в основе сюжета лежала романтическая притча о любви и верности. Но главное — по режиссерскому замыслу предполагался хор из тридцати человек, не считая восьми действующих лиц. Тиффани понимала, что такая возможность создать настоящие шедевры выпадает раз в жизни, но и ответственность на ней лежала огромная, именно поэтому она частенько просыпалась по ночам с учащенным сердцебиением и влажными ладонями. Чем больше она думала о ста семидесяти костюмах, которые ей предстояло сотворить, тем труднее ей было разобраться в своей душе, охваченной восторгом и ужасом одновременно. Тиффани целые дни проводила в библиотеке Линкольн-центра, изучая книги по истории костюма. Кордебалет она уже решила одеть в трико, усыпанные мелкими осколками зеркала, и парики, напоминающие клубки извивающихся змей. Что касается хора, у Тиффани было два варианта, и она не знала, на каком именно остановить свой выбор: либо это будут платья с часто нашитыми блестками, похожими на рыбью чешую, либо воздушные балахоны с разноцветными перьями. Задачу осложняла сцена превращения хора в ангелов Справедливости, предполагающая совместное воспарение участников в конце второго акта. Как же, черт побери, незаметно завернуть их в простыни, если они будут в рыбьей чешуе? Вне всякого сомнения, это шоу потребует от нее всей фантазии и мастерства, на которые только она способна. Чего стоит хотя бы та часть сценария, где черным по белому написано, что «на сцене появляется огромный серебристый поднос, на котором сидят хористки, одетые в костюмы пирожных — безе, эклер в шоколадной глазури и т.д.»! Очевидно, что режиссер стремится передать атмосферу знаменитых кофеен и кондитерских на Елисейских полях, но ясно, что лишь скрупулезно продуманные и качественно выполненные костюмы дадут возможность воплотить режиссерский замысел в жизнь. В самом деле, если в момент появления на сцене девочек-пирожных зрители начнут покатываться со смеху, вся сцена пойдет насмарку, и виновата в этом будет Тиффани.

В довершение всего Морган донимала ее настойчивыми просьбами придумать ей свадебный туалет.

— Ты же понимаешь, что мое платье даст тебе шанс прославиться и сделать очередной шаг в карьере, — с детской наивностью заявила Морган.

— Я могу взять из банка, где хранятся фамильные драгоценности, алмазную диадему, — предложил Гарри перед отъездом в Лондон. — Если, конечно, ты не считаешь, что это будет чересчур пышно.

Морган так вовсе не считала. Гарри обещал, что после свадьбы к ней перейдут все драгоценности его бабушки, и глаза Морган вожделенно заблестели, когда он описывал ей ожерелья и сапфировые броши, бриллиантовые кольца и жемчуга, браслеты и кулоны. Она казалась такой счастливой, что Гарри невольно умилился тому, как она по-детски непосредственна.

— О Гарри… — Ее прекрасные полные губы потянулись к нему. От них исходил чарующий тонкий аромат цветущего жасмина в летний вечер. — Ты балуешь меня, любимый, — прошептала она, проникновенно глядя в его глаза.

— Я люблю тебя, дорогая. И готов отдать тебе все, что имею.

Морган нашла его великодушие невероятно трогательным.

Он поцеловал ее в шею, и сладкая дрожь прошла по его телу.

— Ты самая потрясающая, обворожительная, притягательная женщина, которую я когда-либо встречал, — пробормотал Гарри.

У него потемнело в глазах, а внутренности обожгло огнем желания. В этот миг ему показалось, что он никогда не сможет испить свою любовь к ней до дна, и до боли в сердце захотелось, чтобы она испытывала к нему такое же чувство. Правда, иногда она чуть больше, чем следует, придает значение бытовым мелочам… Его мысли прыгали с одного на другое, а ощущения сконцентрировались на ее руках, обвившихся вокруг его талии.

— Пойдем ко мне в комнату, — прошептала она.

Они шли по коридору и, не теряя времени даром, раздевали друг друга.

— Любимая… — простонал Гарри, опуская ее на кровать и освобождая от одежды. Она отвечала поцелуями, проникая языком глубоко в его рот, осторожно покусывая за мочку уха. Черт побери, как она умеет продлить наслаждение! Возбудив его до предела, она кокетливо попыталась отстраниться, чем разожгла его еще сильнее. Она дразнила его, играла с ним, и наступил миг, когда он не в силах был сдерживаться. Как безумный он бросился на нее и дал выход снедающей его страсти. В течение нескольких мгновений, которые показались ему вечностью, их тела двигались в унисон, а потом одновременно содрогнулись в апогее блаженства.