Большое кино

Глава 2

Мадлон Уикс, редактор текстовой части журнала «Флэш», сидела за столиком ресторана со своей лучшей журналисткой Либерти Адамс. Мадлон было под шестьдесят, она вдовствовала, пользовалась самыми дорогими духами, жила в «Плаза» и неизменно завтракала в Зале короля Эдуарда, поэтому Либерти не удивлялась, что она воспринимает всех официантов как слуг, приставленных к ней лично. Поманив одного унизанным кольцами пальцем, Мадлон попросила:

— Будьте добры кофе, Томас. Для старушки и ее маленькой гостьи.

— Маленькая гостья обойдется без кофе, Мад.

По ее милости Либерти уже и так полночи пила кофе. Еще одна чашка — и она не выдержит.

— Что ж, тогда кофе и чай. — Мадлон повернула к Либерти свое широкое лицо, покрытое густым слоем пудры:

— Как поживаешь, ангел мой? Прекрасно выглядишь! Я всегда говорила, что тебе к лицу скромные наряды. Очень мило с твоей стороны, что ты нанесла старушке столь ранний визит. Ну, где подноготная Нормана Мейлера?

Либерти с замиранием сердца подала ей все тридцать две страницы просроченного задания, которые Мадлон положила текстом вниз не читая.

— Ты это отдаешь или предлагаешь?

Либерти зарделась и потупила взор.

— Постараюсь предложить что-нибудь пооригинальнее.

Мадлон нахмурилась и поддела край листа кроваво-красным ногтем.

— Я плачу тебе не за оригинальность, ангел мой, а за то, что у тебя лучше всего получается: за подноготную красавчиков, вытянутую элегантно и бескровно. — Она взяла принесенный ей кофе и изящно поднесла чашку к губам.

«Кровь!» — подумала Либерти и тяжело вздохнула. Ей не в чем было винить Мадлон: в конце концов, та привила ей вкус к жареным фактам, когда она была сначала студенткой, а потом секретарем во «Флэш». Семь лет назад она превратила пуританскую рубрику «Новости о знаменитостях» в самый разнузданный отдел сплетен. Эмблемой рубрики стал позорный столб; ответы красавчиков на вопросы, которые больше никто не посмел бы им задать, взахлеб читала вся страна.

Однако девять месяцев назад Либерти внезапно почувствовала непреодолимое отвращение ко всему этому и перешла на свободные хлеба. Она питала надежду начать карьеру заново, но оказалось, что не так-то легко разделаться со сложившейся репутацией — равно как и с привычками, приобретенными в журнале.

Имея дело с Мадлон, надо было запасаться терпением.

, . — Норману достается ото всех. Читатель ждет разоблачений. Наверное, то, что сделала я, окажется для вас неожиданным. А неожиданность так же щекочет нервы, как и жестокость.

— Как жаль, милочка, что ты меня бросила! Зачем ломиться в открытые двери? Заруби себе на носу: репортеру ничего не стоит растерять популярность. — Она постучала ногтем по пачке листов. — Меня ждет разочарование?

— Не из каждой метафоры в статье торчит уязвленное мужское достоинство Нормана, но чтение все равно весьма и весьма сексуальное. Так что заказывайте свою яичницу по-флорентийски и не волнуйтесь.

Мясистые плечи Мадлон слегка поникли.

— Кстати, о сексе. По твоему виду не скажешь, что ты отвыкла им заниматься. — Она щелкнула пальцами и заказала подбежавшему официанту яичницу по-флорентийски на двоих. — А теперь… — она наклонилась вперед и закурила, — я хочу мяса.

— Мяса, Мэдди? Чего нет, того нет. Теперь люди не откровенничают со мной, как бывало прежде.

— С тобой они всегда откровенны — ты ведь вылитый ангелочек с виду. Это — твое главное достоинство. Порадуй меня последними сплетнями о Кит Рейсом и этом здоровяке Брендане Марше!

Либерти пожала плечами:

— Я знаю не больше, чем пишут в газетах.

— Но ведь это ты пишешь о Кит Рейсом для «Метрополитен»?

— До нее не так легко достучаться. Я названиваю ей уже три недели, и все без толку.

— Позор, ангел мой! — Мадлон хлопнула ладонью по столу так, что зазвенела посуда. — Когда ты получила заказ? Кажется, ты должна сдавать материал уже на следующей неделе. Что-то ты не слишком расторопна.

— Дело не в этом. Вы ведь знаете, что Кит Рейсом не дает интервью.

— «Позорному столбу» — нет. Но почему бы не поговорить по душам с «Метрополитен»? Раз Френни Коппола может общаться с «Нью-Йоркером», значит. Кит Ренсом не должна отказывать «Метрополитен», поверь старушке на слово.

Либерти нахохлилась.

— Кстати, ты добралась до ее мамаши? — Мадлон налегла мощной грудью на стол. — Как мне стало известно, ты шлялась невесть где, потому и запоздала с Норманом.

— Я три недели назад вернулась с Ближнего Востока.

— Тогда нечего таращить на меня свои фиалковые глазки.

Какая она? Разве это не живая легенда? Правда, что у нее одна грудь? Говорят, вторую она сама себе оттяпала, как амазонка.

Если хочешь знать мое мнение — это уж слишком.

— Она рассказала мне изумительную историю — это все, чем я могу пока с вами поделиться. Ничего лучше я в жизни не слышала!

Мадлон округлила глаза:

— Разве ты не собираешься посвятить меня в подробности?

— Поймите, Мад, дело не в недоверии. Просто материал еще сырой…

— Но блюдо уже выпекается?

— Доходит в духовке, — уточнила Либерти с улыбкой.

— Как это вкусно — Китсия Рейсом на блюдечке!

Либерти возмущенно замахала руками:

— Она тут ни при чем!

— Дорогая, готовить надо разнообразно.

— Она серьезная художница. Ей уже семьдесят два года, и ей наплевать, что о ней подумают. Кстати, она произносит свое имя как «Киси».

— Киси-сиси… Лучше не испытывай мое терпение!

Спустя два часа, с непереваренной яичницей по-флорентийски в желудке. Либерти неслась по Пятой авеню на следующую встречу, приближаясь к бронзовому прямоугольнику «Рейсом энтерпрайзиз», восемьдесят три этажа которого, ввинчиваясь в небо, поражали даже бывалых Нью-Йоркцев. Теперь ей предстояло взять интервью у человека, создавшего все это, — Арчера Джеймса Ренсома. В полированном фасаде отражалась малютка с копной темно-рыжих волос, в красных туфельках на высоких каблуках, бледно-лиловых замшевых джинсах и такой же куртке. Стыдиться было как будто нечего.

У входа она столкнулась с двумя мужчинами в дорогих костюмах, ожесточенно спорившими о чем-то. Одного можно было с некоторой натяжкой назвать красавчиком, другой был низкорослый, тяжеловесный, с большой головой и челюстями бультерьера. Пока она проскальзывала во вращающуюся дверь, они молча, оценивающе смотрели на нее. Либерти сделала вид, что их внимание ничего для нее не значит, и они возобновили перепалку. В вестибюле она купила последний номер «Флэш» со своей статьей о новом кинофильме «Домино» и заодно спросила у киоскера, есть ли у него «Кэмел».

— Прости, рыженькая, кончились. — Он смерил ее взглядом. — С такими грудками неплохо бы позаботиться о своем здоровье.

Либерти очаровательно улыбнулась:

— Попридержи язык, а то лишишься его навсегда!

Попросив вдобавок к журналу леденцы. Либерти двинулась к лифту и тут услышала за спиной чьи-то шаги. Обернувшись, она увидела недавних спорщиков. Теперь они учтиво улыбались. Как только двери лифта открылись, Без Пяти Минут Красавчик щелкнул длинными белыми пальцами.

— Черт, забыл! Езжай один, Тони. Увидимся.

Низкорослый вошел в лифт вместе с Либерти. Она нетерпеливо покосилась на часы. Три минуты одиннадцатого. Встреча в пентхаузе была назначена ровно на десять.

Низкорослый откровенно пялился на нее, и Либерти всем своим видом изобразила безразличие. Отчего это все мужчины считают, что малышки — их достояние? Она уставилась на горящий значок «X», обозначавший экспресс между первым и пятидесятым этажами.

Где-то между пятьдесят восьмым и пятьдесят девятым этажами в кабине погас свет. Либерти услышала громкий деревянный стук. Вместо того чтобы продолжать взлет, кабина начала бесшумно падать. Это длилось недолго, скольжение вниз сменилось неподвижностью.

— Черт! — Либерти ударила ладонью по пульту, метя в красную кнопку «Вызов», и тут же из белого динамика раздался неподобающе безмятежный голос:

— В чем дело?

— В чем дело? — крикнула Либерти. — Мы падаем, вот в чем! Что-то сломалось.

— Лифты в здании находятся в образцовом техническом состоянии, — зачастил голос. — Они оборудованы многократно продублированной системой торможения. При выходе из строя первой системы…

Либерти напряглась: ее спутник схватился за грудь и часто задышал.

— ..включается вторая.

— Ничего, — сказала Либерти соседу, — не волнуйтесь. Вы же слышали: если первая… — Она не договорила.

У мужчины, казалось, глаза вот-вот вылезут из орбит Лицо его приобрело фиолетовый оттенок, шея перестала помешаться в вороте голубой оксфордской рубашки, подобно пасте, выдавленной из тюбика. Не в силах помочь себе, он судорожно пытался ослабить галстук.

— Черт! — Кабина снова стала проваливаться.

Либерти кинулась к мужчине, разорвала ворот его рубашки и шлепнулась вместе с ним на пол. Он придавил ее, но в то же мгновение на обоих стала действовать еще более могучая сила, не дававшая шелохнуться. У Либерти заложило уши. Внезапно кабина опять остановилась. Двери приоткрылись, и Либерти, увидев путь к спасению, вскочила, протягивая руку вперед. Двери опять задвинулись, придавив ей руку, потом открылись. Она отдернула руку, и двери снова захлопнулись.

— Ради Бога, помогите! — крикнула она в микрофон. — У человека сердечный приступ!

Невидимый диспетчер не отозвался. Она услышала далекий звон, деревянный стук, скрип кабины.

— Умоляю! — надрывалась Либерти. — Помогите!

Скольжение вниз только ускорилось. Диспетчер безмолвствовал. Либерти представила, как отвечавшая им дама, стремительно покинув свой пост, подобно бейсболисту, покидающему базу, мчится вниз по лестнице, чтобы поймать их перед самым концом падения…

Мужчина, дернувшись и закрыв глаза, обмяк, и Либерти ничего больше не оставалось, как только повторять шепотом обрывки всех известных ей молитв.

Наконец кабина зависла на тросах. Двери открылись, но вместо выхода Либерти увидела кирпичную стену. Из ее глаз потекли слезы. Это было даже хуже, чем смертельное падение; настоящая пытка! Кабина нырнула с открытыми дверями еще футов на шесть и снова повисла. Либерти вскрикнула: вместо кирпичной стены перед ней зиял провал.

Он угрожающе расширялся, пока она не увидела благословенный мрамор вестибюля.

— Слава Богу!

Голова мужчины неподвижно лежала на коленях у Либерти.

Она опасалась, что он умер, и боялась до него дотронуться.

— «Скорую»! — крикнула она людям внизу. — Вызовите «скорую»! — Головы задвигались и исчезли.

— Главное, не прыгайте! — крикнул кто-то.

Лифт завибрировал, словно опять собрался упасть. Либерти осторожно переместила голову мужчины на пол и, словно не слыша предостережения, прыгнула.

Отдышавшись, она произнесла:

— Он там. По-моему, у него сердечный приступ. Быстрее! — Тут Либерти услышала приближающееся завывание «скорой». — Надеюсь, он не умер…

— Нет, не умер, просто ему не очень весело.

Она подняла глаза и увидела симпатичного чернокожего с прической «афро», в белом комбинезоне с буквами «RE» на одном кармане и именем «Мелвин» на другом. Он улыбался, откровенно ею восхищаясь.

— Привет, малютка! — Улыбка стала еще шире, — Со счастливым избавлением!

Либерти встала и протолкалась к санитарам:

— Как он?

Санитар, измерявший пульс, лишь замотал головой, а двое других тут же заспешили с носилками к боковому выходу. Либерти последовала за ними на улицу. Пока они засовывали носилки в машину, она успела взглянуть в лицо своему товарищу по несчастью. Бедняга не слишком отличался от трупа.

— Я даже не знаю, как его зовут! — громко посетовала она, провожая взглядом «скорую», уже мчавшуюся против движения По Пятой авеню.

— Его зовут Тони Алварро, — подсказал кто-то. — Это один из боссов.

— Какой пост он занимает? — Репортерское нутро Либерти требовало подробностей. — Ладно, не важно. Я опаздываю. — Она метнулась обратно через вращающуюся дверь.

В этот раз лифт сработал безупречно и с шипением выпустил ее на восемьдесят третьем этаже. Либерти глубоко вздохнула и, закрыв глаза, сделала шаг наружу. В ушах все еще гудело, воспоминание о падении не отпускало ее: она казалась самой себе крохотной и бессильной.

На этот раз вместо мрамора ее встретили мини-джунгли.

Под ногами лежал толстый и мягкий, как мох, ковер, вокруг зеленела пышная растительность; к голубому октябрьскому небу за стеклянным потолком тянулись стволы толщиной в телеграфный столб. Либерти с наслаждением вдыхала целебный кедровый аромат. Услышав журчание воды, она оглянулась и увидела между огромными валунами маленький искусственный водопад. «Пожалуй, при необходимости здесь можно спрятаться и несколько дней подряд оставаться незамеченной», — пришла ей в голову неожиданная мысль.

Во влажном воздухе разнеслось ее имя:

— Мисс Адамс, мисс Адамс!

Она перевела дух, расправила плечи и отважно улыбнулась.

Из зеленой чащи выбежала блондинка среднего роста, в желтом платье, и остановилась перед ней, тяжело дыша. У блондинки был высокий лоб, напоминавший яйцо Фаберже, и серьезные глаза за очками в солидной роговой оправе.

— Мисс Адамс? Здравствуйте, меня зовут Саша. Вас к телефону. Сюда, пожалуйста.

Либерти углубилась в лес, но как только оказалась за стеклянной перегородкой, иллюзия растаяла. Теперь со всех сторон до нее доносились щелканье компьютерных клавиш и телефонные звонки. Саша провела ее мимо столов, заваленных распечатками, и показала на поблескивающий секретарский пульт.

Прежде чем взять трубку. Либерти попросила «Кэмел», чай с лимоном и валиум. Звонила Пег, ее ассистентка.

— Наконец-то! — Пег затараторила, проглатывая слова:

— Здесь настоящий сумасшедший дом! Морти Рич звонил тебе раз пять на протяжении часа. Пять раз! Угрожает судом в случае, если ты не опровергнешь то, что написала в своей статье о «Домино».

«Если бы не сработали эти дурацкие тормоза в лифте, ему пришлось бы судиться с трупом!» — подумала Либерти, но вслух лишь сказала:

— Видно, у него была тяжелая ночка.

— Ничего смешного, Либби: он настроен очень решительно, просто псих какой-то! Ты не поверишь, как он меня обзывал, — о тебе я уж не говорю… Я обещала, что ты перезвонишь ему еще до обеда.

— Все равно смешно. Пег. Ладно, проехали. — Она взяла чай и сигареты у рыжей секретарши, лицо которой напоминало вареного рака. Трубка молчала — наверняка Пег надулась. — Ладно, раз уж ты звонишь, окажи услугу. Во-первых, перенеси мой заказ на столик в чайной комнате с двенадцати дня на двенадцать тридцать, а во-вторых, позвони Виктории в «Метрополитен» и спроси, не согласится ли она встретиться со мной на полчасика позже, иначе я не успею. Еще собери мне информацию про Тони Алварро, сотрудника Арчера Ренсома.

— Какого рода информацию?

— Сама не знаю. Как насчет Кит Рейсом?

— Пока никак.

— Ты сказала, что это вопрос жизни и смерти, как я велела?

— Пыталась, но ее секретарша просто какая-то непробиваемая. «Забавно» — вот все, что я от нее услышала. Я звоню ей по пятнадцать раз на дню уже три недели. Сейчас прикину… Я позвонила ей уже раз триста! И все без толку.

Либерти вздохнула:

— Займись Алварро. Считай это главным заданием. Я хочу, чтобы вечером у меня было о нем все. Но и про Кит Рейсом тоже не забывай — мы с нее не слезем, заруби себе на носу. Эти люди никакие не шишки, что бы они о себе ни воображали. Так что можешь расслабиться. Кстати, что там о нас наговорил Морти?

Либерти не успела услышать ответ, рыжая секретарша позвала ее к Ренсому.

— Еще минуту! — Либерти нажала на рычаг и тут же набрала номер Морти Рича. Все эти неприятные переговоры были частью ее ремесла.

— Позволь, я тебе прочту… — едва услышав ее голос, без всякого вступления начал Морти.

— Я и так знаю, что написала…

— А знаешь ли ты, какой это нанесло ущерб фильму? Между прочим, до премьеры еще целых два месяца!

Либерти убрала трубку подальше от уха, после чего заговорила с Ричем, как с пациентом психиатрической лечебницы, а не с вице-президентом по рекламе в крупной кинокомпании.

И тут, подняв глаза, она увидела высокую чернокожую женщину в дымчатом костюме от Диора и с тугим узлом волос на затылке. Либерти поняла, что перед ней знаменитая тигрица. охраняющая врата Ренсома, — Сьюзен Шалтебрандт.

— Мистер Рейсом вас ждет, мисс Адамс! — произнесла Сьюзен высокомерно.

Либерти показала ей два пальца и продолжила препирательства с Морти. Она представляла его в костюме с искрой, сидящим в своем роскошном кабинете, набитом дорогими канцелярскими принадлежностями, с видом на Центральный парк. Часто лицом человека являются его персональные бланки. На розовых бланках Рича вверху было выведено большими алыми буквами «МОРТИ», а внизу добавлено сиреневым шрифтом «Рич»[1]. Дальнейших разъяснений не требовалось.

— Ты меня удивляешь. Либерти: ведь ты обедала с его женой и ребенком! — стыдил ее Морти.

— Более того, нюхала кокаин с макушки его слуги! Слуга у него — лысый карлик; неудивительно, что у него не получаются фильмы. Да у него задница вместо мозгов! — Людям нравилось, когда она давала волю языку, монастырская послушница, бранящаяся, как портовая шлюха, — что может быть пикантнее?

— Признайся, Либерти, твоя мать гордится тем, чем занимается ее дочь?

— Не знаю, Морти. Я сирота.

Короткие гудки. Информация о сиротстве всегда действовала как гром среди ясного неба. После этого дальнейшие препирательства становились невозможными.

Либерти вздохнула и послушно поплелась за дамой в костюме от Диора. Они миновали коралловый вестибюль, прошли сквозь мрачный, в бурых тонах кабинет и оказались в просторном помещении, устланном белым ковром. Две его стены были стеклянные, другие две — беломраморные. Дама оставила Либерти в центре помещения и испарилась.

Либерти заморгала, не в силах сразу привыкнуть к окружающей белизне. Ощущение было такое, будто ее без предупреждения перенесли в снежную зиму, не снабдив солнцезащитными очками.

Арчер Рейсом, восседая, как монумент, за музейным столом с мраморной крышкой, беседовал по телефону и, казалось, не обращал ни малейшего внимания на гостью. Видимо, это было наказанием за то, что она заставила его ждать. Подойдя к окну. Либерти спокойно ждала, любуясь серовато-зеленым простором среднего Манхэттена. Чтобы полюбоваться таким видом, следовало бы штурмовать крутую гору, а не ехать на лифте.

Она отвернулась от окна и поискала глазами, где бы присесть.

Опустившись на белый диванчик, Либерти вынула блокнот и записала: «Сплошная белизна. Белые вазы с белыми цветами на столах, покрытых белой эмалью, белые мраморные пьедесталы. Совершенно неделовая атмосфера: пионы, нарциссы, жасмин. Не иначе, цветы ему привозят самолетом оттуда, где сейчас весна».

Оторвав глаза от блокнота, она обнаружила, что Рейсом, продолжая разговаривать по телефону, в упор смотрит на нее. В жизни он выглядел гораздо интереснее, чем на фотографиях: волосы цвета начищенного олова, несмываемый загар богача, глаза средиземноморской синевы с длинными черными ресницами. Уголки его губ, приподнимаясь, придавали лицу учтиво-добродушное выражение. Либерти даже подумала, что не возражала бы оказаться с ним в одной постели, — это было бы отнюдь не худшим завершением журналистского задания.

Положив трубку. Рейсом встал.

— Наконец-то!

Выйдя из-за стола и приблизившись почти вплотную, он наклонился к ее руке, а затем придвинул кресло, принявшее его с солидным шипением.

— А ваши волосы не менее пышут огнем, чем ваше перо, мисс Адамс. — Он улыбнулся, и она улыбнулась в ответ. Один из его передних зубов был с небольшим изъяном, что делало его улыбку весьма сексуальной. Ничего удивительного — иногда магнаты небрежно относятся к своей внешности, как и ко многому другому. Рейсом насмешливо продолжал; — Я рад, что вы до меня добрались.

— Вопреки сопротивлению вашего лифта. — Она очаровательно улыбнулась.

— Мой лифт?

— Он самый. — Либерти развела руками. — Я, конечно, небольшого роста, но если бы не сработала вторая тормозная система, то стала бы еще короче.

Рейсом недоуменно приподнял брови:

— Странно!.. У меня было впечатление, что лифты в этом здании всегда работают безупречно.

— Попробуйте убедить в этом человека, который падал вместе со мной: для него дело кончилось сердечным приступом.

— Сердечный приступ? — Рейсом нахмурился.

— Совершенно верно.

Хозяин офиса заметно посуровел:

— У вас слишком беззаботный вид для женщины, только что выбравшейся из подобного переплета.

Напрасно она завела об этом речь!

— Что вы, просто я все еще в шоке.

— Полагаю, будет нелишне вам напомнить, мисс Адамс, что я не любитель давать интервью. Более того, я не отношусь к поклонникам вашего жанра.

Эта вспышка враждебности застала ее врасплох.

— Я и не причисляла вас к своим поклонникам, — пролепетала она.

— Говоря конкретнее, мне не по душе торговля сплетнями, которой вы занимаетесь. С другой стороны, я рад встрече с вами.

Вид у вас совсем не…

— Не страшный?

Он холодно усмехнулся:

— Во всяком случае, вашу дерзость можно считать данью моде и… объяснить вашей молодостью. Интересно, как относятся к вашей работе мои глубокоуважаемые родственницы? Честно говоря, я удивлюсь, если хотя бы одна из них согласится дать интервью журналу «Флэш».

Либерти зажмурилась. «Ты должна оставаться учтивой, — напомнила она себе, — даже если собеседник переходит к откровенной грубости».

— Я полагала, сэр, что секретарь поставила вас в известность: данный материал я готовлю не для «Флэш», а для «Метрополитен». Это будет психологический портрет.

Он, конечно, отлично знал, что она выполняет задание «Метрополитен», иначе ее не подпустили бы к нему и на пушечный выстрел.

— Все равно их согласие ставит меня в тупик. Кит не переносит журналистов.

— Идея принадлежит вашей тетке Китсии. У меня впечатление, что сама Кит от нее не в восторге.

Рейсом вздрогнул:

— Идея Китсии? — Голубые глаза потемнели. — Мне трудно в это поверить. — Он долго размышлял, потом вскинул голову. — Что ж, это далеко не первая ее странная выходка. — Он вдруг преисполнился желания общаться. — Может быть, перейдем к делу?

— Я благодарна вам за согласие меня принять — последнее время у вас слишком много забот…

Репсом пожал плечами. Вряд ли для него было секретом, что она намекает на статью, появившуюся двумя неделями раньше в «Уолл-стрит джорнел». Некто Гринхауз, крупный чин из Комиссии по биржам и ценным бумагам, сознался, что на протяжении многих лет получал взятки от крупных компаний, и острие его обвинений было направлено именно против «Ренсом энтерпрайзиз».

— Мисс Адамс! — Либерти оторвалась от блокнота. — Вы пришли делать намеки или задавать вопросы? — Он улыбнулся и опустил ресницы, как бы давая понять, что сейчас начнет зевать от скуки.

— Ах да, вопросы! У меня заготовлен целый список, мистер Рейсом. — Она включила диктофон.

— Полагаю, мне нет нужды напоминать вам об условиях, на которых я дал согласие на интервью, — самые общие сведения, никаких цитат.

— Можете мне доверять. — Либерти понимающе улыбнулась. — Ни слова о Комиссии по биржам и ценным бумагам.

Рейсом взял с подлокотника кресла портсигар из слоновой кости и предложил ей сигарету — без фильтра, видимо, египетскую.

— Нет, благодарю. — Она вытащила собственную. Он забрал у нее сигарету и по старомодному обычаю прикурил обе.

Журналистка и магнат дружно сделали затяжку.

— Вот, например, хороший вопрос. Охарактеризуйте вашу тетку одним словом.

Он помолчал, прежде чем ответить:

— Китсия — из тех немногих истинных оригиналок, которых осталось так мало. Вот вам и слово: «оригиналка».

— Вы хорошо ладите?

— Перестаньте, мисс Адамс. Вы же с ней встречались, так что прекрасно знаете — поладить с ней невозможно, приходится терпеть. Кстати, как вы ее нашли? Она здорова?

— Для женщины семидесяти двух лет просто отменно здорова. Потрясающее здравомыслие, капризность, уклончивость и…

Либерти отметила, с какой легкостью он перехватывает роль интервьюера.

— Да, могучий характер! Мне трудно себе представить, как моя тетка принимает на Зваре журналистку. Наверное, она заранее решила, что вы у нее в руках. Но как она будет контролировать вас теперь — на расстоянии?

— Полагаю, у нее не возникает сомнений на этот счет либо ей все равно. «Эксцентричность» — вполне подходящее определение. Еще я назвала бы ее искренней. — Говоря это, Либерти внимательно наблюдала за Ренсомом.

— Вот как? Надеюсь, вы не собираетесь публиковать ее интервью в неотредактированном виде?

Либерти постучала себя ручкой по зубам. Неужели он умеет краснеть? Поразительно!

— Я еще не решила. — Пожав плечами, она продолжила:

— Из ваших слов, мистер Рейсом, я делаю заключение, что вы с тетей теперь разговариваете?

— Мы с ней никогда и не ссорились.

— Правда? У меня другие сведения.

— Очень любопытно!..

— Не бойтесь, все хранится вот здесь. — Либерти энергично дотронулась до виска и тут же пожалела об этом, ручка осталась торчать у нее в волосах. Несмотря на старания Либерти ее вытащить, ручка застревала все больше.

Рейсом наклонился и стал ей помогать.

— Если память у вас такая же цепкая, как волосы, то мне действительно нечего опасаться. — Он наконец вытащил ручку и вернул ее гостье.

— Надо же! — Либерти тряхнула головой. — А у вас легкая рука, мистер Рейсом.

— Вам не кажется, что для такого заявления лучше подойдет «Арчер»?

— Подойдет?

— С вами надо держать ухо востро, мисс Адамс.

— Ну что ж, тогда называйте меня Либерти, Арчер. Скажите, что за человек ваша кузина Кит? Все, что я о ней знаю, почерпнуто в старых киношных журналах.

— У нее была нелегкая жизнь.

— Хотела бы я так трудно жить, чтобы в сорок пять лет выглядеть лучше, чем в двадцать пять, стать главой кинокомпании, входящей в первую семерку, и зарабатывать суммы, записываемые семизначными цифрами, да еще покорить одного из самых неотразимых исполнителей главных ролей! Вряд ли ее можно отнести к страдалицам. Хотя, конечно, быть дочерью Китсии Ренсом — тоже непростое дело.

Арчер усмехнулся:

— Да уж, Китсия — скульптор в полном смысле этого слова и крошит людей, как заготовки. Она не заставляла вас позировать?

Либерти вспомнила знакомый голос, и кожа ее покрылась мурашками.

«Стойте спокойно, не дергайтесь. Вы просто тело».

Она встрепенулась:

— Заставляла. Там так жарко, что любая одежда — сущее проклятие. Не знаю, как ей до сих пор удается выжить.

— У нее изменился обмен веществ — организм приспособился к климату. Там нельзя торопиться, иначе перегрева не избежать.

— Судя по всему, вы руководствуетесь собственным опытом. — Либерти терпеливо наблюдала, как он трогает кончиком языка выемку в переднем зубе. — Какой она была раньше, Арчер? Вы один из немногих, кто знает ее достаточно давно.

Он вскинул голову, потом ненадолго задумался и наконец заговорил:

— Мой отец и Китсия были сиротами. Сначала они жили в Париже. Отец больше увлекался приращением своего богатства, чем воспитанием десятилетней сестры. Он передавал ее на попечение знакомым, а сам ездил по Ближнему Востоку. В конце концов он переселился на Звар, оставив Китсию в Париже. Каждую весну отец привозил меня туда. Я до сих пор не могу понять, как он умудрился променять Париж на эту пыльную скалу в Персидском заливе.

Либерти пожала плечами:

— Там есть что-то… какая-то средневековая загадочность.

Я присутствовала на похоронах эмира и убедилась, что в тамошних обитателях причудливым образом сочетаются вялость и хитрость. — Она продолжала наблюдать за собеседником.

— Именно поэтому Раш, мой партнер, так умело с ними обращается. По-моему, он перенял их стиль. Мой отец тоже неплохо находил с ними общий язык. Вряд ли он возражал бы, если бы эмир со своими людьми занял его участок у него на глазах. Мне, во всяком случае, земля была ни к чему.

— А я слышала, что «Рейсом энтерпрайзиз» продала участок эмиру за кругленькую сумму. Но вернемся в Париж, к Китсии…

— Согласен. Моя тетушка когда-то была воплощенной мечтой любого парня.

— О чем же мечтает любой парень, Арчер?

— О том, что кажется кошмаром любой матери.

Либерти приподняла бровь:

— Ого, кажется, мы набрели на горячий источник…

— Вы становитесь подозрительно похожи на репортера «Флэш», Либерти Адамс.

— Бывшая разгребательница грязи никогда не сможет расстаться с вульгарными привычками. Итак, я жду продолжения.

Рейсом улыбнулся и вновь принялся за воспоминания:

— Первые семь весен своей жизни я провел в Париже у Китсии, но поскольку о моей тетке болтали невесть что, мать запретила мне с ней видеться.

— Лишить вас ежегодного баловства вашу мать побудило какое-то конкретное событие? Как ни хорош Звар, ребенку надо иногда от него отдыхать…

Покрутив головой, словно освобождаясь от слишком тугого воротника. Рейсом откинулся в кресле и не спеша заговорил:

— Когда мне было лет семь, моя мать узнала, что Китсия путешествует по Европе в качестве платной компаньонки одного восточноевропейского принца, слепого от рождения. Она водила его в казино и делала за него ставки, пока он сидел, положив руку на серебряный набалдашник своей палки. Рассказывали, что она выиграла для него немало денег. Впоследствии выяснилось, что ее спутник — вовсе не слепой и не принц, а просто ярмарочный гипнотизер. Разразился скандал.

— Представляю, как шокирована была ваша мать потом, когда Китсия родила в предоставленном ей гостевом домике ребенка от неизвестного отца. У вас есть догадки, кто отец Кит?

Либерти надеялась застать его врасплох, но надежда не оправдалась.

— Я бы предпочел не пользоваться вашим термином, хотя, конечно, мать не была в восторге. Что касается догадок насчет того, кто был отцом Кит, то я вряд ли могу это знать — с пятнадцати лет я вообще перестал бывать дома.

— Вот как? — Либерти вскинула голову. — И по какой же причине?

— Война, — лаконично ответил Ренсом.

— Понятно. — Она кивнула. — Война… Но после сорок пятого года вы вернулись на Звар?

— Нет, не вернулся. Вскоре после войны мать и отец погибли в автокатастрофе. Я виделся с Кит, когда Китсия привозила ее в Штаты.

— Предположим. Правда, мне кажется странным, что вы больше никогда не возвращались на Звар и тем не менее превратили нефтедобывающий бизнес, унаследованный от отца, в многомиллионное предприятие. Одно из ваших лучших казино расположено не где-нибудь, а именно на этом острове. Как вам все это удалось?

Он снисходительно улыбнулся:

— Мой партнер, Раш Александер, великолепно со всем этим справляется. Ближний Восток — его вотчина, и мне нет нужды принимать в этом личное участие.

— Очень удобно! Приобретя «Горизонт пикчерс», вы сблизились с двоюродной сестрой. Вы сделали это намеренно?

— Нет. Один из моих партнеров давно исследовал возможность крупного вложения в шоу-бизнес. Он уверяет, что нацелился на «Горизонт» еще до того, как Кит стала там главной.

— Раз в ее положении после этого приобретения ничего не изменилось, позволю себе предположить, что вы с ней отлично поладили…

— Да, мы оба довольны.

— И даже тем, как костерит ее пресса? Ее последние фильмы не приносят ожидаемых сборов, а о ней самой пишут больше, чем о ее фильмах. На мой взгляд, будучи ее родственником, вы должны находить это особенно оскорбительным — ведь она вам не только родня, но и глава одной из ваших дочерних фирм.

— Каковы источники ваших сведений, мисс Адамс? — В голосе Ренсома зазвучало недовольство.

— «Лос-Анджелес тайме», журнал «Тайм», «Вашингтон пост».

Чем не солидные источники?

Он сверкнул глазами.

— В любом бизнесе, а в этом тем более, бывают взлеты и падения.

— Зовите меня Либерти, Арчер. Конечно, падения бывают, но все же не такие глубокие. История с Комиссией по биржам и ценным бумагам нанесла вам большой вред. Если бы вы попробовали компенсировать убытки действиями на других фронтах, это положительно сказалось бы на курсе ваших акций.

Он не успел ответить, так как их разговор прервал телефонный звонок. Сначала Рейсом взял ближнюю трубку, потом, извинившись, перешел за стол, оставив Либерти расхаживать по кабинету, нюхать цветы и искать в этой стерильной обстановке приметы характера хозяина. Поиски оказались тщетными, если не считать кроваво-красной скульптурной композиции, прятавшейся в нише, справа от стола. Почему он убрал это красочное изделие с глаз долой? Отступив назад, она уперлась спиной в перила и, оглянувшись, увидела за собой темный провал глубиной минимум в пятьдесят футов. Вниз вела винтовая лестница. Пройдя по ней. Либерти оказалась одна среди черных стен, над которыми нависал черный потолок. Черная мебель терялась на черном полу. Единственным белым пятном (зато каким!) был здесь пятидесятифутовый киноэкран. Она поняла, что это частный просмотровый зал Арчера.

Поднявшись, Либерти убедилась, что Рейсом еще не закончил разговор. Вид у него был озабоченный, и она уже предвкушала, как станет выведывать причину перемены в его настроении, но тут взгляд ее упал на розовый мрамор, поблескивающий в противоположном углу. Казалось, композиция подсвечена изнутри. Либерти подошла ближе. Естественные прожилки на камне складывались в звезду, и она с замиранием сердца протянула руку…

— Узнаете?

Либерти вздрогнула и густо покраснела. На мгновение ей показалось, что она не сможет заговорить, поэтому звук собственного голоса явился для нее сюрпризом.

— Вещь знакомая. Оригинал Китсии Ренсом, часть ее коллекции «Драгоценности». — Либерти хихикнула, хотя ей было не до смеха. — Простите, но я вспомнила, какое название она хотела дать этой коллекции. В шестидесятые годы Музей Гуггенхайма категорически отказался от него. «Вульвы».

— Значит, тетушка не всегда добивается своего.

— Мне она сказала, что ей все равно, как это будет называться, главное, чтобы работа была представлена публике.

— Такая покорность не в ее стиле. — Ренсом помолчал. — Между прочим, Либерти, я только что узнал, что человек в лифте, у которого произошел сердечный приступ, — наш главный финансист Энтони Алварро. Сейчас он в клинике «Маунт-Синай», и врачи не уверены, что смогут его спасти.

— Какой ужас! — Она вспомнила тяжесть большой седой головы на своих коленях и мысленно упрекнула себя за бездушие.

— Не переживайте так — в этом нет вашей вины. Итак, продолжим? — Он повел ее назад к дивану.

— Я спрашивала о том, кто заправляет в «Горизонт пикчерс»…

— Правда? Отвечаю: конечно. Кит, кто же еще?

— Сомневаюсь, что это так. Например, у «Парамаунт» есть гора, у «Метро-Голдвин-Майер» — лев, у «БК» — орел, а у «Горизонта»… — Она выдержала паузу. — У «Горизонта» есть Киска Кит. Говорят, она всего лишь подставное лицо. Все основные решения принимаете вы.

— Вы, Либерти, кажется, забыли, что находитесь здесь не по заданию «Флэш». Что вы вообще знаете о Кит Ренсом?

— Что знаю? Сейчас посмотрим. — Она принялась загибать пальцы. — Ее хобби — плавание и коллекционирование старых киноафиш. У нее длинные худые ноги. Она носит сшитую на заказ модельную обувь. У нее дом на скале в Пасифик-Палисэйдс, который она называет «Клара». Она хорошо готовит. Ничего не упустила? — Либерти сжала пальцы в кулак, так что большой палец оказался между средним и указательным. — Конечно, если не считать самого основного. А все потому, что она не подпускает меня к себе и на милю.

— Разве вы вправе ее за это осуждать? Ведь вы… — Он поискал слово помягче. — В общем, ей с вашей братией не везет.

— При чем тут везение! Пресса — всего лишь люди, делящиеся своими впечатлениями с другими. Женщина вроде Кит Рейсом, медленно и упорно поднимающаяся в гору, начинавшая со статистки и превратившаяся в главу киностудии, производит на всех странное впечатление. Она загадка. Какая она — цепкая или робкая? Мне бы хотелось разобраться в этом самой, но если двигаться такими черепашьими темпами…

— Я верю в ваши способности. Либерти.

— Ох, не напрасно бы… Если бы вы знали, как упорно я ее выслеживала, — и все зря…

— Что ж, значит, надо запастись терпением.

— Но у меня руки чешутся!

— Интересно, с чего бы это?

— Так и хочется надавать кому-нибудь тумаков. Терпение?

Я лично названиваю ей ежедневно уже три недели, моя ассистентка набирает ее номер по пятнадцать раз в день.

Мы все испробовали. Может, замолвите за меня словечко? — Либерти бросила на хозяина офиса умильный взгляд, который не слишком-то подходил к ее задиристому виду.

— Такая очаровательная малютка, как вы, не должна шествовать по жизни раздавая оплеухи направо и налево! — Рейсом заговорщицки подмигнул.

— Смеетесь? Но именно этим я и занимаюсь. Кто решится дать сдачи рыжей крошке росточком в пять футов и весом в жалкие девяносто пять фунтов?

— Да еще с глазами цвета ирисов и губами, напрашивающимися на поцелуй. — Либерти покраснела до ушей. — Неужели я вас смутил?

Она тут же взяла себя в руки.

— Лучше ответьте, у вас в «Рейсом энтерпрайзиз» умещается всего один магнат?

Можно было подумать, что в этих ее словах содержался секретный код. Кусок мраморной стены отодвинулся, и перед собеседниками предстал высокий брюнет в синем полосатом костюме — ни дать ни взять воплощенный бизнесмен из крупной корпорации. Либерти сразу его узнала — то был Без Пяти Минут Красавчик из вестибюля.

— Разумеется, здесь умещается один-единственный магнат! — подхватил он с улыбочкой. — Все мы знаем, кто он. Не правда ли, мистер Репсом? — Теперь его взгляд скользнул по Либерти, и сомнения немедленно исчезли: она произвела на Красавчика сильное впечатление.

Арчер по-мальчишески воодушевился:

— Золотые слова! Один магнат — и один фигляр. — Он тут же посерьезнел. — Слышал про Алварро?

— Слышал. — Небрежно уронив Арчеру на колени лист бумаги, пришедший терпеливо ждал, пока тот вчитается.

И вдруг Арчер засмеялся, а его посетитель прямо-таки согнулся от смеха, держась за спинку хозяйского кресла. Неужели Либерти прозевала начало спектакля?

Без Пяти Минут Красавчик вытер глаза, аккуратно вернул платок в нагрудный карман и, присев рядом с Либерти, протянул ей длинную белую руку.

— Вы самое очаровательное создание из всех, кого мне когда-либо доводилось видеть на этом диване, а я всего лишь Раш Александер.

Боже, как она могла его не узнать! Правда, на фотографиях он выглядел в десять раз лучше, чем в жизни…

— Не распускайся, Раш! — Арчер снисходительно взглянул на своего партнера. — Дама пришла по делу. Она из журнала.

Теперь уже Раш посмотрел на Либерти с изумлением.

— Послушайте, Дама Из Журнала, вы не будете возражать, если я прерву ваше важное совещание и ненадолго украду у вас старину Арча? Видите ли, до закрытия торгов на Лондонской фондовой бирже осталось всего десять минут…

Не дожидаясь ответа, Раш отвел Ренсома в сторону, чтобы Либерти не могла их подслушать, и заговорил так, словно их разговор был прерван лишь на минуту:

— Такое впечатление, что Каса Верде собирается написать либретто для Оперного общества Потомака…

— Я бы предпочел сперва изучить тему глубже, а потом ее обсудить.

— Время иссякает, маэстро. Первый акт сыграют в пятницу. Без усиленных репетиций представление будет выглядеть неважно. Тенор Эбенезер может согласиться на тренировку голоса, но для этого надо приложить определенные усилия.

У Либерти был тонкий слух, и она крепилась изо всех сил, чтобы не расхохотаться. Солидные бизнесмены, пользующиеся кодовым языком! Однако это не мешало ей восхищаться Без Пяти Минут Красавчиком, легендарным героем прессы. Он был полной противоположностью сдержанному, консервативному Ренсому; настоящий эксгибиционист! Обладая неисчерпаемой общительностью, он заводил друзей всюду, где появлялся: на Уолл-стрит, в Вашингтоне, в Олбани, столице штата Нью-Йорк.

Вся редакция «Тайме» была у него в кармане. Он гипнотизировал прессу и пользовался ею, как собственным агентством по связям с общественностью. Раш не скрывал своих не вполне джентльменских методов, всюду имел шпионов — и благополучно стриг купоны.

Партнеры закончили секретничать, и Без Пяти Минут Красавчик снова уселся рядом с Либерти. Она удивлялась, почему он не использует свою легендарную силу, чтобы притушить назревающий скандал. Но стоило ему прижаться своим железным бедром к ее бедру — и ее мысли сменили направление. Она вспомнила, что Раш участвовал минувшей весной в Бостонском марафоне.

По утверждению «Пипл», он был всего лишь умелым исполнителем. Она вспомнила его фотографию в майке и спортивных трусах и надпись: «Суперменеджер претендует на звание супермарафонца». Трудно было предположить, что ему больше сорока, — рядом с ним Арчеру легко можно было дать все шестьдесят.

— Итак, Арчер, я получу от тебя благословение?

— Разве я когда-нибудь подвергал сомнению твой талант импресарио, старина? — Несмотря на ленивую улыбку Арчера, Либерти чувствовала, что он все еще под впечатлением только что состоявшегося разговора.

— Что бы ты без меня делал? — Раш тоже усмехнулся.

— Просто делал бы все сам.

— Уступаю его вам, мисс Адамс. — Раш пихнул ее бедром. — Но сначала позвольте признаться: я восхищен вашим умением разговорить старину Арчера. Обычно он не жалует даже таких милых представительниц прессы, как вы.

— Заметьте, Либерти, быть наглым за нас двоих — часть его служебных обязанностей.

— Я уже догадалась! — весело откликнулась Либерти. — Он Папа-Медведь, у которого надо просить разрешения взять интервью у Мамы-Медведицы.

Раш окинул ее одобрительным взглядом.

— Я думал, вы умнее среднего репортера, а вы просто короче…

— Эдвард Робинсон, «Двойное возмещение», сорок четвертый год.

— Вот ведь что знает! — Прижимая ее бедро, Раш повернулся к Арчеру;

— На прошлой неделе она звонит моему секретарю и говорит: «Хочу взять интервью у миссис Александер!» Дальше лучше рассказывайте сами.

Либерти отодвинулась от Раша и вытащила свой «Кэмел».

— Я предлагала встретиться в эту пятницу. Она сказала, что перезвонит.

— И?

— Вот и все… Ваш секретарь все отменила — якобы, у горничной выходной, и поэтому…

— А вы заявили…

Либерти закатила глаза.

— Я сказала, что была бы счастлива, если бы она передумала, потому что…

— Потому что — представь. Арчи! — в пятницу у нее день рождения! — Раш радостно фыркнул.

Обоим мужчинам, по-видимому, было очень весело, и оба они в данный момент были Либерти отвратительны.

— Как видно, — начал Арчер высокомерно, — вы не прочь присочинить, лишь бы просочиться в логово врага.

— Что тут такого! — Либерти пожала плечами. — Пятница — удобный для меня день, и это не преступление.

— А как насчет дня рождения? — не унимался Раш.

Либерти затянулась сигаретой. Пятница была годовщиной — именно тогда она очутилась на ступеньках монастыря Святой Марии на Реке. В действительности она могла быть недели на три старше.

— Я верю монахиням из сиротского приюта.

— Восхитительно! — Раш загоготал. — Еще одно несчастное дитя!

— Вы не слишком-то стараетесь соблюдать приличия, — нахмурилась Либерти.

— Это потому, что я отдуваюсь за двоих, верно. Арчи? — Рейсом кивнул. — А главное, вы очаровательнейшая из богинь современной прессы. Либерти Адамс.

— Хватит, Раш, — тихо сказал Арчер, но Раш лишь ухмыльнулся.

— Она и правда прелесть, невзирая на ее ядовитое перо.

— Полностью согласен.

Либерти смущенно поерзала на диване.

— Вам не надоело?

— Вы уж нас простите, мисс Адамс, — в голосе Арчера звучало дружелюбие, — но мы ценим в женщинах одно и то же. Вы обладаете бесценнейшими качествами.

Но Либерти не клюнула на лесть.

— Я уже слышала, как ваш друг расправляется с репортершами, но от вас этого не ожидала. Вы оба достойны того, чтобы стать героями репортажа.

— Вашего? Любопытно было бы прочесть. Что-нибудь про рычаги и шестеренки?

— Раш! — прикрикнул Арчер.

— Шучу, Арчи. Уверен, статья нашей юной гостьи непременно увлечет читателя. — Раш подмигнул Либерти.

Она уже представляла, как они будут выглядеть в ее материале. Арчер — добрый полицейский, Раш — злой; богатый и бедный; солнце и тень. Классический сюжет всегда интереснее любого другого.

— А вы славно сработались.

— Да, недурно, — подтвердил Раш. — Хотите узнать больше? — Либерти промолчала. — Уверен, что хотите. — Он встал и картинно прошелся по кабинету. — Арчер Джеймс Рейсом и Константин Борисович Александров — соседи по комнате в студенческом общежитии и неразлучные друзья, гарвардский выпуск сорок шестого года.

— Сначала объясните, где в этой вашей невнятице прячется «Раш»? — перебила его Либерти.

— Нигде. — Без Пяти Минут Красавчик перестал расхаживать и широко улыбнулся. — Однокурсники называли меня русским чертом. Арчер предложил сокращенную форму.

— Неплохо, — одобрила Либерти.

— Оба — единственные сыновья в своих семьях. — Раш опять забегал взад-вперед. — Благодаря этому нам не пришлось воевать: Арчеру — в военно-воздушных силах его британского величества, мне — за приемного Дядюшку Сэма. Дальше все пошло как по маслу — не правда ли, Арчи?

Арчер, не отвечая, развалился в кресле и наслаждался представлением, а Раш продолжал:

— Наши герои сколотили стартовый капиталец на акциях во время послевоенного бума, немного поработав для начала на владельца судостроительных верфей скрягу Хэмптона Беркли — мир его праху! — Он прижал к груди воображаемую шляпу. — Неустрашимая парочка купила старину Хэма на смертном одре — кстати, на денежки Арчера — и основала «Рейсом энтерпрайзиз». — Рассказчик на миг прервался, как бы в ожидании аплодисментов. — Так, детки, появилась на свет компания «Ренсом энтерпрайзиз», небольшая, но жизнеспособная мультинациональная корпорация, простершая свои крылья над доброй дюжиной странных — я намеренно употребляю это слово — дочерних компаний. Возможно, «Рейсом энтерпрайзиз» пока что не входит в список тридцати компаний с самыми лакомыми акциями, но я предрекаю, что к концу восьмидесятых наши акции потеснят другие «голубые фишки». — Он наклонился к Либерти:

— Вы записываете?

— Слово в слово.

— Подождите еще немного. Благодаря сети казино — в Макао, Монте-Карло, Фрипорте, Рио-де-Жанейро и на Зваре — и собственной кинокомпании «Горизонт пикчерс» «Рейсом энтерпрайзиз» никогда не испытывает недостатка в наличности, с помощью которой подпитывает свои более сложные проекты: нефтедобывающий и судостроительный — «Беркли ойл энд шиллинг», химический — «Рейсом петропродакшнз», косметический — «Руба косметике».

Либерти забарабанила пальцами по подлокотнику.

— Не скучайте, я перехожу к самому интересному. Наблюдатели никак не могут определить, кому принадлежит власть в империи Ренсома: самому старикану Ренсому, генеральному директору, или исполнительному директору Александеру, с виду подручному? Обратите внимание на разницу в должностях, — компания носит имя первого, однако многие полагают, что русский…

— По-моему, мы надоели мисс Адамс. — Лицо Ренсома сделалось каменным, и Либерти поняла, что комедиант перегнул палку.

— Вы прирожденный трагик, мистер Александер. Просто я считала, что существуют некие правила… — Она выразительно покосилась на Ренсома.

— К черту правила! Если хотите написать статью, берите интервью у меня! Я столько могу вам порассказать о жутких сестренках… — Теперь Раш выглядел искренним, как мальчишка-проказник, внезапно решивший произвести хорошее впечатление на учителя.

— Жуткие сестренки?..

— Так Раш прозвал моих двоюродную сестру и тетушку.

Пустое зубоскальство, ничего больше.

— Понимаю, — проговорила Либерти, поглядев на часы.

— Ничего вы не понимаете! — обиделся Раш. — Только когда я все вам расскажу, вы прозреете.

— Буду рада вас выслушать, но сейчас мне надо бежать.

Терпеть не могу торопиться… — Она выключила диктофон и сунула его в сумочку вместе с блокнотом. — Надеюсь, теперь мне будет легко продолжить интервью.

— Слышал, Арчер? Кажется, она на что-то намекает.

В действительности она вовсе не надеялась на легкую жизнь.

Сначала нужно было уговорить редактора «Метрополитен» перенести срок подачи материала.

Раш все не унимался:

— Ну как, удалось мне вас соблазнить, мисс Либби?

Она оглянулась на него. Он уже успел сесть и теперь, подперев рукой подбородок, улыбался блаженной улыбкой Чеширского кота.

— Скажите, чтобы получить разрешение на интервью у вас, мне придется звонить вашей жене?

— Нет, моя саркастическая малютка. Приглашаю вас отобедать со мной в моем офисе в пятницу, а уж там мы обсудим мою жену. У меня будут готовы в честь вашего дня рождения пирог, подарки и так далее.

— Принимается! — Она сузила глаза, решив, что настало время прощаться. — Я вас вспомнила. Это вы спорили внизу с Алварро, прежде чем мы вошли в лифт и чуть не погибли. Вы пропустили бездну удовольствия.

Раш продолжал ухмыляться, но глаза его посерьезнели.

— Я всегда пропускаю все удовольствия, мисс Адамс. Спросите старину Арча — он подтвердит.

Арчер встревоженно выпрямился:

— Это правда, Раш?

Раш не ответил. Либерти поняла, что ей пора уносить ноги. Она быстро поднялась и надела жакет.

— Всего хорошего, Арчер. Большое спасибо за беседу!

Хозяин офиса кивнул, даже не взглянув на нее, нажал на кнопку, и панель в мраморной стене снова отодвинулась. Либерти показалось, что она находится среди персонажей космического сериала «Звездная дорога».

Миновав коричневый кабинет, секретарей и влажные джунгли, Либерти влетела в лифт и до самого нижнего вестибюля не осмеливалась дышать. Только на 57-й улице, направляясь в «Русскую чайную», она пришла в себя. Рука по привычке взмыла в воздух. Собственно, зачем ей такси, когда надо переместиться всего на два квартала? В следующую секунду ее глаза остановились на знакомой фигуре у подножия небоскреба «Трамп». Человек, ожидая зеленого сигнала светофора, смотрел на нее. Она села в такси с мыслью, что он мог вообразить, будто она машет ему.