Большое кино

Глава 3

Кит задержала дыхание, плеснула на лицо ледяной водой и посмотрела на себя в зеркало. При свете люминесцентной лампы она выглядела скелетом, обтянутым прозрачной кожей. Глаза казались безумными, губы потрескались, ладони вспотели.

Она насухо вытерлась бурым бумажным полотенцем и вытащила косметичку. Еще утром на лице ее играл румянец, но к вечеру он померк, сменившись мертвенной бледностью — ходячий труп, да и только. Накрасившись и причесавшись, Кит отошла от зеркала. В Нью-Йорке было семь часов вечера, в Лос-Анджелесе — только четыре дня, завершение послеобеденной дремы…

По пути в свой кабинет в «Рейсом энтерпрайзиз» она застала секретаршу Сашу за телефонным разговором и показала жестом, что та ей нужна.

— Как просмотр? — спросила Саша одними губами. Кит непонимающе уставилась на нее. — Разве вы не возвращаетесь с «Игр в детской»?

— Слишком затянулся.

Она закрыла дверь и привалилась к ней спиной, не будучи в состоянии думать ни о чем, кроме «Последнего шанса». При каждом телефонном звонке она вздрагивала, боясь, что это Арчер.

Усевшись спиной к столу, Кит уставилась в окно. Судя по огням, зажегшимся на Пятой авеню, в Манхэттене наступил вечер. Она привыкла определять время суток по расположению солнца, кружащего вокруг ее лос-анджелесского офиса и превращающего письменный стол в солнечные часы, здесь же ей оставалось лишь угадывать его ход.

Саша вошла в кабинет и включила свет.

— Начнем с телефонных звонков. Нет, подождите: вы достали мне билеты на «Лорда страсти» на завтрашний вечер?

— Никаких проблем, — доложила Саша. — Я звонила продюсеру, и он обещал доставить билеты с курьером. В три тридцать звонил Джерри Брэкстон, сказал, что это срочно. Он хочет, чтобы вы отложили премьеру «Вспышки», пока не кончится Нью-Йоркский кинофестиваль. Повторил раз восемь, что беспокоится, как бы фестиваль не отвлек внимание прессы от его картины. Это логично?

— Логично, но я не согласна. Пометьте, завтра мы позвоним Шеридану и скажем, чтобы он подтвердил Брэкстону прежнюю дату премьеры.

— Два звонка от Майка Уоллеса, — продолжила Саша. — Первый в пять минут одиннадцатого, второй в полдень. Его секретарша передала, что он хочет пригласить вас на этой неделе на ленч. Он собирается дать материал о «Последнем шансе» в программу «Шестьдесят минут».

— Этого только не хватало! — усмехнулась Кит. — Назначьте ленч на среду.

— В среду у вас бюджетное совещание.

— Позвоните им во вторник и передайте, что я не приду.

— Заезжал Девин. Сказал, что все прошло хорошо. Уоткинс был безобиден, как младенец.

— Хорош младенец! Ладно, посмотрим. Что еще?

— В одиннадцать звонили от Шеридана, назвали окончательные цифры премьерных сборов «Без остановок» за выходные.

— Да? Сколько же собрали?

— Три миллиона шестьсот пятьдесят тысяч.

— В скольких кинотеатрах?

— В шестистах.

— Получается примерно по шесть тысяч с экрана. Недурно, лучше, чем я надеялась. Я думала, что не дотянет и до трех миллионов.

— Очень хорошие показатели на Юге.

— Он предоставил вам цифры для сравнения? — Саша непонимающе уставилась на нее. — Данные по премьерным показам чужой кинопродукции.

— Нет, это все, что я от него получила.

— Напомните, чтобы я задала ему этот вопрос, когда буду звонить насчет Брэкстона.

— Чуть не забыла! — спохватилась Саша. — Я сложила на вашем столе отзывы на «Без остановок».

— А вы сами их прочли?

— Прочла. Кажется, они не слишком. Джимми Греко вызывает больше интереса, чем сам фильм.

— Ничего удивительного. Видите, Саша, как мало значат сегодня отзывы для успеха почти любого фильма. Куда подевались великие критики? Где вы, Джеймсы Эйджи?

Саша откашлялась.

— Кстати, о критиках. Звонила секретарша Либерти Адамс.

— Боже, неужели опять? — Кит закатила глаза.

— И не один раз: в десять тридцать, одиннадцать пятнадцать, час тридцать, два сорок пять, три пятнадцать… — Саша перевернула страничку блокнота. — В три сорок пять, четыре, четыре тридцать, пять пятнадцать. Поразительная настойчивость!

— Как она мне надоела! Пусть ее секретарша трезвонит сколько влезет. Все еще врет, будто это вопрос жизни и смерти?

— Да, она требует встречи сегодня вечером.

— Обойдется. Что там дальше?

— Только одно, мисс Рейсом: Сьюзен Шалтебрандт заглянула к вам сразу после того, как вы ушли на просмотр «Игр в детской». — Саша помолчала, подбирая слова. — Она передала, что мистер Рейсом советует вам уделить время Либерти Адамс.

— Советует? Чудесно! — Кит улыбнулась. — Когда она в очередной раз позвонит, я по-прежнему буду занята.

— Понимаю. — Саша еще помолчала. — Видимо, я должна вас предупредить, что утром мисс Адамс посетила мистера Ренсома.

— Спасибо за предупреждение, Саша. Может быть, продолжим?

Саша покраснела и уставилась в блокнот.

— Звонили из вашего лос-анджелесского офиса. Клуб «Вэрайети» приглашает вас в председатели своей кампании по сбору средств в этом году. — Саша подождала и повторила:

— Клуб «Вэрайети»…

— Я слышала. Дальше.

— Звонил Ральф Инглиш. Предлагает встретиться и обсудить приобретенный им роман, который он рассчитывает превратить в кинофильм. Говорит, что у него есть неплохие предложения от «Коламбии», но он хочет предоставить приоритет вам.

— А как же! Не сомневаюсь, что он повторяет буквально то же самое руководителям всех киностудий. Что за книга?

— Бестселлер. Действие разворачивается в Китае.

— «Желтая река», — определила Кит. — Позвоните на студию, Рите, пускай пришлет обзор…

— Обзор?..

— Краткое содержание и мнения читателей, — терпеливо объяснила Кит. — Перед встречей я должна все это проштудировать. Назначьте встречу на завтра, перед совещанием с Джулией Ренц. Напомните, чтобы я прочла.

— Хорошо. — Саша сделала пометку в блокноте. — Звонил Роберт Редфорд, просил перезвонить, но не оставил номера.

— Позвоню ему вечером из отеля.

— Звонили от мистера Александера. Напоминание о бюджетном совещании.

— Думает, я забуду? — Кит взглянула на часы. — Прежде чем переходить к другим делам, попытайтесь дозвониться в Сидней Питеру Вейру. Разница во времени — четырнадцать часов. Он должен быть дома.

— Хорошо, — сказала Саша. — Лучше я буду звонить со своего рабочего места. Это может потребовать времени — новая телефонная система стала барахлить.

Отпустив Сашу, Кит позвонила в Калифорнию — Джею Скотту.

— Не ломай комедию. Кит, — сразу потребовал он. — Говори, как дела? Нет, лучше позволь мне самому догадаться! Ему так понравился «Последний шанс», что он велел тебе заключить со мной контракт на три картины, пока я сильно не подорожал. Почему ты молчишь, детка? Ответь бедненькому Скотти, как все прошло?

— Знаю, это звучит странно, но я еще не поняла.

— Верно, странный ответ, — хрипло проговорил он. — Ты что, вообще с ним не разговаривала?

— Разговаривала, но только до просмотра.

— Ему не понравилось — вот почему он отказался от комментариев.

— Не будь мазохистом, Скотти!

— Как же иначе тебя понять? Все ясно, хоть нас разделяют три тысячи миль.

— Скотти, дорогой, я люблю тебя и за миллион миль.

— А я-то как тебя люблю. Кит! — произнес он похоронным тоном. — Ладно, хватит о грустном, приступай к хорошим новостям. Скажи, что не собираешься закрывать производство.

Скажи, что уже завтра утром подыщешь новую Лейси. Пусть это будет невинное дитя, уверенное, что героин — герой, только женского рода.

— Не беспокойся, найдем мы тебе новую Лейси. — Она старалась говорить поласковее. — Еще лучше, чем Новак.

— Кит! — взвыл он. — Откуда в тебе столько бездушия? Она в могиле, а ты…»

— Да, она мертва, и ничего тут не поделаешь.

— «Не поделаешь»! Узнаю твой облик Снежной Королевы.

— Давай не будем препираться. — Кит глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. — Я по тебе соскучилась. За целый день ни разу не смеялась!

— Конечно, не было повода. На мой взгляд, он поимел нас всех в одно место.

— Вот-вот, да еще поскупился на предварительный поцелуй. — Кит наконец заметила в дверях Сашу, которая все это время тщетно пыталась привлечь ее внимание. — Извини, тут возникли проблемы. Перезвоню завтра. Не переживай и, ради Бога, не будь таким мрачным! Да, Скотти, если столкнешься на съемках с кем-нибудь из моих коллег, скажем, с Ренди Шериданом, попридержи язык. Целую!..

Она положила трубку и только тут сообразила, что Саша прикрывает ладонью трубку другого телефона.

— Простите, мисс Рейсом, это Фрэнк, киномеханик. Говорит, что в просмотровом зале мистера Ренсома сидит мистер Александер: требует, чтобы ему показали куски из «Последнего шанса». У Фрэнка есть пленка, но он решил сперва посоветоваться с вами. Мистер Александер страшно кипятится.

— Могу себе представить. — От Кит повеяло холодом. — Скажите Фрэнку, что я сейчас приду.

Когда она вошла, Раш сидел, ссутулившись, в кресле Арчера и курил трубку.

— Как дела, Раш?

— Лучше не придумаешь. — Он привстал и быстро поцеловал Кит в губы. — Ты фантастически хороша.

— А у тебя вид что-то неважный.

— Правда? — Он усмехнулся. — Все равно я тебя люблю, как бы ты со мной ни обращалась.

— Хватит, Раш, я устала. Так будешь смотреть или нет?

— А, собственно, зачем? Если ты знаешь свое дело — а все мы в этом уверены, — то твой материал не может быть плох.

Кит заколебалась.

— Наскандалил, а теперь в кусты?

— Перестань меня стыдить. Киска. Сама знаешь, я возбуждаюсь от бизнеса, а не от искусства. — Он показал большим пальцем на окошко киномеханика. — Можешь его отпустить.

Поразмыслив, Кит нажала кнопку.

— Спасибо, Фрэнк. Оставьте пленку в аппарате и на сегодня можете быть свободны.

Через несколько секунд свет в окошке погас; теперь в просмотровом зале горел лишь синий фонарик над лестницей.

— Так в чем дело? — Кит старалась не смотреть на Раша.

Он взял ее за подбородок, заглянул в глаза:

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Очень надеюсь.

Она удивленно приподняла бровь:

— Тебе-то что? Что-то я в последнее время не замечала, чтобы тебя интересовали дела «Горизонта».

— Арчер хочет прикрыть «Последний шанс», разве ты не знала? У твоего приятеля Ренди те же намерения.

— Ренди?

— Ренди Шеридан, вице-президент «Горизонт пикчерс». Соображаешь?

— А ты, Раш? Ты тоже хочешь меня прикрыть?

Он дотронулся пальцем до кончика ее носа и, неожиданно поднявшись, вышел. Она уже не знала, кто ее больше бесит:

Арчер или Раш. Машинально Кит нажала кнопку и запустила «Последний шанс». Ей казалось, что она полжизни провела в темных кинозалах, просмотровых, монтажных. Действительно ли этот тридцатиминутный ролик пленки, за который борются двое мужчин, так важен для ее карьеры?

Кит Рейсом приехала в Лос-Анджелес в 1958 году, получив актерский контракт с «Центурион пикчерс». Ей было двадцать лет, она уже имела опыт работы манекенщицей и фотомоделью, дважды снималась в телевизионной рекламе и играла в студенческом театре колледжа, где проучилась всего год. К своему контракту она относилась несерьезно, так как не считала себя актрисой. Однако нашедшие ее в Нью-Йорке агенты «Центуриона» придерживались другого мнения.

Сперва Кит ничем не отличалась от многочисленных кобылок в большой конюшне студии и легко позволяла собой помыкать. На студии она воспринималась всего лишь как одна из многих девиц с экзотической внешностью и великолепными ногами пловчихи. Она не поднималась выше эпизодических ролей в пляжных поделках, где действие непременно разворачивалось в дальних краях — на Гавайях, Таити, Бали; привыкла изображать туземок, никогда не открывала на экране рот и носила легкие туники, отлично подчеркивающие достоинства ее фигуры. Зрители были от нее без ума.

Вне экрана студия старалась закрепить за ней этот имидж: одевала почти в те же туники и советовала помалкивать, поскольку никогда нельзя было угадать, что она скажет. «Просто молчи, остальное сделают люди с камерами», — внушали ей. И невинная Кит охотно подчинялась.

Но постепенно она начала жалеть, что так покорно позволяет манипулировать собой. Ее личико красовалось повсюду — от обложек бульварных журналов до светских разделов серьезных информационных изданий. Ей казалось, что ее заперли в клетке, увешанной зеркалами. Со временем ситуация только ухудшилась: зеркала становились то вогнутыми, то выгнутыми, как в комнате смеха. Не веря своим глазам, Кит находила себя на фотографиях рука об руку с известными актерами, с которыми даже не была знакома! Фоном фотографий чаще всего был ресторан, куда она наведывалась с подружкой и где вечером их щелкали при выходе фотографы. Подружку безжалостно обрезали, а ее место занимал незнакомец в ковбойской шляпе — новая звезда, рекламируемая студией. Эти проделки злили Кит, потому что фотографии выглядели как снимки событий, которым скорее всего никогда не дано было случиться.

Потом ее начали называть по имени и фамилии и цитировать. Во всяком случае, свое лицо на фотографиях она узнавала, хотя цитаты явно принадлежали какой-то незнакомке, вызывавшей у нее разве что страх. Если судить по приписываемым ей изречениям, она давно превратилась в мелочную пустышку, добивающуюся успеха исключительно в постели. Оставалось только удивляться, почему публика от нее до сих пор не отвернулась.

На четвертый год контракта Кит, созданная прессой, набрала собственную инерцию и сделалась неподвластна студии.

Она порхала по Голливуду, как беглая заключенная, дразнящая своих преследователей, и все ждала, когда же наконец откроется, что у нее полностью отсутствует актерский талант, что есть масса хорошеньких девчонок и помимо нее, что она — просто ничто… Мечтая о бегстве. Кит стала меньше появляться на людях и все больше погружалась в себя. Из дому она выходила, только когда наступала необходимость ехать сниматься, навестить друзей, намотать на спидометр сотню миль, несясь в одиночестве вдоль пустого ночного пляжа в белом «олдсмобиле» с откидным верхом. На студии стали жаловаться на ее замкнутость. Именно по этой причине агент завел привычку звонить ей по два раза на дню.

— Кит, детка, — ворковал Сэм Ротман, поднося трубку так близко ко рту, что до ее слуха доносилось его дыхание; ей даже казалось, что она слышит работу его мозга. Он всегда называл ее «Кит-детка», превратив два слова в одно. — Кит, детка, твое поведение в последнее время вызывает нарекания.

— Знаю, Сэмми, но ничего не могу с этим поделать.

— Придется постараться, у тебя ведь контракт. Они…

— Съедят меня с потрохами, — заканчивала за него Кит.

— Вот и изволь быть посговорчивее.

— Я делаю свою работу; учу текст, никогда не опаздываю.

Стараюсь, как могу, а потом уезжаю домой. Даже не требую прибавки.

— Секретарша тоже может похвастаться, что умеет печатать на машинке. Кит, детка, тебе давно пора запомнить правила игры.

Кит сидела с ногами в кресле-качалке в своей маленькой спальне, с вышивкой на коленях, вертя в руках наперсток.

— Наверное, я их просто не понимаю, Сэмми.

— Понимаешь, ты ведь умница. Просто ты решила, что правила можно обойти. Тут ты ошибаешься.

— Ты уверен?

— Более чем. Я вполне преуспевающий человек, и деньги мне приносит понимание того, что пользуется спросом. Чтобы выжить, я должен разбираться в людях. Знаешь, сколько народу твердит, будто знает, что хочет смотреть зритель? Я поступаю иначе: я ответственно говорю, за что зритель готов выложить денежки. Все упирается в деньги, Кит, детка, в них все дело. Те, кого я уговариваю — люди со студии и публика, — хотят получить даром чуть-чуть того, за что обычно платят. Немного дармовщины! В твоем случае… — Сэм закашлялся и перевел дух. — Так вот, в твоем случае дармовая Кит — это то, что можно найти в газетах, в журналах, увидеть на телеэкране. Если дармовая Кит нравится, то будут платить и за дорогую Кит. Значит, будет работа и у тебя, и у меня, и у всего Голливуда. Деньги, детка! Бизнес есть бизнес. Лучше тебе бежать с ним ноздря в ноздрю.

Ноздря в ноздрю! Кит ломала голову, где Сэмми подхватил это выражение, к которому прибегал всегда, когда говорил серьезно, когда ждал от нее капитуляции. Простенькое словосочетание, а как безотказно действует! Возможно, это даже шулерская кодовая фраза.

— Дай мне еще немного времени.

— Время? Нет, это как раз то, чего у такой смазливой актрисы, как ты, не может быть. Поезжай завтра на студию…

— Завтра у меня выходной.

— Тем лучше. Подпишешь несколько своих фотокарточек, пообещаешь ответить на письма поклонников, пококетничаешь с репортерами. Пусть получат немного дармовой Кит.

— Знаешь, что я нашла вчера на студии, Сэмми? Афишу «Двойного возмещения» — оригинал!

— Это там Барбара Стенвик находит убийцу для своего мужа?

— Да, Сэмми. Это тоже значит бежать ноздря в ноздрю?

Сэм хмыкнул и повесил трубку.

Кит поднесла письмо ближе к огню и прочла вслух:

— «До сих пор пустыня — мой лучший друг и коварнейший враг. Жара так пропитала мое тело, что я еле передвигаю ноги.

Но ангелы продолжают плодиться. Торсы стоят рядами среди кошек. Они завидуют другим скульптурам, умоляют меня приделать им головы и ноги. Сердце, вульва, крылья — пока что довольно и этого. Получила твое письмо и все вырезки о тебе.

Ты спрашиваешь насчет прессы и давления. Будь выше их и никогда не доверяй журналистам. Китсия Рейсом».

Кит сложила письмо и сунула его в карман брюк.

— Кто такие ангелы? — спросила Кенли, ее подруга и тоже актриса.

— Так она называет свои скульптуры, нагие женские изваяния. Сейчас она лепит одних ангелов.

— Напрасно ты читаешь мне письма матери. Кит. Это частная переписка.

— Ничего, она бы не стала возражать. Она не верит в разделение на частное и общее, для нее все едино.

Кенли Смит вставила сигарету в позолоченный мундштук и зажгла ее длинной каминной спичкой. Глядя на огонь, она рассеянно разминала себе пальцами шею:

— И все-таки у любого есть что-то свое, какие-то тайны.

Даже у твоей матери, Кит.

— Сомневаюсь. Обрати внимание на подпись: «Китсия Рейсом»! Не «целую, мама», не просто «Китсия», а именно «Китсия Рейсом». Как на постаменте.

— Ты бы с ней помягче. Кит.

— Не могу. Она такая… — Кит не сразу подобрала слово.

Музыка смолкла, и Кит терпеливо ждала, пока Кенли поменяет пластинку.

— Что предпочитаешь — «Турандот» или «Богему»?

Кит пожала плечами:

— Годится и то и другое. — Она почти не разбиралась в опере, зато Кенли знала о ней буквально все.

Кенли пробыла звездой на «Центурионе» без малого двадцать лет и заработала для студии кучу денег. При этом сама она и Мосс, ее муж, художник по костюмам, жили очень скромно. Кенли всю жизнь оставалась труженицей: ничто, кроме работы в кино, не имело для нее смысла. Детей у них не было.

— Слушай, что тебе говорит Сэмми. Он прав. Слушайся его, если хочешь стать звездой.

— В том-то и дело, Кенли, что не хочу! Я не очень хорошая актриса. Если откровенно, то и в средние не гожусь. Рекламу и прессу я ненавижу. Все это внимание к моей персоне меня смущает. — Кит наклонилась к огню, вдела нитку в иголку и принялась вышивать зеленый ствол кактуса.

— Это только фантазии, кокетство. Не смущайся, и дело с концом! Все тут — сплошное притворство! — В подтверждение своей мысли Кенли широко раскинула руки.

Кит нагнулась к своей вышивке. Даже стук иглы по наперстку казался ей оглушительным. Зато Кенли не слышала ничего, кроме Пуччини.

— Хотя уж мне-то как будто есть чему смущаться, — продолжила Кенли. — Сама знаешь, о чем я. А мне наплевать!

Кит чуть заметно кивнула. Еще до знакомства с Кенли она все о ней знала из газет, журналов, сплетен.

— Еще вина. Кит? — спросила Кенли, подливая себе.

— Нет, спасибо, Кенли была красивой женщиной. Очень светлая блондинка, она расчесывала свои густые волосы до плеч на боковой пробор. Глаза у нее были светло-голубые, с маленькими зрачками. В свое время студия уговаривала ее вставить контактные линзы, чтобы сделать глаза темнее, однако, как оказалось, зритель больше всего ценил в ней как раз бледность радужной оболочки. Щеки Кенли были изрыты оспинами, поэтому она обильно пользовалась крем-пудрой, а ее фотографии неизменно ретушировались. Кит находила странным, что она знает о Кенли Смит столько личных подробностей, тогда как зритель не ведает самого главного — особенностей ее внешности.

— Ты красавица, Кенли, — успокаивающе произнесла Кит.

— Мосс называет меня богиней. — Кенли усмехнулась. — Учти, Кит, ты тоже можешь стать богиней, если захочешь. Твоя беда в том, что ты не знаешь, кем хочешь быть. Зато точно знаешь, кем не хочешь.

Кит, увлеченная работой, ничего не ответила. Дождавшись конца «Турандот», она встала, поблагодарила гостью за подаренную афишу и повезла ее домой, в Топанга-Кеньон.

Лишь в последний, пятый год контракта Кит привела в действие свой план. Она внимательно отслеживала перемещения в руководящем составе студии и, как только там открылась вакансия, сделала все возможное, чтобы выбор пал на нее. В 1963 году она перестала сниматься и поступила ассистенткой к восходящей звезде студии — Ричарду Бикли Кроуфорду, в просторечии Бику.

Ей выделили крохотный кабинетик размером со стенной шкаф в дальнем конце длинного коридора. На другом конце коридора располагался просторный, любовно обставленный кабинет самого Бика Кроуфорда. Несмотря на размеры своей каморки, Кит постаралась придать ей уют. Как-то раз она приехала в офис в субботу и собственноручно перекрасила отвратительные серые стены в матово-белый цвет. На этом фоне отлично смотрелись афиши «Двойного возмещения» и «Письма».

Зная, что в другом конце коридора царит Бик, она нуждалась для поддержания сил в своих любимых актрисах — Барбаре Стенвик и Бетт Дэвис.

Постепенно Бик признал ее полезность, хотя первые два года почти не замечал свою ассистентку. Иначе и быть не могло: никто даже не удосужился объяснить ей ее обязанности, на совещаниях ей никогда не предоставляли слова. Зато она писала Бику памятные записки. Будучи одним из шестнадцати директоров картин на «Центурионе» и не собираясь оставаться в этом качестве всю жизнь, он с благодарностью принимал ее помощь. Тем не менее, пользуясь ее советами, он не испытывал к ней полного доверия и не поручал самостоятельной работы.

Кит понимала, что им движет, и не настаивала. Она давно сделала вывод, что мужчины живут в собственном времени, по собственным внутренним часам. Сама она была готова ждать и по-прежнему писать Бику памятные записки: о прочитанных ею сценариях, просмотренных кинокартинах, книгах и событиях, пригодных к экранизации, собственных соображениях о кинобизнесе.

— Знаешь, Бик, вчера я посмотрела занятный фильм. — Кит стояла у его стола, то наклоняясь вперед, то отталкиваясь от полированной крышки кончиками пальцев.

— В письменном виде, хорошо, Китти? Я сейчас занят.

— Это важно, Бик. После ленча у тебя совещание, и я могла бы подбросить свежих идей.

Бик откинулся в кресле и уставился на нее, а Кит как ни в чем не бывало опустилась в кресло. Комкая подол своей голубой юбки, она строила ему глазки, но он по обыкновению этого не замечал.

— Ну, выкладывай!

— Вчера я посмотрела «Доктор Стренджлав, или Как я научился не волноваться и полюбил бомбу» и поняла, — что Америка начинает смещаться к…

— Что-что?

— Америка меняется! Ты себе не представляешь, сколько в «Докторе Стренджлаве» непочтительности, как там высмеивается все подряд… — Кит заговорила быстрее. Она еще не до конца продумала свою мысль, но надеялась, что, будучи иностранкой, обладает более свежим взглядом на Америку и сможет научить тому же Бика. — Послушай, Бик, что пишет кинокритик «Нью-Йорк тайме»: «Весь фильм наполнен насмешкой и презрением ко всему нашему оборонному комплексу». Понимаешь, даже пресса утратила ощущение момента!

Такое впечатление, что все мы зависли в пространстве или во времени, оторвались от старого, но еще не пришли к новому…

Обычно пресса первой чует новое, но в этот раз она увязла все в том же болоте. Сейчас вперед вырывается кино, и мы не должны упустить свой шанс. Этот критик из «Тайме» скоро уйдет, потому что не умеет держать нос по ветру… А ты обязан сделать шаг вперед.

— Что-то я не очень улавливаю… — Бик встал, чтобы размять затекшие ноги.

— Все очень просто… — начала было Кит, но. Бик прервал ее:

— По-моему, я понял. Новое — это молодость. Мы должны снимать другие фильмы, от которых взбесится Босли Краутер, мой папаша и глава этой чертовой студии.

Кит утвердительно кивнула.

— Это как в баскетболе. Сегодняшняя молодежь играет по-новому. Все твердят, что старый баскетбол был лучше. Все по правилам, главное — мастерство, оборона. А эти сопляки бегают и прыгают, как у себя во дворе. Молодые, чернокожие, торопятся набрать очки.

— Именно так.

Бик подошел к Кит и чмокнул ее в макушку.

— Ты умница, Кит. Очень проницательно! Уверен, ты понравилась бы мне в постели. — Он обнял ее. Она увернулась, но не очень решительно.

Вскоре «Тайме», «Тайм» и «Ньюсуик» сменили старых критиков на молодых. Бик Кроуфорд стал на «Центурионе» первым вице-президентом по производству, а Кит Рейсом — его главным сценарным редактором. И в день назначения она стала его любовницей.

— Напиши записочку, Киска Кит, если считаешь, что сюжет хорош. Дальше посмотрим. — Бик неутомимо расхаживал перед ее рабочим столом.

— Постой, есть важный разговор.

— У меня мало времени. Может, перенесем на вечер?

— Я хочу стать вице-президентом по производству, — сообщила Кит и стала ждать, что он ответит. Бик продолжал расхаживать, уперев руки в бока, и молчал, — Я уже четыре года тяну лямку…

Он остановился, посмотрел на нее, словно подсчитывая, сколько лет они знакомы. Покончив с арифметикой, он зашагал снова. У Кит сильно забилось сердце. Она знала, что ничем не уступает любому из мужчин, работающих с Биком, а многих даже превосходит. Собственный творческий потенциал не вызывал у нее сомнений, чего нельзя было сказать о деловой хватке. Она ожидала, что Бик сам вознаградит ее за самоотверженность, за всю ту пользу, которую она приносила, оставаясь за кулисами. Много лет она оказывала Бику неоценимую помощь. Ее памятные записки были сжатыми, содержательными, нередко вдохновенными; с их помощью можно было уговорить людей снять кино, и он никогда ими не пренебрегал. Кит давала ему советы не только из области кинематографа, но и касательно его имиджа. Следуя ее подсказкам, Бик отказался от распахнутых воротов и золотых цепей и стал носить дорогие итальянские костюмы, даже согласился покрывать ногти бесцветным лаком.

— Как тебе известно, я получаю гораздо меньше, чем твои сотрудники-мужчины.

Ей было нелегко это произнести, но она пересилила себя.

Бик разлегся на ее диване и закрыл глаза.

— Известно, конечно.

— Настало время попросить пятидесятипроцентной прибавки.

— Об этом ты можешь забыть. Кит. Мы таких прыжков не делаем.

— А я делаю! Мне нужны деньги и должность!

— Ладно, одно из двух, детка. Пятнадцать процентов, должность и… — он приоткрыл один глаз, — кабинет рядом с моим.

Или только деньги — без новой должности.

Он встал, улыбнулся и провел кончиком языка по белоснежным зубам.

— Рита, — бросил он через плечо, не сводя глаз с Кит, собирай вещи своего босса. Она переезжает наверх.

Прошло несколько месяцев, в течение которых Кит постепенно осваивалась с новыми обязанностями… и возможностями.

— Слушаю. — Она крепко прижала трубку плечом к уху.

— Ты знаешь, что происходит с «Красным желанием»? — услышала она крик Бика. — Знаешь, что они вытворяют?

— Конечно, Бик.

— С такими темпами они вот-вот превысят бюджет!

— Успокойся. — Голос Кит был безмятежен, как замерзший водоем. Злость Бика скользила по поверхности, не причиняя ей вреда. — Ты смотрел сегодняшнюю почту?

— Нет! — раздраженно буркнул он.

— Так вот, — продолжала Кит, предусмотрительно проглотив «а надо бы», — когда найдешь время, увидишь, что я уже направила тебе записку с предложением сменить режиссера.

— То есть уволить нынешнего?

— Да, — подтвердила Кит.

— Так и говори! — Он швырнул трубку.

Кит уставилась на пульт, усеянный серыми кнопками. Над каждой красовалась табличка с именем директора производства и внутренним телефонным номером.

Между руководителями существовала связь двух видов.

Внешне все было как обычно: секретари перезванивались друг с другом, после чего трубку брали их шефы. Но последние могли связываться и самостоятельно, по внутреннему коммутатору, и беседовать, не опасаясь посторонних ушей. Достаточно было набрать две цифры, и в нужном кабинете раздавался звонок. Таким способом удавалось заключать конфиденциальные сделки и вести разговоры, немыслимые на обычных каналах.

Именно так, а не на чинных совещаниях принимались все важные решения. Кит привыкла к этой системе далеко не сразу.

Бик звонил ей по внутреннему телефону двадцать — тридцать раз на дню, обычно с текущими вопросами, но иногда он ставил на Кит силки.

— Рита, — произнесла Кит в микрофон коммутатоpa, — какова моя программа на сегодня?

— Разрешите зайти, мисс Репсом?

— Заходите. — Кит знала: такая просьба — сигнал о том, что рядом кто-то есть.

Рита была хорошим секретарем. Несмотря на одинаковый с Кит возраст — тридцать два года, между ними существовала и разница. Кит была красивой, Рита — просто миленькой: круглое личико, карие глазки, обесцвеченные волосы, завитые мелким бесом. Рита неизменно одевалась так, словно на улице стояла страшная жара: в сандалии, легкие юбки и маечки — и три раза в день красила ногти.

По части исполнения сугубо секретарских обязанностей Рита не обладала сверхъестественными способностями. По телефону она разговаривала виртуозно, но печатала неважно; ее скоропись была еще хуже. Зато она нюхом чуяла все колебания внутристудийной политики. При этом она умела быть беспрекословно преданной начальству. Кит знала: когда Рита стережет ее дверь, можно не бояться сюрпризов.

При всем том к Кит Рита относилась, как к инопланетянке.

И дело было не в том, что Кит стала первой на ее памяти женщиной, достигшей таких высот в киноадминистрации, а в том, что сознательно пренебрегла для этого карьерой кинозвезды.

Лишь узнав, что Кит выросла на неведомом острове Звар, Рита успокоилась: значит, ее босс не случайно отличается от прочих людей. То, что Кит спит со своим начальником, она странным не находила: по ее мнению, так поступали все нормальные женщины.

Рита принесла стопку папок и пакет:

— Афиша «Красных туфелек» — наконец-то нашла! Не прошло и двух лет…

— Отлично. Поручите кому-нибудь ее повесить.

— Уборщики придут в одиннадцать, когда вы будете на планерке. Только скажите, где вешать. У вас осталось десять минут.

Потом пожалует Джим Робинсон и будет, как всегда, упрашивать:

«Не называйте меня необыкновенно талантливым!» — С этими словами Рита вышла.

Кит приняла Джима, который ухитрялся одновременно быть рекламным агентом и сценаристом. Весь день она трудилась как проклятая, позволяя себе лишь коротенькие перерывы, чтобы выпить стакан сока лайма с ложечкой меда.

— Зайдите, Рита. Кажется, в три у меня встреча с Филипом и Джози?

— Мистер Найджел не сможет вырваться, но Джози заглянет.

К шести Б. К, ждет ваших предложений по актерскому составу. — Рита придирчиво изучала свои ногти.

Кит улыбнулась: в устах Риты инициалы были знаком величайшего уважения.

— Понятно. Теперь попробуем ответить на звонки.

— Звонили из «Вэрайети». Требуют от нас подтверждения или опровержения слухов об увольнении режиссера «Красного желания».

— Как же быстро все становится известно! Ответь, что мы не…

— Не комментируем слухи. Уже ответила. — Рита двинулась к двери.

Загорелась лампочка — звонил Бик:

— Как дела со сценарием «Парад окончен»?

— Мы от него отказываемся.

— Почему?

— Ты сам сказал, что не пойдешь на фильм о любовниках на карнавале, — напомнила Кит.

— Так и сказал?

— Да.

— И правильно сказал. Не пойду. — Бик повесил трубку.

Она задумалась: почему Филип Найджел решил пропустить совещание по актерскому составу — ведь только накануне, повстречавшись с Кит, он проявил к этому совещанию повышенный интерес?

Кит тронула губы красной помадой и позвонила Филипу.

— Кит? Чем я могу тебе помочь?

— Объясни, где ты был в три часа? — Кит добавила на веки серые тени.

— Слишком много дел. Кроуфорду нужен материал по «Слишком горячо». Мы в готовности номер один.

Кит давно поняла, что Филип взял за правило пропускать все совещания, на которых отсутствует Бик. Отсутствие босса — признак незначительности разговора.

— Вы с Джози разберетесь сами; я поддержу любое ваше предложение. Ладно, мы еще поговорим об этом. — Кит повесила трубку.

Филип определенно воображал; что они с Биком обладают куда большим весом, чем она и Джози, — в противном случае он бы примчался к ней в своих неизменных солнечных очках, с оранжевым блокнотом, в который уже вписаны шесть «громких» имен.

— Рита?

— Мисс Репсом, Джози ждет в приемной.

— Пригласите.

Джози Виннерхауэр, директор по подбору актерского состава, явилась в кабинет Кит без блокнота, даже без ручки.

Она предпочитала говорить и слушать, записывать было не в ее правилах. Джози обладала цепкой памятью — этим она походила на Бика, — только запоминала исключительно актеров и актрис.

— Неужели мистер Солнечные-0чки слишком занят, чтобы пожаловать?

Кит кивнула.

— Вот лентяй! — Джози поставила себе на колени пепельницу и сбросила туфли. Монолог по теме совещания был начат незамедлительно. Кит давно к этому привыкла: назвав имя актера, Джози останавливалась на трех его достоинствах и присваивала ему баллы по десятибалльной шкале таланта и пятибалльной шкале годности на роль.

Кит слушала ее вполуха: хотя Рита была убеждена, что сложную рейтинговую систему Джози может постичь только гений, у Кит не возникало с этим проблем.

— Итак, в нашем распоряжении шесть-три, два-пять и восемь-два. На ком, по-твоему, остановится Кроуфорд? Черт, забыла Алана Далтона! Он снялся всего в одном фильме, но, во-первых, у него член длиной в восемь футов, а во-вторых, его рейтинг — семь-четыре. По-моему, это лучше, чем восемь-два.

Правда, Филип на него не согласится.

— На этот раз Филип предоставил выбор нам.

— Значит, решено?

— Решено.

После ухода Джози Кит надиктовала протокол подбора актера и приступила к чтению очередного сценария. Когда она посмотрела на часы, было уже без пятнадцати шесть. Как всегда в это время, она ждала звонка Бика, но прежде позвонила Рита:

— На второй линии — Солнечные Очки.

— Как насчет шесть-девять. Кит?

— Не знаю, о чем ты, Филип.

— Я насчет вашего с Джози решения. По-моему, вы, девочки, ошибаетесь.

И тут позвонил Бик. Кит приободрилась. Звонок Филипа, его попытка пойти наперекор ей и Джози показались ей смехотворными.

— Минутку, Филип. — Она старалась, чтобы в ее тоне не было слышно торжества. — Я слушаю.

— Ты свободна сегодня вечером? — спросил Бик. — Приезжай ко мне в семь — погрызем бифштексы.

— Филип? — В голосе ее зазвучало пренебрежение. — Давай вернемся к этому на завтрашнем совещании, а сегодняшний вечер посвяти чтению сценария.

Этот раунд она выиграла.

Поутру Кит разбудил яркий солнечный свет. Ей снился Звар, .огромный белый экран, ангелы Китсии…

Кит посмотрела на крепко спящего Бика. Он лежал на животе, раскинув в стороны руки, и напоминал набегавшегося до беспамятства пса. Ночью он сподобился надеть на лицо черную атласную маску для сна, из-за которой Кит всегда дразнила его, называя «мисс Кроуфорд».

«Разве у мисс бывает вот это?» — возражал он, показывая главный довод. Ночи с ним всегда получались длинными.

Кит спустила ноги с кровати и уставилась на пол, усеянный скомканными бумажными платками. Уже через десять минут она, натянув одежду, в которой отработала предыдущий день, катила в своем белом «олдсмобиле» домой.

Последние четыре года она проводила с Биком Кроуфордом почти все ночи. Вторая половина ее рабочего дня всегда была отмечена ожиданием его звонка. Звонок неизменно раздавался между пятью сорока пятью и пятью пятьюдесятью. Если стрелка переваливала за пять пятьдесят, это означало, что свидание не состоится; в случае, если у него все же появлялась необходимость что-то ей сказать, он звонил через секретаря.

Свидания неизменно проходили в его доме. Кит ездила туда сама. У него дома она не держала ничего — ни сменной одежды, ни косметики. Рано утром она покидала его Маллхолланд и возвращалась к себе в Топанга-Кеньон, чтобы принять душ, переодеться и к девяти сорока пяти поспеть на студию.

Дом Кит представлял собой шестикомнатное бунгало, построенное на полынном пустыре, — строгий минимум мебели, никаких комнатных растений, огромные шкафы, полные пустых вешалок. Кит приглашала уборщицу, пользовалась автоответчиком и услугами садовника. Это походило на жизнь в отеле — в «олдсмобиле» она чувствовала себя куда уютнее.

Захлопнув дверцу машины. Кит надела темные очки и вставила в держатель термос со свежезаваренным чаем. Выехав со стоянки, она включила радио и, слушая музыку, грелась на солнце, проникавшем внутрь сквозь боковое стекло. Она возвращалась к нормальной жизни, к себе.

Сейчас ей казалось, что в ней одновременно живут две разные женщины. Одна, высокопоставленный работник киностудии Кит Рейсом, имела полномочия диктовать политику продюсерам, за ней признавалось право принимать важные сценарные решения, нанимать и увольнять режиссеров. Другая Кит Ренсом, любовница Бика Кроуфорда, была совершенно безвластна, не обладала даже каплей ума, сознательно складывала с себя всю власть и подчинялась любовнику, который был больше и сильнее ее, полностью ее подавлял. Только утром она снова становилась собой.

Это было нетрудно. Днем она не воспринимала его как своего любовника. За совещательным столом сидел знакомый всем крупный красивый мужчина, стопроцентный американец. Если ночью он начинал вытворять такое, что ее переполняла ненависть к нему, она попросту закрывала глаза, вспоминала стопроцентного американца за совещательным столом — и все ему прощала.

В 1972 году Кит уговорила Бика слетать на международный кинофестиваль на Шри-Ланке.

— Хорошо, Кошечка, — уступил он. — Если тебе хочется, чтобы я общался со всякими кретинами, я поеду.

— На обратном пути мы могли бы навестить мою мамочку.

Она тебе понравится. — «Мамочка»… Интересно, что бы сказала сама Китсия, узнав, что дочь называет ее мамочкой?

Пройдясь по студии Китсии, Бик шепнул Кит:

— За всю жизнь не видел столько женских грудей и половых органов! У нее что, не все дома?

Мать, по-видимому, чувствовала, что разговор касается ее, но довела экскурсию до конца. Обедать с гостями она не стала, как не собиралась и прерывать свою работу, чтобы их развлекать. В итоге они проводили почти все время в городе.

Кит с трудом узнавала Звар. За время ее отсутствия здесь расплодились ночные клубы, а кузен Арчер открыл казино «Трипе», обросшее подобными заведениями. Бик чувствовал себя отлично, как и в любом другом злачном уголке на планете — от Вегаса до Макао и Рио. У Кит новый, цивилизованный Звар вызывал отвращение, и вслед за матерью она была склонна винить во всем кузена Арчера.

Куда бы они ни пошли, повсюду им встречались сыновья эмира. Ахмед и Дхали, облаченные в смокинги, по вечерам играли в «Трипсе» в «баккара». Они часто составляли компанию Кит и Бику и возили их по острову в своих бронзовых «мерседесах» ручной сборки.

Бик был просто в восторге: он получал огромное удовольствие от ночей, проведенных в жаркой пустыне. Кит даже казалось, что это он местный уроженец, а она чужестранка.

— Как она смеет не обращать на нас внимания! — сказала она как-то раз Бику.

Тот и бровью не повел.

— Остынь, Киска. Твой матушка не может оторваться от своего творчества. Разве стоит ее за это осуждать? Ты только взгляни! — Он похлопал ладонью по ближайшей статуе. — Никогда не видел ангелочков с такими задницами! Забавно то, что у самой их создательницы задница с кулачок, — Он бесстыдно запустил руку Кит между ног и зашептал ей на ухо:

— Каково это, когда матушка уважает женское оснащение больше мужского? Наверное, от этого тебе не терпится отведать моего?

Дом Китсии и ее скульптуры действовали на Бика возбуждающе, хотя он и прежде не мог пожаловаться на слабое либидо. Он целый день таскался следом за Кит и домогался ее. Даже разглядывая ее фотографии в десятилетнем, возрасте, он не скрывал желания заняться с ней любовью.

— Я бы убедил себя, что трахаю эту десятилетнюю кошечку. Если бы я очутился здесь в те времена, то, наверное, Ахмед поделился бы тобой?

Кит залилась краской. Что успел ему наговорить Ахмед?

За четыре дня до конца их двухнедельного пребывания мать пригласила ее к себе в студию. Она делала набросок с обнаженной натурщицы, сидевшей на корточках на столе. Обращаясь к дочери так, словно натурщица глухая, она заявила:

— Я хочу, чтобы ты и твой американец немедленно покинули мой дом!

Кит вздрогнула. От скрипа угля по темно-зеленой бумаге, напоминавшего скрежет ногтя по стеклу, у нее навернулись слезы.

— Из-за него мне пришлось отказаться от крупного проекта. Я не смогла сосредоточиться. Не могу работать, когда он находится в соседнем доме. Мне трудно даже дышать, когда я знаю, что вы вместе.

— Что ты хочешь этим сказать? — В присутствии ее матери Бик превращался в воплощение учтивости. Кит внимательно следила за ним, боясь, что он совершит оплошность, которая позволит матери проявить свой нрав, однако он всегда был настороже. — Я с ним счастлива.

Китсия не отрывала глаз от натурщицы:

— Счастье не имеет значения в сравнении с другим.

— С чем?

— С нежеланием обманываться.

— Перестань, мама! К себе я еще придирчивее, чем ты. Я очень стараюсь быть честной с собой.

— Это не значит, что ты не подвержена слепоте. Что такое, по-твоему, любовь, как не слепота к недостаткам любимого?

Кит уже чувствовала, куда она клонит.

— Да, я его люблю, если ты об этом. И он меня любит.

Иногда он бывает агрессивным, иногда говорит грубые, даже жестокие слова, но ведь и ты часто бываешь жестока помимо собственного желания, а Бик не более жесток, чем ты.

Китсия сбросила с колен мольберт и отшвырнула уголек.

Встав, она заглянула дочери в глаза.

— Жесток? Да он чудовище! Он интересуется только собой.

Он сожрет тебя живьем.