Бывший муж. Я к тебе не вернусь

«Макароны с сыром»

Полина

Говорят, чужая душа — потемки. Но что делать, если твоя собственная вдруг погрузилась во мрак? И когда это случилось? Только ли сегодня?…

Я растерянно моргаю, сжимаю свои руки. Передо мной кружка ароматного чая. Красивый сервиз. Я его заказывала в одном каталоге, а потом ждала две недели из Италии. Денег отвалили…очень много. Наверно, непозволительно много. Теперь, да? Я даже не помню, что значит считать их.

Нет, вы не подумайте, что меня это пугает. Хотя, черт возьми, это, наверно, тоже. Точнее, будет пугать. Потом. Когда я смогу прийти в норму.

Сейчас чувствую себя…утонувшей в собственном отчаянии и никчемности.

Моргаю часто, стараюсь вернуться из этого омута. Хочу снова почувствовать твердую почву под ногами, но…у меня совсем не получается.

Я все еще лечу.

Туда, в самую черную бездну, куда меня толкнул мой любимый муж.

Ян…как же так?...

Если вы спросите про Яна у наших знакомых, они все как один скажут, что он — один из самых честных и принципиальных людей. Я прожила с ним почти два десятилетия, поэтому готова подписаться под каждым словом. Он — мужчина дела. Трепаться — не его. Зато он всегда делает. Коротко, четко рубит и делает. Но…измены? Это настолько не в его стиле, что я…я не могу поверить.

Может быть, поэтому я ничего не замечала? А были ли знаки? Были, разумеется. Сейчас, когда мне на голову уже упала гиря, я все их вижу. Они передо мной разложены пазлом — собирай, не хочу. А ты хочешь, Полина? Увидеть картину целиком?

Честно? Нет. Я хочу в свою теплую, уютную иллюзию, где в моей жизни все, если нехорошо, то хотя бы понятно и просто. А было хорошо? Почему я об этом сейчас думаю?…

— Мам? — Егор зовет меня тихо, и я медленно поднимаю глаза от изучения витиеватого узора на кружке к его красивым, голубым глазам.

— Да, я…прости. Задумалась. Что ты сказал?

— Я спросил, ты ела что-нибудь?

Медленно перевожу взгляд на плиту.

Мне нравится моя плита. Я люблю на ней готовить. Точнее, я любила. Раньше. Когда-то. Теперь же готовка — это сдача какого-то треклятого, дурного экзамена. Каждый раз. Все эти леди из высшего общества…они приходят и не гнушаются вставить пару шпилек под кожу, если ты хотя бы немного пересолишь, переборщишь со специями или еще как-то не удовлетворишь их орально.

Фу, господи. Почему я так сказала? Как мерзко звучит. Хотя…это я и чувствую последние лет…сколько? Ай, неважно.

Я вечно кого-то обязана удовлетворять.

Вот это уже важно.

— Мам?

Черт, Полина. Соберись! Ты пугаешь его. Ты. Его. Пугаешь. Прекрати вести себя так, как будто тебя накачали горой транквилизаторов.

— Ты хочешь кушать?

— Я нет. А ты?

Хмурюсь.

Когда мне в последний раз задавали этот вопрос? Чего я хочу? А чего я хочу?…

— Я не хочу готовить.

Егор мягко улыбается, кивает и встает.

— Ничего. Я сам приготовлю.

— Спасибо, сынок.

— Не за что. Кстати… — он подходит к кухонному гарнитуру и открывает дверцу, а сам бросает взгляд на букет пионов и улыбается, — Очень красиво получилось, мам. У тебя талант делать этот дом уютным.

Когда мне в последний раз делали комплименты? Такие? Не дежурные, а…вот такие? Внимательные. Когда кто-то в последний раз замечал, сколько я всего делаю на самом деле?

Я не помню.

Весь мой труд обычно принимается, как должное. Мальчики давно выросли, и я их явно разбаловала. Они редко благодарят меня за приготовленные завтраки, обеды и ужины. Хотя…он сейчас это делает, Поль. Ну что ты…

— Спасибо, что заметил.

— Я всегда замечаю. И Тим тоже. Просто…

— М?

— Не знаю. Почему-то мы стеснялись об этом говорить.

Какая глупость…

— Почему?

— Не знаю.

Егор стоит ко мне спиной, жмет плечами. Думаю, он врет. Но я не хочу сейчас допытываться.

У меня нет на это сил.

Снова перевожу взгляд на цветы, и все нутро резко и сильно скручивает от спазма. Настолько, что я не удерживаю внутри тихий стон.

Пока на самом деле вою.

Да, я вою.

Меня дерет на части.

Он это сказал, пока я составляла букет. Ведь завтра приедет его мать, а это значит, что дом должен быть безупречным. Иначе мне конец. Иначе она снова сотрет мою самооценку с лица земли.

А он…

Когда он в последний раз благодарил меня за то, что я для него делала? За детей? Они у нас хорошие мальчики. Егор — отличник. Он сам поступит в медицинский, я уверена больше чем на двести процентов. Тимур тоже не дурак, но у него был очень сложный пубертат, и бунт продолжается. Если он сказал мне все те ужасные слова, то…это совершенно ясно.

«Тупая кукла!»

«Это ты виновата!»

«У меня появилась другая женщина, с которой я сплю»

Господи…

Все взаправду. Я не сплю. И я не проснусь в своем розовом замке…

Мой брак рухнул. Мой мужчина меня больше не любит. Он мне изменил. А если, зная Яна, он это сделал, значит, там все серьезно. Значит, назад пути нет. Он не из тех мужчин, которые поступают стремительно, прежде не обдумав все несколько раз.

И это — очередной сильный спазм.

Я прижимаю руку к груди, жмурюсь, но перед глазами снова и снова встает ужасный образ.

Темная комната. Большая постель. Непременно шелковые, бордовые простыни. И женщина. Она сидит сверху, медленно раскачивается в такт их низкому дыханию. Извивается. Она — змея. Красивая, сексуальная и притягательная. Откидывает голову назад. Ее волосы в крупных локонах красиво ниспадают водопадом.

А в углу... видите? Вон там. Куча мусора. Рухлядь. Это я. Опостылевшая жена.

Маска трескается и рассыпается к моим ногам.

Прижимаю руки к глазам и даю волю чувствам. Слезы градом катятся из глаз, дыхание спирает. Мое сердце сдавливает с каждой секундой все сильнее. Я чувствую, как волнами от самой глубокой точки моей души, расходятся волны боли.

Адской боли.

И ее нельзя купировать. Ничего не поможет. Таблетки, алкоголь, сон — ничего не поможет. Я знаю.

Так болит сердце преданной женщины.

И так забавно. Преданная — слово-то имеет два значения, которые я сейчас в себе соединяю. С одной стороны, я никогда не изменяла Яна и даже не смотрела на сторону. Несмотря на все наши проблемы, я по-прежнему его люблю. Я правда его люблю. Даже в хмуром взгляде старалась разглядеть что-то хорошо. Столько всего делала…чтобы сберечь. Но не сберегла.

С другой стороны, он наплевал на все мои старания и пошел легкой дорогой. Он просто завел себе другую женщину, с которой теперь спит.

Нет, не спит.

Он ее трахает. Жестко. Грубо. На грани. Так, чтобы коленки подгибались. Он кладет свои сильные руки на ее бедра. Он управляет. Приносит и берет.

Мой муж — дико сексуальный мужчина. Мужественно красивый, сильный, с мощной энергетикой и харизмой. От таких мужчин женщины пищат, даже если он просто мимо проходит. Просто проходит. Иногда мне казалось, что я сумасшедшая. Что так быть не должно. Столько лет вместе, а я его все еще хочу. Ничего не остыло.

У меня.

Не у него.

Он ее трахает, как давно уже не трахал меня. Давно…

Он выбрал ее. А я...больше его не привлекаю.

Он выбрал ее.

— Мам, мам, пожалуйста, не плачь…

Егор садится напротив, обнимает меня. Он волнуется, и я это вижу. Я знаю, что нельзя плакать сейчас. Нельзя усугублять ситуацию. Нельзя! ты же слышала, что он сказал Яну. Если ты не прекратишь, будет только хуже…

Киваю пару раз. Набираю в грудь побольше воздуха, но чувствую, что легкие раскрываются только на одну треть.

Я не могу вдохнуть как следует.

Я не могу…

Меня парализовало изнутри.

— Прости, я просто…прости…Мне нужно немного времени, чтобы это все пережить. Эм...мне нужно понять и привыкнуть. Со мной все будет...

Хорошо? Я не могу сказать это слово, поэтому после короткой заминки говорю:

— Как раньше.

— А если...как раньше нам больше не подходит?

Не понимаю. И ему я не нравилась?

— Ты считаешь, что Тим сказал правду?

— Нет, — жестко обрывает меня, но потом сразу смягчается, — Я просто думаю, что ты слишком глубоко ушла в себя. Но...давай...не знаю, потом поговорим об этом. Когда ты придешь в себя. А пока...если ты хочешь плакать — плачь. Это нормально. Нельзя сдерживаться.

— Правда? — давлю слабую улыбку, а Егор с сознанием дела кивает.

— Ага. Это по медицинским показаниям запрещено. После слёз уровень кортизола снижается.

— Что такое кортизол?

— Гормона стресса. В ответ получаешь серотонин, окситоцин и эндорфины. Эти гомоны уменьшают душевную боль. Так что, если ты чувствуешь, что тебе нужно поплакать…

— Ты сказал, что видел ее.

Егор тут же замолкает, а улыбка с лица стирается моментально.

Я знаю, что снова поступаю нечестно, но по-другому не могу.

— Егор…

Сын резко встает и возвращается к плите.

— Сказал.

Полина, на эти вопросы тебе отвечать не он должен. Остановись…

— Ты мне расскажешь?

Да чтоб тебя! Полина!

— Прости, — жмурюсь и мотаю головой, быстро вытирая щеки, — Не надо было спрашивать…

Может быть, мне вообще лучше ничего из этого не знать. Я у Яна не смогу спросить никогда. Мне страшно. Он не станет выбирать выражения, он снова разорвет мое сердце на ошметки. Те самые, что будут лежать в углу той ужасной комнаты, где я даже сейчас, будто наяву, слышу тихие стоны и его рык.

Господи…

Меня обдает током и мурашками.

Хватит, пожалуйста. Хватит…

— Я знал, что с Тимом что-то происходит, — Егор говорит тихо и не поворачивается, — Уже месяц он дергается больше чем обычно. Где-то полторы недели назад я застукал, как он с…этим срались у бассейна. Не понял нихрена, но почуял, что его дебильное состояние с ним как-то связано. Поэтому…

— Что?

— Я решил проследить за нашим «большим начальником».

— И?

— Мам…

— И?!

— Я видел его с этой шаболдой.

Ты уже это слышала, господи! Но почему так больно?

Новая волна разрушения похожа на ударную волну от цунами.

Он их видел…

— И что они делали?

— Мам…

— Егор. Что они делали?

— Целовались у его тачки.

— Где? — голос звучит жалко и сипло, но я не могу держать себя в руках.

Не получается…

— У отеля.

Блядь.

Закрываю глаза и шумно выдыхаю.

Ясно…

— У него это давно…

— Я не знаю. Мы с ним не говорили.

— Когда ты узнал?

— Сегодня.

Ну, хотя бы кто-то меня не обманывал. Это же хорошо, да?

— Мам?

— В порядке, — хриплю и часто киваю, — Я в порядке.

— Нет. Не в порядке.

Молчу. Что мне ответить? Сопротивляться? Какой в этом смысл? Но если ты не возьмешь себя в руки, ты точно сделаешь только хуже. Только хуже, Полина! И себе, и детям…и ему.

Прекрати.

Запрещаю себе впадать в истерику здесь и сейчас, но как сменить тему? Если мысли только вокруг всего этого и крутятся? Вокруг темной комнаты и извивающейся змеи?…

— Кто такая Светка?

— М?

— Ну…ты сказал. Как Светка. Кто такая Светка?

— Ааа… — Егор небрежно отмахивается и чуть кривит лицо, — Одна «бэ» у нас в школе. Перевстречалась со всеми парнями. По две недели задерживается на одном, а потом дальше летит.

— Ясно.

— Тебе неловко? — слышу смешок в его голосе, открываю глаза и хмурюсь.

Сын стоит сложа руки на груди, смотрит на меня пристально. Его взгляд…серьезный, будто он в любую секунду готов ко мне подлететь и спасти, если я вдруг упаду в обморок. Например. Ну. Как там леди страдают? Так? Я просто не знаю. Этих уроков мне никто не давал.

Но он пытается…Поль, он пытается сгладить ситуацию. Давай и ты тоже, ладно?

Выдавливаю улыбку и тихо усмехаюсь.

— Говорить с тобой о «бэ»?

— Ну, да.

— А тебе?

Немного краснеет, отводит взгляд, губу прикусывает. Неловко.

Улыбаюсь уверенней. Он у меня такой очаровательный…

— Или ты хочешь поговорить со мной о девочках?

Вау. У тебя почти натурально получилось начать над ним подтрунивать.

Ну, хотя бы комната отступает…

Егор фыркает, что вызывает во мне искренний смешок.

— Что? Сам начал. Я могу и спросить.

— И что же ты можешь спросить?

— Не знаю. Ммм…например, есть ли у тебя девочка?

— Слабо, — хмыкает он, пожав плечами, — Нету. Я не готов к отношениям, у меня учеба.

— Это хорошо. Отношения в твоем возрасте…

…приводят к разбитому сердцу и тонне разочарования в моем.

Проглатываю сарказм и боль. Киваю.

— Они отвлекают.

— Ага. Не то слово. Девчонки — безумные создания. Времени уйма, толка ноль.

— Какие глубокие познания. И стой, ты что сказал, что я задала слабый вопрос?

— Ага. Сказал.

Егор мне подыгрывает, я знаю. Он видит, что этот разговор помогает мне странным образом выплыть. И я знаю, что, наверно, снова совершаю глупый, эгоистичный поступок, но я хватаюсь за спасательный круг и говорю.

— Я могу и другой вопрос задать.

— Например?

— Например? Хм…например...ты уже доходил до второй базы?

Егор резко выпучивает на меня глаза, а я немного краснею, но позиции не сдаю. Не знаю, откуда во мне берется такая смелость, но она…как тот серотонин и прочий перечень гормонов, которые помогают справиться с душевной болью.

Вытаскивают.

Да…они вытаскивают то, что я думала, уже потеряла навсегда…

— Серьезно? — усмехается, я жму плечами.

— Ты хотел сильных вопросов. Ну как? Это было сильно?

— Хотел, но не думал, что ты решишься его задать. И да. Это было сильно.

Знаю.

Не решилась бы ни за что, но сегодня день такой. Ретроградный Меркурий, ну, и от меня муж ушел.

Егор снова поворачивается к плите и спокойно спрашивает.

— Помнишь, в том году мы ездили в спортивный лагерь?

— Конечно.

— Оттуда я вернулся мужчиной.

Меня обдает жар. А еще сердце и ноет, и радуется. Мой мальчик…черт, когда они успели так вырасти?…

— Довольна? — сын хитро подмигивает мне, но я не знаю, что ответить.

Я довольна? Пожалуй, да.

— Вот. Кушай.

Передо мной появляется тарелка с ароматными, желтенькими макаронами, куда навалена щедрая порция сыра.

Еще один удар.

Но не больно.

Меня будто откидывает в прошлое, когда я действительно была смелой и любила готовить.

Медленно поднимаю глаза, а Егор слабо улыбается.

— Помнишь, как ты нам их готовила?

— Да, — соглашаюсь тихо.

Егор кивает и присаживается передо мной на корточки.

— Я очень любил эти макароны. Почему ты перестала?

Жму плечами. Почему?

— Высший свет не ест такое.

— А стоило бы.

— Да. Стоило бы…

— Может…плевать на высший свет? — тихо спрашивает, — И ты снова начнешь их готовить? Пожалуйста. Я очень скучаю по твоим макаронам с сыром, мам.

И говорим мы не о макаронах с сыром на самом деле.

Куда я делась? Где я? Как я потерялась...господи, как сильно я заблудилась в попытках угодить всем вокруг. Я так хотела...так старалась! Сука! Я так старалась стать ему равной, достойной, что совсем забыла о себе…в глобальном смысле...и нет.

— Будет сложно вернуть эти макароны, Егор…

— Справимся. Ты главное захоти, хорошо? Просто захоти.

— Я хочу. Правда.

— Это уже супер. А теперь самое сложное.

— М?

— Вспомни, что эти макароны хотят. Не кто-то, а именно макароны.

Егор слегка улыбается, а потом отходит обратно к плите, чтобы взять порцию себе.

Я смотрю на макароны. Красивые, яркие, веселенькие такие...а главное, горячие. Живые.

Да. Я хочу их вернуть. Макароны...так что...пора вспомнить…чего хотят макароны, а не все вокруг.