Бывший муж. Я к тебе не вернусь

«Плотину прорвало»

Полина

Мы с Егором еще долго сидели на кухне и говорили. Просто говорили…обо всем и ни о чем.

Надо признать, что такого давно уже не было.

Я вечно была в мыле. Сделай то, сделай это, а потом не забудь, пожалуйста, что у тебя съемка для журнала интерьеров помещения. Ты помнишь? Это очень большая честь, твоя кухня будет на втором развороте.

А сейчас всего этого нет.

Ни фотосъемок, ни приемов, которые мне нужно организовывать или посещать. Нет ничего. Даже развода нет.

Я об этом сейчас не думаю.

Знаю, что это очень глупая попытка сбежать от своей действительности, хотя почему? Я сижу с сыном, мы смеемся и обсуждаем его планы, потом Светку, а потом и остальных его одноклассников. Если это спасательный круг, то самый лучший.

Но время неумолимо мчится вперед. Бросаю взгляд на часы и охаю:

— Егор, уже почти два часа ночи!

— М? — меланхолично бросив взгляд на стрелки, сын возвращает мне взгляд и жмет плечами, — И что?

Глаза у него красные, сам носом клюет. Черт. Что я за мать? дура…

— Спать.

— Мам…

— Не обсуждается. Иди спать. Что у тебя завтра первым уроком?

— Литература.

— Если один раз пропустишь, будет страшно? Она тебе нужна для поступления? Какая у тебя оценка в итоге?

Егор тихо усмехается и закатывает глаза.

— Нет. Нет. И твердая пятерка.

— Тогда…

— Неужели дашь мне карт-бланш на прогулы?

— Похоже на то.

— Кринж, но спасибо. Я запомню. Ладно, спать.

Егор встает и идет в сторону большой арки, а я даже для себя неожиданно поворачиваюсь и выпаливаю.

— Егор? Что такой «кринж»?

Сын оборачивается и поднимает брови. Я же чувствую себя просто максимальной старухой, поэтому жутко краснею. Может быть, Тим был прав? Я будто спрашиваю о чем-то настолько очевидном, что мне даже неловко.

— Это означает стыд. Ну или неловкость.

— Тебе стыдно за меня?

— Боже, мам! — Егор закатывает глаза и хмурится, — Нет, конечно! Ситуация просто неловкая и странная, но забавная. Ничего такого.

— Ясно.

Поняла. Значит, сейчас я тоже испытываю кринж. Да? Только если он не за меня, то я именно за себя.

Когда я все пропустила?...

— Тогда иди спать, — говорю тихо и поворачиваюсь обратно к столу.

Он не уходит. Я чувствую взгляд в спину. Хочу ли я, чтобы он подошел? нет. Хочу ли я остаться одна? Тоже нет, но это лучше, чем быть с кем-то, по правде говоря.

Моя маска снова трещит по швам. А я не могу этого допустить. Нельзя. Плакать на людях...даже при собственном сыне? Нельзя...это против правил.

Нельзя. Нельзя. Нельзя.

Как на репите слышу слова своей свекрови:

«Держи свои чувства при себе, Полина! Это позор так ярко их выражать! Где твои манеры?! Как свиноматка деревенская, осталось только на четвереньки встать и захрюкать!»

А еще.

Нельзя. Нельзя. Нельзя.

Прикладываю руку к губам, жмурюсь. В глазах печет, в горле жарит.

— Мам, Тим не имел этого в виду, — тихо говорит сын, — Он просто…ты же знаешь его. Говорит и не думает. Импульсивный мудак…

Киваю пару раз и хрипло прошу.

— Не выражайся.

— Прости.

— Иди, — выдыхаю, стараясь сдержать дрожь, — Все нормально. Иди.

Ненормально, на самом деле. И он это знает, но уходит. Наверно, потому, что чувствует, что сейчас мне нужно побыть одной.

Все-таки нужно.

Странное ощущение. Я хочу одновременно оказаться в крепких объятиях и забиться в дальний угол и истошно прорыдаться. Вот такие вот качели…

От них здорово кружится голова, а еще тошнит и очень страшно, поэтому я встаю из-за стола только спустя минут пятнадцать. Или час. Не знаю.

Время сейчас очень похоже на густой кисель, который облепляем меня со всех сторон и не дает дышать.

Стены очень давят. Они со всех сторон наступают на меня, сужают до размеров маленькой точки, сразу же взрывают, и я стремительно расширяюсь и распадаюсь на миллион частей.

Хуже становится в спальне.

Здесь темно и холодно.

Ночь сегодня особенно жестока. Из открытого балкона по полу крадется ледяной ветерок, а в небе висит безжизненное, белое блюдце Луны. Горит сотня звезд.

А я одинока.

Здесь. Где не должна была никогда чувствовать себя настолько ничтожной и разбитой. Но таковы неприглядные реалии: я одинока и достаточно давно.

Подхожу к двери, закрываю ее и бросаю взгляд на небо. Столько безмолвных свидетелей моего краха…

От меня ушел муж. А у вас как дела?

Звезды молчат. И Луна молчит. И все вокруг молчит.

Разбирайся, Полиночка, сама. Привыкай. Теперь ты сама.

Медленно поворачиваюсь и пустым взглядом смотрю на нашу постель.

Она красивая. Царская. Большая, с мягким подлокотником и высоким матрасом. На ней хорошо было. Когда-то. Когда-то она горела. А знаете, почему мы выбрали модель без ножек? Потому что однажды они не выдержали и сломались.

Мы так сияли…у нас была такая страсть, но куда же она делась? Это произошло, когда я однажды слишком сильно устала и отказала ему в близости? В первый раз. Или когда попросила его закончить побыстрее, потому что на следующее утро мне нужно было организовать дурацкую встречу с женами его партнеров? Пока он заключал свои сделки.

Когда это произошло?! Черт возьми! Когда!

В меня ударяет какофония запахов. Смесь ароматов, которая всегда означала одно: страсть. Это хитросплетение моего парфюма и его. Это моя кожа и его. Мой шампунь и его. Такой коктейль живо оживляет тихие стоны, его рык, ритмичные, сильные толчки. А еще я буквально слышу, как его пальцы касаются моей кожи. Вдавливаются чуть глубже или нежно проводят — неважно! Я слышу каждую ноту его прикосновения.

И это почти смерть.

Сердце глухо стучит в горле. Я теряю равновесие и фокус, хватаюсь за комод, чтобы не упасть, и не могу сделать ни единого шага.

Меня разносит на части.

Это мясорубка.

Медленная, особо ужасающая пытка, когда твои внутренности перемалываются и распадаются на молекулы.

Это ад.

А потом становится еще хуже, когда из запахов, звуков и фрикций ухожу я. Остается он один. Его тмин с нотками перца. Его глухой рык. И его большая тень, лежащая на кровати.

Как он всегда делал.

Закинув руку за голову, прикрыв глаза. Я буквально вижу Яна на ужененашей постели, будто он еще здесь, но…так реальность бьет тебя под дых, пожалуй.

Потому что его здесь нет и больше никогда не будет.

От ужасов собственного воображения и грузности осознания меня отвлекает вибрация.

Часто моргаю. Стараюсь не двигаться лишний раз, даже не дышать, чтобы снова не пропустить себя через мясорубку.

Мне внутри ноет.

Мне ноет.

И это не прекращается, но если не двигаться…может, станет легче?

Прикрываю глаза. Вибрация продолжает настойчиво резать мою реальность, но благодаря ей волна пульсирующей агонии отходит в сторону.

Я делаю пару почти полноценных вдохов, потом поворачиваю голову и медленно иду на звук к своему туалетному столику.

Это мой телефон. Он лежит экраном вниз, и когда я стягиваю его, в глазах на мгновение темнеет.

Меня обдает жаром от макушки до кончиков пальцев.

Любимый

Я смотрю на заветное имя совершенно по-дурному. Просто моргаю, просто читаю снова и снова, и совсем не понимаю. Что ему нужно?

Хочу ли я говорить? Нет!

Первый порыв, если честно, взять и швырнуть телефон в стену! Вот так! Взять и швырнуть! Разбить его на миллион частей! Во мне поднимается мощная волна протеста, но потом приходит холодный рассудок.

И что? Швырнула. Дальше? Вам все равно придется говорить. У вас развод.

Это правда. Больше всего на свете я хочу никогда не слышать его голос, не видеть его глаз и не чувствовать его присутствия, но это невозможно.

Поэтому я гашу в себе все эмоции, прикусываю губу до боли, а потом резко снимаю трубку и прикладываю к уху.

— Да?

Слышу тяжелое дыхание.

Потом глубокий вдох и еще один шумный выдох.

Морщусь.

Знаю, что это значит. Он снова курит.

— Ян, ты время видел? Что случилось? — говорю тихо и совсем не отстраненно, как бы мне ни хотелось обратного.

Больно.

Зачем ты позвонил?…

И почему ты молчишь?

В сердце прокрадывается слабая надежда, и я медленно опускаюсь на свой пуфик, цепляюсь за край стола и шепчу.

— Ян?

Пожалуйста, любимый. Я тебя умоляю. Пожалуйста…скажи, что все это была шутка. Нет, нет. Нет! Скажи, что так было нужно. Хорошо? Скажи, что эта Лола — какая-нибудь психопатка. Не знаю…пусть она угрожает нам, поэтому ты должен сделать вид, будто мы разводимся.

Я тебя умоляю.

Просто скажи…что все это было неправда. На самом деле, ты с ней не спал, ты меня все еще любишь. Ты меня не оставишь. Скажи, что пока так надо, и я, клянусь, поверю тебе.

Я тебе поверю.

В любой бред, какой ты захочешь мне дать — я приму. Просто скажи, что это не конец…

— Нам нужно поговорить, — звучит его тихий, низкий голос.

— Говори.

Черт, выходит слишком скоро.

Но я не могу себя контролировать.

В груди сердце вот-вот выпрыгнет. Оно к тебе хочет. Оно к тебе рвется. Скажи…скажи, что ты все еще хочешь его. Что оно тебе нужно.

Пожалуйста…

Скажи мне, что все это была шутка…

— Я хочу обсудить условия развода.

Знаете, что может быть хуже реальности? Когда надежда разбивается. Она же делает это феерично. Она осыпается внутри тебя сотней осколков. И она теперь мертвая в тебе этой тонной частей вечно будет гнить. Вот такая сомнительная аннигиляция из чего-то прекрасного во что-то уродливое.

И я сама. Я аннигилирую из статной женщины во что-то…совсем иное.

Пару секунд молчу.

Внутри вспыхивает пожар. Он обдает меня мощным толчком, будто моментально проникнув сразу во всё мое существо.

Аж в глазах краснеет.

— Прости? — хрипло переспрашиваю, — Ты хочешь…обсудить…развод? Сейчас?!

— Нет. Завтра.

Пиздец.

Простите за мой французский, и, возможно, мне будет стыдно…хотя к черту стыд! Мне должно быть стыдно?!

До боли в пальцах сжимаю корпус телефона.

— После того, что сегодня было, ты хочешь…обсудить развод?! — повышаю голос, на что он меня сразу осаждает.

— Не ори!

От холода и грубости его голоса я ежусь. Но всего на мгновение, не так, как раньше. Всего на одно мгновение.

Пожар в груди слишком сильно печет, чтобы позволить мне гореть, а не тухнуть.

— Не указывай, что мне делать! — рявкаю и резко вскакиваю на ноги, откидываю подол шелкового халата и подхожу к окну.

Ян ничего не отвечает.

Он дышит тяжело и молчит, а я хочу его убить. Честно! Взять свой огромный нож, воткнуть ему в сердце и провернуть несколько сотен раз. Как он мне проворачивает!

Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!

Господи, если бы кто-то мог слышать мои мысли, меня бы точно выгнали из книжного клуба…

Над этой глупой мыслью я тихо усмехаюсь, а Ян вдруг говорит.

— Ты смеешься, — еще одна затяжка, — Забавно.

— И что в этом забавного?

— Не думал, что ты еще помнишь, как это делать.

Тварь.

Столько грязных ругательств тут же всплывают на поверхность из недров памяти, как будто в меня вселился Шнуров! Но я не успеваю их сказать. Ян выдыхает дым и жестко чеканит.

— Завтра я приеду домой, и мы обсудим детали. Подумай, что ты хочешь оставить.

Меня берет возмущение.

Вы посмотрите. Как торопится избавиться от опостылевшей жены. Сука!

— Ты сюда не приедешь.

— Прости?

— Повторить? Ты не приедешь сюда. Не в этот дом.

— Это мой дом.

Молодец. Указал мое место, а по ощущениям, будто ударил меня наотмашь. Вон, я почти валяюсь на персидском ковре и сопли на кулак наматываю.

— Егор не должен тебя видеть. Он же сказал.

— Я сам разберусь со своим сыном, Полина, — рычит, — Не лезь. И я приеду в свой дом и обсужу с тобой наш развод. Ясно?! Или...

Его голос продолжает что-то говорить-говорить-говорить, но я уже ничего не понимаю.

От ядовитой обиды, которая разливается в груди. От боли. От адреналина. Страха. Растерянности. Черт, рецепт моего настроения настолько забористый, что даже перечислять страшно, а чувствовать? Это самые настоящие американские горки.

Я задыхаюсь.

На меня вдруг обрушивается все, что я так долго в себе давила.

Плотину прорывает.

Сосредоточиться — не вариант.

Мне столько всего хочется сказать ему. Столько бросить в лицо, как он мне! Хочется сразу отомстить, потом сделать так, чтобы он не ушел, потом, чтобы пожалел.

Господи, я натурально захлебнусь сейчас.

Я сейчас…

— Домой не приезжай, встретимся в центре.

Сбрасываю звонок, кидаю телефон и несусь в ванну, где меня выворачивает наизнанку.

А потом снова.

И снова.

Из глаз льются слезы. Сердце беснуется. Дышать невозможно! Я погружаюсь под воду.

Плотину прорывает окончательно.