Читай по губам

Глава 9

Деззи

— Я хочу, чтобы ты трахнул меня. Вытрахай из меня все сомнения. Вытрахай бывшего парня из моей головы. Трахай меня до тех пор, пока твое имя не станет единственным, что я смогу кричать.

Ее имя Ариэль. Да, как у глупой русалки. И она красивая. Все парни смотрят на нее, а она просто хлопает своими глупыми глазам. А еще она идеальная актриса. Даже когда говорит такое слово, как «трахать», оно звучит словно поэзия. Ее золотистые волосы похожи на волнистый водопад, а лицо — просто ангельский лик.

И, очевидно, около года назад у них с Клейтоном была интрижка. Ага. Эта «русалка» — его типаж, а я никогда не буду такой.

— Отлично, — говорит Нина, профессор актерского мастерства, которая никогда не называет что-либо «прекрасным», «великолепным» или «восхитительным». Она сидит в зрительском зале среди нас, наблюдая за Ариэль, которая гордо стоит в актерской зоне в ожидании критики.

Мисс Нина Паризи добавляет:

— У вас получилось выразить необходимое количество равнодушия и необходимое количество безразличия в каждом произнесенном слове «трахать». Великолепно.

Если назвать одну вещь, отличающую уроки актерского мастерства в колледже от этих же занятий в школе, то я смело могу сказать, что это разрешение читать сценарии, в которых переизбыток слова «трахать». Черт возьми, это поощряется. Трахни то. Трахни это. Трахни меня и себя.

И трахни Ариэль. Я никогда не буду так выглядеть. У нее такое же претенциозное лицо со стеклянными глазами, как у моей сестры Сиси, которое остается всегда одинаковым, что на сцене, что вне ее. Независимо от того, стоит она перед огромной аудиторией или одна, актриса играет свою роль, лицо озаряется, а каждое произнесенное слово приправлено притворством и первозданной заботой, и вниманием, которое тщательно репетировалось в течение трех недель.

И Клейтон хочет это? Я закатываю глаза и стискиваю зубы, смущенная, что вообще позволяла этому человеку занимать все свои мысли. Этому прекрасному, поразительному, невероятному мужчине. Этому захватывающему дыхание и выглядящему как полубог мужчине.

Тому красивому мужчине, которому сказала свое имя.

Я обманываю себя, не так ли?

Нина поднимается со своего места и пересекает расстояние до сцены. Ее каблуки стучат по полу, и этот звук эхом отскакивает от стропил и четырех голых стен. Она тихо говорит:

— Я хочу, чтобы ты сделала это снова. Браво. — Она смотрит на нас, ее глаза горят. — Обратите внимание на те мелочи, которые Ариэль делает во время монолога. Что она делает своими руками. Только в ее глазах можно прочитать целую историю. То, как она фокусируется на партнере, которого даже не существует. Делайте заметки, народ.

Ариэль приподнимает маленький подбородок, смотрит на воображаемый луч небесного света, а затем произносит:

— Я хочу, чтобы ты меня трахнул.

Трахни сама себя, Ариэль.

Когда занятие заканчивается, я собираю сумку так быстро, как только могу, и выбегаю из аудитории, но в дверях меня останавливает крошечная фигура Ариэль.

— Дездемона, верно?

Мое сердце колотится. Что эта сучка хочет от меня?

— Да, это я.

— О, прекрасно. — Ее глаза сверкают. Она протягивает крошечную руку. — Ариэль Роббинс. Как ты знаешь, я ассистент режиссера, и просто хотела сказать, что действительно наслаждаюсь твоей работой в этом классе. Ты расцветешь благодаря роли в «Нашем городе», когда на следующей неделе начнутся репетиции. Ты очень внимательна к нюансам!

О, это так мило. Сучка оказалась такой любезной после того, как я провела всё занятие, презирая ее.

— Спасибо.

— Нет, правда. Я не говорю такого первокурсникам, — настаивает она, хлопая своими ресницами, — но в тебе есть что-то особенное, Дездемона. Я узнаю настоящий талант, когда вижу его.

— Я Деззи, и я не первокурсница, — тихо бормочу я, не в состоянии переварить ее раздражающие комплименты. На самом деле, это вина Хлои, что я так чувствую себя сейчас: она слила мне всю информацию о русалке. Мы с Хлоей стояли в лобби, окруженные закусками из кафетерия и сценариями, обсуждая предположительно длинный список девушек и романов Клейтона. Я поверила примерно десяти процентам из того, что она сказала, выбросив остальное в мусорку слухов.

— О! Да, конечно, — говорит Ариэль со смешком. — Мне рассказали об этом. Я такая глупенькая. Перевод, да?

— Верно.

Она тепло улыбается. Эта улыбка длится около четырех секунд, прежде чем превращается в лед.

— Я также слышала о песне, Деззи. В баре.

Я сглатываю, готовя себя к тому, что она хочет мне сказать.

— Песня? — невинно спрашиваю я, но точно знаю, о чем она говорит.

— Ты пела песню Клейтону. Клейтону Уоттсу, — поясняет она, наклоняя голову так, что ее ангельские светлые волосы создают снежную завесу. — Я не хочу наступать на пятки или каким-то образом избавляться от тебя, но… просто как женщина женщину… должна тебя предупредить, — говорит она. — Я не знаю, что ты уже слышала, но…

— Обычно мое мнение не зависит от того, что я слышу, — вежливо отвечаю я, несмотря на острые края каждого из моих слов. — Я сужу о человеке, основываясь на том, что я думаю о нем, а не другие.

Сладкая улыбка Ариэль не покинула ее лица, хотя и заметно натянулась при моих словах. Меня не обмануть. Конечно же, бывшая хочет напугать всех остальных, чтобы те держались подальше от Клейтона; эта сука просто не хочет представлять его губы в непосредственной близости от моих. Собственница?

— Ты очень милый человек, — говорит она мне и, несмотря на то, как чувствую себя, не могу точно сказать, это ли она имеет в виду или просто издевается. — Я бы хотела, чтобы у всех был такой острый ум, как у тебя. Ну, что ж… — Она улыбается еще шире. — Это было приятно. Сейчас я должна помочь оценить фонетические работы для профессора по постановке голоса. Хорошего тебе дня, Деззи! И… береги себя, — добавляет она. — Роза всегда выглядит прекрасно издалека, но ее шипы все равно будут колоть тебя. Это заложено в ее природе.

С этими словами эта русалка ныряет обратно в свою маленькую реку, ее ноги превращаются в рыбий хвост, а затем исчезают, унося с собой свою хозяйку.

Провожу день в одиночестве, горько переваривая слова Ариэль и пытаясь выкинуть их из головы. Ей бы точно не помешало, чтобы морская ведьма вырвала ее язык.

Я еще не получила сообщение от Виктории, и она не открыла мне дверь, когда я четыре раза стучала к ней в комнату. Сэм тоже не было, предполагаю, она проводит время в библиотеке или где-то еще. Поэтому наслаждаюсь ужином в одиночестве в фуд-корте университетского центра. Мой ужин состоит из полузавядшего салата с соусом из девяти тысяч калорий. Боже, мои стандарты упали. Если бы мама и сестра видели меня сейчас...

Отец, вероятно, подбодрил бы меня и посмеялся. Он всегда был самым крутым в семье, кто подбадривал, даже когда у меня в средней школе был пятилетний период сорванца, который полностью унизил мою сестру. Вы не можете сказать это, глядя на меня, но на самом деле я неплохо управляюсь с ножом. Я также знаю, как завязать одиннадцать разных узлов и не боюсь грязи. Из-за последнего я всегда высмеивала сестру, учитывая, что сценический макияж — это тоже своего рода грязь, которую ты наносишь на свое лицо.

Когда возвращаюсь на театральный факультет в вечернюю группу осветительной команды, мой пульс настолько высок, что мне действительно кажется, что упаду в обморок, прежде чем доберусь до двери. Не знаю почему моя уверенность так разборчива: в одну минуту она пылает, а в другую становится мертвенно-холодной.

Я толкаю дверь в зрительный зал.

Клейтон сидит на краю сцены.

Один.

Он не поднимает на меня взгляда. Похоже, он смотрит на сиденья. Разумеется, он не избегает смотреть на меня.

Заставляю себя двигаться по проходу к сцене. Когда он все еще не смотрит на меня и не признает мое существование — несмотря на то, что он совершенно точно видит меня периферийным зрением — я сдаюсь, тоже сажусь на край сцены, но сохраняю дистанцию между нами.

Я борюсь с желанием поздороваться, а затем закатываю глаза от своей глупости. Я не должна была общаться с ним жестами. Я не понимала, что делала.

И все еще не знаю.

— Просто прекрасно, — бормочу я себе под нос, уныло ковыряя ногти.

— Что прекрасно? — раздается голос позади меня.

Я подпрыгиваю и, обернувшись, вижу Дика.

— Привет, Д… Дик.

— Как ты меня назвала?.. Просто шучу. — Он садится между нами, свесив ноги со сцены. Интересно, долго ли он хранил эту шутку? Представляю, как он репетировал ее перед зеркалом. — Некоторые ребята поменялись местами, так как в группах появились свободные места по понедельникам и вторникам. Похоже, что теперь по средам… только вы двое. Что на самом деле означает, что только ты, Деззи.

— Только я, — повторяю я.

— И ты получила роль Эмили в постановке «Наш город», — напоминает он мне, — а репетиции пьесы начнутся со следующей недели.

— Да, верно.

— Таким образом, у нас, похоже, неожиданный конфликт в расписании.

Я хмурюсь. Клейтон, кажется, в своем собственном мире, руками опирается на край сцены, что подчеркивает его большие мускулистые предплечья. Он смотрит вниз на пол. Интересно, ему уже рассказали об этом конфликте? Несмотря на то, что я знаю о его глухоте, у меня такое чувство, что он подслушивает весь этот разговор. Для меня это странно — думать, что он находится рядом, но не участвует в разговоре.

— Что же мы тогда будем делать? — спрашиваю я.

— У нас есть несколько вариантов. Ты можешь работать сегодня. Клейтон может показать тебе энергосистему. Я доверяю ему, просто держи телефон в руках, чтобы вы могли общаться. Полагаю, ты знаешь, что он глухой, — тихо добавляет он, как будто есть необходимость в шепоте. — Меня ожидает огромная стопка документов, с которой нужно разобраться в офисе, иначе я бы сам тебе всё показал. Кроме того, группа понедельника и вторника вроде как закончила всю работу, которую я планировал для вас на эту неделю, поэтому… — Дик проводит рукой по своей большой голове, как будто там до сих пор есть волосы. — Отработай сегодня вечером, а на следующей неделе мы обсудим, можно ли сделать так, чтобы по средам не было репетиций сцен с Эмили. Либо так, либо нам придется найти тебе другую смену.

В моей груди появляется тяжесть. Я не понимала, насколько сильно ждала возможности быть рядом с Клейтоном по вечерам в среду. И при этом наедине. Похоже, что после сегодняшнего дня я к нему и близко не подойду.

— Мне понравилась эта смена. Она вписывается в мое расписание, — говорю я Дику, выталкивая слова, хотя прекрасно знаю, что я полностью свободна в течение большей части остального времени.

Дик кивает.

— Я поговорю с Ниной, и мы что-нибудь придумаем. — С этими словами он хлопает Клейтона по спине, отчего по залу разносится звук, словно он ударил склон горы. Клейтон медленно поворачивает голову, чтобы встретиться взглядом своих темных глаз со взглядом Дика. — Я оставляю это тебе, Клейтон! Покажи Деззи энергосистему, — говорит он, четко произнося каждое слово. Затем поворачивается ко мне. — Он представит тебя «Берте», крану для осветительных приборов. Если вы перевернетесь, просто кричите, вечерняя съемочная группа работает за двойными дверями, но должна услышать вас, — говорит он, кивая в сторону кулис. — Просто дразню тебя по поводу падения. Ты будешь в порядке, если ноги «Берты» будут сотрудничать и зафиксируются сегодня.

— Ноги Берты?

— Номер моего офиса — 330, — шепчет он, затем прыгает со сцены и покидает зал.

Тишина этого огромного помещения давит на меня. Затем, сквозь эту тишину, я слышу вздох Клейтона. Я поворачиваюсь лицом к нему. Кажется, он хмурится полу, как будто тот что-то ему сделал. Итак, каков план на этот раз? Мы просто будем сидеть здесь?

Я неуверенно делаю небольшой взмах рукой. Либо это не привлекает его внимание, либо он меня игнорирует.

— Эй, — говорю я, а затем чувствую себя ужасно глупой в тот момент, когда произношу это слово. Будет невежливо привлечь его внимание, ударив по сцене? К черту это. Я трижды стучу ладонью по сцене, вызывая три небольшие вибрации, и сопровождаю этот жест еще одним бездумным: «Эй, Клейтон?». Ничего.

Я зажмуриваю глаза. Мне не следовало общаться с ним с помощью жестов. Я все испортила. Что за глупая идея. Даже сейчас я переживаю тот момент на фуд-корте университета, переосмысливая раздраженный взгляд на его лице. Он был раздражен, верно? Или я проецирую свои собственные сомнения на совершенно невинное воспоминание?

Я здесь уже три чертовых часа. Не собираюсь тратить свое время, сидя на краю сцены и играя с Клейтоном в игру по названию «Игнорируй меня».

Борясь с румянцем, распространяющимся по моему лицу я стремительно поднимаюсь на ноги и оглядываюсь в поисках того, чем могу заняться. Куча аккуратно свернутых кабелей. Я проверяю их, чтобы убедиться, что они рассортированы по цвету и длине. Так и есть. Прекрасно. Я подхожу к стойке освещения, где все лампы закреплены С-зажимами. Одна из них висит кривовато, поэтому делаю важную и необходимую работу, исправляя положение зажима с помощью нажатия пальцем.

Такой тяжелый рабочий день.

Я слышу звук шагов сзади. Когда оборачиваюсь, вижу Клейтона, темного и загадочного. Его футболка сегодня особенно сильно облегает его тело, давая мне впечатляющий вид на его великолепный торс. Широкие плечи перетекают в рукава черной футболки, которая тянется, чтобы обхватить объем его рук.

Я вздыхаю при одном взгляде на него.

— Выше, — почти невнятно бормочет он.

Моргаю, затем встречаю его взгляд. Он только что?.. Я только что слышала, как он?.. Или я это себе придумала?

— Ты можешь говорить? — спрашиваю я.

— Мои глаза… выше, — повторяет он так же тихо.

Я думала, что краснела раньше. Нет. Сейчас мое лицо пылает, как костер на пляже братства.

А его голос… Звук его голоса проходит сквозь меня, словно ток. Не знаю, чего ожидала, но каждое его слово, как шелк на моей коже. Разве не так он звучал в моих фантазиях о нем? Интересно, понимает ли он, как мягко говорит, и чувствует ли вибрации своего голоса. Я могла бы слушать этого человека весь день напролет. Нежная интонация его речи — это секс для моих ушей.

Я прочищаю горло, затем произношу каждое слово с особой осторожностью:

— Получается… ты можешь понимать меня?

Он терпеливо смотрит на меня темными глазами, словно прожигает насквозь. С крошечной ухмылкой, играющей на его сексуальных губах, он кивает один раз.

— Хорошо, — самодовольно улыбаюсь ему. — Итак, — говорю я, четко проговаривая каждое слово, — ты хочешь представить меня… «Берте»?

— Говори нормально.

— Я нормально говорю, — отвечаю я ему.

Крошечная ухмылка становится шире.

— Не надо кричать, — говорит он. — Это не помогает мне слышать твой милый голос лучше.

С этими словами он отворачивается, направляясь за кулисы. Смотрю на его мускулистую спину, таращась, пока он уходит. Я кричала?! Как, черт возьми, он понял это? Мой взгляд опускается на его идеальную задницу. Клейтон носит свободные рваные джинсы, которые висят низко на бедрах, но каким-то образом обтягивают его сексуальные скульптурные булочки так, что это раздражающе отвлекает. Мое желание наброситься на него и услышать звук его тела, врезающегося в стену, не уменьшилось за последнюю неделю.

«Прекрати пялиться на его задницу» — упрекаю я себя, а затем следую за ним.

Его бицепсы так великолепно напрягаются, когда он тянет ручку огромной синей подъемной машины, у которой есть имя «БЕРТА», написанное на основании клетки толстым черным маркером. Монстр на четырех скрипучих колесах медленно катится. Клейтон слегка кряхтит, пока тянет «Берту» к центру сцены. Интересно, он знает, что кряхтит? Должно быть, «Берта» весит около тонны.

Как только Клейтон устанавливает кран, достает четыре металлические ножки из отсека в основании и вставляет каждую из них в соответствующие слоты, фиксируя их на месте закручиванием. Ножки машины вытягиваются в разные стороны на полтора метра, что дает машине необходимый баланс. Клейтон протягивает шнур машины по сцене к розетке. Мгновение спустя он стоит перед «Бертой» и открывает маленькую дверцу металлической кабины на двоих человек, в которую нужно подняться.

Он гладит страшный аппарат, который ужасно грохочет в ответ.

— Ну-ну.

Последнее, что мне сейчас хочется — это быть похожей на испуганную девушку, которая не может справиться с высотой. Гордо приподняв подбородок, я подхожу к машине, решив, как выразился прекрасный Дик, сблизиться с «Бертой». Я бы предпочла сблизиться с мужчиной, который ее подключил.

Ступаю в кабину, и моя обувь скользит по ее поверхности. Я хватаюсь за дверь в попытке не упасть. Клейтон инстинктивно хватает меня за бедра, и на мгновение мы словно прирастаем к месту, глядя друг другу в глаза. Он быстро отпускает меня, заметив, что я сама спасла себя от падения. Чувствую, как мое лицо снова вспыхивает, когда вновь поднимаюсь в кабину, так сильно сжимая перила, что у меня белеют костяшки пальцев.

Клейтон поднимается следом за мной. Это не самая большая машина, в которой я когда-либо была, и подозреваю, что ее подъемная платформа, на которой мы стоим, предназначена для одного человека или, в лучшем случае, для двух маленьких людей. Когда Клейтон закрывает дверь и запирает ее, его тело практически прижато к моему.

Я вдыхаю его запах. Мое тело дрожит, поглощенное тем, как пахнет Клейтон — опилки, пот и оттенок специй. Тепло, которое он излучает, поражает меня так же сильно, как и его аромат, поэтому я борюсь с желанием прижаться к нему.

Это безумие. Это пытка.

Клейтон поворачивается ко мне. Его лицо настолько чертовски близко, что я чувствую его дыхание на своем лице.

— Готова?

Я киваю.

Он нажимает пальцем на консоль, которую я только заметила, и кабина дергается, пугая, а затем начинает медленно подниматься. Вибрации щекочут мои ноги.

««Берта» — старая стерва», — думаю я про себя.

Клейтон даже не держится за поручни для равновесия, он просто стоит, лениво расставив ноги, пока мы поднимаемся.

Все это время он наблюдает за мной. Я же не могу смотреть ему в глаза. Румянец на моих щеках по-прежнему сохраняется, отказываясь исчезать хотя бы на мгновение. По мере того как мы поднимаемся все выше, я начинаю вдыхать и выдыхать воздух через рот.

«Я не боюсь высоты», — напоминаю себе, а затем смотрю вниз.

Это самая большая ошибка. Сцена так далеко. Эта машина такая чертовски хрупкая, она раскачивается влево и вправо, пока мы поднимаемся, создавая впечатление, что вся кабина, которой мы доверяем наши жизни, закреплена на «Берте» двумя винтами и скотчем.

— Нервничаешь? — спрашивает Клейтон своим мягким сексуальным голосом.

Бросаю ему вызов, несмотря на свои страхи.

— Окаменела, — саркастично отвечаю я, а потом задаюсь вопросом, действительно ли это имела в виду.

Честно говоря, я по-прежнему яростно сжимаю перила, из-за чего мои ладони начинает сводить судорогами.

Всезнающая самоуверенная улыбка Клейтона снова играет на его полных губах. Я невольно облизываю губы, думая о том, что делала бы с ним, оставшись наедине в комнате, и эти мысли на секунду делают меня уязвимой. Держу пари, он может видеть мои мысли… эти мысли.

Тогда понимаю, что я сейчас наедине с ним в комнате. В очень, очень большой комнате. Я снова смотрю вниз. Черт, я явно не учусь на своих ошибках. Кабина продолжает двигаться вверх. Насколько высокая эта чертова сцена? Это самый большой зрительный зал, в котором я когда-либо была.

— Здесь, — говорит Клейтон.

Смотрю на него, потом замечаю, что именно он показывает. Мы добрались до подвесных труб, на которых висит занавес и кое-какие декорации. Кажется, тут есть плоское разрисованное солнце, или что-то на него похожее, которое висит посередине. Вероятно, оно осталось после летней постановки. Выше расположена сетка, на которую вешают осветительные приборы.

— Ты когда-нибудь…

Фокусируюсь на плоском солнце, чтобы не обращать внимания на то, как из стороны в сторону качается кабина и его голос поражает меня. Я приподнимаю брови.

— Я когда-нибудь?..

Он сглатывает и внезапно кажется чем-то расстроенным. Переводит взгляд в никуда, и резкое изменение настроения бросает тень на его лицо. С хмурым видом он достает телефон из кармана и начинает печатать. Я думаю, он пишет другу, когда неожиданно Клейтон поднимает экран к моим глазам:

Ты когда-нибудь работала на сетке?

Когда-нибудь вешала свет?

— О, — бормочу я. — Нет.

— Нет, — бормочет Клейтон, повторяя мой ответ.

Интересно, заметил ли он, что повторил за мной, но он снова погружается в свой телефон, печатая. Затем показывает экран:

Ты не собираешься умирать?

Ты в безопасности со мной.

Но я до сих пор не отпустила перила.

— Берта немного дрожит, — объясняю я. Тут же понимаю, что на самом деле практически кричу, и повторяю: — Немного дрожит, «Б-Берта».

Он кивает, затем что-то печатает:

Мы можем спуститься, если хочешь.

Почему он перестал говорить? Мне нравится мягкий звук его сексуального голоса… Он сам его ненавидит?

Меня осеняет одна мысль. Поскольку здесь только мы вдвоем, я нахожу в себе уверенность, которая покинула меня несколько дней назад на фуд-корте. Понятия не имею, откуда эта уверенность взялась, учитывая, что я в десяти секундах от того, чтобы от страха намочить штаны. Кабина качается во всех четырех направлениях, как рука ребенка, тянущаяся вверх, чтобы схватить конфету из недосягаемой конфетницы, наклоняясь влево, вперед, потом вправо и снова влево. Если смогу пройти через это и не выдать свой ужин на обтягивающую футболку Клейтона, я назову это победой.

Впервые убрав руку с перил, я поднимаю дрожащий, покрытый потом кулак и стучу в воображаемую дверь напротив себя, как будто мой кулак — это кивок головы, означающий «согласие».

Клейтон хмурится. Потом качает головой, раздраженно поджав губы.

Черт. Полагаю, я сделала это неправильно. Подношу кулак к груди и рисую круг, повторяя жест «извини» — тот, что сделала раньше. Что это был за жест? «Пожалуйста»? Как это ни странно, он похож на «извини». Мои руки парят в воздухе, когда я пытаюсь его вспомнить.

Неожиданно Клейтон хватает меня за руки, останавливая.

Мои глаза вспыхивают.

Никто из нас не двигается. Ошеломленно смотрю на Клейтона, а он смотрит в ответ, хотя я не могу прочесть выражение его глаз. Он почти злой. Лоб нахмуренный, как будто я только что ударила его. Кажется, он скрипит зубами, его челюсть сжата, а щеки напряжены.

Воздух между нами такой неподвижный, будто ни один из нас не дышит.

Затем его хватка ослабевает, но Клейтон все еще не отпускает мои руки. С лицом, затвердевшим, словно камень, он говорит:

— Не надо.

Я просто пыталась поговорить с ним на его… родном языке. Почему это неправильно?

— Неужели у меня так плохо получается?

Он снова хмурится.

— Это так? — давлю я, мои руки все еще пойманы в его сильную, но странно нежную хватку. — Ужасно? Я просто ужасна в языке жестов? Это так?

Клейтон блуждает взглядом по моему лицу, словно пытается что-то найти. Он не понял мои слова? Я говорила слишком быстро?

Я продолжаю говорить:

— Неужели с моими руками все настолько плохо? Я выгляжу глупо?

Все равно, зверь передо мной молча смотрит.

— Может, мне печатать на телефоне? — говорю я, не в силах заткнуться. — Ты бы предпочел это чтению по моим губам?

Затем Клейтон дергает меня за руки, прижимает к себе, и наши губы встречаются.

Мои глаза закрываются, когда он берет надо мной верх, его теплые губы поглощают мои. Горячее неровное дыхание Клейтона овевает мое лицо, его сильные руки все еще сжимают меня, удерживая на месте, в ловушке его поцелуя.

Охренеть.

В какой-то момент это просто прекращается. Он отстраняется от меня и отпускает одним легким движением, затем нажимает кнопку на консоли, чтобы медленно вернуть нас на землю.

А я просто смотрю на него с, возможно, самым ошеломленным выражением на моем лице. Я даже не замечаю, как мы качаемся, и не чувствую страха высоты, который у меня только что был. Всё мое внимание сосредоточено на Клейтоне Уоттсе и его губах.

Серьезно… что только что произошло?

Кабина вздрагивает, когда достигает сцены, и Клейтон распахивает дверцу кабины, убегая от «Берты» так быстро, словно за ним кто-то гонится.

— Клейтон? — бессмысленно кричу ему в след.

Он спрыгивает со сцены и скрывается в темном проходе. Двери зала открываются, на мгновение показывая мне его красивый силуэт, прежде чем мягко закрыться, оставляя меня наедине с холодной тишиной и теплым ощущением его губ на моих губах.