Читай по губам

Глава 18

Деззи

Мы сидим за столиком в фуд-корте. Клейтон заказал два гигантских сэндвича с жареной рыбой, а я — сыр на гриле.

Шум здесь стоит просто оглушительный, несмотря на то, что всего одиннадцать часов утра.

Удивительно и в то же время немного печально, что я так быстро простила его. Думаю, что простила. Когда я получила сообщение Клейтона в понедельник вечером, находясь в «Толпе», моей первой реакцией было ощущение полного волнения. Я была так чертовски счастлива получить от него весточку, даже несмотря на два дня абсолютного молчания. Это Эрик сказал мне не отвечать. «Пусть попробует побыть на твоем месте» — настоял он, но, думаю, Эрик просто проецировал на меня свои проблемы с мальчиками.

Я держала телефон в руке всю ночь, поглаживая его и лаская, словно шоколадный наркоман с последним сникерсом в мире.

И вот мы здесь, обедаем в шумном помещении полном сотен людей, разговаривающих, смеющихся и кричащих друг на друга в борьбе за столик. Пока я страдаю в этом хаосе, смотрю на Клейтона, который ест свой сэндвич, и понимаю, что моя жизнь совершенно отличается от его жизни. Пока я подвергаюсь натиску шума, Клейтон находится в покое и тишине.

Он ухмыляется мне через стол, откусывает щедрый кусок сэндвича и жует его с сосредоточенным выражением лица.

Ну, ладно. Может быть, существует какая-нибудь форма внутреннего покоя, которой ему не хватает.

После того как Клейтон сглатывает, он что-то говорит мне, но его рот наполовину забит сэндвичем, локти уперты в стол, а еда зависла у рта.

Я не слышу его. Какая ирония.

— Что?

Клейтон опускает сэндвич, приоткрывает сексуальные пухлые губы и затем говорит громче:

— Так ты знаешь Келлена?

Я догадывалась, что он поднимет тему насчет Келлена Райта.

— Да, — говорю я и киваю в подтверждение своих слов.

— Хороший парень? — спрашивает Клейтон, приподнимая бровь и откусывая очередной огромный кусок сэндвича.

То, как двигаются его губы, как сжимаются и расслабляются челюсти, так чертовски эротично, что я не могу этого вынести. Одни его губы — произведение искусства. У меня уже есть приятные воспоминания о том, как они ощущались на моих губах.

— Хороший, — неопределенно соглашаюсь я и снова киваю, затем беру кусочек жареного сыра.

Клейтон задает мне вопрос, и опять с полным ртом. Я не улавливаю ни одного слова и в замешательстве приподнимаю брови. Он с трудом сглатывает, затем приподнимает подбородок и спрашивает:

— Вы встречались?

Я закатываю глаза.

— Мой отец… был его наставником, — объясняю я.

— Твой отец? Тот, который подергал за ниточки? — продолжает он, на его лице появляются морщинки, когда он жует.

— Да, тот самый.

Клейтон внезапно отводит взгляд, и я вижу в его глазах мрачный проблеск. Я так хорошо научилась читать выражения лиц, что сразу понимаю: Клейтона что-то беспокоит.

— Что? — спрашиваю я его, но Клейтон, кажется, погружен в свои мысли.

Мы с Келленом встретились на одной постановке в Нью-Йорке, на которой мой отец был дизайнером освещения. В первые несколько дней нашего знакомства я считала его участником хора, и что он довольно застенчив. Позже узнала, что он был типа осветителем-стажером. Однажды, когда поздняя пятничная репетиция закончилась, и на сцене выключили последний свет, Келлен неожиданно поцеловал меня во мраке кулис, где я сортировала реквизит, тем самым доказав, насколько не застенчивым он был. Затем, спустя две недели, он пытался отговорить меня от похода на вечеринку актерского состава, именно там я обнаружила, что он не одинок. Это было одним из первых уроков о том, какими неверными и непостоянными могут быть парни большого города, постоянно ищущие кого-то получше, но по-прежнему крепко обнимающие своих девушек.

Пожалуй, у меня есть пара секретов, о которых я не хочу сейчас рассказывать Клейтону.

Кладу сэндвич на стол, набираю сообщение на своем телефоне и машу рукой, привлекая его внимание к экрану:

Я не знаю, почему Келлен здесь.

В понедельник я узнала, что Виктория знает, кто я такая, и теперь мне страшно, что эти двое могут раскрыть всем мой секрет

Клейтон хмурится, пока читает сообщение, потом достает свой телефон и, забросив в рот последний кусок рыбной котлеты, печатает:

Ты милая, когда злишься.

Я свирепо смотрю на него.

Он усмехается и успокаивающе кладет свою руку поверх моей, поглаживая ее. В следующую секунду Клейтон, кажется, понимает, что этот жест — перебор, и резко убирает свою руку, с трудом сглатывает остатки еды и приступает ко второму сэндвичу.

Этот жест не перебор. От этого я ощущаю тепло вместо холода, окружавшего меня с тех пор, как накануне покинула театр.

Но это ощущение не снимает мою неуверенность по поводу наших холодно-горячих выходных. Я печатаю и показываю экран:

Ты собираешься объяснить свое воскресное молчание или как?

Клейтон опускает сэндвич на стол, словно сдаваясь, а на его лице застывает непонятное выражение. Он проглатывает кусочек, встречается со мной взглядом и очень тихо произносит пару слов.

— Громче, — призываю я.

Клейтон наклоняется над столом, опираясь на локти.

— Я струсил, — бормочет он. Его губы так близко ко мне, что я могла бы наклониться и поцеловать его прямо сейчас. — Давненько я не был с девушкой.

— Я тоже, — говорю одними губами.

Клейтон хмурится.

— Ты была с девушкой?

Я шлепаю его по руке, смеясь. Клейтон не двигается, по-прежнему замерев, как каменная статуя.

— Ну, это довольно горячо, — дразнит он меня.

— Значит, мы оба какое-то время были одни, — бормочу я.

Клейтон в ответ решительно кивает.

— И мы оба… вроде как… боимся друг друга, — продолжаю я медленно.

Клейтон пожимает плечами, потом все же кивает.

Плечи Клейтона такие мощные, и он выглядит так восхитительно в обтягивающей футболке. Глаза горят интересом, а губы… его губы так близко. Черт.

Потом он произносит:

— Вы встречались, не так ли?

Это звучит не как вопрос, а, скорее, как обвинение. Я сжимаю губы, не зная, действительно ли он спрашивает об этом, или просто пытается игриво вывести меня из себя.

Я снова шлепаю его по руке, сильнее, чем раньше, и зарабатываю веселую ухмылку.

И тогда решаю, что Клейтон заслужил, чтобы я его немного помучила. Я набираю на своем телефоне и сую ему прямо в лицо. Ему приходиться немного отклониться назад, чтобы прочитать:

Нет.

Но он поцеловал меня.

Думаю, через меня он хотел подобраться поближе к моему отцу.

Я чувствовала себя использованной.

У него также была девушка в актерском составе, о которой я не знала.

Я невысокого мнения о нем.

Прочитав это, Клейтон выпячивает грудь и сжимает челюсть.

На его лице появляется странное выражение утверждения в каких-то собственных мыслях.

— Я знал, что с ним что-то не так, — говорит он.

Я хмыкаю.

— Вот как? Учуял ложь и обман, в которых он погряз?

Клейтон делает глоток из стакана и говорит:

— На самом деле, я в некоем роде зол на него… — Он трет свое ухо, затем заканчивает: — Меня возмущает его присутствие здесь. Это я должен проектировать освещение на главной сцене в новом спектакле. Он украл у меня эту работу.

Я снова ощущаю неясное беспокойство, пока слушаю его. Оно зародилось в тот момент, когда я увидела Келлена в театре, но до сих пор никак не могла понять, что меня беспокоит. Мой отец был наставником Келлена, и тот был своего рода протеже «бога света». Приложил ли мой отец руку к тому, что Келлен появился из ниоткуда, чтобы быть дизайнером освещения именно этого спектакля?

И связано ли это с тем, что отец «потянул за ниточки», чтобы я попала в эту театральную программу?

Это я причина, по которой была украдена возможность Клейтона?

Так же, как и причина, по которой шанс Виктории на главную роль был выхвачен из ее способных и готовых рук?

Есть ли хоть что-то, что не испортило мое прибытие сюда?!

— Деззи?

Я поднимаю взгляд, осознавая, что надолго замолчала. Не знаю, говорил ли Клейтон еще что-то, поскольку потерялась в собственном темном урагане беспокойства и не обращала внимания на него.

— Извини, — бормочу я, стряхивая с себя плохие мысли. Только время может ответить на мои вопросы… Время и звонок отцу, который я слишком долго откладывала. — Я тоже зла на него.

В глазах Клейтона мелькает вопрос, но он не задает его, просто подносит сэндвич ко рту, чтобы сделать еще один укус. Пока я наблюдаю за этим, во мне зарождается смесь тоски и сомнения, когда задаюсь вопросом, собрал ли Клейтон кусочки воедино. Подозревает ли он, что я имею какое-то отношение к приезду Келлена?

Клейтон доедает свой сэндвич, а я молча допиваю свой напиток. Он дважды улыбается мне, и я отвечаю ему небольшой улыбкой, посматривая на свой телефон и пытаясь думать о том, что нужно подготовиться к занятиям по вокалу, которые начнутся через час. Что-то о гласных и сочетаниях их с разными странными позами. Мда, я потерплю неудачу.

Когда мы покидаем фуд-корт, Клейтон останавливает меня у двери, освещает его лицо каким-то потусторонним, прекрасным образом.

Вдали от шума, и совершенно не видя его лица и губ, я слышу только голос, шепчущий мне на ухо:

— Хочешь встретиться сегодня вечером?

Вероятно, Клейтон прекрасно видит мое лицо, освещенное солнцем.

— У меня репетиция.

— После репетиции, — бормочет он.

— Ну… — щурясь от яркого света, я пожимаю плечами. — Меня пригласили петь в «Толпу», но…

— Петь? Они хотят, чтобы ты снова пела?

— Я была там вчера вечером и… музыканты из группы пригласили меня, — объясняю я. — Они хотят, что я снова пела, но не думаю, что пойду, — заканчиваю я, хмурясь и качая головой.

— Почему нет? Ты потрясающая.

— Ты не слышал, как я пою! Откуда ты знаешь? — игриво спрашиваю я, вглядываясь в тень Клейтона. — Не думаю…

— Я приведу парней, — перебивает Клейтон, и я слышу улыбку в его голосе. — Мы можем потусоваться после этого, если ты не против. Они должны услышать тебя.

Я невольно улыбаюсь. Клейтон снова будет в «Толпе», и я спою ему свою песню, своей музе, который воспламеняет все мои внутренности. Как я могу отказаться от этого?

— Звучит неплохо, — говорю я, кивая.

Клейтон слегка наклоняется вправо, заслоняя солнце, и передо мной появляется его прекрасное лицо.

— Тогда увидимся, Деззи, — бормочет он, и звук моего имени, произнесенного его бархатным голосом, посылает дрожь возбуждения по моему телу.

Я парю где-то в облаках во время занятия по вокальному мастерству. Мне даже кажется, что класс улыбается мне в ответ, а весь мир вращается, как баскетбольный мяч на пальце какого-то парня. Пальце Клейтона. У него на пальце весь мой мир, и он вращает его.

Я даже не боюсь идти на репетицию, несмотря на ужасный первый день. Я сажусь рядом с Эриком и сосредотачиваюсь на процессе, не отвлекаясь как в прошлый раз на болезненные ожидания ответа от Клейтона.

Прислушиваюсь к давнему совету Эрика, и лажаю. Я сильно лажаю, когда читаю свои реплики. Я даже смеюсь над иронией: несмотря на то, что во время репетиции первого акта мы уже должны все знать наизусть и не обращаться к сценарию, мы обязаны носить наши экземпляры, чтобы записывать указания на полях. На самом деле, каждый раз, когда я открываю сценарий, чтобы сделать заметку, я использую шанс, чтобы прочитать свою следующую реплику, а затем лажаю, когда читаю ее.

«Лажовый городишко».

Когда через два часа мы делаем перерыв на пятнадцать минут, Эрик обнимает меня и говорит:

— Ты действительно хорошо «лажала» сегодня.

— Ты тоже, — замечаю я, поскольку Эрик наконец-то отыграл свою первую сцену с Саймоном. — Твой Пьяница прекрасен. Я должна была понять это сразу, я же видела тебя в «Толпе».

— Кстати, все еще в силе?

— Ага, и… — добавляю я, одаривая его игривым взглядом, — придет кое-кто особенный с двумя своими соседями.

Это останавливает Эрика.

— Не получится.

— Получится, — говорю я с усмешкой. — Очень даже получится.

Пока Эрик пытается справиться со своим волнением в мужском туалете, я иду в тихий вестибюль. В восемь вечера он напоминает очень длинную темную комнату общежития, из-за чего я странно чувствую себя — в безопасности и приватно. Я смотрю через высокие окна во двор, наблюдая, как студенты проходят под уличными фонарями, когда холодный воздух кондиционера касается моей кожи. Я достаю свой телефон.

Мне нужно позвонить, и я не уверена, что действительно хочу сделать это. Да, конечно, я могу подождать до завтра, но мне необходимо получить ответы на свои вопросы.

Прижимаю телефон к уху, сосредоточивая взгляд на скамейке во дворе, на которой сидит пара влюбленных. Они обнимают друг друга, их макушки светятся под бледно-белым светом уличного фонаря.

— Папа?

— Деззи, дорогая, — говорит отец, практически напевая от счастья. — Как там твоя жизнь, милая? Разве Клангбург не очарователен?

— Он действительно прекрасен, папа. Спасибо большое. Я правда… правда хорошо провожу здесь время, — заканчиваю я с печальным вздохом.

— Милая?

Он слышит сомнение даже в моем вздохе. В отличие от моей рассеянной матери, папа улавливает каждый нюанс в моем голосе, он всегда его чувствует.

— Мне просто… любопытно… — начинаю я и тут же задаюсь вопросом, действительно ли хочу поднять эту тему прямо сейчас. — Как именно я пришла к тому, чтобы… наслаждаться временем здесь?

Мой отец никогда не уклоняется ни от одной темы.

— Мне просто сделал звонок Марву и сказал какая ты хорошая и подающая большие надежды молодая леди, — сразу же признается он.

Марв?

— А кто такой Марв?

— Марв, дорогая! Декан театрального факультета. Ты еще не встречалась с ним? Он пообещал, что первым делом встретится с тобой и позаботиться обо всем.

У меня кружится голова.

— Сам декан? Профессор Марвин Твейт?

— Вот именно. Это проблема?

Наверное, я немного наивна, и не подумала о том, с кем общался папа. Ну конечно, это кто-то сверху.

— Я не знала, что вы знакомы.

— Мы вместе ходили в колледж, милая. Он сам многого добился, будучи главой факультета. Неплохо иметь друзей в высших кругах, не так ли?

— Папа, почему Келлен здесь?

— О, так он добрался? Я не знал, что он приедет на этой неделе. Все внимание сейчас на постановке Вайноны в Лондоне, так что я забываю какой сегодня день недели, пока Миа не кладет расписание передо мной.

Я не знаю, кто такая Миа — секретарша, подруга или одна из многочисленных стажеров моего отца.

— Он приехал, — холодно говорю я.

— По крайней мере, там у тебя будет хотя бы одно знакомое лицо, — говорит папа явно с добрым намерением.

Нет, я не рассказывала отцу историю о Келлене Райте. Будучи бескорыстным (читай: бесхребетным) человеком, которым была четыре года назад, я думала, что, рассказав отцу, что его двадцатидевятилетний золотой мальчик приставал к его восемнадцатилетней дочери, положила бы резкий и ужасный конец его карьере, которая толком еще не началась. Поэтому мой отец знает лишь то, что Келлен все еще тот ангел, которым там старательно притворяется. И, честно говоря, даже несмотря на одиннадцатилетнюю разницу в нашем возрасте, у Келлена молодое лицо, которое делает его более невинным, чем есть на самом деле.

— Папа, — говорю я, готовясь произнести следующие слова, — ты послал Келлена сюда… за мной?

Мой отец, кажется, находит это забавным, поскольку я слышу его смех.

— Оставь сватовство своей сестре. Я бы никогда не поступил так.

— Я не это имела в виду, — бормочу я.

— Я послал его в качестве одолжения Марву, — продолжает отец. — Знаешь, чтобы помочь университетскому театру. Падение продаж билетов, снижение интереса к программе, сама знаешь, как это бывает.

— Он… был частью сделки? — спрашиваю я, чувствуя, как учащается пульс.

— Какой сделки?

— Марв принимает меня в программу, а ты посылаешь ему взамен одного из своих приспешников-осветителей? Я… правильно расслышала?

— Милая, ты все переворачиваешь.

— Ты понимаешь, что этим поступком ты отобрал возможность у… у кого-то другого, кто мог бы спроектировать свет и действительно чему-то научиться?

— Это всего лишь одна постановка, милая, и это все действительно на благо всего факультета. Представь, что все билеты на спектакль проданы и Клангбург замечают, он получает больше денежных средств от благотворителей, которые могут…

— Значит, все дело в деньгах?

Мое сердце бешено колотится, я хочу устроить драку. Я в ярости, поскольку косвенно ответственна за то, что Клейтон потерял такую возможность.

— Реальная картина намного сложнее, чем ты думаешь, Деззи. Так будет лучше для всех. Для факультета. Для твоего будущего. Для твоих коллег. И тебе нравится твоя роль в «Нашем Городе», не так ли? Разве это не то, чего ты всегда хотела?

Я чувствую себя принцессой в каменной башне, которой отец подарил фарфоровую куклу. Это все имеет отношение ко мне? Все это? Я не получила место на курсе, сражаясь так же усердно, как Клейтон. Насколько понимаю, я даже не заслужила той роли, которую играю.

Боже. Как отец вообще устроил это? Он знает Нину, или это профессор Твейт убедил ее дать мне главную роль?

Меня тошнит.

— Милая?

Пока папа говорит мне все это, я чувствую только гнев. Я так наивна, что не думала об этом раньше. Удивительно, насколько звонок отцу заставляет меня осознать, что розовые очки, которые я никогда не замечала, находятся прямо на кончике моего носа.

Влюбленные на скамейке, за которыми я наблюдаю все это время, встают, и я вижу слезы на их глазах. В течение нескольких секунд они кричат друг на друга.

Как быстро все может измениться.

— Мы отправили тебя в Италию, — продолжает папа, — но «туфелька не подошла». «Академия Клаудио и Ригби» была отличной возможностью для тебя, но закончилась неудачным выходом на сцену и… прискорбными последствиями. Ты когда-нибудь задумывалась об обратной стороне этого случая, Деззи? Мы посылали тебя на бесчисленные прослушивания, ты даже посещала актерские курсы в Нью-йоркском Университете. Мы…

— И поэтому вы отправили меня сюда, — говорю я, наблюдая, как парочка «разрывает» друг друга на части. — Не смогли вынести того, что я хотела получить нормальный опыт. Вместо этого вы позаботились о том, чтобы красиво упаковать все это, присыпать обещаниями успеха и позволить вашей дочери поверить в ложь.

— Деззи…

— Мне нужно вернуться на репетицию, папа. — Мой голос ломается. — Знаешь, репетировать роль, которую не заслуживаю.

— Ты заслуживаешь всего мира, дорогая.

Я вешаю трубку, стискивая телефон также крепко, что становится больно. Влюбленные снаружи уходят, и я тоже.

Остальная часть репетиции значительно менее приятна, и когда Эрик спрашивает меня, что случилось, именно в тот момент я начинаю свою настоящую игру, надевая яркую улыбку и убеждая его, что я в полном порядке и не могу дождаться момента, когда снова буду петь. И впервые за все репетиции, которые когда-либо у меня были, человек действительно убежден моим выступлением: Эрик улыбается, сжимает мое плечо и советует «поднять уровень сексуальности» в моей песне.

— Сделай так, чтобы Клэй-бой разгорячился.

И пока я не выйду на сцену и не начну петь, я буду сидеть здесь, прижав колени к груди и прислонившись к стене, терпеливо ожидая, пока буря от слов моего отца не утихнет.