Читай по губам

Глава 15

Деззи

Я написала Клейтону, чтобы убедиться, что он добрался до дома целым и невредимым.

Когда телефон завибрировал от его ответа, я хихикнула и прижала аппарат к груди, как глупый, одержимый влюбленностью подросток. Сценарий «Нашего города» был забыт, пока мы с Клейтоном переписывались до часу ночи.

Я узнала, какая у него любимая еда — ребрышки терияки, название школы, в которой он учился — старшая школа Йеллоу Миллс, насколько он ужасен в математике, что он единственный ребенок в семье, его мать — заядлая курильщица, а отец — сексуальный наркоман и, что вопреки всему этому, они все еще вместе. Также узнала, что ему пришлось взять академический отпуск на два семестра, поскольку не мог платить за обучение в «тяжелое время», и поэтому он только начинает третий год обучения, хотя должен был выпускаться в этом году.

Я также получила подробное описание того, как бы он осветил сцену, если бы ему выпал шанс сделать это для постановки «Нашего города». У него была парочка занятных идей, как он представляет себе сцену похорон и кладбище в третьем и последнем акте пьесы. Я часами глупо улыбалась, потерявшись в цифровом мире, наполненном Клейтоном, и уже не могла дождаться, когда снова увижу его.

Когда наступило воскресенье, я спокойно позавтракала с Сэм. Она была взволнована (читай: неуловимо менее невозмутима, чем обычно) музыкальным проектом, который ей поручил профессор теории музыки. Я рассеянно поздравила ее, задаваясь вопросом, как долго я должна подождать, прежде чем снова написать Клейтону.

Во второй половине дня я, наконец, сдалась и написала сообщение. Телефон лежал на моих коленях, пока я изучала сценарий «Нашего города», сидя на скамейке возле факультета искусств. Я пыталась запомнить реплики Эмили, постоянно отвлекаясь на телефон, чтобы посмотреть, ответил ли Клейтон.

Он так и не ответил.

В ту ночь я заснула с мрачным выражением лица. Сэм купила какую-то дешевую программу для сочинения песен для своего древнего ноутбука и спросила мое мнение о песне, пока я лежала в постели, пытаясь заснуть. Я притворилась, что не слышу ее, развернулась к стене и уставилась на пустой экран телефона, ожидая ответа, который так и не пришел.

Так почему же после настолько ужасного воскресенья я должна ожидать, что понедельник принесет мне что-то хорошее?

На пути в актерский класс вижу Викторию. Она стоит перед билетной кассой и разговаривает с Эриком через окошко. Они замолкают при моем появлении. При виде ее в моем животе все переворачивается. Это в первый раз, когда мы видимся после опубликования списка актеров. Как ей удавалось избегать меня такое долгое время — полная загадка, учитывая, что она живет напротив.

— Привет, — говорит она холодно.

Из-за того, что Клейтон не отвечает на мои вчерашние сообщения, а также из-за моего разочарования по этому поводу, у меня практически нет терпения.

— Виктория.

— Дездемона Лебо, — бормочет она, скрестив свои крошечные ручки и склонив голову набок. — Дочь Вайноны Лебо, звезды Бродвея и актрисы, и Джеффри Лебо, всемирно известного дизайнера освещения.

Мое сердце замирает.

— Послушай… — пытаюсь сказать я.

— Это называется Гугл, милая. — Виктория усмехается и качает головой. — Если ты, конечно, не собираешься утверждать, что на самом деле существует две Дездемоны Лебо…

— Пожалуйста, — умоляю я ее и Эрика, подбегая к окошку касс. — Я не хотела никому лгать. Мне просто не хотелось, чтобы ко мне относились как-то… по-особому, или… Послушайте, я просто хотела быть нормальным студентом, как вы, ребята, и…

— О, я чувствую себя такой нормальной, — насмешливо стонет Виктория. — Разве ты не чувствуешь это, Эрик? Черт возьми, мы такие нормальные.

— Не говори никому, — все равно умоляю ее, несмотря на то, как быстро увядает надежда, что она будет уважать мои желания. — Пожалуйста, Виктория… Эрик…

— Кому я скажу? Кому какое дело? Думаешь, нам больше нечем заняться, кроме как сидеть и болтать о Деззи из Нью-Йорка? — ухмыляется Виктория. — Возьми себя в руки. У меня завтра прослушивание в местном театре, а в ноябре — прослушивание на пьесу Фредди. Я актриса и большая девочка, Дездемона. Когда не получаю роль, я справляюсь с этим и двигаюсь дальше. Такова жизнь актера.

Ее слова делают свое дело, словно ударяя меня в живот. От меня не ускользнуло, что она намеренно назвала меня полным именем. Это беспокоит меня больше, чем все то, что она сказала ранее.

К тому же, не похоже, что она справилась с этим.

— Мне жаль, что я солгала тебе. Вам обоим. Я извиняюсь. Виктория, ты была первой, кого я здесь встретила. Пожалуйста, не дай этому разрушить наши…

— Увидимся позже, Эрик, — говорит она, поворачиваясь к нему. — Может, пообедаем?

Он устало улыбается, но улыбка больше похожа на гримасу.

Затем Виктория неторопливо уходит через центральную стеклянную дверь. Когда я вновь поворачиваюсь к Эрику, он общается с клиентом через окошко, избегая смотреть на меня.

Какое «прекрасное» начало чудесного дня.

Я пишу Клейтону, когда обедаю с Сэм, сидящей напротив меня в фуд-корте университета. Я уже вывалила все свои разочарования на нее, посвящая во все свои беспокойства, начиная с отказа Клейтона отвечать на мои сообщения, заканчивая стычкой с Викторией (без упоминания того, что она узнала, кто я на самом деле), и тем, что сегодня начинаются репетиции «Нашего города», а я до сих пор плаваю в сценарии, поскольку не запомнила некоторые свои реплики. Не говоря уже о завтрашнем классе постановки голоса, к которому нужно подготовиться. Или о групповом занятии тайцзицюань, на котором нужно присутствовать в четверг. (Примеч. Тайцзицюань — боевое искусство, популярно в качестве оздоровительной гимнастики). Из-за всего этого стресса я отдаю банан и половину своего сэндвича Сэм, настаивая на том, что не могу их съесть, и на этот раз именно так и есть.

Когда я наконец-то в шесть часов добираюсь до репетиционной, все внутри меня переворачивается. Большую часть времени я нахожусь в состоянии полусна, наблюдая за тем, как персонаж ассистента режиссера отрабатывает самую первую сцену — ему говорят, где стоять, кому адресовать свои реплики и так далее.

Целый час задаюсь вопросом, что я тут делаю. Смотрю на экран телефона и обдумываю все логичные причины, почему Клейтон не отвечает.

У нас не было секса. Я остановила его.

Ему скучно со мной. Он нашел другую симпатичную цыпочку, которую встретил в математическом классе. Сейчас она учит его, как решить уравнение относительно «икс».

Он выпил три бутылки текилы, проспал все воскресенье и просто не видел мои сообщения.

Он внезапно сменил профессию и стал астронавтом. Я увижу его в новостях, прогуливающимся по поверхности Венеры и утверждающим, что на самом деле там не так жарко, как говорят ученые.

Голос Нины проникает сквозь вихрь мыслей в моей голове.

— Дездемона.

Я поднимаю взгляд. Все актеры в зале смотрят на меня. Я явно что-то пропустила.

— Да? — говорю я еле слышно, но это слово прекрасно разносится в тишине зала.

— Не хочешь присоединиться к нам? — Терпеливый голос Нины звенит в комнате, пронзая меня, словно ледяное копье.

Я с трудом сглатываю.

— Да, конечно. Извините. Да.

Сценарий выпадает из моих рук. Откладываю телефон и беру с пола сценарий, листаю его, пока не нахожу начало своих слов.

— Налево, — произносит она.

Я двигаюсь, занимая свое место там, откуда, как мне кажется, я должна выходить.

— Другое лево.

— Извините.

Иду в другой конец, каждый шаг отдается в ушах. Чувствую на себе тяжесть каждой пары глаз. Внезапно ловлю себя на мысли, не рассказала ли Виктория кому-то еще о том, что обнаружила. Я стала параноиком? Сколько людей в этой комнате знают, кто я такая?

Репетиция проходит так же ужасно, как того и ожидала. Каждая сказанная мной фраза холодна и безэмоциональна. Каждый раз, выходя на сцену, чувствую себя некомфортно. Я прошу Нину повторять ее указания, с каждым разом чувствуя себя все глупее. Из-за холодного терпеливого взгляда, которым она меня одаривает во время нахождения на сцене, я чувствую себя ростом в пару сантиметров.

Репетиция заканчивается в десять, и я недостаточно быстро собираю свои вещи. Когда закидываю сумку на плечо, готовая уйти, на меня падает тень. Поднимаю взгляд и вижу Эрика.

— Ты выглядишь напряженной, — говорит он.

Я вздыхаю, прислоняясь к стене.

Поскольку почти все уже ушли и остались только мы и пара людей, болтающих в другом конце помещения, я бросаю сумку на пол и выпаливаю:

— Я облажалась.

— Ну…

— Я так сильно облажалась, Эрик, — говорю и выплескиваю все свое разочарование, которое копилось во мне последние пару дней. — Нина ненавидит меня.

— Нина дала тебе эту роль. Она не ненавидит тебя.

— И Виктория ненавидит меня. И ты ненавидишь меня.

— Нет, нет. Я не Виктория, — говорит он, указывая пальцем мне в лицо. — Мы очень разные люди.

— Ты ничего не сказал, когда она набросилась на меня, — замечаю я. — Я просто подумала, что ты с ней согласен и…

— Виктория… обидчивая. Она всегда была такой. Не думай о ней. И о том, как ты облажалась, — продолжает он, — все лажают на репетиции. В этом ее суть. Чтобы лажать. Ты слышала двадцать тысяч вступительных реплик помощника режиссера? Он как будто говорил с огурцом во рту. Так что лажай, Деззи. Сейчас самое время лажать.

Я пытаюсь вздохнуть, но с губ срывается смешок.

— Так вот что это такое? «Наша Лажа»?

— «Лажовый городишко» — соглашается он.

Смотрю в телефон. Ничего.

— Может быть, я позволяю… кое-чему еще… действовать мне на нервы.

— Хочешь вместе пообсуждать мальчиков в «Толпе»?

— Эрик, я устала.

— Я тоже. К тому же, у меня занятия рано утром. Но мы все равно идем в «Толпу».

— Мы?

Спустя двадцать пять минут мы с Эриком сидим за тем же самым столиком рядом с крошечной сценой в баре «Толпа и песня». В понедельник вечером здесь намного меньше шума. Играют те же музыканты — сексуальный гитарист, которым одержима Виктория, и его друг на фортепиано, — а мы с Эриком обсуждаем наши проблемы с мальчиками.

— …поэтому я сказал ему: «Послушай, я не любитель анала», — продолжает Эрик, — а он назвал меня «гей-аномалией» и сказал, что мне нужно пересмотреть эту точку зрения, или он пересмотрит свое отношение ко мне. Кто, черт возьми, выдвигает такие ультиматумы?

— …и вот я здесь, — говорю я, выплеснув свою проблему, — жду от него сообщений после того, как у нас был потрясающий вечер в субботу… Вот какого черта?! Все закончилось хорошо. И теперь я смотрю на свой телефон так, словно подхватила любовную заразу…

— Я бы ни секунду не мирился с этим, — отвечает мне Эрик. — Ты хоть знаешь, сколько парней спрашивали меня, свободна ли ты? Парни, которых я хотел бы в свою команду. Везучая сучка.

— Мне нужен только он, — жалуюсь я, закрывая лицо руками.

— Эй, ты.

Голос разносится по залу, прерывая нашу с Эриком беседу. Я смотрю в сторону сцены и замечаю смотрящего на меня музыканта, гитара которого лежит на коленях, а микрофон поднесен ко рту.

— Да, ты, — говорит он, улыбаясь. — Я помню тебя. У тебя есть новая песня для нас?

Мы с Эриком обмениваемся взглядами, прежде чем я снова смотрю на него.

— Я не певица.

— Черта с два, — выплевывает он в ответ.

— Нет, правда, — говорю я, обменявшись смешками с Эриком, — это хобби. Мне больше нравится быть девчонкой, которая поет в душе.

Девчонкой. Вы только послушайте, я уже говорю по-техасски.

— Давай, девочка. Я знаю, что в тебе что-то есть. Не скрывай это от меня. — Гитарист берет на гитаре мощный аккорд, вызывая этим пару одобрительных возгласов из глубины зала. — В каждом из нас есть какая-то тоска. Чувства. Боль. Разве ты не хочешь избавиться от этой боли?

Я делаю вздох.

— Ну, если ты так ставишь вопрос.

Мгновение спустя гитарист выводит меня на сцену, и я стою перед микрофоном, лицом к аудитории, которая в десять раз меньше, чем была в прошлый раз.

Хотя Клейтона здесь нет, представляю его лицо, сфокусировавшись на пустом столе посреди зала. А потом приходит песня, слова сами формируются в моей голове, и я позволяю им литься, когда музыканты начинают импровизировать, следуя за мной. Никаких репетиций. Никаких осуждающих взглядов. Я просто открываю свое сердце находящимся здесь людям.

На последней ноте песни мой телефон тихо вибрирует.