Читай по губам

Глава 24

Клейтон

Щурясь сквозь стекло осветительной кабины, я пытаюсь разглядеть, что за чертовщина происходит в первых рядах. Я ничего не могу разобрать, поэтому решаю забить на это. На самом деле, мне плевать на все до того момента, когда Деззи выйдет на сцену и осветит мой гребаный мир.

Мне плевать, что не могу получить ее. Меня не волнует, что все пошло не по плану. Просто она сосредоточена на своей мечте, счастлива и живет так, как хочет.

Независимо от того, включает ли эта мечта меня или нет.

Похлопывание по плечу почти до смерти пугает меня. Я поворачиваюсь на стуле и вижу Дика, который стоит с возбужденным выражением на лице. Он быстро говорит несколько слов, которые я не успеваю уловить. Я приподнимаю подбородок и хмурю брови.

— Вай-но-на Ле-бо, — произносит он, чеканя каждый слог. — Она… здесь. Вестибюль… превратился… в гребаный… сумасшедший… дом.

Я моргаю. Родители Деззи?

Дик внезапно хлопает меня по спине, потом что-то печатает на своем телефоне и показывает мне экран:

Ты же понимаешь, кем является отец Деззи, не так ли?

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки. Конечно, я понимаю.

Отвечаю на его энтузиазм медленным и сдержанным кивком. Дик говорит мне что-то еще и снова хлопает меня по спине, а потом взволнованно выскакивает за дверь и по лестнице спускается в вестибюль. Я снова наклоняюсь вперед, смотрю сквозь стекло и сосредотачиваюсь на передних рядах. Все это безумие из-за родителей Деззи — знаменитостей, которые, по-видимому, решили прийти и оказать поддержку своей дочери.

Я чувствую укол обиды. Деззи больше не моя. Неважно, чья она дочь. Как только ее отец узнает, какой я темный и неуравновешенный парень, он не захочет, чтобы его дочь была рядом со мной.

Разве я не говорил это с самого первого дня? Она заслуживает лучшего. Я ей не подхожу.

Я стискиваю зубы и безучастно смотрю в окно, ожидая возможности затемнить один мир и осветить другой.

Спустя двадцать минут я получаю сообщение от постановщика сцены за кулисами — от настоящего постановщика сцены, не актера, и жду, когда зажжется лампочка. В момент, когда это происходит, я медленно гашу свет в зале, заливая аудиторию темнотой, а после включаю свет для первого акта.

Актер-постановщик сцены, который выступает в качестве рассказчика спектакля, выходит на сцену, приветствует зрителей, а затем представляет им сцену, рассказывая, где находится дом Гиббса, дом Уэбба и так далее. Вслед за ним я читаю свой размеченный сценарий, угадывая строки по происходящему на сцене.

Весь этот опыт мог быть лучше, если бы я не вышел из себя и не сбил очки с лица Келлена. Конечно, это чувствовалось хорошо, и я обрел покой, но вместе с тем что-то потерял. Я уверен, знание того, что я мог бы отправиться сегодня вечером домой с Деззи, помогло бы мне чувствовать себя лучше, чем в тот момент после удара.

Это моя вина. Гнев постоянно со мной. И так будет всегда.

Наконец, наступает время для той самой сцены. Дездемона Лебо, с распущенными волосами, струящимися по ее спине, выходит на сцену в образе молодой Эмили Уэбб, одетая в милое платье начала 1900-х годов.

Я так чертовски горжусь тем, что направляю на нее свет.

Закрываю рукой рот и глубоко вздыхаю, глядя на Деззи.

Это ранит, просто смотреть на нее.

На этой неделе я видел ее каждый день во время репетиций, и каждый день был ножом в моем животе, который не приносил крови. Рана была слишком глубокой, чтобы увидеть ее, и каждый вечер я возвращался домой с сильной болью. Никакое количество сжимания гребаной подушки не могло уменьшить боль.

В сравнении с любым криком в мире, эмоциональная боль громче.

Первый антракт почти застает меня врасплох, поскольку я так заворожен и истерзан, наблюдая за Деззи на сцене, что теряю счет времени. Вздохнув, я кусаю губы и беру в руки телефон.

Я: Брант все еще ведет себя странно?

Не проходит и десяти секунд, как я получаю ответ.

Дмитрий: Все не так плохо. Ты же его знаешь. Думаю, он играет в боулинг. Эй, ты же понимаешь, что я сегодня в зале, верно?

Я фыркаю. Я был настолько поглощен своими переживаниями по поводу Деззи, что совершенно забыл о присутствии в зале Дмитрия для поддержки Эрика. Надо заметить, Эрик очень убедительно играет пьяного директора хора Саймона.

Я: Да, конечно. Надеюсь, тебе понравился первый акт. Впереди еще два. Приготовься к некоторым #ощущениям.

Дмитрий: Тебе следует поговорить с ней. После спектакля.

Я вздыхаю, отталкивая телефон после этого сообщения. Неужели Дмитрий не понимает, что в этом нет никакого гребаного смысла? Ее родители здесь. Они в значительной степени служат защитной стеной между нами. Я уже достаточно расстроил ее.

Это забавно, что Келлен проиграл кулачный бой, но выиграл битву.

Я делаю глубокий вздох, считаю минуты и готовлюсь ко второму акту.

Выключить свет в зале. Включить свет на сцене. Мы перемещаемся во второй акт, который происходит спустя три года — как объяснил услужливый актер-постановщик. Я наблюдаю за воспоминаниями о влюбленности Джорджа и Эмили, затем как они женятся в настоящем, несмотря на все опасения.

На сцене Деззи целует чьи-то губы, и я чувствую, как мой член дергается. Я знаю, какая сила живет в этих скромных губах. Сила, с которой я имел удовольствие познакомиться очень близко.

Черт. У меня встает. И это не та реакция, на которую я рассчитывал.

Второй акт плавно перетекает во второй антракт, во время которого мне необходимо сделать свои темные делишки. Осветительная кабина разумно выходит в вестибюль, а не за кулисы, и спустя десять минут после объявления перерыва (я даю зрителям достаточно времени на удовлетворение своей нужды), проскальзываю в туалет главного холла.

Спустив буквально полноводный Нил, в самый дальний писсуар, я смываю за собой и подношу руки под работающий кран, намыливая их сильнее, чем нужно, выпуская наружу свое разочарование. Я брызгаю водой на свое лицо, чувствуя, как капли стекают по подбородку.

Когда я открываю глаза, вижу, как на меня, вопросительно приподняв брови, смотрит мужчина, стоящий у другой раковины.

Черт. Он говорил со мной?

— Извините, — говорю ему, — я глухой.

Мужчина на мгновение удивляется. У него добрые глаза, и, к моему удивлению, он поднимает руки и объясняет жестами:

— Ты в порядке?

Мой непредвиденный приятель использует язык жестов. Я этого не ожидал.

Я отвечаю:

— Да, хорошо.

Похоже, его это не убедило. Честно говоря, я был не очень убедительным. Он показывает:

— Тебе нравится пьеса?

Я пожимаю плечами.

— Думаю, она хороша. — Чувствуя себя странно непринужденно с этим человеком, добавляю: — Я управляю светом на сцене. Я также автор одной трети освещения в постановке, хотя не прописан в программе. — С полуулыбкой я прикладываю палец к губам и говорю: — Только никому не говорите.

Он улыбается, впечатленный.

— Это здорово. Какую треть?

— Ту часть, которую вы сейчас увидите, — отвечаю жестами. — Но на самом деле, единственный актер, который заслуживает свет, — это Деззи. Она играет Эмили Уэбб.

Мужчина хмурит брови.

— Почему ты так говоришь?

Не знаю, что нашло на меня. Этот человек с добрыми глазами внезапно становится моим другом. Он «говорит» на моем языке. В груди все сжимается, когда я показываю:

— Она очень талантлива. Вы не знаете, но она также поет. А ее голос… Я не могу услышать его, но… — Я закрываю глаза. Чувства, которые я испытывал в «Толпе», накатывают на меня. — Но я могу «слышать» его. Я вижу, что ее песни делают с людьми. Она не понимает этого. — Открываю глаза и продолжаю: — Мне жаль, если я кажусь немного влюбленным. Мы… раньше встречались.

Теперь на лице мужчины появляется настоящая улыбка. Он прислоняется к раковине, изучая меня.

— Раньше?

Укол горечи снова дает о себе знать.

— Она бросила меня. Типа того. Наверное. Я не уверен, кто мы друг другу сейчас.

Он поднимает кулак с оттопыренными большим пальцем и мизинцем.

— Почему?

Я пожимаю плечами.

— Потому что я… не понимал, насколько она удивительная.

Он ухмыляется, обдумывая мои слова, а затем показывает:

— На самом деле, звучит так, что понимал.

Я похлопываю себя по запястью — универсальный знак «время» — и говорю:

— Мне лучше вернуться, прежде чем кто-нибудь накричит на меня. Хотя я их и не услышу.

Мужчина хохочет так громко, что, клянусь, я чувствую вибрацию пола под своими ногами. Он коротко кивает, когда я открываю дверь, пропуская его вперед.

После короткого общения в туалете с капитаном Добрые Глаза, меня снова поглощает одиночество осветительной кабины. Я глубоко и уныло вздыхаю, прежде чем откинуться на спинку стула.

Маленькая красная лампочка мигает как раз вовремя.

Я включаю свет для третьего и заключительного акта — отрезвляющий финал предыдущих актов. Прошло девять лет, и горожане собираются на похороны.

Похороны Эмили.

Дездемона появляется на сцене рядом с разложенными стульями, на которых сидят другие персонажи пьесы, которые скончались, включая персонажа Эрика — Саймона Стимсона, который повесился. Я даже не могу уследить за ее репликами в сценарии, слишком заворожен видом Деззи на сцене, когда она наблюдает за собственными похоронами и Джорджем, плачущим над ее могилой.

Ее героиня не готова присоединиться к мертвым. Деззи, с надеждой в глазах, умоляет актера-постановщика сцены дать ей прожить еще один день. Когда ее желание исполняется, она быстро начинает сожалеть об этом, поскольку день проходит слишком быстро, ни один из его драгоценных моментов нельзя остановить. Несчастная, она спрашивает, понимает ли кто-нибудь из живых, каким подарком является каждый момент их жизни.

Я смотрю на Деззи, она стоит под синим холодным светом, задаваясь вопросом, знал ли я, каким подарком было каждое мгновение, проведенное с ней, прежде чем потерял все это.

Я не понимал, насколько она удивительная.

Затем Эмили сдается, занимая последнее свободное место среди мертвых — стул, который ждал ее все это время. Я убираю всю насыщенность освещения ее стороны сцены — мой блестящий вклад в освещение — и лица мертвых оказываются в тени.

Судорожно втягиваю воздух и кусаю кулак, наблюдая, как третий акт подходит к своему мрачному финалу.

Как Деззи может не видеть, насколько она прекрасна?

Зажигается лампочка.

Свет постепенно гаснет.