Глава 10

Клейтон


Я не могу пройти через это снова.

Черт, она так вкусно пахнет, что я хочу попробовать ее снова.

Нет, этого не может быть. Я не потеряю голову из-за девушки, не сейчас.

Но ее глаза… Стоя так близко к ней, я мог бы поселиться в них и построить дом.

Какого хрена я говорю?

Деззи утонченная городская девочка из Нью-Йорка. Я грязный отброс из бедного Техаса. Она может добиться гораздо большего, чем я.

Почему я ее поцеловал?! Зачем мне, блядь, так поступать с собой? Или с ней? Я посылаю неверное сообщение. Поцелуй значит «иди сюда», а между тем мне следовало бы научить ее жесту «отвали от меня».

И она научилась жестам. Она выучила их, чтобы говорить со мной с помощью рук.

Я могу представить, как она смотрела их в интернете и подражала движениям рук на экране. Она сделала это для тебя, Клейтон. Я в полной заднице.

Я останавливаюсь возле гигантской абстрактной скульптуры, сделанной из проволоки и стеклянных панелей, которая стоит у факультета искусств, и падаю на одну из скамеек, что ее окружают. Сидя на этой скамейке, я в течение часа смотрю на горизонт, как он воспламеняется сердитыми оттенками оранжевого и розового, прежде чем их прогоняет глубокий синий и наступает темнота. Этот закат в значительной степени подводит итог моему настроению: высоко над сценой, ощущая губы Деззи на моих, я был зажжен, а вернувшись обратно на землю, погас.

Достаю телефон и пишу Бранту, спрашивая, чем он занимается. Мне отчаянно нужно отвлечься. Мой телефон вибрирует двадцать секунд спустя. Брант спрашивает меня, где мы храним шоколадный сироп, потому что у него в комнате девушка и у них «есть идеи». Вздохнув, я сообщаю, что у нас его нет, и убираю телефон обратно в карман, игнорируя его ответ.

Мимо проходят две девушки, и разговор, который они вели прежде, затихает, когда они потягивают свои напитки через соломинки, глядя на меня. Одна из них, симпатичная брюнетка с кудрями до самых сисек, машет мне длинными пальцами с кроваво-красными ногтями.

Я раздраженно отвожу взгляд. Такие девушки, как они, раньше были моим увлечением. Я был экспертом в этом. У меня были навыки, которым завидовал Брант, даже когда мы были детьми и наши голоса еще менялись.

Самое странное, что последнее воспоминание, связанное с моим голосом, относится к двенадцатилетнему возрасту, когда он постоянно ломался — был грубым в один день, а затем мальчишеский и скрипучий на следующий.

Но этот писклявый голос не мог остановить меня от преследования всех красивых девушек. Маленький Клейтон знал, как разговаривать с ними. Он не боялся.

У маленького придурка Бранта были проблемы с этим, и я учил его в тот день на вечеринке Лоры.

— Ты не можешь думать о девушке, как о той, кого хочешь ты, — говорил я ему. Я считал себя тем, у кого есть все ответы на то, что когда-либо может понадобиться двенадцатилеткам. — Ты должен видеть в ней ту, которая хочет тебя.

— Мне кажется, меня сейчас стошнит, — скулил маленький Брант. Меня всегда раздражало, как много он жаловался.

— Подойди к ней и спроси, почему она еще не ударила тебя, — дразнил я его, подталкивая локтем. Он оттолкнул меня, и я увидел страх в его глазах. Это не вызвало сочувствие к нему, а заставило смеяться над маленьким испуганным придурком. — Ты такой цыпленок, Брант.

— Заткнись, я не цыпленок.

— Смотри, — сказал я ему, выпятив грудь. — Смотри и учись, братишка.

Мы не были братьями, но мне всегда нравилось вести себя так, словно я старший брат Бранта, которого у него никогда не было, брат — во всех худших и лучших смыслах.

Я подошел к девушке, на которую он положил глаз с пятого класса. Это было легко. Я подошел к мисс Кортни и наслаждался разговором, который должен был быть у нее с Брантом. А в девять часов тем вечером я целовался с Кортни в шкафу под лестницей, в то время как все остальные ели «Читос» и играли в «Твистер» в гостиной.

Я наделал много чего, когда еще мог слышать. Я был на вершине мира и считал, что владел им. Неважно, насколько плохо я себя чувствовал, когда отец ушел от нас до моего шестого дня рождения с какой-то белобрысой сучкой, с которой познакомился в интернете. Неважно, сколько проблем было у матери за те три месяца, прежде чем он вернулся. Я не останавливался ни перед чем, даже когда Брант был в ярости из-за того, что я забрал его Кортни.

— Кто не успел, тот опоздал, — сказал я ему, когда он швырнул джойстик в мою голову и набросился на меня. В жаркой борьбе Брант довольно сильно порезал свою руку, и поездка в отделение неотложной помощи принесла ему двенадцать швов и серповидный шрам, который у него есть и по сей день.

Он не простил меня. Последний раз, когда я слышал его голос, был в коридоре школы рядом с моим шкафчиком, когда он кричал:

— Прости, что я когда-то смотрел на твою эгоистичную, бессердечную морду! Ты мне не друг! Пошел ты, Клейтон!

Не прошло и двух месяцев после этого разговора, как я навсегда потерял свой слух.

И последние слова Бранта, обращенные ко мне, теперь навсегда заперты в моем сознании. Когда он увидел меня снова, единственным извинением, которое я получил, было движение его губ, воспроизводящих слова, которые я не мог понять. Потом я вообще не мог больше видеть губы, потому как они начали расплываться из-за слез в моих глазах.

Я моргаю, чтобы избавиться от воспоминаний, пораженный наступлением темноты. Единственный свет, который касается меня сейчас — ближайший фонарный столб. Я достаю телефон, экран на мгновение ослепляет меня, и печатаю сообщение Бранту:


Хотя, у нас есть карамельный соус. За сальсой. У задней стенки холодильника.


Улыбаюсь сам себе, с губ срывается смешок, прежде чем я встаю со скамейки. Засунув руки в карманы, я иду спокойной свежей ночью, луна — мой единственный проводник, и пытаюсь понять, что, черт возьми, собираюсь делать с красивой артистичной девушкой.

Загрузка...