Читай по губам

Глава 4

Деззи

— Так этот парень… застукал тебя за пением?

Я вздыхаю, подавленная, опускаю голову на стол, а потом смущенно киваю.

— В нашем университете есть несколько сексуальных парней, — признается Виктория, — но я не знаю того, кто застукал тебя. Если ты расскажешь мне больше, я, возможно, узнаю его имя. Есть Джерри, сокращенно от Джереми. Есть Аарон. О, или Йен…

Правда в том, что я не хочу, чтобы ты знала, кто это.

— Все хорошо. Я просто надеюсь, что это не доставит мне неприятностей. Я хочу произвести хорошее первое впечатление.

— Да, прибереги это для прослушивания в пятницу. — Она подмигивает и толкает меня в плечо. — Расслабься. Все будет хорошо. Эй, я не знала, что ты умеешь петь.

— Сомневаюсь, что я хорошо пела. Он просто смотрел на меня как на идиотку, и… — Я даже не могу закончить предложение, не желая снова пережить это. — Мне нужно поработать над моими отрывками для прослушивания. Я не понимаю, почему…

— Почему прослушивание будет в первую же неделю учебы? Ага. Тут, в Техасе, мы не ходим вокруг да около. Я уверена, что ты привыкла к такому же в Нью-Йорке. Эй, мы можем помочь друг другу с нашими монологами! Наконец-то я могу получить совет у человека, который разбирается в этом. — Она почти хихикает от возбуждения. — У меня в комнате целый книжный шкаф с различными сценариями с пометками. Эй, держу пари, ты даже можешь спеть в весеннем мюзикле.

Я не могу перестать представлять лицо того парня, как он пристально смотрел на меня после того, как я закончила петь.

— Нам лучше пойти в класс, — говорю я, замечая время на экране своего телефона.

— Первый день в технической команде! Ты видела, в какую из них тебя распределили? Они вывесили списки на двери репетиционного зала.

Двадцать минут спустя мы выбираемся с фуд-корта театрального факультета, оттуда я, спотыкаясь, бегу по извилистым коридорам к двери репетиционного зала. Ищу свое имя в списке.

Мое сердце замирает.

Я почти забыла, в какую из бригад записалась.

— Бригада осветителей? — спрашивает Виктория, глядя на меня. — Ты выбрала… бригаду осветителей? Дорогая, надеюсь, ты не боишься высоты.

Я прикусываю щеку, глядя на свое имя в списке и перечитывая его снова и снова. Тело дрожит. Нервы напряжены, а колени слабеют. Я точно знаю, почему сделала такой выбор.

— Я… хотела попробовать что-то новое, — пытаюсь сказать я с пересохшим горлом. У меня неожиданно начались проблемы с глотанием. Может быть, мои органы отказывают. Я могу умереть до того, как доберусь до класса.

Виктория задыхается в знак протеста, когда видит свое имя.

— Костюмерная команда?! Вы издеваетесь надо мной?! Нет! Этого вообще не было указано в моих предпочтениях! Черт! Это не может быть правдой…

Не могу ей даже посочувствовать, потому что слишком погрузилась в собственное затруднительное положение, если это можно так назвать. Я увижу его сегодня? Скольким людям он рассказал о том, что произошло вчера в театре? Может быть, он вообще не осветитель. Может быть, он просто… часто возится с приборами. Или, может, он вообще в съемочной группе. Как и любой студент, он каждый семестр получает назначение в разные команды, верно?

Я слишком много думаю об этом. Успокойся, Деззи.

— Ну что ж. Приходи ко мне в комнату попозже, — говорит мне Виктория, и я почти уверена, что отключилась во время ее тирады о команде костюмеров. — Мы будем разбирать сценарии! Я хочу показать тебе, что приготовила. Ты можешь критиковать меня, используя свое нью-йоркское ноу-хау.

Я нерешительно киваю ей, и мы расходимся. Молча иду туда, где у меня назначена встреча с бригадой осветителей — на главную сцену.

Сердце стучит в груди, когда я подхожу к залу. Так холодно, что, клянусь, здесь выставили кондиционер градусов на пятнадцать.

Дверь скрипит.

Я не знаю, почему так боюсь, что кто-нибудь услышит меня или вообще заметит мое присутствие.

Однако, когда я вхожу внутрь, с удивлением обнаруживаю только двадцать или около того студентов, сидящих в разброс среди первых пяти рядов сидений. После быстрого сканирования зала я понимаю, что загадочного парня среди них нет. Все в толпе, кажется, знают друг друга, болтают и смеются между собой. Два парня сидят, упираясь ногами в спинку сиденья впереди себя. Три других, перегнувшись через кресла, болтают со студентами позади них. Я здесь единственная девушка? Ни разу не встречала никого из людей, находящихся в этой комнате.

Тихо сажусь на пятый ряд позади незнакомцев, прижимая сумку к груди и терпеливо ожидая того, что произойдет дальше.

Спустя десять минут из-за кулис выходит мужчина. Он одет во все черное, на его бедре красуется непонятно откуда взявшийся мазок зеленой краски, а в руках он несет планшет, к которому наклоняет голову, попутно поправляя очки в толстой оправе. Его лысая голова блестит под светом сцены.

— Добро пожаловать, — говорит он, по-прежнему глядя в планшет, хотя я думаю, он обращается к нам. — Первый день команды осветителей. Привет. Многие из вас уже знают меня. Шестеро не знают. Привет. Я профессор Дэн Треллис. Вы можете называть меня Диком.

Два парня в бейсболках, сидящие впереди меня, переглядываются между собой.

— Как у вас получился Дик из Дэна? — бормочет один из них.

— Попроси вежливо, — отвечает другой, и они оба начинают приглушенно хихикать. (Примеч.: Dick с английского языка переводится как «член»).

Я закатываю глаза.

— Это не та команда, где вам будет легко, — устало говорит Дик, хотя больше похоже, что он пытается убедить в этом себя. — Большая часть вашей жизни здесь будет связна с кабелями, гелями и зажимами. Станет чертовски напряженно за неделю до начала выступления. В какой-то момент вам придется подниматься к Берте — крану для осветительных приборов — поэтому, если вы не любите высоту, вам следует заставить себя полюбить ее. Представьтесь Берте. Научитесь управлять Бертой. Полюбите Берту. Когда вы впервые будете ей пользоваться, вам дадут помощника. Вся жизнь состоит в противостоянии страхам, верно?

Я уже собираюсь мысленно прокомментировать все слова профессора, когда что-то еще крадет у меня все внимание.

Каждый кусочек моего восхитительного, сексуального внимания.

Из тени кулис выходит еще одна фигура. Его мускулистое телосложение невозможно не узнать, как и эту походку. Когда свет, наконец, касается его лица, это как подарок из факультета секса. Мрачный, задумчивый, ожесточенный… Он всегда выглядит так, будто чем-то взбешен. Почему я нахожу это таким сексуальным?

— Рад, что ты присоединился к нам, Клейтон, — бормочет профессор, повернув к нему голову. — Многие из вас знакомы с Клейтоном, моей правой рукой в последние два года. Нашим бесценным работником. Будьте как он.

Клейтон… это его имя?

Если это так, вы бы ни за что не поняли этого, потому что он полностью игнорирует профессора Дика, спускаясь по ступенькам и занимая место в первом ряду. Кажется, Дик не возражает насчет этого, потому как снова поднимает свой планшет к лицу и продолжает инструктаж о том, как будет проходить наш семестр.

Тем временем мой взгляд устремляется к красоте, сидящей в первом ряду. Клейтон. Его лицо отражает полную сосредоточенность, он смотрит на профессора, чья речь все продолжается и продолжается. Что-то насчет звукооператоров. Что-то о тайм-менеджменте и терпении.

Да, я знаю все о терпении. И вот она я, терпеливо смотрю на красавчика, который вторгся в каждую мою мечту, с тех пор как я вошла в тот самый театр. Меня никогда в жизни ни к кому не тянуло так, как к нему.

Клейтон. Это имя очень подходит ему. Он как статуя, затвердевшая глиняная скульптура, произведение искусства.

Внезапно все встают со своих мест и выходят на сцену. Должно быть, я что-то пропустила. Неловко встаю, следуя за парнями в бейсболках. Избегаю зрительного контакта с Клейтоном и молюсь, что если он посмотрит в мою сторону, то не вспомнит меня. Я понимаю, насколько это маловероятно, поскольку мы некоторое время смотрели друг на друга после моего смелого и смущающего выступления вчера.

— Это стойка освещения, — продолжает Дик, постукивая по гигантской конструкции из труб, на которой находятся тонны осветительных приборов.

Толпа собирается вокруг профессора, когда он начинает описывать разные виды света. Заняв свое место сзади, я не осознаю, рядом с кем стою, пока не становится слишком поздно.

Меня словно парализует. Весь мир исчезает, и все, что меня сейчас интересует, — его тело, стоящее слева от меня.

О, мой Бог, он так вкусно пахнет. Он мог прийти с трехчасовой тренировки или с утренней разгрузки тяжелого реквизита и декораций. Кто знает. Кого это волнует. Его запах опьяняет меня, как в тот первый день на вечеринке.

Он всегда так пахнет?

— Вот тут все виды гелей, — все еще продолжает Дик. — Видите, благодаря им свет меняет цвет или форму, или…

Большое, твердое тело Клейтона как костер. Я чувствую его тепло. Он знает, что стоит рядом со мной? Это преднамеренно или же совершенно случайно, что самый сексуальный парень в помещении стоит так близко ко мне, что я могу на него забраться? О, черт, я хочу забраться на него.

— Сейчас, если вы подойдете ближе и посмотрите сюда…

Все делают шаг вперед, чтобы лучше рассмотреть… что-то, парень справа толкает меня, из-за чего я непреднамеренно наклоняюсь к Клейтону.

Моя кожа касается его кожи.

Я чувствую плотные, твердые мышцы его руки. Они настолько твердые, как я и ожидала, даже немного более твердые. Я не смею смотреть в его сторону. Мое сердце бьется так быстро. Интересно, чувствует ли он мой пульс через кожу наших соприкасающихся предплечий.

Дик продолжает. Что-то о ламповых домиках и эллипсоидных отражателях прожектора. А мои мысли только о том, что бы делала, если бы застряла в комнате наедине с Клейтоном.

Он сантиметров на пятнадцать выше меня, может, даже больше. Это идеальный рост для меня, чтобы я могла положить свою голову на его большое мускулистое плечо… просто наклонив голову. Совсем немного, чуть-чуть.

Я настолько близко к нему, что начинаю потеть.

Затем толпа начинает двигаться, и Клейтон вместе с ними. Спустя полсекунды отчаяния я следую за ними в другой конец сцены, где Дик начинает объяснять, как пользоваться системой направляющего кронштейна — всеми теми веревками вдоль стены, которые соединяются с различными штуками, висящими высоко над нами.

С горечью понимаю, что сейчас между мной и Клейтоном стоит человек. Магия упущена. Угрюмо смотрю на профессора и осознаю, что не могу даже сконцентрироваться на том, что он говорит. Каждое его слово остается для меня неуслышанным.

— Система противовесов опасна. Это не игрушка. Научитесь правильно ее использовать. Хотите, продемонстрируем вам? — спрашивает Дик, махнув рукой.

Похоже, он подал сигнал Клейтону, который прорезает толпу и останавливается около веревок. Я снова чувствую себя живой — простое наблюдение за тем, как движется его тело, гипнотизирует меня. Без инструкций он точно знает, что делать, дергая рычаг своими большими руками… Теми большими руками, которые, кажется, занимаются любовью со всем, к чему прикасаются. Затем он поворачивает что-то еще и сжимает веревку, его пальцы обхватывают ее так, как обнимают любовника. Он делает сильный рывок веревкой, на его руках вздуваются вены, и что-то происходит позади меня.

Весь класс разворачивается, чтобы посмотреть на это, а я остаюсь по-прежнему сосредоточенной на самом красивом парне в мире.

Руками он все также крепко держит веревку, опускает взгляд и ловит мой.

У меня перехватывает дыхание. Ощущаю какой-то страх… или волнение. Но сейчас я не вижу разницы между ними.

И его взгляд меняется. Незначительно, но я все равно замечаю. Он узнает меня, чувствую, как мое сердцебиение ускоряется. Тем не менее, не отвожу взгляд.

Профессор, должно быть, сказал что-то, потому что все двигаются к двум длинным рейкам, которые являются стальными трубами, на которых висят занавес или осветительные приборы, и сейчас опущены. Я, наконец, заставляю себя обратить внимание на Дика.

Это внимание недолговечно. Спустя мгновение Клейтон отходит от веревок и снова оказывается рядом со мной. У меня не будет перерыва, не так ли? Не то чтобы я хотела этого. Никогда в своей жизни я не была так взволнована. Нахожусь в агонии, стоя рядом с ним. Чувствую пульс на своей шее. Едва могу ровно дышать.

Его рука прикасается к моей.

Абсолютная. Гребаная. Агония.

— Освещение создает атмосферу, оно превращает бесплотную сцену в заснеженные Альпы, вестибюль отеля или кишечник кита. Освещение дает жизнь актерам на сцене, — говорит наш вдохновленный профессор. — Без света мы все кучка никчемных говнюков в темноте, не правда ли?

Клейтон глубоко вздыхает. И только в этом вздохе я слышу глубину его голоса. В этом есть что-то настолько интимное, как будто уже знаю его, хотя ни один из нас не обронил ни слова. Потом он выдыхает, и этот выдох щекочет мою руку и посылает дрожь по телу.

Прямо сейчас я один из одержимых сталкеров.

— На сегодня всё, мои маленькие обезьянки. Я оставлю лист регистрации у подножия сцены. Запишитесь на любую смену, которую хотите, и это будет ваша смена каждую неделю до конца семестра. Смены начинаются на следующей неделе. Есть много вариантов для совмещения всех графиков занятий, поэтому, если ваша плаксивая задница нуждается в особом отношении, подойдите ко мне, и мы что-нибудь придумаем.

На этом все разбегаются, а Клейтон уходит от меня. Я привыкла к его теплу и чувствую такую сильную потребность в нем, что почти теряю сознание.

Спускаюсь по ступеням и подхожу к списку регистрации. Некоторые парни говорят между собой или советуются с кем-то по телефону, чтобы не возникали казусы с остальными занятиями. Когда подходит моя очередь, я рассматриваю возможные варианты. Удивительно, но пять из шести смен не пересекаются с моими занятиями. Есть смена по понедельникам, на которую я могу ходить после класса по актерскому мастерству, смена по вторникам между занятиями вокала и хореографии, а также в пятницу утром, в субботу днем и в среду поздно вечером. Я могу выбрать любую, какую захочу. Вообще любую.

И все-таки именно в вечернюю смену по средам я вижу единственное имя, которое имеет значение. Оно написано прямо вверху списка. Клейтон Уоттс.

В списке есть еще два имени на это время. Кажется, это самая непопулярная смена. И, движимая каким-то безумием, я подношу свою ручку к листу регистрации на вечернюю смену в среду и добавляю свое имя — Деззи Лебо.

Я смотрю вверх и вижу, что Клейтон уходит. Лишь долю секунды смотрю на его задницу, прежде чем он исчезает за кулисами. Как ни странно, я чувствую небольшое облегчение от его ухода. Чертовски тяжело находиться рядом с ним. Моей нервной системе сегодня пришлось изрядно поработать.

Когда я возвращаюсь в общежитие, облегчение превращается в пустоту. Это так странно — жить, не осознавая, насколько ты одинок. Ты убеждаешь себя, что твое сердце наполнено всеми твоими интересами, увлечениями и страстями. Ты наполняешь себя пустыми заверениями. Ты привыкаешь к рутине работы над собой, утешению себя и улыбке в течение всего дня.

Нужен всего лишь один сексуальный парень, чтобы разгадать все эти слабые усилия над собой, напоминая, насколько ты не удовлетворена собой.

Я одинока. Я была одна в течение многих лет. Встречалась с некоторыми парнями в Нью-Йорке, но ни один из них не хотел остаться рядом со мной. Один из них жил в кишащей крысами квартире в Квинсе. У другого была девушка в Нью-Джерси, которую он пытался скрыть от меня. Третий целыми днями играл в видеоигры и жил в подвале дома своего старшего брата. Каждый из них оставлял меня с чувством еще большего одиночества, чем раньше. Моя история свиданий — это, само собой разумеется, поток мутной воды.

Уже после того, как село солнце, я стучу в дверь Виктории.

— Деззи! — кричит она, бусинки, которые висят на ее шкафу, стучат друг о друга. — Я нашла идеальный монолог для тебя!

Ночь превращается в обмен монологической практики и конструктивной критики, Виктория бросает на меня множество странных взглядов, а иногда вежливо поправляет. Если ей и есть, что сказать о моих актерских способностях, она любезно избавляет меня от своих комментариев. Ее соседка, бледная как смерть девушка по имени Лиэнн, сидит на своей кровати в коконе простыней и учебников, что-то печатая на своем ноутбуке и делая вид, что нас не существует. Мы оказываем ей такую же любезность.

Когда я собираюсь уходить, ссылаясь на утренний урок хореографии, Виктория улыбается мне и говорит:

— Ты будешь идеальной миссис Гиббс, которая дополнит мою роль Эмили. У тебя абсолютно все получится! Не могу дождаться!

Вернувшись в свою комнату, я застаю Сэм, сидящую за столом и печатающую что-то в своем древнем ноутбуке. Она одета в ту же одежду, что и в день приезда, что одновременно выбивает меня из колеи и разбивает сердце.

Мы обмениваемся приветствиями, прежде чем я запираюсь в ванной и наслаждаюсь собственным отражением.

Я внимательно изучаю свое лицо, потому что всякий раз, когда моргаю, вижу только его.