Слепо смотрю на террасу. С долей зависти.
Мишка с Ксюхой целуются, подбадриваемые выпитым алкоголем.
В груди ломит от болезненного спазма.
В горле ком от сдерживаемых слёз.
Мне так уже не светит…
— Внучок, ты решил нас углями вместо шашлыков накормить? — подходит дед и переворачивает начинающее пригорать мясо. — Что с тобой происходит? — вглядывается в лицо, прищурившись.
Дед всегда знает, когда у меня в жизни пиздец случается. С детства. Только взглянет, нахмурится — выкладывай, что стряслось.
И я рассказывал.
А он уму разуму учил.
У него большой жизненный опыт, через год семьдесят стукнет. Афган и Чечню прошёл, куча наград и звёзды генерал-майора лежат на погонах.
Но сейчас его слова не помогут.
— Ничего.
— Это ты матери ври. Она возможно и поверит. А я нет. Обещал на Новый год с невестой приехать, а сам с друзьями, — кивает на Миху и Ксюху.
— Нет больше невесты… — опираюсь спиной на столб навеса, под которым мангал стоит.
— Как это? — растерянно.
— Так это. Умерла от гриппа…
— Что-то ты херню какую-то несёшь, Глеб. Кто от гриппа умирает?
— А ты, дед, статистику посмотри. По шестьсот пятьдесят тысяч людей каждый год. Я тоже думал, что это просто сопли и температура.
— Ты поэтому контракт подписал? — с хитрецой исподлобья, размахивая пластиковой лопаткой над углями в мангале.
— Уже и про это знаешь? Быстро у вас докладывают, — кручу между пальцев зажигалку.
Курить бросил, а нервозность осталась, вот и кручу вечно что-нибудь в руках.
— А ты думал, я не узнаю? Мне военком в тот же день позвонил. И про нюансик твой тоже, — повертел с издёвкой рукой. — Ты понимаешь, куда лезешь?
— Понимаю. Но так надо, дед.
— Для кого надо?
— Для меня.
Так будет проще попасть в то подразделение, в которое я хочу. Если всё сложится, конечно.
— Девушка умерла, но ты-то нет! Любовь, конечно, сильное чувство. Только время пройдёт и забудется. Новую встретишь. Семью, деток заведёшь.
— Я другую не хочу, — чиркаю зажигалкой и смотрю на пламя. — Да и поздно. Я уже всё подписал.
— Блядь, Глеб! Это Сирия! Там воюют.
— И я буду, — тушу зажигалку и прячу в карман.
— А мать? Ей сказал?
— Нет. Завтра расскажу. Не хочу ей праздник портить. Она несколько дней готовилась.
— Она ж не поймёт. А виноваты мы с твоим отцом останемся, что армией своей голову тебе задурили.
— Я постараюсь деликатно.
— Деликатно… С твоей мамой это не пройдёт. Она тут истерила, когда ты ещё в Приморье хотел контракт подписать. Тогда говорила, что не для того тебя рожала, чтобы ты по частям кочевал. А ты в пекло собрался. Её ж инфаркт накроет.
— Она гораздо сильнее, чем вы думаете. Просто симулирует. У тебя самого сейчас мясо сгорит, — показываю на шашлык.
Дед снимает шампуры с огня.
— Всё же подумай…
— Дед, я уже подписал, — напоминаю.
— Я помогу расторгнуть.
— Нет. Я так решил. И это окончательно. Уезжаю после праздников.
— А этого куда денешь? — указывает глазами на Дикого, бултыхающегося на спине в снегу.
— Хотел тебя попросить, чтобы взял к себе. У родителей — не вариант, они с мамой терпеть друг друга не могут. Мишка бы взял, но у него квартира съёмная, хозяйка не разрешает. А у тебя с ним вроде дружба.
— Ты понимаешь, что для него это будет стресс? — неодобряюще качает головой.
— Да. Я бы с собой взял, но у него должной дрессуры нет. Там другие навыки у собак нужны.
— Навыки выработать можно… — ворчит. — Ладно! Заберу. Вдвоём веселее будет.
— Втроём, — поправляю.
У деда огромный рыжий кот живёт. Но скорее это дед у него живёт, потому что Зевс чувствует себя полноправным хозяином дома.
— Да. Ох, чую, битва будет.
— Харе лизаться, я завидую, — развожу друзей руками, проходя мимо. — За стол пошлите.
У родителей гости. Друзья и коллеги по службе. Всем весело. Только мы с Мишкой и Ксюхой иногда переглядываемся, потому что знаем, что особого повода для праздника нет.
Поэтому в глазах друзей время от времени скользит грусть.
Они из-за меня в отпуск не поехали. А я с собой их взял к родителям. Хочу последние дни с близкими провести.
За столом шумно. Под алкоголь беседы идут бойко.
У меня впервые было желание нажраться до поросячьего визга, но смог проглотить только глоток шампанского. Не лезет. И еда тоже. Стол ломится, но мне почему-то не хочется.
Из-под стола вылезает голова Дикого и ложится мне на колено.
— Попрошайка, — отдаю ему кусочек шашлыка.
Исчезает под скатертью.
— Ты ему только не наливай, а то петь начнёт, — прикалывается Мишка.
— Перебьётся.
Люди празднуют.
А мне вздёрнуться хочется.
После двенадцати все дружно толпой вываливаются на улицу, запускать фейерверки.
Пристёгиваю к ошейнику Дикого поводок, чтобы от выстрелов не начал паниковать. Он бывал на охоте, но когда кругом взрывается, то он кипишует и теряет ориентиры.
Полюбовавшись всей феерией, решаю с ним пройтись.
Пес любопытно заглядывает под каждый куст или дерево, обнюхивает всё, что на пути попадается. Живой восторг в глазах.
Да, здесь частный сектор и для него каждый наш приезд в новинку.
Лается с собаками за заборами, которые почуяли постороннего представителя своей братии.
Из калитки одного из домов выходят четверо мужиков. Хорошо подпитые и шумные. Что-то не поделили между собой.
— Эй! — свист в мою сторону. — Закурить есть?
— Не курю, — понимаю, что это просто причина доебаться. — Сидеть, Дикий, — тихо приказываю.
Он подчиняется.
— В смысле не куришь? — приближается один из четверых, явно самый бесстрашный. — Курить не обязательно, а вот иметь при себе, чтобы дядю угостить — должен.
Зэковские какие-то замашки.
— Шли бы вы, дядя, мимо подобру-поздорову.
— Посмотрите, мужики, какой борзый, — обращается к друзьям.
Ржут.
— Шавку свою убери, и поговорим, как мужик с мужиком.
Оо, началось! Мне угрожать пытаются.
— А мне и с ней неплохо, — поглаживаю Дикого по голове, давая понять, что не боюсь.
Один шаг в нашу сторону, и пес срывается с места, агрессивно скалясь и лая.
Попробуйте, подойдите. Порвёт любого.
И меня этот факт заставляет улыбаться.
— Пошлите нахуй отсюда, — развернул всех самый наглый. — Тут психи одни живут.
Вот и валите!
— Идём, Дикий! — тяну пса по направлению к дому родителей.
Половина гостей уже разошлась.
Ксюха сонно хлопает ресницами, пытаясь смотреть передачу по телевизору.
— Идите в мою комнату, — толкаю Миху в бок.
— А ты куда?
— Посижу пока.
— О’кей, — уводит свою девушку спать.
Иду на кухню.
Бардак. Стопки грязной посуды. И всё это утром маме мыть.
Подумав, открываю кран и приступаю к мытью. Заодно займу себя. Через полчаса всё чистое и аккуратно составлено.
— Ого! — заходит на кухню подвыпивший отец, и осматривает мою работу. — Обычно в детстве ты в доме так всё вылизывал, когда косячил. Что сейчас? — подкуривает у приоткрытого окна.
— Обязательно должно что-то быть?
— Я ж тебя знаю, — с хитрой пьяной улыбочкой.
Медлю.
Хер с ним, всё равно узнает!
— Я контракт подписал, пятнадцатого уезжаю в учебку, а через месяц в Сирию, — выдаю правду.
В дверях звук разбившейся посуды.
Это мама уронила тарелки, которые несла на кухню.
— Ты что такое говоришь, Глеб? — оседает на стул, хватаясь за сердце. — Признайся, сынок, ты пошутил сейчас?
— Нет, мама… Я не шучу.